> Sext me

Тяжёлые грустные мысли о предстоящем одиноком вечере и отсутствии штанов никак не позволяли уснуть. Эррор валялся на кровати уже добрых несколько часов, отсчитывал их и, да что там, минуты до такой желанной ночи. Время тянулось неумолимо долго и к выписке, казалось, Эр просто не доживёт: умрёт от скуки, бездействия и ещё немного от одиночества. Странное дело, раньше ведь его не волновал этот вопрос, быть одному было если не приятно, то привычно. Неужели это и есть та потребность в общении, о которой беспрестанно твердила его аналитик? Неужто Эррор теперь по общественным меркам… нормальный? Но мысли о своём психологическом состоянии не увлекали, а наоборот, нагоняли ещё бо́льшую скуку, потому самоанализ был тут же отброшен в сторону как что-то ненужное. И Эр, зевнув, принялся накручивать на палец успевшую уже отрасти челку. Заняться было откровенно нечем. После утреннего стандартного обследования и невкусного обеда он успел пообсуждать новости с газеты с дядькой из соседней палаты, разгадать с ним же на пару не слишком сложный сканворд, доесть те божественно вкусные мясные налистники от Хоррора и переполовинить пирожки, сгрызть под корень два ногтя на повреждённой, всё ещё перетянутой бинтами руке, посчитать и пересчитать количество панелей на потолке палаты, выглянуть за окно и отковырять жвачку со дна кровати. Но скука никак не отпускала. Даже в боку от нечего делать начало тянуть как-то по особенному ковыряюще и противно. Он повертелся ещё немного и, вздохнув тяжело, начал выползать из кровати. Надо было занять себя хоть чем-то, раз посетителей, спасибо Киллеру, на сегодня у него не предвидится, а к ужину оставалось ещё часа два, не меньше, иначе он тут с ума сойдёт от безделья. Эррор нервно помотал ногой в воздухе и попытался пнуть летящую мимо, ожившую и вылезшую неизвестно откуда муху. Надо было попросить у Найтмера принести какую-то книгу, он видел, у него в комнате была целая полка всякой ху…дожественной литературы: тот явно был любителем почитать. Эр задумался. Интересно, что было в приоритете его нового друга? Фэнтези, детективы или что по-кровожаднее? От упоминания крови под больничной робой засвербело и Эррор скривился, замер на минуту, скроил моську Гринча над ёлкой и потянулся руками вниз, к подолу нервирующе прозрачной и тонкой одноразовой ткани. Пальцы скомкали и собрали её колбаской, а потом потянули вверх и, немного помяв и скрутив узелком, подтолкнули рулончиком под самой грудью, превращая белое «платье Золушка-в-коме» в такой же белый топ а-ля «удивление медсестры», открывающий вид на живот, ноги и, конечно же, труселя. На мнение медсестры, Эррор ложил с прибором, она его задницу уже и так видела и даже дырявила, а потому желание почесаться качественно, со вкусом и немедленно было в сто крат сильнее, чем возможный стыд, если его застанут в таком виде. — Вот бы отлепить, хоть чуточку, хоть краешек этой кончелыжной липучки. Свербит чёртом же после обработки. А потом… потом скажу, что само отвалилось… — смуглые пальцы принялись ковырять краешки пластыря, коим была прилеплена к его боку стерильная повязка. — Ак-ж, блядь… — буркнул себе под нос Эри и согнулся немного сильнее, пытаясь рассмотреть, почему же не отдирается и так ли действительно много на нём грёбаных волосков, потому что впечатление складывалось такое, что он не пластырь с гладкого надо сказать бока рвёт, а снимает с себя кожу заживо, ну или делает восковую эпиляцию. Медленно и со вкусом. — Айс-сь… — мышцы напряглись, а мелкие волоски поднялись дыбом все до одного от неприятных ощущений, но желание отодрать повязку не желало просто так отступать. Он сложил губы трубочкой, елозя старательно подцепленный край липучки пальцем и замер — в коридоре послышался приближающийся шум шагов. «К кому-то посетители». Вздохнул расстроенно. А у него уже не будет. Жаль, Кошмар качественно испортил посредством наличия в палате Киллера настроение медсестры, и её уже было не уговорить пропустить к нему ещё кого-то. «А другие вон сумели придобриться…» — подумалось завистливо. Чьи-то посетители явно умудрились понравиться тётеньке-танкеру, потому как с коридора что раз то громче раздавалось её довольное щебетание и смех, а послышавшееся «Ой, спасибо молодой человек за комплимент, вы просто душечка! Все бы проведывающие были такие воспитанные…» окончательно испортило настроение, и Эррор принялся с утроенным рвением ковырять край повязки чтобы унять расстроенный вздох. «Воспитанные»… м-да, это точно не о его друзьях. Явись бы сюда Инк, даже в компании с вроде умеющим себя подать Дримом, это слово умерло бы ещё во времена своего зарождения. Уж чем-чем, а манерами и сдержанностью выражений тот не отличался. А потому, глупо было даже надеяться, что это пришли к нему, а то, что хихиканье медсестры раздавалось всё ближе к его палате, просто совпадение — значит идут к кому-то дальше по коридору. Эр продолжил сосредоточенно и более агрессивно отковыривать пластырь: — Вот так всегда! У всех посетители умные и воспитанные, а у меня блядь Кошмар! — к его удивлению он и сам не знал, имел он ввиду конкретного индивида, что носил такую кличку, или общую характеристику. — Ай да чтоб тебе! — воскликнул эмоционально и вскинул руки. Ничего не получалось, пластырь словно железобетонный прилип к коже, ногти были слишком короткие и обгрызенные чтобы пододрать его с другой стороны, а тянуть с той что удалось подковырнуть было слишком больно… или просто попсиховать хотелось сильнее чем завершить процедуру. — Да пошло оно всё в задницу! — Эр запрокинул голову и спрятал лицо в ладонях, через свой же шумный выдох пропустив момент открытия дверей в палату. Тихий хохоток, шумный выдох и присвистывание заставило повернуться к дверям передом. — Да-а, в задницу это неплохой вариант… особенно если в такую. Эррор судорожно вдохнул и стал спешно распутывать узел поднятой по пояс и закрученной под грудью робы. Да мать его! Ну вечно он влипает в такие вот неудобные ситуации. — Хороший дружественный подкол, одобряю. А ты, Эррор, специально нам свою попу демонстрируешь чтобы фигурой похвастаться, или мне по рукам тебе надавать за то, что лезешь к незажившим швам? Гм? — укоризненно кинула тем временем запустившая внутрь посетителей медсестра, но вздохнув, покачала головой, явно жалея чем-то понравившегося ей пациента. — Ладно, мальчики, хватить шутить над несчастным, его уже предыдущая компания достала, хоть вы принесите хоть какой-то позитив. Для быстрой поправки хорошее настроение просто необходимо… — погрозила пальцем, явно приказывая. — Оставляю вас наедине. Но я предупредила, если будет шум, приду и выгоню. Надеюсь на конкретно вашу благоразумность, молодой человек, — добавила она кардинально отличающимся своей мягкостью тоном и кивнула улыбающемуся ей во все зубы Дриму. — Конечно-конечно, — поспешил ответить, сверкая очарованием тот, — Мы не собираемся доставлять проблем, у Вас и так наверняка хватает хлопот, столько ответственности, столько дел! Как только справляетесь, в пример Вас надо всем ставить! Так что считаю просто недопустимым своим поведением портить Вам настроение. Эр уставился на него с уважением и благодарностью и усиленно закивал один за всех на всякий случай, чтобы донести общее согласие чётко и наверняка, параллельно распуская упрямый завязанный им ранее узелок, и принялся под весёлыми взглядами Блу опускать больничную робу. Встрепенулся, остановленный резком вниманием Инка. — Нха-а, ну нет нет нет, не на-адо, — подлетел к нему, будто только и ждал пока тетенька выйдет и оставит их одних, художник. На живот тут же легла тонкая рука с выкрашенными в чёрный ногтями, прижала напрягшиеся как по команде мышцы и поползла вверх. Эррор затаил дыхание и почувствовал как непроизвольно краснеют его щёки. Да блин! Перевёл взгляд на Блуберри с надеждой, буквально вымаливая глазами спасение — «ну не при всех же!» — но наткнулся на явно читающееся «спасайся сам, отрывать от тебя Инка сейчас — слишком небезопасно» и схватился руками за чужие плечи. Художник же вполне мило и невинно поднял голову, так и не убирая руку с каменного уже к той поре пресса, и практически заморозил словами: — Не опускай. Лучше сними полностью… Эррор тихо икнул. Вот ещё домогательств при всех ему к остальным потрясениям и общему счастью не хватало. Он конечно за Инком скучал, но… не тут же! Но не так же! Но не при всех же! — Я же тебе переодеться принёс, — разрушило все нелестные допущения о своих мотивах это чудо и невинно похлопало светло голубыми сегодня глазами, позволяя Эррору выдохнуть наконец облегчённо. «Снять всё чтобы переодеться, а не чтобы… дурья твоя башка! О чём это ты думаешь? И кто из вас в таком случае озабочен по жизни больше?» Ох-х… — С-спасибо, — в дрожащие смуглые руки лёг свёрток одежды. Что-то яркое и серо-непонятные спортивки, которые Эррор узнает даже с закрытыми глазами по бесящей лохматости и растянутости ткани. — Просто ничего другое на тебя, думаю, не налезет, — будто извиняясь добавил Инк, увидев наполненный неприязнью к элементу одежды взгляд, и даже отступил немного в бок, давая место для менёвра. — Я надеюсь, хотя бы эти штаны не будут на тебя маленькие. Эр выдохнул стоически. Те штаны, что притащил Инк, по его скромному мнению, налезли бы даже на эго Наполеона, не говоря уже о Эрроровой заднице. Не такая уж она большая! Они, растянутые и с явно выраженными коленями, будто художник в них перемещался исключительно на четвереньках, с широкими резинками снизу, что делали икры похожими на лохматые недо-ножки курицы гриль, и цветом полинялого мамонта-пенсионера, вызывали яростное негодование привыкшего к более качественной одежде «золотого мальчика». Но надеть на себя этот пережиток советской трикотажки было всё же лучше, чем продолжать светить задницей, хоть и обтянутой красивыми тёмно-брусничными брифами от Кляйна. Эррор одним движением сдёрнул с себя ненавистную уже робу, стаскивая ту через голову и отправляя в короткий но эмоциональный полёт, натянул серо-коричневое ничтожество, названное Инком спортивками, с удивлением замечая, как-то разъехалось послушно чуть ли не на пределах своих возможностях по его, оказавшихся не такими уж и мелкими, как он предполагал, формам и облепило тесненько что спереди что сзади, и стряхнув уже цветной текстиль, не без труда протиснулся торсом в футболку. — О-о-о, в облипочку… — тут же не преминул огласить неоспоримый факт и собственный восторг Инк, и прилипнуть к спрятанной под цветастой тканью груди пиявкой, окольцевав каменной хваткой чуть повыше поясницы и потираясь носом. — Обожаю тебя, ты такой рельефный, такой вкусный на вид, такой сладкий, такой мой, такой… — Инк, пожалуйста! — застонал Эррор, пытаясь отвлечься от чувства тёплого клеющегося к нему тельца, прогнать предательские мысли и потушить явно слишком красочные реакции организма на такую близость, покраснел за последних пять минут раз наверное четвёртый. — Инк! Ну мы же не одни тут. Ну не липни ты так! — взмолился, надеясь на чужую совесть, потому что на собственную твёрдость характера надеяться видимо не приходилось. Твёрдость к сожалению сейчас действительно присутствовала, но немного не там где надо было бы, отчего краснелось ещё качественнее и ярче, и Эр впадал в откровенное отчаяние, застревая в порочном кругу: отпустишь художника и оттолкнёшь чтобы успокоиться — продемонстрируешь всем свою недвусмысленную реакцию на тесные обнимашки, прижмёшь к себе теснее, чтобы возникшую как по взмаху волшебной палочки эрекцию прикрыть Инком же, — ситуацию только усугубишь. И тихое мурчание художника подтверждало — ситуация дерьмо! Он заметил! Грёбанные спортивки — не джинсы, которые могли своей бронированной тканью прикрыть и спасти Эрророву гордость, оставляя всё то напрягшееся в тайне. Инк явно почувствовал горячее во всех смыслах давление, и конечно же наслаждался моментом, о чём свидетельствовала закушенная губа, бровки домиком, руки, скользнувшие на задницу и прижимающее движение, что одновременно и прятало тугую проблемку от лишних взглядов и вызывало желание толкнуться в Инка же… или взвыть. Упираться возбуждённым членом пусть и через преграду в два слоя несчастной слишком тонкой ткани в ямку между косточкой таза и животом было слишком приятно. «Господи, Эррор, просто вспомни что-то противное, чтобы у тебя наконец упал, если не хочешь опозориться перед непонимающими пока совершенно ничего друзьями. Вспомни! Любую гадость! Первое, что придёт на ум! Киллера!» — Инк, ну пожалуйста. Ну друзья же! — «Ну не трись ты так, бессовестный, ну что за удовольствие — возбуждать без возможности продолжить? Ну что за садо-мазо на минималках?» Инк фыркнул, явно понимая состояние ворчащего Эррора может даже лучше его самого, улыбнулся, утыкаясь носом в объёмную мышцу груди, ответил, вредно кося светлым глазом на стоящих скромненько возле входа Дрима и Блу: — Какие же они после этого друзья, раз всё ещё стоят тут столбом, хоть и видят, что нам срочно нужно побыть одним? Разве друзья так себя ведут? — Инк, ну ты и зараза! — а это уже спасительное возмущение Дрима, и шикание на него Блуберри, которому видимо наблюдение за моральной казнью облапыванием Эррора на виду у всех приносит какое-то совращённое удовольствие. Вот маленький негодяй, и это друг называется! — Отлипни уже от него, намилуетесь ещё, у вас вся жизнь, блин, впереди, не обязательно мне вашей этой цветной любовью тыкать в глаза именно сегодня. Я не привыкнул ещё полностью, что у меня теперь два друга-гея, а не один. Дайте успокоиться и смириться! Художник кривит нос смешно и показывает тому язык в ответ, слава всем богам, отвлекая Эррора наконец от навязчивых мыслей о сексе своим баловством и вредностью: — Можешь идти смиряться на коридор, если тебе жмёт. — Инк, мать твою! Не выбешивай. Я конечно тебя люблю, но пожалуйста, не перегибай. Да и он ранен, а ты висишь на нём, как гроздье винограда. Подумай, а может ему болит? — сыпет рациональностью, возвращая всех к реальности Дрим. — Ой! — моментально поменял тон и настрой художник, удивляя резкостью смены эмоционального фона и преобразившейся буквально за секунды мимикой — в серых глазах мелькнула влага, ладони с бёдер Эра тут же порхнули на грудь и собрали в мятые складки ткань цветной футболки: — Я так за тебя испугался! Э-эри, прости меня, что не был рядом. Блу рассказал, что на вас напали с ножами! Это просто ужас какой-то. Кому вообще это надо? Что от вас хотели? Ты их знаешь? Кто это? Эррор нахмурился, проведя ладонью по собранным сегодня в низкий хвост светлым вьющимся волосам. Рассказывать сейчас Инку о произошедшем было плохим вариантом, Эррор подозревал, кто стоит за этим нападением, как и подозревал, что, расскажи он сейчас о его встрече с бывшим — Инк обязательно начнёт винить себя в произошедшем, станет нервничать и ещё чего доброго, пока Эр заперт в больнице, решит встретиться с Солем и разобраться! А вот это уже было совсем недопустимо. Соль мог отыграться на нём и отомстить. Если он был настолько аморален, что послал людей чтобы… если не убить, то порезать и «показать место», то гарантий, что подлец не тронет Инка при встрече не было, вернее, Эр сделал бы ставку как раз на то, что после встречи, в больнице лежали бы они уже вместе. А это вообще катастрофа. Да и гарантии, что нападение как-то связано с Соларом, если так уж придраться, не было, вполне возможно, что это просто местная гопота и их тупо хотели ограбить. Эррор вздохнул тихо и отлепил от себя художника, заглядывая в светлые глаза: — Не знаю, кто это был и почему. Да это и не важно. Я в порядке, ими уже занимается полиция. Тебе незачем переживать. Всё хорошо. — У тебя дырка в боку! Это разве хорошо? — Инк растирает выступившие слёзы, удивляя всё больше своей нестабильностью и несдержанностью. Эр не думал даже, что тот может быть настолько мягок и подвержён пустой панике. — Да ладно тебе. Не чувствуется совсем. Не больно. Я в порядке! — хочется доказать, что за него нечего переживать, что он сильный же и его так просто не сломить, что даже при травмах может и будет защищать, а не жалеть себя. Желание скатиться в глупую браваду так и вьётся на поверхности, ему практически невозможно сопротивляться, и Эр расправляет плечи и припечатывает глупым фактом-доказательством своего «отличного состояния» — Я даже с Киллером чуть не подрался, вот насколько я в порядке, не надо за меня трястись. Поджатые моментально губы и ставший серьёзным взгляд дают понять, что Эр явно сейчас сказал что-то не то, но что именно, пока непонятно. Художник выпускает из объятий и обследует вдруг цепким взглядом самого Эррора и палату, в конце концов сощуриваясь и складывая руки на груди и поджимая губы, своим видом сдавая явно нависшие над головой близкие проблемы. Моментальные проблемы: — У тебя был Найтмер! — оглашает он внезапные возмущения с не меньшей эмоциональностью чем прежде выражал свои опасения касательно здоровья Эррора. — Правда? Вот только не надо мне говорить, что нет! Я в жизнь не поверю, что Киллер притопал сюда сам и по собственной инициативе. Ты… ты пригласил первым Найтмера, а не меня! В первую же неделю наших с тобой отношений! Стоило мне только провтыкать момент и не быть рядом, ошибиться один раз и… Опять он вертится возле тебя! — Инк ткнул пальцем обвинительно в гору «гостинцев», что так и лежала неразобранная на тумбе. — И не надо кривится вот сейчас, я не зря переживаю. Ты позвонил ему. И он притащил тебе пол магазина! Он блин принёс тебе цветы! Цветы, Эр! Почему? Почему он за тебя так переживает? Что за знаки внимания такие передружеские? Какого фига, Эррор, я тебя спрашиваю, он так печётся о тебе и дарит такое, если не питает никаких надежд, а? Эр поморгал глупо — вот что-что, а ревности он никак сейчас увидеть не ожидал. Они же вроде разобрались, что между ними с Кошмаром ничего нет и быть не может, а он снова. Ну что за глупость? — Ты опять? Продолжишь ревновать меня по любому поводу к каждому столбу? — стыдно поднимать такие вопросы при Дриме и Блуберри, хоть те и затихли мышками, явно чувствуя себя сейчас не в своей тарелке и пытаясь не мешать и сделать вид, что их тут вообще нет, но оставить всё так и просто свести в шутку не позволяет собственное упрямство — Эр не привык, чтобы его обвиняли на ровном месте, он вообще-то топит за доверие в отношениях, если уж на чистоту, и эта беспричинная ревность обижает! — Когда ты перестанешь меня к нему ревновать? Инк, это глупо. Между нами ничего нет и не было. — Тому, к кому не испытывают Ничего, не тащат пол магазина, Эри! И блядские цветы! — шипит уязвлённо этот упрямец. — Если ты не видишь что тут что-то не чисто, то я тебе открою глаза. Да и… Ты его позвал первым, не меня! Это что-то да значит! Подумай сам! — Инк, не нагнетай. И не разводи скандал на ровном месте, я тебя прошу. Слова бесполезно разбились о упрямство эмоционально взмахнувшего руками художника: — Это не ровное место! То что ты позвал его, означает, что подсознательно ты его и предпочитаешь! Просто я доступнее! Я под рукой, я… Он же и правда лучше, Эри, я осознаю… — Инк, прекрати. В ответ упрямо мотнули светлой головой: — Нет! — слишком громко. — Не прекращу, потому что… не могу, — Эррор в растерянности проследил, как художник стушевался и закрыл лицо руками, покраснел и рыкнул, явно пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями, что не очень то к слову у него получалось. «Будто бочка с напалмом — неконтролируемый сгусток чувств. Ему бы уверенности в себе побольше». Эр открыл было рот, чтобы успокоить, но Инк успел первым, уверяя окончательно в явных моральных проблемах и ужасной неуверенности в себе. — Я истерю, Эри, прости. Я просто… просто… мне кажется, я просто недотягиваю. Кажется, что ты из жалости согласился меня терпеть. Встречаться. Я же не заслужил на самом деле. Он же лучше явно! Лучше меня! Эррор скривился от надрывного тона — вот кому бы не помешало пройти курс у психолога. Шагнул к давящемуся воздухом явно расклеившемуся окончательно от переживаний Инку и сгрёб его в охапку, с растройством отмечая про себя приближающиеся шаги в коридоре. Они слишком шумели. Наверняка это снова та самая медсестра спешит явиться и выгнать нарушителей больничного спокойствия, а значит Эррору тоже стоит поспешить. Он прислонился губами к уху, щекоча дыханием светлые непослушные волосы и подыскивая нужные слова: — Он мне не нужен, Инк. Просто забудь о нём и будь спокоен. И я с тобой не потому, что ты доступнее. Не смей даже предполагать подобное. И это не жалость совсем. Это любовь, глупый. Мелкое вздрагивание и поднятые заплаканные глаза с мешающимся в них восторгом и неверием одновременно заставили улыбнуться глупо, кивнуть на неуверенное «Любовь?» и обнять ещё сильнее, потому что «Я тебя тоже люблю», сказанное в ответ смешалось с всхлипываниями, почти рыданиями, а поток слёз художник предпочёл вытирать в грудь Эррора. — Нет, ну что за друзья у тебя, мальчишка? — всплеснула руками вошедшая в палату медсестра, явно по выражению лица собирающаяся отругать, но зависшая при виде слёз. — Одни ржут и дерутся, другие ревут белугой. А у нас тут тихий режим! У нас тут нельзя! У нас тут люди после операций в повязках лежат, мучаются. Им отдыхать надо! — тетенька перевела дыхание, укоризненно обследуя взглядом шмыгающего носом Инка, что цеплялся в Эррора так, будто от этого зависела его жизнь, вздохнула тяжело. — Вы простите его, пожалуйста, — выступил опять спасителем вперёд Дрим, поправляя руками аккуратно складки белого рабочего халата, а потом и вовсе цепляя медсестру под руку и разворачивая к обнимающимся боком. — Они лучшие друзья просто, он весь испереживался, за те несколько дней, скажу даже по секрету, чуть в обморок не грохнулся как узнал о ножевых. Не все же имеют такую смелость, как Вы, некоторые от крови сознание теряют, а тут любимого друга пырнули. Вот нервы и не выдержали, простите его, вы ж добрая, по глазам вижу. Тётенька взглянула на Дрима даже как-то смущённо: — Ой да ладно тебе хвалить, перехвалишь… — коснулась плеча, выказывая своё к нему расположение, понимание и готовность поддержать, и вздохнула явно сдаваясь — Ну ладно, хорошо. Ох и будут у меня неприятности завтра из-за вас, ребятки, ох и будут… Вот выгнать бы взашей прямо сейчас… да жаль. И правда, наверное, слишком добрая. Вот выгоню и простудишь глаза на ветру, мямля, будешь потом с коньюктивитом носиться, глупое. Эх… так и быть. Даю вам ещё пять минут на успокоиться и подсохнуть. Последний шанс на нормально попрощаться. Угу? Но чтобы ни шороха! Иначе на мою доброту можете больше не надеяться, — дежурная улыбнулась мило Дриму, а потом оглянула всех остальных и сощурила подведённые глаза угрожающе, провела пальцем по горлу, подтверждая серьёзный настрой. Эррор кивнул с готовностью, выражая безмолвно своё согласие на выдвинутое требование. С облегчением отметил закрывшуюся опять дверь и стрельнул глазами в сторону шумного выдоха, что раздался от стены. Блу с округленными смешно глазами прошептал, потешно приминая шухер на русой голове и массируя пальцами виски: — Нихрена ж себе, Дрим, ну ты специалист. Но блин, а как же клятва гиппократа? Это же у-ужас какой-то! Ты видел? — он вжикнул пальцем по шее, повторяя жест тетеньки-танкера, видимо желая перевести тему со слёз Инка на что-то приятнее, и вперился в Эррора острым взглядом. В голубых глазах явно играли вечные смешинки: — Я даже переживать начинаю. Слушай, Эр, а может тебя отсюда… украсть? Спасти от гнета медицинских работников, что ущемляют бедных пациентов и грозятся им расправой! Нет, ну правда! Чёт тут как-то не безопасно. Эррор засмеялся, всё ещё прижимая к себе затихшего но не отлипшего художника: — Блу! — Ну чего? — отвечает весело Блуберри, разряжая обстановку окончательно и подпихивая локтём закатывающего глаза серьёзного и немного надутого Дрима. — Стану великим героем! Вынесу тебя на руках прям через окно. Ты у нас маленький, в палате один, никто и не заметит. О, Блу, великий спаситель! Борец за жизнь и справедливость и победитель страшных медсёстр! Медсестрей… медсестриц, во! — Спасибо, Блу, — Эр фыркнул ещё несколько раз давящимся смехом, пытаясь особо не шуметь. — Но я пожалуй откажусь. Скакать через окно со второго этажа как-то не хочется. И у меня выписка послезавтра, так что я лучше пойду законным путём и покину больницу через парадный вход с почестями, а не у тебя на руках по канату из простыней. — Только послезавтра? — Инк отстранился, наконец отмерев, выцепив из реплики самые важные для себя слова и выгнулся чтобы заглянуть в глаза. Он уже успокоился, но сейчас в серости радужек отчётливо плавилось упрямство и нежелание отпускать, расставаться. Выпятил нижнюю губу капризно, подтверждая своими последующими словами предположения и умственные выводы Эррора: — Слушай, Эри, а можно я… можно я сегодня останусь? Тут, с тобой. Ты спрячешь меня под кроватью, и я вылезу когда всё утихнет и… Эр потрепал его по голове, словно вредного, но любимого ребёнка: — Нельзя. Иди домой, Инки, и не переживай лишний раз, всё нормально. Нечего наживать себе проблемы там, где их можно избежать. Хочешь чтобы влетело и тебе и мне? Да и… мне бы отдохнуть немного, швы всё-таки, — Эр поджал губы и повёл бровью многозначительно, надеясь, что художник поймёт, что лишняя двигательная активность не особо благотворно влияет на заживление ран, и отступится без боя от своей затеи. Но та обида, что появилась в глазах на отказ… Эррор покачал головой и вздохнул, сдаваясь и чувствуя себя откровенно безвольной тряпкой, хорошо слово «подкаблучник» к Инку было неприменимо. — Ла-адно, давай тогда так, — взглянул на него тушуясь от своей же инициативы. — Я позвоню тебе. Сегодня. Ночью. Чтобы тебе не было так обидно. Как мы планировали когда-то. Помнишь? Инк распахнул широко глаза и потёр неожиданно начавшие краснеть щёки: — Ох… д-да. — Ну и отлично. А теперь вам пора, если мы не хотим, чтобы вас таки гнали отсюда поганой метлой, — Эр улыбнулся, наблюдая как Инка толкают к выходу чуть ли не под руки посмеивающиеся и закатывающие глаза на этот цирк Дрим и Блу. Подмигнул и, не сдержавшись, послал воздушный поцелуй вдогонку, наслаждаясь на полную такой редкостью как смущённый художник: — Тогда жди, — и упал на кровать, дрожащими руками приглаживая тёмные волосы, стоило дверям в палату закрыться, облизнул пересохшие моментально губы, удивляясь своей глупой смелости. — Вот же ж блядь, и зачем только предложил? Я ж не справлюсь. Я ж не умею. Я ж не смогу…