Скелет в шкафу

      «Дневник 1. Запись 3»       28 ноября 18?       «С самого утра мне не спалось. Стоило первым лучам солнца пробраться ко мне в комнату, так сразу сон окончательно с меня сошел. Близившеяся встреча с Олей, вечером не давала мне уснуть, а утром заставила встать чуть свет. Часов в моей комнате нет, так, что я не знала точного времени, но по бледному солнцу, чуть сероватому небу и мутному туману, решила, что час ранний. Мне всегда казалось, что утро в Петербурге наступает позже чем в любом другом городе. Над Петербургом вечно было серое, заполненное тучами небо и по утрам над водами многочисленных столичных рек был туман, так, что солнцу тут как будто не было место и прилагая огромные усилия, оно пробиралось по утрам сквозь ночной сумрак. Сегодня день обещался быть пасмурным. Тяжелые тучи, того и гляди, разразятся ливнем. Я вышла из своей комнаты, решив, что из окон гостиной подъезжающий экипаж я увижу быстрее, чем из своих, выходящих на набережную Фонтанки. Идя в гостиную, я прислонилась ухом к двери ведущей в Ромину комнату, там было тихо, судя по всему брат еще спал.       В гостиной было светлее чем в любой другой комнате нашего дома, но к тому же холоднее. Я присела к окну и раскрыла, какой-то французкий роман. Час приезда мне был не известен, так что я не знала сколько времени мне придется тут просидеть. Ожидание было волнительным. С Олей мы не виделись тринадцать лет. Оля двенадцать лет училась в Смольном институте, здесь, в Петербурге, а закончив его в прошлом году, вернулась в Московское имение своей матери.       Долго читать книгу в гостиной мне не представилось возможности. Мама встала раньше обычного и увидев меня не в своей спальне, а тем более так рано, тут же отправила обратно к себе, к тому же отобрав книгу, назвав ее глупой. Около спальни Ромы, я опять прислушалась, но за дверью царила тишина. Почему-то мне казалось, что брата не было в доме совсем, не говоря уже о спальне. Слишком уж тихо было, а прекрасно зная привычку Ромы вставать не свет не заря, верить в мертвую тишину было сложно. С минуту постояв к коридоре и размышляя постучать или нет, я решила уйти.       День тянулся ужасно медленно. Томительное ожидание будто замедлило время. Сегодня слуги бегали по дому оживленнее чем всегда, готовя его к приезду долгожданных гостей. Мы с братом старались не мешаться им и не попадаться на глаза матери. Она была зла. С утра ругалась на прислугу, сердилась, так как письмо все еще не пришло, а в промежутках прикрикивала на нас, к обеду заперлась в кабинете и до приезда Анны Петровны и Оли не выходила. Не смотря на царивший хаус, я не могла не заметить, как в ожидании изменилось настроение Ромы. Он бодро ходил по гостиной, каждую минуту выглядывая в окно, с несвойственной для него быстротой выучил уроки и посмеивался над моими книжками.       Экипаж подъехал к пяти вечера. Стоило тройке остановиться у парадной нашего дома, как мы с братом подбежали к двери, и распахнули бы ее сами, если бы лакей нас не остановил. Мама подошла через одновременно с нами. Те несколько минут пока тетя с Олей шли от экипажа к дверям, мы чуть ли не подпрыгивали от нетерпения. Стоило лакеям открыть дверь, как тетушка набросилась на нас с объятиями, по пути говоря разные приветсвенные любезности. Оля скромно улыбнулась, поздоровалась, и присела в реверансе.       В столовой, за столом сидели долго. Тетушка расспрашивала нас о всей нашей жизни. Мы отвечали на вопросы весело, стараясь полностью удовольтворить ее любопытство. Я постоянно бросала тревожные взгляды на Олю. Она сидела с ровной осанкой, но голова ее была низко наклонена, казалось, что она чем-то пристыжена. Если кто-то из нас задавал ей вопрос или обращался, то она густо краснела, наклоняла голову еще ниже и отвечала тихо и коротко.       По моим детским воспоминаниям, Оля никогда не была скромной и кроткой. Она не прилично громко смеялась, не прикрывая рот рукой, подолгу болтала всякий вздор и перебивала старших. Но воспитания Смольного переменило ее характер, сделав из веселой девчонки, кроткую и серую мышку. Такие перемены меня сильно тревожило. Незадолго до их приезда, я думала поведать Оле историю о Тане, а также рассказать о письме и попросить совета, но видя ее состояние, я решила, что ей не стоит о этом кошмаре.        «Толку от нее навряд ли будет, но она может через чур взволноваться и сделаться больной. Хуже, наверное, будет только то, что Оля имеет неосторожность и расскажет лишним людям.» — рассудила я.       Ужин кончился в двенадцатом часу. Я и Оля заперлись в моей комнате и тут произошли невероятные перемены. Оля бодро вскинула голову, расправила плечи и начала без умолку болтать о всяких пустяках, не изменяя свой детской привычки. Говорила Оля долго и много, лицо ее раскраснелось, веселая улыбка не сходила с ее лица. Мне было смешно ото всех ее историях и очень жалко, когда Оля рассказала о том, что ей постоянно нужно играть ужасно скучную роль кисейной барышни.       -Оль, мне нужно рассказать тебе страшную тайну. — наконец сказала я. Увидев привычную мне Ольку, я поняла, что ей можно рассказать эту историю.       Говорила я долго, сбивчиво, на особо тяжелых моментах всхлипывая, а в конце рассказа показала Оле письмо. Волнение на лице Оли было неподдельным, она тяжело дышала и держала письмо трясущимися руками. Читала долго и внимательно, а потом долго не решалась, что-то сказать. Тяжелую тишину прервала я.       — Я не знаю, стоит ли рассказать Роме.       — Конечно стоит! — вскрикнула Оля. -Ты не имеешь права скрывать это от него! А если он узнает об этом сам? Что ты будешь делать?       — Ничего, скажу, что не знала.       — Рита, скрывать такое не правильно. Неужели ты готова пронести этот кошмар через всю свою жизнь? Нужно поступить справедливо. Рома любил и любит Тану, он имеет право знать настоящую причину ее смерти.       Сон в ту ночь ко мне не пришел. Я думала, что после разговора с Олей я сразу пойму, что делать. Ответа я так и не нашла. Я осознаю правильность ее слов, но бедный Рома…. как он переживет такой удар?