> Sext me

— Да ещё этот дерьмовый дождь никак не кончается! — Инк пнул в раздражении старую тумбочку, что уже несколько лет имела честь стоять у него в комнате рядом с кроватью, засычав тут же от боли в стопе, на которую по вселенскому причинно-следственному закону в моментальной отдаче, не удержавшись на старых скрипучих петлях, приземлилась отвалившись монументальная по своей каменной тяжести дверка: — Да ёб твою! — взвыл он, приседая от острой боли на корточки и, не удержав равновесия, айкающей тушкой завалился на бок. Полежал немного прямо так, на полу, растирая пульсирующую и сипающую конечность, заглянул пользуясь положением под кровать, потом под лишившуюся дверцы тумбу, а потом и под шкаф. Кашлянул, прочищая всё ещё немного першащее горло. — Да где ж я его посеял-то?! Ну просто! Ну склероз ходячий, ну честное слово! Вздохнул. Телефон никак не желал находиться, портя окончательно и так испорченное несколько дней назад, да так и не восстановившееся настроение. Да конечно! Мало ему было шантажа с фото и проблем с деньгами, теперь ещё и без телефона придётся ходить. А там же было столько ценных фото и видео с его милым милым... ак-х-х, какая потеря! Инк застонал, зачесал пальцами пушащиеся волосы от лица к затылку и стал подниматься на ноги: — Да ещё и этот Найтмер, чтоб ему пусто было, увивается возле моей драгоценной булки. Ну просто возмутительная, вселенская несправедливость! Мало тебе своей компании? Схера ли ты к нему вдруг воспылал нежной любовью? Ты ж гомофоб… был… вроде бы… — Инк рыкнул в ладони и принялся выхаживать по комнате взад-вперёд, выстукивая пятками по полу и усиленно жестикулируя руками в такт сыплющимся изо рта не лестным эпитетам и обсценной лексике, но уже спустя несколько минут устало выдохнул и упал на кровать — простуда вроде уже отпустила, но тело всё ещё мучила слабость, и долго расхаживать и психовать было немного тяжеловато. — Эх, Эррор, но ты же такая сладкая булочка, что я и не удивлён особо. Такой секс! Просто визуальный оргазм какой-то, тут кто хочешь поменяет свое отношение, а если понадобится, то и ориентацию… Блядство. Художник свёл жалобно брови и стукнул в бессильной злобе кулаком по кровати — они действительно были слишком близко и слишком часто встречались с Кошмаром последним временем, да и эта чёртова простуда спутала подчистую все построенные планы. Вместо того, чтобы отправить красивое видео признания на той неделе, Инк валялся в кровати и стонал от температуры, злился и безумно ревновал ко всему к чему только можно было! Банально — даже к университету. Вместо того, чтобы сближаться со смуглым красавчиком, он вынужден был держать с ним дистанцию, чуть не сожрав себя изнутри заживо от досады, когда в первые дни подвернулась такая отличная возможность немного пожамкать своего краша, а то и поцеловать, а он... а он её откровенно просрал. И конечно же, ещё одно — самое ужасное: вместо того, чтобы встречаться почаще и смущать своим красивым видом и сладкими речами, он целую неделю ходил перед Эррором бледным немощным страшилищем с жирной головой и в мятой одежде и не мог выдавить из себя ни слова из-за болящего горла. Конечно, тот начал обращать внимание на других! На конкретного другого — на Найтмера, чтоб ему под землю провалиться! Потому что… Найтмер-то выглядел хорошо! У Найтмера-то всё это время сопли ручьями не бежали, и под глазами синяков не было! Найтмер имел изысканно-бледную идеальную бархатистую кожу и вечно чистые блестящие волосы, осанку потомственного дворянина, наверняка голубую кровь и взгляд, от которого бежали мурашки от затылка до самого копчика! Найтмер вообще, сука, был близнецом Дрима, а Дрим, ёбаная срань, был блядским красавцем!!! Соответственно… — Да мать его, какого хуя ты к нему прилип, Кошмарище?! Свали в туман, скотина! Пиздюлей тебе, а не Эррора, собака ты сутулая! Пожри дерьма, уёбок! Н-нг-г-г… — Инк всхлипнул, шмыгнул носом и уткнулся лбом в сжатые со всей силы кулаки. Ярость, ещё секунду назад рвущаяся из груди, куда-то улетучилась, а на смену ей выползла жалость к себе: — Я ж его люблю, — просипел снова сорвавшимся голосом. — Люблю, блядь, сил нет. Больше даже, чем Сола любил тогда. Стало совсем горько. Он скукожился в комочек и упал на бок, занимая своим телом в таком положении не больше четверти кровати. Сердце щемило. Опять. Изнутри снова поднялись запыленные уже воспоминания и скрутили спазмом надтреснутую душу, укутывая ту страхом и посылая слёзы в серо-неопределённые глаза. Было жутко. До дрожи, до паники, до зубовного скрежета. Так не хотелось снова потерять. — Да почему, почему, почему-у? Почему всегда так? Разве я не заслуживаю счастья? Семьи! Пары! Любви! Да хотя бы симпатии! Отношений! Я уже и так стараюсь всем своим видом привлечь, показываю готовность ко всему, я уже и так стелюсь блядь как последняя шлюха, да заче-е-ем... да почему даже такого меня никому не надо?! Ха-а-а... — Инк всхлипнул и сомкнул с силой веки, перед глазами затанцевали радужные круги от давления, и тут же встала непрошенным флешбеком картина несколько лет назад арендованной на двоих однушки: вваливающийся домой Соль, дёрганно сбрасывающий с себя одежду и обувь, осоловело улыбающийся, врубающий на всю музыку и кружащийся, кружащийся, кружащийся... Будто безумец. Не способный остановить своё тело, что словно перезаряженный аккумулятор пыталось сбросить лишнюю энергию в движения, в сумасшедший хохот, в бессвязный речитатив слов, больше походящих на рэп, чем на попытки пообщаться. Инк закрыл руками глаза. «Опять ты под кайфом» «Не злись, детка, расслабляюсь как умею, не бойся, это всего лишь окси» «Это не всего лишь! Это бутират! Бутират, мать его! Соль, ты себя угробишь! Убьёшь себя собственными же руками!» «Не причитай, пусечка, тебе не идёт. У меня всё под контролем, ничего мне не будет. Я не много. Да и какая тебе разница? Под окси же лучше, дольше, ярче. Чем тебе плохо? Чем нудить, лучше иди сюда. Садись к папочке на колени, потанцуешь. Я уже полчаса как навзводе, едва до дома дотерпел. Хочу тебя, хочу тебя прямо сейчас» «Я не стану этого делать, когда ты под наркотой, Сол» «Что? Что ты только что сказал? Мне показалось? Ты не ошибся, ляля, мне отказывать? Кажется, ошибся. Иди сюда, я сказал!» Резкий рывок и давление на шее. «Не смей даже вякать о том, что не хочешь. С каких это пор ты стал таким дерзким? Смелый? Или вдруг самостоятельный? На колени, Инк» «Нет!» Вырваться, уклониться от удара, вскрикнуть всполошенно и убежать. И закрыться в санузле, затыкая уши, чтобы не слышать грохота бьющих кулаков в дерево дверного полотна. «Выходи, сучка! Ты знаешь, блядь, как сильно стои́т от Бу́тика! Выходи и сделай то, что должен!» «Я ничего тебе не должен!» Слёзы градом и скручивающие мысли о том, что он же не был таким с самого начала, он не угрожал, не бил, не… не настолько. Это всё наркотики, это они. «Я снесу, сука, дверь! И выебу тебя силой!» «Пожа-а-алуйста, Солар, очнись» «Открывай, блядская подстилка!» «Нет! НЕТ!» Это всё грёбанная наркота виновата, это она уничтожила всё, что у них было, это всё грёбанный бутират! Чёртова срань! Где же оно? Тонкие трясущиеся руки тянуться к припрятанному в бачке пакету, что был обнаружен когда-то нечаянно, пальцы рвут пищевую плёнку, а слёзы льются не прекращаясь ни на секунду по щекам. «Ты чем там гремишь, сука? Не смей! Это моё! Не смей даже прикасаться!» «Я спасаю тебя, дебил, ты сам не понимаешь что творишь со своей жизнью. Эта хрень убивает тебя!» «Не смей, блядь!!!» И звук спускающейся в унитаз воды. Треск выбитой двери, «Соль, Соль, не надо», и боль… — Неужели, я настолько плохой, что не заслужил? — глухие всхлипывания и искривлённые губы. — Нормальных отношений. Любви. Хоть немного. Чуть-чуть. Эри, да что же ты? И что же Я? Почему до сих пор молчу? Ну что за дурак? Ну и что что страшно? Надо же было сказать, попробовать, хоть попытаться… — тихое бормотание, что вместе со слезами утекает в подушку, судорожное частое дыхание и сжатые на мягкости синтепона пальцы. Всхлип. — Инк? Ты чего? Что с тобой? Художник поднял зарёванные глаза, обнаруживая возле двери своего светловолосого друга, перестал поскуливать и спешно подтёр сопли. Поправил растрепавшиеся волосы, выдохнул прерывисто и попытался выдавить из себя улыбку: — Да так, реву, как видишь, ничего особенного. Жизнь — дерьмо, Найтмер — сука, Эррор убежал, да ещё и телефон я потерял где-то. А новый купить не на что. Пиздец полный короче. — Телефон? — поморгал светло-карими глазами на него Дрим. — Да-а, оставил где-то и не могу вспомнить где. Но это фигня на самом деле. Забей. Не обращай внимания на моё нытьё. Всё в порядке, — он вытер тыльной стороной ладони припухшие глаза. — Да конечно же всё в порядке, — дёрнул головой Дрим. — Телефон-то твой у меня был всё это время. На, держи. Я его… эм-м… нашёл несколько часов назад. Так что вот, не плачь. Надо же так разреветься из-за такой чепухи. Что это с тобой? Простуда плохо на тебя влияет. И вообще! — вскинулся он и принялся тормошить друга, пытаясь растолкать и заставить подняться на ноги. — Вставай! Хватит валяться, у тебя больничное же кончилось ещё вчера, а ты дома сидишь. Совсем расклеился, собирай-ка себя немного в пристойное состояние. С утра и так уже несколько энок поймал, потом снова ныть будешь за отработку. Хоть вечерние пары не пропускай. У нас сегодня ещё две. — Какие? — безэмоционально спросил Инк, покорно поднимаясь к тянущему его на себя за руки другу. — Общие на весь поток. Лекции, не семинары, но перед экзаменами же каждый пропуск аукнуться может. Оно тебе надо? — Общие? — Ну да. — Тогда я пойду… Ну конечно же, как же не пойти? Общие же… ... Инк сидел возле Дрима как всегда на своём месте, жевал губы и наблюдал за не сильно утешительной картиной — Найтмер, своей тощей паскудной задницей сидящий на парте Эррора, настроения не прибавлял. «Ну надо же! Обнаглел уже вконец — приземлить свою филейную часть прямо на конспекты! А Эр, между прочим, их руками берёт, а это уже, чёрт побери, практически непрямое касание!» Инк закипал медленно, чесал немного отросший затылок, дёргал подобранные и закрученные на макушке волосы и растягивал ворот тёплого свитера грубой вязки — шерстяные нити цвета перванш стали нещадно па́рить и чуть ли не кусать не прикрытую под ним майкой голую кожу. — Не злись, — заметил его нервное состояние Дрим и похлопыванием по плечу попытался немного успокоить. — Лучше подойди после пар и поговори. С обоими, или только с Эррором. Спроси, что между ними, да и всё. Чего ты зазря бесишься? Инк зажмурился, чтобы нечаянно не убить друга взглядом, напрягся и мотнул головой: — О-о-о! Спрошу обязательно, поговорю — это уж точно, это конечно. Как тут не поговорить? — тонкие пальцы скрипнули по студенческой скамье и с мизинца откололся краешек чёрного лакового покрытия. — Как только дождаться… — Да уж дождись как-нибудь, — улыбнулся Дрим сочувственно и погладил в поддержке друга по плечу. — И не накручивай себя заранее. Может, не всё так плохо? Инк воззрился на него с выражением чего-то среднего между укором и изумлением на лице: — Да ну! — поджал губы. — Не всё так плохо, Дрим, да, действительно. Они пока ещё лишь плотно общаются и улыбаются друг другу, и даже не целовались. По крайней мере, не на публике! — фыркнул раздражённо. — Да ты только посмотри на них! Он ткнул пальцем в направлении Эррора и Найтмера, расположившихся сейчас за одной партой, наклонившихся к телефону, чуть не упираясь друг в друга лбами. Они явно были чем-то увлечены, смотрели на что-то волнующее, судя по ушам Эра, кончики которых, выдавая его с потрохами, предательски порозовели. Они смотрели что-то волнующее вместе! Вместе! Переговаривались и толкали друг друга плечами, Эр поправлял очки, округливал глаза и кивал, а Найт строчил сообщения, хищно улыбался, бродя взглядом между экраном гаджета и своим новым «другом». — Да там явно страсти какие-то кипят! Вот что они делают, скажи? Ну не фильм же новый обсуждают! — И-инк, ну перестань, ну толку думать? — Ну да, — согласно кивнул художник, прекращая тихо шипеть и морально плеваться кислотой. — Думать тут и правда нечего. Надо просто поговорить… — он зырнкул хмуро на всё так же общающихся: — Или просто завалёшить нахрен Найтмера, и проблема исчезнет сама собой. — И-инк, — устало покачал головой Дрим. — Да помню я, помню, что он твой горячо любимый брат, не буду я ему ничего делать. Хотя насколько было бы проще… Звонок, ворвавшийся в аудиторию вместе с групкой студентов и преподавателем, заставил заткнуться и заняться чем-нибудь более полезным, нежели истеканием миазмами ненависти к одной вполне определённой особе. Инк углубился в записи, целенамеренно отвлекая себя от ревности и невесёлых мыслей, буквами и летящими росчерками чернила пытаясь изгнать из груди страх и опасение. Он, честно говоря, достаточно сильно боялся. Нет, не подойти и начать разговор, а того, к чему этот разговор их может привести: отказа, обид, криков, поджатых губ или матов, обвинений. Он боялся быть отвергнутым. Сердце колотилось от частого дыхания, ноги мёрзли, а верхняя часть тела наоборот, будто горела изнутри. Вот наконец преподаватель сменился вторым, и без перемены, что игнорировалась как что-то ненужное в такое позднее время, началась и вторая, последняя на сегодня пара. В глазах, казалось, плыло от нервов, ладони потели, а взгляд то и дело находил сидящего впереди Эррора, выхватывал с жадностью полоску кожи, что выглядывала между воротником и тёмным ёжиком волос. Да скорее же! Почему время нельзя перемотать вперёд, ускорить, перескочить через нужное количество минут? У Инка дрожат конечности и немеет левый мизинец, и он принимается растирать его пальцами правой руки, а потом переходит и на запястья, а следом и на предплечья. Вскоре вся кожа на руках саднит немного и горит изнутри, раздражённая таким небрежным к себе отношением и шерстяной тканью, от которой электризуются и поднимаются все волоски дыбом. Или это не от шерсти? От переживаний? От того, что к окончанию пары осталось неполных десять минут, а Инк только что поймал на себе взгляд золотистых глаз? От этого? Или от вида закушенных пухлых губ и от того, как смуглые пальцы неосознанно поглаживают спираль блокнота? Ох, он дошёл до ручки, потому что… ревновать к тетради — это даже не последний уровень, это бонус… нет, скорее болезнь. Трель звонка режет по перепонкам и звенит в ушах ещё несколько секунд надоедливым фантомным эхо, заставляя мотать головой из стороны в сторону, чтобы уши снова начали слышать не глюки, а реальность. Эррор не поднимается и не уходит — собирает лениво вещи, не обращая внимания на мельтешащих вокруг, спешащих и суетящихся студентов, дожидаясь, пока аудитория опустеет. Тоже хочет поговорить? Это хорошо, это внушает надежду. Ненадолго. Как раз к той секунде, когда задержавшийся так же Кошмар вновь подходит к нему, щипает за локоть и тыкает телефоном в лицо, что-то показывая, а Эррор улыбается в ответ. Вот взмах рукой, потерявшиеся из-за шума биения сердца в висках и расстояния слова, и они снова тут один на один с Инком. Вернее, они и разрывающая грудь художника на мелкие ошмётки пылающая ревность. — Что между вами?! — взгляд горящих серостью грозового неба глаз вместо приветствия, и Эррор поднимается из-за своего места на ноги, теряет лёгкую неуверенную улыбку, что присутствовала на пухлых розовых губах до этого момента. — Между кем? — бесящее притворство. Инк не верит, что Эр не понимает, о ком сейчас речь. Не может такого быть! — Не придуривайся! Ты и сам знаешь между кем. Между тобой и Найтмером. Вы постоянно вместе. Эррор! Эррор… а… а как же… — художник не смог оформить как следует чувства в слова, запутавшись в звуках и их значении окончательно, отчаиваясь и перескакивая с жалости к себе к тому, что было выразить легче — к обидам, к вопросам, к обвинениям: — Зачем ты тогда спрашивал меня, нравишься ли ты мне, если оно тебе не важно?! — тонкие, холодные от нервов пальцы вцепились раньше в воротник мягкого ангорового пуловера, а потом в плечи. — Зачем ходил и дразнил своей заботой? Чтобы потом предать? Чтобы переключиться на кого посимпатичнее в конце? — Инк толкнул, предугадывая сопротивление, не позволяя отодвинуть себя в сторону, вжал ладони в напрягшиеся мышцы груди и начал давить собой, не в состоянии ограничиться только словесным напором, добавляя к нему напор физический. Эррор протаранил лопатками хлипенький шкаф для методической литературы. Эррор глотал беззвучно прохладный воздух приоткрытым ртом. Эррор почти не моргал и неизвестно, видел ли его вообще, успевший спрятать свои очки в чехол, что лежал сейчас где-то там, далеко, на парте. — Зачем ты ночевал у Кошмара? Чем вы там таким тайным, мать его, занимались, что ты не захотел мне рассказать?! — Инк стиснул кулаки и ударил ими плашмя в вздымающуюся тяжело грудь. Глаза горели, но слёз на этот раз почему-то не было. Слишком сильное психологическое напряжение, слишком много возмущения, обиды и злости. На него, на судьбу, на себя, на Кошмара, на весь мир. — Да скажи ты мне прямо наконец, в глаза, тебе он нравится? Что между вами? Что поменялось? Вы встречаетесь? Вы вместе? Да не молчи! — очередной толчок со всей силы, скрип двп, грохот отвалившейся стенки и посыпавшиеся методички, охание, оседающий на пол Эр, что потерял равновесие, цепляющиеся за плечи руки и падение вниз. Ушибленные колени о дерево паркета и задница, которой мягко и тепло сидеть на ком-то, ладони на рёбрах, которые не прощупываются абсолютно через окаменевшие мышцы. Это уже во второй раз ему приходится на нём так сидеть? Или третий? Волнительно, ему всегда так нравилось. Но только не сейчас: — Говори!!! — Инк практически рычит, горбатя спину, изгибом позвоночника и огнём в глазах напоминая сейчас горгулью на центральном коньке собора. — Успокойся. Что? Успокойся? Успокойся?! И это единственное, что он говорит в ответ? В груди клокочет, щёки наверняка залиты ярким красным, мышцы сводит, как сводит и голосовые связки. Хочется бить, рвать и кричать, и Инк цепляется в чужую одежду, дёргая ту на себя и носом утыкаясь практически в лицо, сидя сверху, от злости даже не замечая на себе рук. Широких ладоней, что вот секунду назад соскользнули с косточек таза на талию и поползли на рёбра. — Успокойся, что за глупости ты говоришь? Глупости! Глупости!!! — Это не глупости! — дыханием прямо в лицо, в губы, в глаза, что смотрят так бесяще спокойно и мягко. Что это? Почему? Почему он вдруг так себя ведёт? Он же никогда не был настолько терпимым и спокойным. Неужели, ему всё равно? — Ты настоящий придурок, Эррор! Как так можно?! Как можно так со мной? Зачем? Почему? За что? И золотистые глаза почти улыбаются: — Ревнуешь… Инк подпрыгивает взбешённо, бедрами слишком больно для себя самого вжимаясь в чужие торчашие и ощущающиеся даже через ткань, мышцы и кожу подвздошные. Или это просто пояс у него слишком широкий? Слишком твёрдый и жёсткий, точно же теперь будут синяки. Горячие руки сжимают часто вздымающиеся бока. Сильные пальцы с колючими заусенцами протыкают крупную вязку буквально насквозь, добираясь до кожи и явно же портя любимый свитер. Плевать, слишком нервирующе! — А ты и наслаждаешься этим. Конечно же! Почему бы нет? Самое то для повышения уверенности в себе! Моя ревность. Что, неужели Кошмар недостаточно комплиментов выдаёт, что тебе нужно утверждаться и за мой счёт?! Как низко! — Перестань, Инк, это же глупости. Какие комплименты, какой Кошмар, и какое самоутверждение? — тепло от ладоней на спине. Уверенных ладоней. Если подумать, он слишком спокойно лежит, слишком НЕ сопротивляется, не вырывается, наоборот, держит. Что? Что же не так? Почему? — Ты же прекрасно на самом деле знаешь, что между мной и Найтмером ничего нет, правда? Опять просто выводишь на эмоции? Снова намеренно разводишь драму? Я вижу. Тебе просто нравится меня провоцировать. Но скажи мне, Инк, зачем? Зачем это тебе, я не понимаю. Чтобы что? Почему ты ревнуешь, если нас сейчас ничего по факту и не связывает, кроме того, что я хотел бы тебе помочь? Зачем эти нападки, если ты до сих пор молчишь? Ты вроде говорил о симпатии, вот сам же вспомнил, вроде сказал, что нравлюсь, но на этом всё! — Эррор смотрит внимательно, вглядывается в замершего на нём художника, с затаённой не то обидой, не то надеждой в ярких, блестящих на солнце глазах, даже не пытаясь подняться или сбросить с себя и руками спускаясь к бёдрам, да так и замирая там, горячими ладонями даже через ткань согревая знобящее от нервов тело. — Я всё ждал, когда ты решишь, нужен ли я тебе, приходил к тебе в комнату, надеялся на инициативу, но ты только улыбался и держал меня на расстоянии. Зачем тогда ты сейчас разыгрываешь эту сцену? Зачем обвиняешь? Какая может быть ревность, если я тебе нужен только как друг? — Как друг?! — колючий и обиженный взгляд сейчас казавшихся абсолютно серыми глаз. Инк глотнул воздуха возмущённо. Ну надо же! Как друг! Это так он его понял? Да как можно быть таким слепым?! Это он его сейчас обвиняет в равнодушии, безинициативности и бездействии? Это Инк волнуется и опекает, держит свои микробы при себе, из последних сил сдерживается, чтобы не навалиться посреди коридора или во время разговора с поцелуями или чем посерьёзнее, переживает, чтобы не заразить, а этот… этот дурак, оказывается, молча ждёт от него чего-то и продолжает тупо ни черта не понимать?! Неимоверно просто! — Эррор! — Инк не знает, что ему сейчас предпринять и что сделать, чтобы его не разорвало вот прямо здесь и сейчас на мелкие части. Он оказывается ждал! Ждал его инициативы! Ревность к Кошмару тут же отошла на второй план, будто и не было. Он решил, что не нужен?! Что художник спасовал?! Он дебил? — Как друг?! Ох, Эри! — Инк почти дрожит, согнувшись сверху, пытаясь каждой клеточкой тела, а желательно ещё и грёбанных джинсов, ощутить теплоту рук, что всё так же на бёдрах, сдерживаясь, чтобы не упасть грудью на грудь, чтобы не вцепиться руками и не разодрать мягкую ангоровую ткань, добираясь к теплоте смуглого тела, чтобы не начать раздевать тут же и не впиться губами, чтобы доказать. Срочно доказать, что Эррор нужен, интересен, да что там! Что любим. — Вот скажи мне, Эри… Эр, ты слепой? Или тупой? Я говорил тебе прямо в глаза, что ты мне нравишься, я налегал на тебя не один раз, я касался, обнимал, гладил, ты же видишь, как я на тебя смотрю! — от переполняющих эмоций слова бесконтрольным водопадом хлынули наружу не спрашивая на то разрешения. — И после этого всего, ты допускаешь, что мне не нужен? Да я тебя добиваюсь уже битых несколько месяцев, а ты всё отбиваешься и убегаешь, делая вид, что боишься! Или не хочешь, тебя хрен поймёшь! Да я и тут и там! Уговариваю и пытаюсь! А ты! Ты! Да ни оффлайн ни онлайн, ты чёртова динамо машина! Ещё кому бы говорить об игноре! Руки на бёдрах вздрагивают, Эр хмурится непонятливо: — Что? Что за бред?! Ты с ума сошёл, или у тебя опять температура? О чём ты вообще?! Какое еще тут и там? Какое ещё онлайн? Ты меня с кем-то путаешь? Мы не общаемся с тобой в мессенджерах! У меня даже номера твоего нет. — Ох, да, Эррор, нет у тебя моего номера, как же. Да Эр, да разуй ты глаза! Смотри! Смотри внимательно! Эррор! Смотри! На! Меня! — Инк изогнулся, чтобы подцепить край свитера, и дрожащими от перенесённых эмоций руками стянул его с себя одним движением, задышал тяжело, расправляя плечи. — И-инк? — Инк? Охо-о-оу, Дэстрой, только Инк и больше никто? Ты меня вообще видишь, насколько плохое у тебя зрение, почему именно сегодня ты не надел свои контактные линзы? Тебе перечислить словами все тату и места пирсинга, или просто потрогаешь, чтобы понять? Пальцами, Дэстрой, или языком, как писал… — Инк захлопнул рот и побледнел резко, выровнялся, вздрогнул и прикусил язык, понимая вдруг, Что сейчас только сделал. Он признался. Глупо, глупо, глупо! Без подготовки, как обухом по голове, не объяснив ничего, совсем не мягко, нежно и аккуратно, как планировал. Что же теперь будет? Эррор замер, глазами перебегая от пирсинга к полосам татуировок на светлой коже и обратно: — О боги! Ты… Как ты меня назвал? Но как так? — в глазах мелькнуло что-то сложное, что просто так было не разобрать на составляющие и не понять с наскоку. — Не может такого быть! — он сглотнул судорожно, касаясь самими кончиками пальцев кожи возле нижней накрутки пирсинга в пупке, покраснел, словно его окунули в кипяток, а потом и побледнел. — Всё это время! А я… писал. Писал такое! И фото. И видео! О господи, мне плохо. Как же мне нехорошо… Не… уф-ф, но… Это же точно ты? Ты? С ума сойти можно. П-поцелуй радугу… — О да, мой сладкий, он самый, — Инк улыбнулся несмело такой эмоциональной, вкусной реакции, потёрся на пробу пахом, скользя руками снизу вверх по рельефу торса, цепляя выступающие ключицы и проходясь ладонями по шее, царапая слегка кожу покрытыми лаком ногтями, рисуя пунктир касаний к подбородку и останавливаясь на лице. Возле синих полосочек, что так сильно контрастируют с розово-коричневой сейчас кожей. Он уже не бледный совсем, он горит румянцем и никак не может убрать рук с голого живота. Инк не против. Инку нравится такая реакция. Инк бы хотел… — Теперь ты тоже знаешь, Эри. И можешь без проблем сделать всё то, о чём писал мне, поцеловать наконец и мою радугу и вообще всё, что только пожелаешь. Только скажи… Хотя знаешь, лучше не говори ничего… — он смотрит в широко открытые глаза и наклоняется ниже, дышит в пухлые губы и целует. Страстно и упоительно, влажно, втягивая нижнюю и заныривая за зубной ряд, пересчитывая острые резцы, приминая изнутри щёки и толкая язык. Так сладко не ощущать сопротивления. Ох, как же долго он этого хотел. Даже отсутствие инициативы с той стороны не портит мгновения, его руки бродят по животу, задирают пуловер к груди, сжимают мышцы, цепляют соски и ползут ниже — по невозможному рельефу пресса. Да почему же он настолько напряжён? Инк отрывается от поцелуя пьяно и ползёт губами на шею, к смуглости кожи, что на вид аппетитнее любой булочки с корицей, ведёт языком по выемке возле сухожилия и осыпает влажными касаниями выпирающий кадык, фыркает от колющейся немного щетины и прижимает зубами подбородок, не удержавшись и даря маленький нежный кусь. Запах так пьянит. Так же как и близость горячего тела, как возможность проехаться пахом по животу, ахнуть тихонько в ушную раковину, лизнуть хрясточек и зарыться носом в пахнущие мятным шампунем волосы, нахмуриться от того, что снизу вдруг завозились и совсем неожиданно начали вырываться. — Постой, постой, — Эррор наконец-то пришёл в себя, и то, что Инк видит сейчас в его глазах, ему совсем не нравится, это заставляет снова кривить брови и бояться. — Но ты же… подожди, получается что… с каких пор ты знаешь? — С той поры, когда ты отправил мне фото с полосочками на щеках, — отвечает тихо и опасливо Инк и пытается вжаться в Эррора сильнее, чтобы не оторвали, но тщетно — сильные руки отстраняют слишком уверенно чтобы сопротивляться. — И ты молчал, обманывал и водил меня за нос столько времени? — Эр сел, отталкивая от себя торсом, а потом и вовсе ссаживая со своих ног на пол. — Почему не сказал сразу?! — обида и даже толика злости появилась в золотых глазах. — Да что? Что не так? Ты постоянно врешь! Не доверяешь. Ты обвинял меня в том что я прислал в чат фото! Ты устроил концерт с визиткой психоаналитика вместо того чтобы спросить! Ты заигрывал со мной в реальности и пытался развести на секс онлайн, в конце-концов, зная, что я воспринимаю Инка и Радугу двумя разными личностями! Да за кого ты меня принимаешь?! Да что ты за человек такой, что готов вот так поступать с тем, кому симпатизирует? Это по твоему нормально? Ты постоянно бесишь, притворяешься, врешь! Ты… ты фальшивка! Грёбанная фальшивка! В тебе есть хоть что-то настоящее, художник? Ты хоть что-то чувствуешь ко мне или это всё игра до последнего слова, до последней буквы? А, Инк? Или лучше всё же Радуга? Кто ты и какой на самом деле? — Эр, это всё… — Инк попытался подобраться ближе и взять за руку, но ладонь отдёрнули, словно обжёгшись. — Я не думал, что ты воспримешь это так. Честно? Я вообще не думал. Я не хотел! — «Я не умею по-другому» хотелось добавить, но кто поверит? — Ты мне правда нравишься, Эррор, это совсем не игра. Я хочу быть с тобой, ты мне и правда нужен. Сильно. Я… — Инк проглотил рвущееся наружу «Я тебя люблю» и стёр набирающиеся в глазах слёзы. Не время сейчас для подобных слов, это лишь испортит всё ещё больше, потянет за собой дальнейшие обвинения в «ненастоящести», ведь можно ли на самом деле любить, зная человека настолько мало? Инк считал, что можно, Инк знал, Инк чувствовал. И любил. — Прости меня пожалуйста, Эр. Прости, я на самом деле не хотел, прошу, прости. Я не вру, я не фальшивка, я… Дай мне возможность показать, насколько ты дорог, давай попробуем быть вместе. Ты мне нужен, правда. У меня… скажи, у меня всё ещё есть шанс, что ты согласишься со мной встречаться? Хоть небольшой… Эррор наверное целую минуту смотрел неотрывно и не моргая, прежде чем отвести глаза: — Я… мне надо подумать, — поднялся на ноги, отряхнулся от пыли и даже подал руку Инку, помогая встать и ему, рождая этим смутные надежды на позитивный ответ в светлых глазах. — Извини, — мотнул головой, отворачиваясь и пальцами прикрывая раскрасневшиеся губы, и больше не проронив ни слова, собрал свои вещи и тихо ушёл. — Пожалуйста… — уронил ещё раз художник, прошептал, оставаясь совсем один в большой аудитории, обнял себя за плечи и зажмурил глаза. — Прошу…