Erinnerungen

На город незаметно опускается вечер. Небо совсем хмурится, ветер нагоняет тучи, а дождь нещадно хлещет по крышам домов. Я даже начинаю побаиваться, как бы Линдманна не затопило по пути, думаю позвонить ему и узнать во сколько точно он придёт, но в дверь довольно громко и сильно стучат, и я вздохнув, иду открывать. В доме было тихо, поэтому стук я хорошо услышал даже со второго этажа. Пауль сказал, что он не собирается слушать наши задушевные вопли, да и к тому же: «Вы как обычно — убухуетесь, как свиньи, а мне потом с вами нянчиться». В принципе, я и не спорил. Против фактов мало чем оправдаешься. Хотя я предложил ему остаться и тоже «убухаться» с нами, на что уже уходящий Ландерс ответил, что лучше уж он уйдет на смену, оставив дом на нас. Особенно грозно звучали его слова, когда он, словно мать, наказывал, чтобы мы этот дом хотя бы не подожгли, а так же подробно разъяснил по несколько раз что и где находится в случае чего. Мне ничего не оставалось, как кивать болванчиком и с глазами кота из знаменитого «Шрека» обещать, что все будет в целости и сохранности к его приходу. Он конечно же не поверил, но сделал головой что-то вроде кивка. Я бы тоже себе не поверил. Когда после этого Пауль ушёл, прошел где-то час. Я не особо следил за временем, потому что решил засесть за написание хотя бы одной статьи для журнала. Не смотря на то, что весьма неприятные обстоятельства вынудили меня в спешке кинуть вещи в рюкзак и сесть на первый же автобус до нашего городка, я все уже успел сообщить Тому, что возьму отпуск. Я даже не надеялся, что за него мне выплатят и написал ему, что беру за свой счёт, однако хитрый и находчивый, как и подобает настоящему журналисту, Том, ответил просто и лаконично: «Ок. С тебя статьи за весь месяц отпуска». Ничего не скажешь, справедливо же. Начеркав всего пару набросков, сейчас я спускаюсь с лестницы, делая пометки в голове. В статье про коров надо бы добавить побольше описание природы, а вот про нашу единственную знаменитую достопримечательность - голубое озеро, что находится в нескольких километрах от нашего городка, надо побольше всякой научной белиберды приплести. Статьи не уровня столицы конечно, но чем богаты. Жизнь тут скучная, без интриг, да и сплетен-то не так уж и много. Вот и писать почти не про что, а свою музу я пока не нашёл. Я наконец добираюсь до двери и открываю открываю её. Первое, что попадает мне на глаза, это действительно ящик пива, и только потом уже улыбающийся во все тридцать два зуба Линдманн. — Ты что, с ума сошел? Мы столько не выпьем, — я оглядываю ящик, который на самом деле не такой уж и большой. Примерно, бутылок шестнадцать по ноль пять литра. Меньше, чем в обычном ящике, но все ещё много на двоих человек. Тилль ничего мне не отвечает и проходит в дом, все ещё не переставая улыбаться, как какой-то умалишенный, что я и замечаю в слух. — Это называется счастье, придурошный, —слышится звук склянок об стол и довольный голос Тилля с кухни. Я закрываю за ним дверь и, усмехнувшись, тоже направляюсь на кухню. В это время, Линдманн уже во всю хозяйничает: быстро оглядывает холодильник и достаёт остатки завтрака, а точнее буквально пару несъеденных сосисок. Умно-умно, мы же не школьники, чтобы без закуски пить. Прохожу и сажусь за стол, быстро ухватив из ящичка одну из бутылок. Тилль молча открывает пиво мне и себе, а после усаживается на соседний стул, который находится прямо напротив меня. — Я жду, — он внимательно всматривается в мои глаза, при этом уж слишком комично потягивает своё пиво. Я стараюсь сдержать смешок, — Цвен блять Круспе, не смейся! У меня действительно ничего не выходит, и я начинаю смеяться, а после давлюсь пивом, от чего смех накатывает еще с большей силой. Это подхватывает и Линдманн, тоже не в состоянии удержаться, а потом так же давится, и я чуть ли не лечу на пол под его утробный и безудержный смех. Мы наконец успокаиваемся после нескольких минут смеха на весь дом, и Тилль вновь меняется в лице, смотря на меня испытующе долго, на этот раз оставив бутылку в покое. На это я закатываю глаза и делаю ещё глоток, пытаясь оттянуть «момент истины». И на удивление, Линдеманн все еще ждет, перебирая пальцами по столу. Все-таки, придётся рассказать. Когда я только приехал в Берлин, все действительно казалось таким простым. У юного Рихарда Круспе было множество амбиций, огонь в глазах и неутомимое топливо энергии. Поступить в колледж было престижно, особенно парню почти из деревни, и я действительно старался учиться, оправдать хотя бы собственные ожидания. Довольно быстро я сдружился со своей не очень-то и большой группой и даже нашёл себе компанию, с которой в дальнейшем начал проводить время после занятий. А ещё позже, и во время занятий, и вместо занятий. В начале третьего курса, я уже почти не ходил в колледж, и меня это вообще ни сколько не волновало, у меня были другие увлечения - мои новые друзья. Новая разгульная жизнь вскружила мне голову, я забыл об учёбе, о том почему вообще поступал и зачем это мне. Я забыл даже об Эмили. А она, стараясь ужиться с нашими родителями, одновременно с этим готовясь к экзаменам в школе и параллельно со всем этим, пытаясь строить свою жизнь, просто не успевала мне позвонить. Лишь каждые два-три дня она спрашивала по SMS как у меня дела. Отвечал я, конечно, через такое же время, мастерски завираясь как можно слаще про свою студенческую жизнь. Сначала мне казалось все просто игрой и обычной забавой, почти детской. На какой-то из одной вечеринок у кого-то дома, эти же самые друзья, впервые ради шутки дали мне попробовать очень легкий наркотик под видом сигареты. Собственно, оттуда все и началось. Я быстро вошёл во вкус, мне нравилось одобрение моих друзей и конечно же, чувство эйфории, которое затягивало меня ещё глубже в это болото. «Друзья», быстро смекнув что к чему, пристроили меня у своего знакомого барыги на побегушках, в обмен на дозу. А я и рад был стараться! Такой наивный мальчик и так быстро сломался под действием веществ и общества. — А причина, по которой я здесь, так это я сбежал, — уже полу-пьяно растягиваю я, в то время как мой друг все ещё не допил даже вторую, заслушиваясь с наисерьезнейшим выражением лица. Продолжаю дальше, чувствуя как к горлу подкатывает тошнота, но совсем не от алкоголя. В один момент, когда я должен был доставить какому-то очередному наркоше пару пакетиков, меня выкручивало наизнанку от ломки. Морщусь, как будто снова фантомом чувствую боль внутри костей, но тут же мотаю головой. Нечего раскисать. Наверное понятно, что эти самые пакетики не добрались до места назначения. Вернее сказать, половина одного. Тогда-то, мой работодатель, если можно так сказать, из доброго дядьки моментально превратился в самого сатану. А когда до меня дошло, что за последствия меня могут ждать, я стал скрываться. Больше всего я боялся не столько за себя, сколько за сестру. Все просто и понятно, как только бы покончили со мной, стали бы искать моих близких, чтобы вытрясти деньги за те несчастные пакеты. — Я просто не мог оставить Эмили практически одну. Наверное, поэтому я наконец понял, что пора заканчивать. — последние слова произношу в гробовую тишину и кидаю взгляд на Тилля. Мало ли, может действительно умер от шока. Но тот все так же хмурит густые брови, и смотрит уже с понятной мне долей жалости. Усмехаюсь и встаю, чтобы подойти к окну, доставая сигареты. Так называемая реабилитация была тяжёлой. Она стала самым тёмным куском моей жизни, которую я мечтаю забыть. Хотя нет, ещё больше я мечтаю, чтобы я никогда не пробовал эту дрянь. Из-за необходимости скрываться, я еле нашёл ребят, которые смогли помочь мне выбраться из этой глубокой ямы. Кстати, как не забавно, посадив меня в яму. Я смотрю на Тилля, выдыхая струю дыма изо рта, надеясь, что с хотя бы такой шутки он посмеётся. Но он все ещё молчит, и я вновь отворачиваюсь к окну, делая очередную затяжку. На самом деле, они не были такими уж варварами. Хотя действительно меня посадили в яму, которая имеет свое название - подвал. В течении сорока пяти дней я находился там, и что именно происходило со мной там лучше не знать. Замолкаю, отвлекаясь, когда промазываю сигаретой и попадаю в щеку из-за дрожи в руках. Мрачно усмехаюсь и поджигаю вторую. Мысли уже не скачут, может быть даже из-за действия никотина, хотя сигареты давно уже не особо помогают успокоиться. И я все ещё чувствую как крутит живот лишь от одних маленьких обрывков воспоминаний, всплывающих в моей голове картинка за картинкой. По затихшему дому ярко и отчётливо неприятно слышится скрип отодвигающегося стула об пол. По-видимому, Линдеманн встает, и медленным, в какой-то степени даже размеренным шагом направляется ко мне, пока я стою около окна с закрытыми глазами. Прислонившись к стене боком, упираюсь в стекло, наслаждаясь удивительно легким ветром после дождя. Однако, все ещё пасмурное небо обещает, что это лишь недолгое затишье. Слышу как Тилль уже стоит около меня, слишком шумно дыша через нос, будто с силой специально выдувая воздух. Лениво открываю глаза и вымученно улыбаюсь, по привычке затушив сигарету об свою же руку. Не успеваю опомниться, как Тилль тут же срывается, со звонким шлепком ударяя меня сначала по руке, а после и по лицу. По лицу бьёт все же мягче, чем по руке, видимо возвращая себе контроль над эмоциями. А я машинально прижимаю замёрзшую руку к горячей щеке и вновь тускло улыбаюсь. Заслужил, вот так уж действительно. Снова доставлять себе боль в наказание вышло машинально, и я даже не заметил как в очередной раз оставил ожог на запястьях руки. Поступок Линдеманна меня не сильно впечатляет, я предполагал такой расклад и поэтому хотел напиться, чтобы не так сильно ощущать все эти чувства сейчас, и не только свои. Однако это не срабатывает, теряя какой-либо смысл, особенно сейчас, когда Тилль удивляет меня по-настоящему. Он быстро подхватывает меня, с силой прижимая к себе, и едва ли не душит в своих руках. Последним, что окончательно меня размазывает, это стук его сердца, который будто перешёл уже отметку за сто. А после, я начинаю слышать только свой собственный в ушах, звоном отдающим в голове, будто колокол. Внутри что-то лопается, до этого натянутое до предела, как струна, и я оседаю в руках Линдманна тряпичной куклой. Колени как некстати подкашиваются, и Тилль лишь каким-то чудом удерживает на себе тело взрослого мужика, как я, пока по моим щекам нещадно стекают слезы, с четким звуком ударяясь обо все, куда попадают. И звук этот слышится так же громко, как и мои надрывные рыдания в пустом доме. Грудь раздирает изнутри, пока я не начинаю чувствовать осторожные поглаживания по спине широкой ладони Тилля. Он все так же безмолвно, со всей серьёзностью, крепко держит меня, и я поднимаю замыленный слезами взгляд, всматриваясь в его глаза. Там бушует неспокойное море, в котором я вижу искреннее желание помочь и частичку глубокой грусти. Тилль не выдерживает такого пристального разглядывания его и, сильно поджимая губы, отворачивается к окну, за которым снова начинается дождь. Небо выполняет обещания. Я не знаю сколько мы так стоим до тех пор, пока я не встаю на ноги самостоятельно, хотя все ещё придерживаясь за плечи друга, слабо сжимая его свитер. Дыхание постепенно выравнивается, засохшие дорожки солёной воды стягивают кожу, а я медленно, но верно прихожу в норму, отцепляясь от Линдманна. Но он, на всякий случай, все равно придерживает меня за плечи, и, аккуратно надавливая, прислоняет спиной к стене, а после отходит к все тому же холодильнику. Видимо, там действительно можно найти все что угодно, если постараться, ну кроме действительной еды, поэтому, когда Тилль снова подходит ко мне, он протягивает мне бутылку минералки, а потом уходит к столу, собирая мои пустые бутылки. Кажется, он пытается себя занять, чтобы я мог спокойно отойти до конца без лишнего смущения, однако я даже не испытываю ни капли стыда, к своему же удивлению. С бутылкой воды расправляюсь быстро, и буквально следом за Линдманном выбрасываю её в мусорку. Все же, такие незначительные действия и вода помогают мне окончательно успокоиться после этого странного приступа, и из груди вырывается усталый вздох. — Пойдём, подышим воздухом, — Тилль резко прерывает нашу уже комфортную тишину, но говорит он тихо и спокойно. Захватив свою куртку, выходит из дома. Ты не перестаешь меня удивлять, Линдеманн! Я сам себе усмехаюсь и, тоже захватив какую-то куртку Пауля, выхожу вслед за Тиллем, громко хлопая дверью. Мой друг задумчиво стоит, опираясь руками на перила. Стоит сказать, что у Ландерса перед домом есть небольшая пристройка, похожая то ли на крыльцо, то ли на веранду, открытая, но с ограждениями, и, как раз, перилами на них. Тилль крутит во руках сигарету, пока ещё не закурив, но и не доставая какую-либо зажигалку. Я прохожу и встаю рядом, кутаясь в куртку Пауля сильнее, ведь ветер, который дома казался мне лишь прохладным, сейчас беспощадно хлыщет по любому открытому участку кожи. Сам закуриваю, протягивая свою зажигалку другу. Ненавязчивый запах костра и какой-то сладости, исходящий от куртки, немного успокаивает, и я на секунду прикрываю, зарывая нос в воротнике. — Так, какой конец рассказа? — Тилль еле кивает, тоже закуривает, шумно затягиваясь, и тут же кашляет пару секунд. Тилль редко курит, привычка поддерживать более-менее здоровые легкие осталась ещё со школьных времен, когда мы оба ходили в секцию плавания. Выжидаю какое-то время, молча затягиваясь приятным едким дымом и тонким запахом Пауля, а после вновь выдыхаю с усталостью. — Оказывается, пока я «лечился», того дядьку поймали. И даже больше, словили ещё парочку моих, теперь уже бывших, знакомых. Тилль усмехается, затягиваясь, сдерживая ещё один кашель, и я улыбаюсь уголками губ, мельком взглянув на него. Он все ещё не смотрит на меня с тех пор, как отдал воды и вышел, но так даже лучше. «Все же, пока все не расскажешь, Тилль не отстанет» — мелькает в голове, и моя улыбка становится шире. — Конечно, меня они тоже попытались сдать, но один хороший человек помог мне избежать наказания за распространение наркоты, — на последнем слове Линдеманн брезгливо морщится, — Благодаря ему же, я и на работу устроился, где раньше только подрабатывал, а сейчас уже вырос до мелкого редактора. — Значит сейчас-то ты не сбежал? Тилль наконец разворачивается ко мне, выкидывая окурок в мокрую траву. В голове проносится недовольный голос Пауля о его бедном газоне, и я, хмыкнув, поступаю точно так же со своей уже истлевшей сигаретой. — Сбежал. Но теперь от себя, — Тилль хмурится снова, и теперь моя очередь отводить взгляд. — Ты же видел что я сделал с прошлой сигаретой? Вот от этого я бегу, — вижу как на лбу друга разглаживаются морщины и уступают место понимающим и бездонным, вечно-грустным глазам Тилля, — Я уверен, ты знаешь каково это - наказывать себя самого лучше любого судьи и палача вместе взятых. И Линдманн кивает, даже как-то слишком грустно улыбаясь при этом. Грустно и абсолютно понимающе. И мы вновь замолкаем, рассматривая небо, каждый погружаясь в свои мысли. — Спасибо кстати... — тихо проговариваю, едва поворачиваясь в сторону Тилля, на что тот кивает и бурчит что-то похожее «да не за что». Мы остаёмся стоять так, наблюдая как небо постепенно проясняется и как кое-где наконец проявляется светлые участки голубого неба.