Скелет в шкафу

      «Дневник 1. Запись 13»       19 декабря 18?       «Тихо скрипнула половица, колыхнулась ночная штора и пропустила лучик лунного света. Сквозь сон, я почувствовала, как кто-то трогает меня за плечо и тихонечко потряс. Сон не хотел меня отпускать, и я лишь недовольно сморщившись, отвернулась к стене.       -Маргарит! Вставай, нам нужно кое-что обсудить.       Я приоткрыла глаза и в сонной голове промелькнула мысль, что мы уже все обсудили, что все наладилось.       Целых два дня прошли в радости и мир снова приобрел потерянные краски и вернулось то самое счастье, что казалось утерянным, там на далеком и прекрасном Кавказе, в уютном городке между Машуком и Бештау.       — Ммм… Рома, что тебе надо? Сколько времени?       За окном было темно, лишь слабая луна, пробираясь через густые тучи, освещала маленький клочок спальни и в этом свете, Рома казался седым и измученным.       — Времени семь утра. — Рома задумчиво глянул в окно. — Тебе не кажется все это странным?       — Что? Что время семь?       — Да нет же. Вся эта история.       Детальки в моей сонной голове зашевелились и я поняла, что хочет от меня брат.       Сев в постели, я сказала:       — Кажется.       — Мама так долго ждала совершенно другое письмо, но у нее лежали революционные газеты и там же было письмо, в котором деньги за непонятную услугу и так и не отправленное.       — Оно еще с известием о смерти Таны совпадает. -Вставила я.       — Да и это тоже. Если она ждала именно это письмо, то и деньги не отправила, ведь не знала о ее выполнении. Имеет смысл?       — Имеет.       — Но, если посмотреть на суть с другой стороны. Мама ждет письмо с Урала, она его не получает и не отправляет деньги в Москву. Ведь мы не знаем, кто такой Стародворский. И ты видишь поведение Оли? Оно очень странное.       — Все сходится, Оля, она так спокойна и так часто толкала к приставу, я чувствую, как она говорит ложь…- тут я радостно вскрикнула и глядя, на ничего не понявшего брата, продолжила. — Рома, я поняла, где Оля врет! Она не училась в Смольном! Помнишь, она говорила о прогулках? Так вот, когда смолянок выводили гулять в общественные сады, то всех людей оттуда прогоняли. Всех! И вообще, смолянок редко (почти никогда) не выводили за пределы монастыря.       — А письмо?       — Так вдруг она его и подложила?       — Зачем ей или ее семье убивать Тану? Они даже не были знакомы.       — Зачем вообще кому-то убивать Тану?       — Только маме было выгодно….       Вот, то щемящее чувство надежды и отчаяния, заставляющие балансировать над темной пропастью, в которой только мрак и тяжелые мысли, в которой нет радости. И вот, идя по тонкому канату, запрещая себе шататься и смотреть вниз, стараешься удержаться и не упасть в омут с головой, но равновесие обязательно подведет и тебя утянет. Утянет. Со дна выбираться еще труднее, ведь ты не на верху, не на канате, не имеешь хотя бы призрачной надежды, ты на дне. И все, что тебя спасет — твои собственные силы.       — Сейчас мы пойдем и все выясним. — Твердо сказал Рома.       — Где? — Глупо сказала я.       — У Оли и ее мамы. Зачем она врала?       Рома еще раз посмотрев в окно, глубоко вздыхает и говорит:       — Одевайся и идем к Ольке.       У двери Олиной спальни мы притихли и прислушались к внутренним звукам. В комнате чувствовалось оживление и если еще чуть прислушаться, то были слышны тихие, но чем-то обеспокоенные голоса.       — Дуреха, как ты могла это допустить? — Послышался из-за двери, гневный голос тетушки Анны.       — Матушка, я пыталась, но они так уперты! — Оля вскрикнула слишком громко, и тетушка шикнула на нее.       — Пыталась она! Теперь думать, как их убрать!       — Убрать?       — Да, глупая ты девчонка!       — И как же, матушка?       — Убить.       Я шарахнулась от двери, как от огня, по пути чуть не столкнув тумбу с вазой.        Убить?! Нас? Господи, за что?       Чувство близкой смерти сдавило мне грудь. Слезы полились ручьями, я хотела громко закричать, позвать на помощь прямо сейчас, перебудить весь дом, и я уже было хотела это сделать, как Рома закрыл мне рот ладонью.       — Я пойду на кухню за ножом, а ты стой здесь. Если, что кричи.       — Нет. Я тут не останусь. Я пойду разбужу маму. — Глядя на спокойное лицо брата, я, подавив крик, продолжила. — Ты так спокоен. Не ужели тебя не пугает смерть?       — Не бойся. И стой здесь.       Рома беззвучно отклеился от стены и наощупь пошел по направлению к кухне. В вязкой темноте растворилась его безмолвная фигура. Мне хотелось побежать за ним или кинуться к комнате мамы, а лучше сразу в участок. Хотела прислушаться ко звукам, но сердце мое билось так быстро и громко, что казалось, что слышит его весь Петербург. Слезы замыливали взгляд и страшно болело в груди.       Что я буду делать если дверь откроют? Умру здесь, не успея и слова сказать?       Надо успокоиться. Вдох. Выдох. Вдох. Спустя время я смогла чуть утихомириться и собрав последние силы, прислушалась к окружающим звукам. В спальне Оли было движение, шорохи, похожие на звуки поисков, но голосов более не было. Тут из темноты появился Рома.       — Я туда — кивком указывает на дверь — ты здесь жди.       — Нет. Я не пущу тебя. — Я схватила его за рукав, но Рома сбросил мою руку и уверенно посмотрел на меня.       — Сестренка, это моя девушка — тут брат взглотнул, но собравшись с силами продолжил, — покойная девушка, я хочу сам с ними поговорить.       — А если умрешь? Что будет со мной и мамой? — Говорила я задушенным шопотом, ибо на другое не была способна сейчас.       — Все будет хорошо. — Сказав это, братец резко открыл дверь и исчез в проеме, я же, зажмурившись, бросилась за ним.       В спальне произошло замешательство, а потом все резко оживилась. Оля вскрикнула, а Анна Петровна начала браниться.       — Роман, Маргарита, бесстыдники и безобразники! Что вы творите?! -Только тут я вся аллея от стыда и возбуждения, открыла глаза.       Кажется, меня мелко трясло. Вся картина была не натуральна и в то же время, излишне правдоподобна. Оля бледнее обычного, прижала к груди руки и нервно озиралась по сторонам. Анна Петровна с вечно простодушным и наивным лицом, вся переменилась и в гневе стала очень похожа на маму. Рома был решителен и непоколебим.       — Зачем вы убили Тану? — Грозно, сказал Рома.       — Мерзавец! Как ты смеешь меня в чем-то обвинять?! -Тетушка Анна ругалась очень громко.       Я заметила, что на комоде, отделяющий меня от тетушки Анны, лежал револьвер. Возможно заряженный, но об этом думать не хотелось. Все же, я непроизвольно поежилась.       — Зачем тебе нож? — Крикнула Оля.       — А зачем вам револьвер?       — Не твое дело, больной ты ребенок!       Братец хотел было что-то сказать, но тут в комнату зашла мама.       — Что случилось?       — Машенька, это кошмар! Эти бесстыдники — тут Анна Петровна указала на нас — ворвались в покои Оленьки, а теперь еще и обвиняют меня в убийстве неизвестной мне Таны!       Я взглянула на маму и пристыженно опустила глаза к полу. Мама странным взглядом окинула комнату. Она ничего не сказала, но было видно, что нож и пистолет она заметила. Может она все поняла? Или с ними заодно?       — Мама, это письмо ты ждешь? — Рома протянул ей конверт с уральским письмом.       — Да… Именно это… Откуда?       — Я забрал его сегодня с почты. Оно пришло давно, но по просьбе одной молодой барышни, было велено не выдавать.       — А вместо него пришло это. — Я протянула маме письмо, где говорилось о смерти Таны. — Я в тот день забирала почту и не сдержала свое любопытство.       — Маша, ну что за невоспитанные дети! — Встряла тетушка Анна, но мама внимательно слушала нас.       — Мы потом обыскали твой кабинет в лавке и нашли там революционные нумера и счет для Стародворский. — Добавил Рома, решив умолчать о обыске в маминой спальне.       — Господь с вами! Стародворский! Это же убийца, жестокий человек! — В растерянности вскрикнула матушка, видимо позабыв о нашем мерзком поступке. — Я должна была оплатить одному из уральских купцов счет, ведь это письмо подтверждало сделку.       — Я не понимаю, почему вы обвиняете меня? — Говоря это, Анна покосилась на оружие.       — Вы и Оля нам врали. — Спокойно сказала я. — Оля, будь честна, ты училась в Смольном?       — Нет! — Оля стала еще меньше ростом и совершив признание, расплакалась.       -Мама! Скажи им все! — Простонала она.       — Да, Аня, хватит ломать комедию, скажи всю правду. — Мама была холоднокровна, но в голосе ее было волнение. Мы затаили дыхание.       — Ваш прадед, Василий Петрович, был зажитечным человеком, он имел большой капитал и свою лавку — эта та, которой сейчас владеет ваша мать — когда его сыновья Петр и Михаил выросли, он отдал все, что имел вашему деду Михаилу.       — Василий Петрович не считал Петра достойным наследником, ибо тот был пьяницей и спускал семейные деньги. — Добавила мама.       — Но поступив так подло с собственным сыном, он обрек его и меня с мамой на бедность! Я долго и упорно выбиралась из нищеты и отдавала его долги, пока вы беспечно жили. Однажды я решила, что пора взять у вас свое и мы с Оленькой перебрались в Петербург, чтобы следить за вами. Своей поездкой на Кавказ, ты, Маша, спутала все карты, но удобный случай предоставился. Мы последовали за вами и видели твой отказ Роме в женитьбе, тогда мы решили, что надо его измотать до смерти горем, — Здесь я громко ахнула, — а Риту выдать замуж. Пришлось отдать ее в жертву и подсунуть глупой и чрезмерно любопытной девчонке письмо, думали они сами сдадут тебя куда надо. — Тут Анна обиженно надула губы. — А они дотошные оказались.       — Как письмо Стародубскому попала в кабинет? -Тихо спросил Рома.       — Я подложила. — Ели разжимая губы, пробормотала Оля.       — Теперь, когда вы все знаете, мне придется вас убить. Всех.       Анна Петровна кидается к пистолету и время будто останавливается. Я четко вижу, как она тянется к револьверу, а что случилось со ной в тот момент объяснить не могу. Я кидаюсь к оружию и успеваю. Становлюсь на долю секунды быстрее тетушки, выхватываю сталь практически из ее руки. Вот он, холодный и бездушный, как его хозяйка, лежит в моей рук, и я резко отступаю назад, направляя дуло на Анну Петровну.       На минуту в комнате воцарилось молчание, прерываемое лишь всхлипами Оли. Я стояла и нервно, кусала губы, пыталась осознать, понять, что делать дальше. Я же не могу стрелять! Не могу! Но почему-то очень хотелось, хотелось отомстить за Тану и Рому, за многие горькие слезы. Нет, я не убийца, не опущусь до такого греха, до таких низостей.       Первый из пришел мне на помощь Рома, он забрал у меня из рук револьвер и вопросительно посмотрел на маму. Я же смотрела на тетушку Анну, по ее лицо я понимала, что она готова броситься на нас с кулаками, но боится оружия.       Как? Как можно было так поступить? Из-за личной обиды убить невинную девушку, так жаждущую видеть мир и жить. Зачем лишать и так почти не существующего счастья быть вместе? И чем же, осуществив такой мерзкий поступок, очернив себя, они осчастливились? И что же будет теперь? Мы сами сдадим их в кресты? Сдадим так же, как они хотели сдать нашу маму. Ах…       Минута казалась вечностью и в предрассветных сумерках застыло все. И время, и комната. Было видно, как в неровном свете первых лучей и свечи, кружиться пыль, как чуть колышется занавески. В воцарившейся тишине была слышна с кухни прислуга. В воздухе было напряжение, вязкое и неудобное. Сейчас каждый решил для себя, что-то важное и будет жить весь свой остаток, опираясь на это важное.       — Умоляю! Простите! — Оля, не выдержав бросилась на колени.       — Вон из Петербурга. — Со сталью в голосе сказал мама.       В девятом часу утра Анна Петровна и Оля навсегда покинули нашу семью, наш дом и Петербург, но навсегда остались в нашей памяти, к сожалению, с плохой славой.       — Мама, а почему ты их отпустила? — Хором спросили мы.       — Они свое получат. — Обняв нас, сказала мама.