> Sext me

— Килька-Килька, скучно тут у тебя… — болтает ногами, сидя на рабочем столе в уголке оформленного в тёмно-синих тонах салона светловолосый парень с выбеленными на концах в пергамент волосами. — Скучно, сил никаких нет. Но уютно. — Уютно, это да, — довольным котом отзывается черноволосый владелец рабочего места, хлопоча возле кофемашины, то почёсывая шевелюру, то пытаясь заглянуть непослушной технике в задний проход, то-есть в место, где прячется выход штекера и маленький тумблер. — Да что же оно не хочет сосать воду? Включено же! — ворчит, фыркая и сдувая с лица падающие прямые блестящие пряди. — Не хочет сосать? Значит не заставишь, — смеётся болтающий ногами и стягивает с себя по ходу белую с чёрными диагональными полосами куртку, угревшись уже видимо в тёплом помещении окончательно. — А вот и заставлю! — кряхтит Килл, выставив язык и жмуря подведённый жирно чёрным глаз, ковыряет пальцем, шевеля и вазюкая им по месту стыка проводов и основного тела упрямой кофемашины, пытаясь нащупать, где же отошло. — Я всегда добиваюсь своего. Главное… фух-х… главное знать нужное место где нажать… ак-х, блядь, в задницу! Кросс взрывается хохотом: — Нужное место где нажать в задницу, Килька, это простата. Но что-то мне подсказывает, что у кофемашины её нет. Черноволосый распрямляется с убийственным взглядом, посасывая палец, который только что пробило током: — Зато у тебя, блядь, есть. А будешь умничать и язвить: вместо кофе останешься с анальным оргазмом. — Да ну тебя, — краснеет от корней волос по самую шею сидящий на столе субъект, даже ногами болтать перестаёт. — Вот и приходи к тебе на работу чтобы тебе же скучно не было. Угрозы одни. Как так можно? То фингал мне под глазом поставил за Малефисенту, то анальным проникновением грозишься. Ты мне друг или кто? — дуется обиженно, сводя брови у переносицы и кривя губы. — Или кто-о… друг конечно, а кто ж ещё? — фыркает огрызаясь Киллер, но расплывается в улыбке, вспоминая в деталях упомянутый инцидент. — А за тот случай с мусорным баком тебе вообще прощения нет! «Чёрный-пречёрный мальчик в чёрном-пречёрном пакете с чёрными-пречёрными глазами»… — кривляется, закатив эти самые чёрные глаза и вываливая язык, что на фоне бледной кожи кажется каким-то откровенно красным. — Там не так было, — стискивает губы в тонкую полоску Кросс чтобы не заржать. Киллер щурит глаза, отчего кажется, что белков у них и вовсе нет — только подводка и тёмные радужки, кидающие влажные блики в тусклом освещении: — Да пофиг как! Тебе за такое отношение к лучшему другу не фингал надо было поставить, а ту швабру в задницу воткнуть! Как флаг твоей несостоятельности на социальном поприще и бессовестности. — И опять в задницу! — округляет глаза Кросс в весёлом возмущении. — Конечно в задницу! А куда ж ещё? Единственное твоё выдающееся место! — язвит Киллер и грохает кулаком по технике, даже не смотря в её сторону. Кофемашина обиженно хрипит и начинает давиться и хлюпать, втягивая в себя наконец порцию воды, шипя потом злобно и фыркая в подставленный криво стаканчик, не пропуская возможности плюнуть кипящим кофе на подставленную опрометчиво руку своего хозяина. — Айсш-ш, блядь, зараза роботизированная! — Покажи, сильно обжёгся? — тут же наклоняется и со своего места пытается заглянуть на отдёрнутую конечность Кросс, моментально забыв о мелкой ссоре. Киллер кривит губы на такую внезапную опеку: — Пиздец как сильно! — кривляется намеренно и тыкает издеваясь обожженную руку другу под нос. — Видишь, какое красное? А всё из-за тебя и твоей сонной жопы. Кофейку ему захотелось настоящего. Жри бурду с автомата, псина бродячая, так не-е-ет, Килечка, я заварной хочу. Вот, заварил, зализывай теперь! — Да иди ты! — отсахивается от руки подальше Кросс, борясь с внутренним желанием по приколу податься вперёд, но не зализать, а грызонуть протянутую ему контачку. — В за-адницу? — В за-а-адницу! — Идиот. — От идиота слышу. — Экх-х… — машет парень с подведёнными глазами пострадавшей кистью в воздухе, уязвлённо кривя лицо. — Вот говорю ж, бессовестный. Головой о мусорник тогда приложил, вонючкой обозвал, обжёг, да ещё сидит у меня же на рабочем столе и нагло огрызается. Эх Кросс-Кросс, беда ты, а не друг. Уф-х… — разворачивается Киллер к затихшей уже технике, отбирая у неё с трудом и травмами добытый кофе, сыпет туда не спрашивая два стика сахара и булькает сливки, размешивает деревянной палочкой и с размахом ставит стаканчик на стол как раз между разведённых ног друга, чуть не расплескав на штаны. — Приятного кофепития, — скалит зубы. — Кхем, спасибо конечно, но я хотел без сливок. — Жри-чё-дают, — оглашает Киллер уже ставшую почти гимном их с Хоррором давней дружбы фразу. — Угу, постараюсь не захлебнуться от удовольствия, — таким же язвительным тоном отвечает Кросс, но стаканчик таки берёт. Отхлёбывает, облизывая губы и наблюдая между тем за замершим статуей другом, что уставился за окно, явно заприметив там кого-то знакомого. Поднимается на ноги. Подходит ближе, укладывая подбородок на плечо под мягкой чёрной тканью, приобнимает рукой и заглядывает в глаза, пытаясь угадать направление: куда смотреть и где выискивать. Да так и замирая сзади, обнаружив идущими по улице напротив салона Инка с Эррором. Причём идущими явно в их сторону. — Это ещё что за нах? Что они тут забыли? — тут же озвучивает свои мысли черноволосый. — Не, ну ты глянь, два петушка-влюблённыша. Идут, смеются, локтями пихаются. Прилепились друг к другу, словно дерьмо к подошве, фу, педарастия. А взгляды-то какие, а взгляды! Кросс тут же спрятал глаза, отлепился от Киллера и отступил подальше, чтобы и в свой адрес не поймать нелестную характеристику. Но Килька, казалось, параллелей вовсе не проводил, скривился недовольно и поёжился, бросив недовольный взгляд, типа «чё отошёл так быстро, мог бы и погреть друга, раз не мёрзнешь», выдохнул облегчённо. — Слушай, кажется, они сюда. — Да ну, бред какой, — мотнул отрицательно головой Киллер, зализывая между тем к затылку блестящие прямые волосы и поправляя свой любимый кулон. Бросил на друга сомнительный взгляд, словно на человека, которого только из психушки выпустили, и то, не насовсем, а так, родственников повидать. — У Инка дырок на теле в два раза больше нормального, куда ему дальше-то? Чего такого он себе ещё продырявить может захотеть, что сюда прётся? Ну не нос же… или язык? Конч сделать? Так это вроде девчачья фишка. Индастриал? Так у него строение хряща не позволяет. А может бровь? Кросс побарабанил задумчиво подушечками пальцев по нижней губе: — А может, это не ему? — и снова поймал недвусмысленный взгляд. Только в этот раз на него уже смотрели как на стопроцентного, потомственного дебила. — Да что?.. *** Инк перемещался по засыпанной снегом улице практически вприпрыжку, счастливо вцепившись в локоть самого любимого на свете человека и щебеча как птичка весной. Сегодня был пречудесный день, самый лучший за последнюю неделю. Месяц! Год даже! — Я тебя так люблю, Эри, так люблю! Ты — настоящее чудо. Ты соответствуешь всем моим пунктикам и угадываешь мои желания с такой лёгкостью, что я начинаю подозревать, что ты заключил сделку с дьяволом, чтобы заполучить меня сразу, целиком и навсегда. Эр с сарказмом подтёр сопли, что текли с отмороженного носа и буркнул не вполне громко: — Ага, продался дьяволу, чтобы заполучить его же. — Что-что? — Ничего, ангелочек, ничего, — фыркает он, закатывая глаза. Тыкает пальцем в витрину, над которой светится надпись «TempleOfTattoo» чтобы наскоро отвлечь и ещё немного потому, что с таким морозом нос превратился уже в откровенную сосульку, а в этой обители игл и боли можно было немного согреться. — Это оно, Инк? Нам туда? — Туда туда, моя булочка. Я там все свои проколы делал. И пробить ушко их мастерам ничего не стоит. Уж поверь, там работают профессионалы. Эррор передёргивает плечами. А ещё косится недовольно на зеркалящее на солнце стекло витрины. «Профессионалы»… Он верит Инку. Конечно, с его то количеством пирсинга ему виднее, насколько качественные услуги тут предоставляют. А Эррор со своим предложением пробить себе мочку и переживаниями по этому поводу выглядит глупо. Да Господи, Инк предлагал поначалу, как только услышал слова «я тоже хочу себе прокол», пробить дома. «А что там такого особенного? Это же всего лишь ухо. Раз и всё. Ты даже не почувствуешь. Я сделаю тебе дырочку быстро». Эррор покрылся мурашками под пальто. Он побоялся тогда согласиться, отказался, спрыгнув на то, что у них ни инструментов стерильных нет, ни серьги. Да и всё равно же надо в торговый центр идти, подарки покупать. Так почему же тогда мучаться дома? И художник послушал, не стал настаивать. Профессионал это же действительно лучше. Безопаснее. С гарантией… Но все равно переживания не отпускают. Эррор стащил с себя шапку и скомкал её в ладонях, подставляя лохматую голову холодному ветру, который тут же украсил чёрный шухер блестящей мелочью снежинок, скривился. Это словно подсознательная чуйка, встроенный радар, что пищит почему-то всё больше, чем ближе они подходят к тонированной стеклянной двери. — Да ладно тебе, Эри, ты чего буксуешь? Испугался что-ли? Ру, булочка моя шоколадная, ну… Да не бойся ты, всё будет нормально. — Я не боюсь, — краснеет и ворчит упрямо Эр, давая себе мысленный пинок и всё же перебирая ногами быстрее. И повторяет это немудрённое словосочетание про себя ещё несколько раз, пока рука художника, как точку невозврата, вырисовывает короткое движение вниз по ручке двери. И толкает внутрь. Ту самую дверь, и Эррора тоже толкает в плечи, будто бабка тележку с пирожками — собственнически и уверенно. Инк фыркает потешно от тёплого воздуха, что ударяет в нос, стоит переступить порог знакомого салона, и ищет глазами нужного мастера, но вместо улыбки и привычного радушного обращения выдаёт недовольное: — Вот так встреча. Здрасьте, неждуйчик. А ты чего тут делаешь? Тоже себе что-то продырявить решил? — и вертит головой кругом в растерянности. Эр так и чувствовал, что что-то не так. Как знал. Он разглядывает осторожно салон, обнаружившихся внутри Кросса и Киллера и понимает, что… они к сожалению никак не похожи на клиентов. Какие клиенты торчат у окна с полуспущенной курткой с плеч, попивая кофе? И таращатся любопытным взглядом вместо того, чтобы выбирать себе тату или место будущей дырочки? И тем более, какие клиенты носят подтяжки и напульсники с надписью с названием салона? — Блядь, — он явно тут работает. Вот зараза. — И тебе привет, — лыбится противно Киллер. — Ты что… ты тут работаешь, что-ли? — наконец доходит к очевидному Инк и цепляется отчего то в Эрроров рукав пальто сильнее. Килька кивает довольно: — А ты не знал? Уже полгода как. Курсы прошёл, дипломчик на стеночку повесил, теперь уже мастер, — кивает тот самодовольно на рамку со своим именем, что и правда находится на стене среди других таких же. — А что? Ты что-то себе проколоть хотел? — Не он… — начинает Эр, но замолкает перебитый недовольным «Не у тебя только. А где мой Джи?». Зыркает на художника вдруг сузившимися подозрительно глазами: — Какой ещё нафиг твой Джи? Инк тулится к его руке ещё ближе, с удовольствием даже кажется, объясняя невинным мягким тоном, будто издеваясь: — Мой мастер. Тот, что делал всё, что на мне есть. Он хороший. Эр передёргивает плечами и сцепливает зубы, оценивает пытливые взгляды, что устремлены в их сторону и… всего-то ворчит под нос, не желая радовать демонстрацией вспыхнувшей неожиданно ревности: — Прям хороший. Прям всё. Ну, Инк… — выдыхает медленно и добавляет, смотря уже ни куда нибудь, а только в серые глаза: — Знаешь, наверное, даже хорошо, что я его-таки не увижу. — Почему? Что не так, Эри? — Ничего-ничего, — приходит медленно в себя осчастливленный внезапным осознанием, что все дырки в теле Инка делал вполне себе конкретный «кто-то». Все, начиная от ушей, заканчивая сосками и, мать его, проколотым в двух местах пенисом! Агр-рх… Эр спокоен. Споко-оен. Эр слишком даже плавно и неторопливо, чтобы дать себе отдышаться, снимает пальто и, цыкнув через зубы, добавляет, уже с меньшим раздражением. Почти меланхолически: — Какая разница, говорю, кто это будет делать? Давай уже покончим с этим, раз я таки отважился. Кто тут мастер? Ты, Кил? — Я. Какое-то даже чрезмерно кровожадное. Хищное. Эррору сразу вспоминается трепыхание тонких ног в чёрных джинсах под скотчем и простынью и потёкшая тушь и ему приходится задержаться с вытянутой рукой у вешалки, пока удаётся картинку отогнать. Киллер улавливает застрявшие движения и сомнение во взгляде: — Ой, ну что? Почему ты засомневался вдруг, Эррор? Неужели испугался, что будет больно? Инк, уже успевший сбросить с себя верхнюю одежду, снова прилипает к плечу, не давая даже словом выразить своё сомнение: — Да ну не-ет, ну какое испугался? Эри у меня сме-елый. И какое больно? Это же всего лишь ушко! Ох, ну конечно же, Эр, ты смелый, ну конечно. Чего же бояться? Инк уверен: нет ничего страшного в прокалывании ушей, даже такой начинающий как Киллер, справится в минуту, не причинив вреда. Он же не знает, что на самом деле между вами случилось, и за что ты ответственен. Он же не в курсе о насильном купании и о взаимной нелюбви, или скорее ненависти. А говорить об этом сейчас, Эр — практически гарантированная ссора. Рискнёшь, Эр-ри? Не-е-ет. И Киллер это, кажется, понимает. И пользуется. Хлопает по стулу: — Ты прав, Радужный. Просто ушко. Ничего страшного. Садись, Эррор. Я простерилизую инструменты. … — Да блин, — Эррор белый как мел спустя неполных полчаса выполз из салона: — Да он изверг! Да это просто издевательство! У меня чуть глаза на лоб не вылезли, пока он пёр туда этот грёбаный гвоздик! Зачем было это обязательно делать вручную?! Есть же пистолет! Да ещё так медленно и мучительно! Хорошо, что дырка только одна… Инк слушает задумчиво его ворчание, гладит по рукаве пальто, утешая как мамка сына после драки в садике: — Не знаю, Эри. Я вообще не понимаю, почему было так долго и муторно. Да мне тоннели быстрее высекли, чем он тебе всадил эту крохотульку. Впечатление такое, что ты ему чем-то просто насолил и это была личная месть. Эррор смотрит на Инка смирившимися глазами. Тот слишком открыт, слишком переживает, слишком пристально смотрит в глаза: — Блядь, — у него не хватит сил моральных и дальше молчать и хранить все абсолютно тайны. Он попросту лопнет, как тот мыльный пузырь. В груди вдруг колется совесть, и ухо, что горит огнём, добавляет ноток раскаяния. Оно как наказание, словно уже за проступок оттягали за несчастный хрящик как в садике. Стыд затопляет щёки. — Я думал, он не злится. — Гм? За что? Смуглые пальцы сгребают тонкую ладонь и сжимают сильно, чтобы мальчик по имени Эррор смог набраться отваги и сказать: — Помнишь, он искупал тебя в мелиоративном канале, Инк? Так вот… Я обмотал его простынёй, закинул в мусорный бак и залил холодной водой. Двумя вёдрами. Ночью. Связанным. И оставил там. Инк смотрит на него не двигаясь наверное добрую минуту, пока у Эррора случается наверное штуки три подряд микроинсульта. А потом смеётся и кидается на шею: — Рор-ри-и-и! Прямо утопил и прямо в мусорнике? И всё ради меня? Как романтично! Как же я тебя люблю! Ты защищал мою честь! Ах, как же красиво! Люблю-люблю-люблю! Почему же ты мне сразу не рассказал? Я бы тебя зацеловал прямо тогда! Я бы тебя та-ак отблагодарил! Да я бы… — Тш-шть, цыц, люди же смотрят! — суетится Эр, сутулится и пытается оторать от себя прыткие конечности-липучки хихикающего художника, запахнуть обратно шарф или прикрыть им хотя бы лицо, чтобы не позориться уж настолько. — Инк! Заткнись, я тебя прошу. Умоляю! Отлипни! Инк, блин, нам ещё подарок покупать! Инк, руки! Инк, ну не надо! Инк, Инки, ну не сейчас же, выберись из-под пальто немедленно и застегни обратно как было, — командует строго, наконец собравшись с силами, Эррор, пока сам краснеет не хуже пышной распашившейся от ухаживаний барыни. — Ох ладно-ладно, бука, уже делаю всё как было. Как скажешь, папочка, — фыркает смехом это нестерпимое чудовище, а Эр давится воздухом, словно водой. — Ну какой я тебе папочка? Совсем придурок, что-ли? Перестань морозить ерунду и идём наконец в торговый. А то всё закроется к хренам собачьим, пока мы тут с тобой в слова играем. Я вообще-то не только Дриму с Найтмером подарки приобрести хотел. Инк моргает растерянным взглядом: — Не только им? Эри-и… не говори только… — А вот и скажу, — собирает Эррор потешной уточкой губы и отводит взгляд в сторону, потирает горящее ухо через шапку. — Я и тебе кое-что купить хочу. — И ты ещё будешь говорить, что ты не папочка, папочка. Инка тащат за руку к разъезжающимся автоматически дверям торгового центра, ворча под нос что-то о том, что если некоторые глупые особи не перестанут так его называть, то он наденет сегодня вечером галстук и костюм, сложит вполовину ремень и… будет соответствовать. Долго, пока вредность с художника не испарится, а жопа его не станет красная, как классический шарик на новогодней ёлке. Инк прикусывает пирсинг и облизывает губы. Ох, ему бы только поводов побольше, чтобы его так называть: — Да хоть плёткой, хоть ладошкой, папочка, — шепчет на горящее ухо, оттопыривая краешек шапки, — Хоть сегодня вечером, хоть в туалете прямо сейчас. Эррор чуть не давится слюной, втягивает голову в плечи, шипит на грани слышимости: — Хватит облизывать это чёртово ухо! Оно болит между прочим! — и да, это единственная причина, почему художнику следует прекратить. Е-дин-ствен-на-я! — Инк, умоляю. — Ну хорошо, хорошо. Тут и правда не место, извини, больше не буду, ты просто слишком сладкий. И я слишком тебя обожаю. Ну как после такого не смотреть влюблёнными глазами? У Эррора передоз признаний, передоз обожания, передоз мягкого и прекрасного, он тает в этом облаке эмоциональной сладкой ваты, что называется отношениями. Не помнит лиц консультантов, когда покупает абонемент на картинги с проплаченным на несколько месяцев инструктором и модельку чёрной шелби в подарок одному из близнецов, и полароид и беруши — второму. Инк хихикает довольно, смотря на силиконовые изделия, предвкушая реакцию друга и недоумённо хлопает светло-серыми глазами на игрушечную машинку. «Зачем?», «О-хох, потерпи, Инки, это очередной сюрприз. Я расскажу, и ты сразу всё поймёшь». А потом писки и благодарности возле отделения техники, где в руки млеющего почти Инка кладут коробочку с новым девайсом, а сверху ещё и мятно-блестящий чехол, в который в полуобморочном состоянии тот ткнул пальцем, прося добавить к заказу. И улыбки самого Эррора, когда улизнувший на коротких несколько минут Инк, просит карточку и приносит какой-то неопознанный свёрток. — Что это? — щурит золотистые глаза Эр, пытаясь заглянуть в бумажный пакет. — Подарок для папочки, — улыбается художник.