Erinnerungen

Эмили быстро скрывается на кухне, и мне приходится постараться, чтобы как можно быстрее её догнать. Её вопрос застал меня врасплох, будто ударив чем-то тяжёлым по голове, да так, что она, кажется, начала кружиться. Моя сестрёнка правда выросла и теперь уже совсем не та девочка, которую я помню. Да, она все та же Эмили, такая же открытая и почему-то все ещё любит своего никудышного брата, но уже взрослая и точно все понимает. И это снова бьёт под дых, отдаваясь болью в ребрах, где уже живо трепещут тревожные бабочки, разрезая внутренности своими клинками-крыльями. Мы поочерёдно заходим на кухню, и я сразу сажусь за стол, прислоняясь спиной к спинке. Осматриваю просторную кухню, подмечая несколько нововведений: она стала светлой и уютной. Гарнитура хоть и осталась прежней, но стала выглядеть как-то свежее, что ли. Поменялись стулья и стол, теперь сидеть стало намного удобнее, а небольшая вазочка с какими-то полевыми цветами создает ощущение, что дом наконец-то ожил и задышал. Эмили поменяла почти всю мебель после переезда родителей в другой город. Через два года после моего отъезда они тоже решили наконец переехать. Отчиму дали новое хорошее и, как хвалилась мать, престижное место где-то во Франкфурте. Поэтому они укатили туда почти сразу после совершеннолетия моей сестры. Не сказать, что Эмили это тяжело восприняла, скорее наоборот, как мне кажется, она зажила своей жизнью. И вот, к примеру, решила избавиться от всех вещей, напоминающих ей прошлую жизнь. Это лишь предположение, но думаю так оно и было. Сестра проходит к плите, ставя чайник и достаёт нам кружки. Она молчит, наверное ожидая ответа, а у меня будто украли все слова, и сказать мне совсем нечего. Извиниться за свое исчезновение? Вряд ли это то, что нужно. Оправдаться глупыми словами? А какой смысл, если все будет звучать как бред умалишённого? Я каждую секунду с момента звонка моей сестры прокручивал свою речь, чуть ли не готовил текст, словно перед выступлением, но путного в голову так и ничего не пришло. Это на Тилля я мог вывалить все, зная, что он выдержит меня и мое дерьмо. А с Эмили я не могу так. Не хочу. Мне хочется быть для нее примером, достойным братом, который сможет защитить и помочь в любой момент, но я проебываюсь в который раз. И вот, пожалуйста, Эмили резко закрылась от меня, превратившись в одну большую колючку. Сначала я молча наблюдаю за её действиями, и на секунду закрываю глаза, втягивая носом как можно больше воздуха, а после тяжело вздыхаю. Давай, расскажи уже всё, тряпка. — Эми. — зову сестрёнку так, как звал её в особенных случаях. В такие случаи входила всего пара ситуаций, но все они были тяжёлыми для Эмили, тогда она полностью уходила в себя и не подпускала никого, но стоило мне позвать её так, она хотя бы отвечала мне. Поэтому сейчас это мой способ достучаться до нее снова. Она моментально реагирует, сильно вздрагивая, и медленно оборачивается ко мне всем телом, не глядя двигает от себя кружки и только что поставленную сахарницу. Глазами впивается в мои, а я снова рассматриваю её. Эмили хмурится, отчего на её лбу появляются две маленькие полосы, а губы сжимаются в две тонкие линии. Чувствую, как подрагивают пальцы от этого её взгляда, но упрямо сжимаю их в кулак. — Эмили, прости меня, — выдаю на очередном вздохе, и брови сестры сводятся к переносице ещё больше, — Я знаю, что вел себя как последний кусок дерьма, я знаю. Мне жаль, что я не отвечал тебе, и мы совсем потеряли связь за последние два года. На это были свои причины, хотя это нисколько меня не оправдывает. Когда-нибудь я расскажу тебе, обещаю, но не сейчас, это всё очень и очень трудно для меня. Прости меня, малышка. Она терпеливо выслушивает меня, лишь иногда тяжело выдыхает, но продолжает молчать. Замолкаю перерывами, стыдливо избегая её взгляда, всматриваясь в пол, словно там действительно есть что-то интересное помимо парочки волос Эмили и кусочка крекера, но под конец своей речи все же отваживаюсь посмотреть на сестру. И вижу застывшие слезы в ее глазах, словно замёрзшая вода. Эмили, словно пугаясь своих же слез, отворачивает голову, как только я поднимаю взгляд на нее. Черт, идиот! Какой же ты идиот, Рихард! Моментально подрываюсь к ней, не в силах выдержать эту пытку слезами снова, осторожно цепляя её дрожащие похлеще чем у меня руки, и прошу посмотреть на меня. Задыхаясь, она начинает говорить: — Я-я...— она всхлипывает и закусывает губу, хмуря брови. Ей никогда не нравилось вот так вот давиться воздухом во время слез. Я помню об этом и терпеливо жду пока она соберётся с мыслями и немного успокоиться, ненавязчиво поглаживая её руки. Наконец она продолжает уже более уверенным голосом: — Я думала, что надоела тебе и.. Стала ненужной тебе! Думала, что ты бросил меня, начав жить нормально. Я ведь все детство была обузой для тебя! Током прошибает с макушки до пят, и на лице застывает тупой вопрос «что?», и я уверен, что прямо на лбу, красными буквами. Не может быть, что Эмили действительно так думала. Я ни разу не допускал даже мысли, что она может именно так оправдывать мой поступок. И это учитывая, что я измучился весь, рассуждая что же она думает теперь обо мне спустя столько лет. Я сильнее сжимаю её пальцы в своих руках, одной рукой убирая прилипшую к мокрому виску прядь. Теперь мне нужно доказать обратное, она всегда будет моей младшей сестрой, нужной мне, как солнечный свет. — Глупенькая, ты никогда не была обузой. Я люблю тебя и ни за что бы не бросил, даже если бы умер! Приходил бы к тебе призраком, пугая твоих парней, и веселился бы с Майком втайне от тебя. — щелкаю по носу, на что Эмили морщится, надувая губы, но не может сдержать улыбку, и я в ответ улыбаюсь сам. — Даже на том свете я тебя буду оберегать, Эмили. Говорю тихо, со всей нежностью, на которую вообще способен, утягивая Эмили в новые объятия. Она не сопротивляется, наоборот поддаваясь ближе, руками проводя вверх-вниз по моей спине. Ну вот, снова она успокаивает меня, хотя сама не лучше. Эмили отстраняется от меня, вытирает слезы и с полуулыбкой кивает, следом прижимаясь губами к моей щеке. Улыбка сама лезет наружу, а голова перестает так гудеть. Воистину целебный поцелуй. И я снова усаживаюсь на стул, когда Эмили отходит заваривать чай под трель вскипевшего чайника. Мы снова замолкаем, но теперь эта тишина комфортная, ведь мы можем понять друг друга по одному лишь взгляду. Я отпиваю свой излюбленный чай с молоком, а Эмили присаживается напротив со своей кружкой, снисходительно улыбаясь мне, словно ребенку. Любит она смотреть так, что мне моментально становится легче. На кухне раздаются лишь редкие стуки ложек о стенки кружек и тиканье часов, которое раньше меня ужасно раздражало, а сейчас наоборот, будто убаюкивает своими чёткими и размеренными постукиваниями. Не помню когда в последний раз чувствовал себя так умиротворенно дома. Кажется, тогда ещё отец был жив, а это было так давно, что даже очертания его лица смылись из моей памяти. Но вдруг Эмили неожиданно громко, даже для себя, выпаливает вопрос, который снова заставляет меня замереть на месте, отчего я чуть ли не роняю ложку, которой потянулся за сахаром. — Так что у вас с Паулем? — к концу предложения и вовсе понижает громкость до полушёпота, рассматривая кружку изнутри, а потом с тенью какой-то коварной улыбки поднимает глаза на меня. Ну все, теперь мне точно пиздец. К лицу приливает кровь, отчего щеки тут же загораются пламенем, а глаза мечутся по столу. Вот подловила, так подловила. А что у нас с Паулем? Дружеская дружба, мы дружелюбные друзья вместе дружим блять? Какой же бред. Вздыхаю и ставлю кружку на стол, мельком взглянув на Эмили. Она сидит и ждёт ответа, но вовсе не давит, несмотря на тон своего вопроса. По-любому точно уже все знает. Ну вот и пришел час рефлексии, приехали блять. Жалкие попытки убедить себя в том, что ничего у нас нет и не было действительно будут бредом. Глупо отрицать, что между нами есть какая-то связь, которую я даже не могу описать. Пауль для меня больше чем друг, он тот, ради кого я бы не раздумывая прыгнул в бездну, если бы он только попросил. Он больше, чем бессмысленные ярлыки, а попытки обозначить наши отношения одним словом просто жалкие. Что у нас может быть? Черт, если бы я только не уехал, что-то уже было бы. Провожу рукой по лицу, закрывая глаза, и отворачиваюсь от сестры, тяжело выдыхая. Чувствую с какой жалостью смотрит на меня Эмили, наверняка жалея, что вообще спросила. Но мне не жаль. Давно пора уже начать вести себя как взрослый и принимать последствия своих решений. Так и что у нас с Паулем? Вопрос без ответа у нас с Паулем. Вопрос «кто же мы друг другу», который застрял между нами, перетягивающий шею толстой верёвкой, который не даёт ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вопрос, так невинно заданный голосом, с которым обычно желания загадывают на падающие звезды, и глазами со зрачками размером с Юпитер. Ебучий космос, которым был одержим Пауль детстве. В детстве он вообще много чем вот так «болел», и почему-то я попал в этот список вирусов, полюбившихся маленькому Ландерсу. — Не знаю. — голос тихо скрипит среди тишины кухни, и Эмили напрягается ещё больше. Теперь вот точно жалеет. Неужели я так плохо скрываю эмоции? Допиваю чай, снова разрывая тишину. — Давай сменим тему, лучше расскажи как у тебя самой дела? И мы говорим, говорим много и долго, наконец заполняя уже въевшуюся тишину. Эмили сразу же меняет тему разговора, лишь улыбается виновато иногда и пытается поймать мой взгляд, когда я слишком заслушиваюсь, выпадая из реальности. Но через время это достаёт и меня, так что я запрещаю себе думать вообще о чём-то, кроме сидящей напротив сестры, и теперь действительно внимательно слушаю её. Она рассказывает все с самого начала. Как она долго изводила себя, когда я стал отвечать реже и холоднее, как переживала и беспокоилась, когда я и вовсе перестал приезжать. Все это время ком вины давит на лёгкие, отчего я тяжело дышу, ведь словно проживаю все это с ней еще раз. Если бы Эмили так же пропала, то я бы просто сошел с ума, а вот она выдержала. И, скорее всего, в этом большая заслуга Пауля, он же всегда был для нее ещё одной опорой в жизни. Пелена снова застилает глаза, и я погружаюсь в воспоминания о далёком детстве, в то время как Эмили отвлекается на звонок и выходит из комнаты, извиняясь взглядом. Но я почти не замечаю этого, лишь кивая на автомате, и снова будто переношусь в прошлое. Пауль стал вторым близким человеком для Эмили. Он ведь с самого первого дня их знакомства защищал и оберегал ее как мог, если меня вдруг не было рядом. Это мы сдружились потом, когда Эмили своими заклинаниями-уговорами затащила его к нам в гости, как раз когда родителей не было дома, а я уже пришел со школы и отдыхал в комнате. Они тогда завалились ко мне, как шебутные обезьянки прыгая то тут, то там, пока я не поймал каждого чуть ли не за шкирку. Но я нисколько не злился ни на Эмили, ни на Пауля, ведь они были совсем детьми. А детей надо чем-то занимать, чтобы они вот так не бесились. Поэтому уже через полчаса, пока Эмили во всю похрапывала на моих коленях, мы с Ландерсом зачитывались комиксами, которые нам с Эми дарила бабушка. Так мы быстро подружились, без устали все разговаривали и разговаривали о супергероях, звёздах, космосе, пока у обоих не отвалился язык. Смешок вылетает сам, и я улыбаюсь таким тёплым воспоминаниям, которые всегда согревали изнутри, подтапливая душу. Эмили тут же, будто по волшебству, оказывается почти перед мои носом и смотрит хитро-хитро, из-за чего мне приходится отодвинуться на безопасное расстояние. — Чего задумала, чеширская кошка? — щурюсь, проговаривая с ухмылкой. — Я? Ничего. — она с довольной улыбкой растягивает слова. — А вот ты что улыбаешься? Эмили обходит стол и садится на свой стул, проворно утаскивая с тарелки кусок пирога, тут же уплетая его за обе щеки. Не могу не улыбнуться шире, потому что вместо взрослой девушки сейчас я вижу всю ту же малышку Эмили. Она же, тем временем, уже полностью съедает сладкое угощение, но не замечает остатки пирога на щеках и мазок джема на краешке губ. Усмехаюсь, медленно вставая и убирая за собой, а после снова подхожу к Эмили, салфеткой убирая крошки и джем. На это сестрёнка недовольно морщится и хочет повернуть голову, но все же замирает и терпит, пока я не закончу. — Хочу и улыбаюсь. — показываю ей язык и щёлкаю по носу, вовремя уворачиваясь от тычка в бок. Хмыкаю и задираю нос, вставая в позу супергероя, показывая бицепсы, на что Эмили звонко смеётся, после тут же показывая мне язык в ответ. Я отхожу к раковине, убираю со стола, пока сестра допивает чай. Навожу порядок по привычке, ведь за грязную кухню мне всегда прилетело от отчима. А Эмили позволяет мне убраться, не сказав мне ни слова. Все получается как-то автоматически, и я принимаюсь за мытьё посуды. — А вообще, я вспоминал как вы с Ландерсом крушили мою комнату. — поглядываю на улыбающуюся Эмили, споласкивая кружки. — В какой именно раз? — хихикает, снова откусывая кусочек пирога, и обхватывает свои колени. — В самый первый. Ты плохо влияешь на Пауля. — уже вытираю руки, но тут же, ещё мокрой рукой, брызгаю оставшимися каплями воды в Эмили. Она шипит, как кошка, чуть ли не отскакивая в сторону, почти в точности повторяя Пауля. Ну просто котятки. — Зато он плохо влияет на тебя! Ты с ним прямо-таки самая настоящая язва, каламбурно-флиртующая. Пока Эмили с крайне недовольным лицо, бурча себе под нос, вытирает с себя капли, все ещё дожевывая уже остатки пирога, я задумываюсь над её фразой, которую она выпалила в порыве. Я что, действительно веду себя так? Да нет же… — Да ладно тебе, это просто шутки. — не успеваю среагировать и все же получаю болезный тычок. Отшатываюсь, потирая ребра, и не понимающе смотрю на сестру. — Шутки-шутками, но так оно и есть. — Эмили сверлит меня взглядом, тыкая ещё раз, но на этот раз в грудь. — Ты хоть знаешь как сильно твоя молчанка длиной на три года ударила по Паулю? Не знаешь, а вот стоило бы. Все ещё в ступоре смотрю на резко изменившуюся сестру. Она будто снова достала свои острые шипы, но только теперь она защищает ими не себя. Обычный разговор зашел явно не туда. — Знаю, точнее..я предлагаю, что знаю. — возражаю сразу же, но встречаюсь глазами с сестрой и тут же замолкаю. Однако процесс необратим, и я с каким-то особым раздражением продолжаю. — Разве ему не стало легче все забыть, когда я уехал? Разве он хоть где-то, хоть как-то сказал об этом? Может, намекнул? Непонятная злость разрастается внутри с огромной скоростью, захватывая своими щупальцами сначала мозг, отключая способность нормально соображать, а потом добирается и до сердца, вытаскивая давно подавленные эмоции. Эмили все ещё стоит на своём, напирая и прожигая во мне дыру своим испепеляющим взглядом. Она точно будет защищать его до последнего, так же, как сделал бы и он. —Какие же вы оба идиоты, боже! — Эмили всплескивает руками и отступает, отворачиваясь от меня. Выдыхает тяжело, протирая пальцами глаза, а после решительно берет меня за руку: — Пойдем, ты хочешь курить. Не успеваю и слова сказать, как мы оказываемся на крыльце дома, а в руках у меня уже лежат сигареты. Моя сестрёнка смотрит на красочный закат, и я замечаю в её глазах тихую боль и сожаление. И как все привело к этому? Стараюсь осторожно прикоснуться к ней, положив руку на её плечо, но она никак не реагирует или снова просто позволяет мне это сделать. Я убираю пачку сигарет в карман, так и не достав ни одной, после тоже поднимаю взгляд в небо. Оно действительно особенно красиво сегодня, словно кто-то специально разлил все оттенки оранжевого и в завершение картины добавил пару капель сиреневого и красного, играя на контрасте. — Вы — два остолопа, — тихо тянет Эмили, — Вам просто нужно поговорить, а не бегать друг от друга, как братцы-кролики. Вы же оба страдаете, но все скрываете. Да ещё и так неумело. Она наконец поворачивается лицом, на котором застыла печальная усмешка, которая совсем ей не идёт. Переживает за нас больше, чем мы сами о себе. Эмили укладывается на мое плечо и закрывает глаза, шумно выдыхая. На удивление, гнев стихает так же быстро, как и появился, так что и я закрываю глаза, протянув тихое «угу» в ответ. Мы стоим так ещё несколько минут, до тех пор, пока Эмили не начинает поддрагивать от холода, и я не загоняю её обратно домой. Мы снова пьем чай, на этот раз не вспоминая ни о чем больше. По крайней мере вслух. Но теперь я четко понимаю, что нужно делать дальше. Пора решаться, иначе так и застрянешь на одном месте, ведь так?