This Side of Paradise

В конце концов, это приводит к сериям спонтанных решений. Дошло всё до определённого нишевого магазина с интересными шмотками, в том числе, нарядами для хэллоуина. Так что поиски остановились здесь. И, что ж, кое-что найти удалось. Великолепный, непристойно тесный, на сто процентов заставивший любого прохожего вывернуть голову на все сто восемьдесят в попытке насмотреться. Очень смело. Не поймите его неправильно: Чуя давно вышел за рамки привычных для всех гендерных норм. Не единожды отцы учили его многим вещам по типу квир-теорий, стереотипам и гетеронормативности, но он также танцевал балет в течение одиннадцати лет своей жизни. Делать это, не научившись игнорировать мнение людей о себе, невозможно. Но это немного другое. Здесь нет семьи Чуи, его друзей. Он будет с Дазаем и его компанией. И хотя он уверен, что большинство из них не дураки, он всё равно не любит неприятные сюрпризы. Итак, глядя на себя в зеркало, Чуя принимает решение. Он достаёт свой телефон, менее чем за две минуты находит Йосано в Instagram и отправляет ей сообщение. Ч: Ладно, знаю, неожиданно, но я наряжаюсь к завтрашней вечеринке, и мне нужно твоё мнение. [ прикреплённое сообщение ]                 На изображении он одет в латексный костюм чёрного ангела — ну, может падшего ангела, но тем не менее. Латекс покрывает всю его верхнюю часть тела, но обнажает бёдра и ноги. А ещё у него за спиной красивая пара крыльев. Это правда горячо, и если было бы возможно, он вероятно бы трахнул сам себя, но поскольку так не сделаешь, приходится полагаться на других. Его телефон гудит, не прошло и тридцати секунд, когда ему ответили. А затем сообщения приходят снова и снова. Й: Омг Й: МАЛЫШ Й: ДОРОГОЙ Й: Я не знаю, хочу ли я трахнуть тебя или быть тобой. Ч: Так я оставляю это? Й: Если ты этого не сделаешь, я прокрадусь в твою комнату и вскрою тебя ножом, а потом украду наряд. Й: Кстати, откуда он? Дорого сто́ит, но поскольку Цушима отдал ему деньги за такси, банковский счёт Чуи более утешительный, чем он думал. Кроме того, это также сто́ит реакции всяких там ублюдков. Он покидает магазин с шумом в голове и учащённым сердцебиением. На следующий день Дазай пишет ему, чтобы он был готов к одиннадцати. Чуя не видел его несколько дней — пропал, наверное, как типичный человек после расставания. В отличие от вечеринки в честь дня рождения, есть ещё один приятный факт — Цушима возвращается домой только около полуночи, так что Чуя может прогуляться в костюме, ни о чём не волнуясь. А когда Дазай пишет, что ожидает в фойе, он спускается. Первое, что он замечает или, скорее, слышит — Йосано с ним. Второе — Дазай одет в чёртов костюм демона — шелковистая красная рубашка с расстёгнутыми на вороте пуговицами, — хотя они лишь обнажают бинты на шее и груди, — и пара пластиковых рогов на голове. Клише своего рода, и это делает их похожими, — наверняка стараниями Йосано, он уверен. О, и третье, Дазай видит Чую, в тот момент он направлялся на кухню, попутно разговаривая с Акико. И как только его взгляд оказывается на нём, он… врезается в дверной косяк. На самом деле, он стукается головой о раму двери. Чуя буквально слышит, как треснул его череп. — О, Господи! — Йосано рядом с ним, щёлкает пальцами перед его лицом.— Хорошо видишь? Тебя не тошнит? Голова не кружится? — Я в порядке, — стонет Дазай и делает неопределённый жест рукой, указывая куда-то между Чуей и кухней. — Я просто… — Ага, ты просто, — повторяет за ним Йосано, и как бы он не старался, Чуя разражается смехом, за что получает враждебный взгляд или закатывание глаз к потолку, как будто Осаму вопрошает божество дать ему силы. Чуя усмехается: — Для демона ты довольно неуклюж. — А для ангела ты не слишком порядочный. — Это падший ангел, — поправляет Чуя. С лёгким вздохом, покачав головой, Дазай отряхнул рубашку и кивнул на дверь. — Идём. Пока они следуют за ним, Чуя смотрит на Йосано. — Надо ли мне знать, кто подал ему идею с демоном? — Похоже, уже знаешь, дорогой, — отвечает девушка и бьёт его по плечу, когда тот закатывает глаза. — Поверь мне, я оказала вам услугу. — Пока, всё, что ты оказала — сотрясение мозга Дазая. — Ах, слова-слова. Чуя уже не удивляется ожидающему возле дома роскошному лимузину, но ему не мешает каждый раз восхищаться. — Нужно подобрать несколько человек, — объясняет Йосано, замечая его взгляд. — Очевидно, — кивает Чуя. Во Франции он с друзьями втискивался в четырёхместные вагоны метро, когда они куда-то отправлялись; ни у кого из них не было достаточно денег даже на машину, не то что на лимузин. Небольшие перемены в его жизни, что ж, даже к лучшему. Йосано вытаскивает бутылку шампанского из холодильника — потому что там есть холодильник — как только они садятся внутрь и размещаются, очевидно, с комфортом. Из динамиков играет музыка, и в сочетании с причудливыми сидениями, фиолетовым неоновым освещением и телевизором, ощущаешь себя героем реалити-шоу «Семейство Кардашьян» — Давайте выпьем! — Акико произносит тост с поднятым вверх бокалом. — За ночь, которая, я надеюсь, закончится без того, — Она смотрит на Чую, — Что ты куда-то убегаешь ничего не сказав, и без того, — Теперь на Дазая, — Что ты не будешь мудаком. — Выпьем, — кивает Дазай. Да-а, выпьем. В этот раз катастрофы не будет, Чуя уверен. Потому что на этот раз Дазай и он, вроде как друзья, и между ними больше нет никаких секретов, возрождающих драму. Это безобидное, расслабляющее развлечение. Всё, чего хочется этой ночью. Они подбирают Рампо, одетого как сексуализированная версия Чеширского кота из «Алисы в стране чудес» (в тот момент все переживания Чуи по поводу открытости его наряда испарились в миг), Куникида появляется в костюме Тора, Танидзаки… Геркулес? Последним, кто садится в машину, является Хигучи, с заплетёнными двумя косичками красно-синего цвета, как в наряде Харли Квинн. Или она не последняя, как показалось. Через несколько минут машина снова останавливается. Не перед клубом, а перед комплексом жилых зданий. Когда двери открываются, двое незнакомцев залезают внутрь. Оба неприлично высокие. Один с тёмно-рыжими волосами и щетиной; другой с чёрными волосами и в очках, и оба в мантиях Гарри Поттера. Чуя считает, что это Гарри и Рон. Зовут Ода и Анго, хотя Чуе потребовалось расслышать их имена в какофонии звуков и голосов внутри лимузина. К тому времени, как они прибывают в клуб, Чуя навеселе от шампанского и энергии безрассудных в костюмах молодых людей. Клуб забит, Чуя видит людей в самых разных нарядах от Сейлор Мун, до кого-то в авокадо. Люди Дазая зарезервировали для их компании отдельную комнату, но на этот раз Чуя действительно рад этому. Будучи немного в отдалении от толпы, где не нужно волноваться о своём или чьём-то вторжении в личное пространство, не нужно ни с кем сталкиваться или тесниться, а то это как-то раздражающе уже после двух минут. Для VIP-гостей, так сказать, даже есть дополнительный бар, и никто не колеблется, чтобы заказать больше. Чуя болтает с Рампо последние десять минут, но он не мог не заметить, как Дазай оживлённо разговаривает с Одой по другую сторону бара. На его лице улыбка, и она поразительно искренняя, такая незнакомая прежде. Похоже, у него больше двух друзей. Чуя отвлекается от него, пытаясь сосредоточиться на словах Рампо, что-то о горнолыжном отдыхе в Швейцарии, но его мысли по-прежнему сосредоточены на Дазае. Учитывая, что он сам даже не смотрит на Чую, не говоря уже и о паре фраз в его адрес, словно избегает. На него влияет наряд? Чуя добился противоположной реакции? Но, эй, Дазай до него не домогается, это же круто, верно? Ну вообще, между ними пылает ещё с момента этой маленькой договорённости на той вечеринке, и всё кричит о неразберихе, как и остальное в Дазае. Чуе не нужно неразберихи, он хочет чего-то лёгкого, простого. И всё же, несмотря на всё это, он не может держаться от него на далёкой дистанции. Каждый раз, когда Дазай отходит, Чуя непосредственно хочет быть ближе к нему, чтобы он вернулся на своё место. Но каждый раз, когда Дазай приближается, тревожные колокольчики в голове Чуи звенят как воющие сирены, и они требуют о большом расстоянии. Тот эффект, который Дазай оказывает на него — словно обжигающий лёд или ледяное пламя, которое заставляет жаждать большего, в любом случае. После выпивки и ещё одной выпивки, кто-то предлагает потанцевать, и Чуя достаточно пьян, чтобы в кои-то веки не зацикливаться ни на чём, кроме тела, которое нуждается в движении. На танцполе, а затем по пути в ванную, Чуя получает около сотни комплиментов себе и своему наряду. И он отвечает с тем же энтузиазмом тем пьяным девушкам, которые разговаривали с ним до тех пор, пока Йосано не тащит его обратно танцевать. Он не знает, почему после её фразы: «Я хотела покончить с этими фальшивыми отношениями», они решили прийти к этой теме. Всё вокруг них так громко, что им приходится прижиматься друг к другу и кричать в ухо, чтобы понять. — Но почему? — кричит Чуя. — Я кое-что хочу. — Девушка запинается, затем продолжает: — И я не могу получить это, пока рядом со мной фальшивый парень. — Кое-что? Йосано достаточно пьяна, чтобы корчить рожи. Не «кое-что», а «кое-кого». Спустя пятьдесят невнятных и чрезмерно эмоциональных слов, Чуя проталкивается сквозь толпу к бару, чтобы попросить для себя воды. Их занятая комната кажется слишком далеко, а он умирает от жажды. — Веселишься? В этом виноват алкоголь, очевидно, но его лицо озаряется улыбкой, когда он задирает голову и видит перед собой Дазая. — Больше чем ты! — восклицает он, толкая его локтем. — Что ты здесь делаешь один? — Ох, поверь мне, я веселюсь. — Ты бы веселился больше, если бы был с нами. Чуя на мгновение прерывает зрительный контакт, чтобы заказать воду, а затем снова поворачивается к Дазаю, совершенно не скрывая своего восхищения его видом. Волосы Дазая взлохмачены, он широкий в плечах, прислонился к стойке и сигнализирует бармену своё желание выпить ещё. Господи. — Не из тех, кто танцует, — отвечает он. Чуя смеётся. — Это худшее оправдание, которое я когда-либо слышал! — Дазай склоняет голову. — Да ладно, это не сложно. Просто двигай телом под ритм музыки. И всё! — Сказал танцор. — Бывший танцор. — Птица не перестаёт быть птицей, только потому что больше не может летать. Чуя хочет ответить, что такая аналогия ещё хуже, чем его оправдание, но несколько шумных людей рядом с ним толкают его вперёд, прямо в грудь Дазаю, и он осекается, не говоря ничего. Рука на спине поддерживает его, такой простой жест, но этого достаточно. Чуя чувствует, как каждая маленькая клеточка, где их тела прижимаются друг к другу, обжигает до глубины души. Дазай такой приземлённый, с ним так спокойно. Когда мир становится ошеломляющим, он всегда рядом с рукой на спине, чтобы провести через этот шторм. С желанием, от которого уже кружится голова, Чуя понимает, что просто хочет этого. Хочет его. В любом виде, какой он есть. — Пойдём, — говорит Чуя, старясь не бормотать, протягивая Дазаю руку. — Будет весело. И Дазай идёт за ним. Это чистый хаос, когда нужно прокладывать путь сквозь тела, но всё, что Чуя может почувствовать, — это крепкая хватка руки Дазая. Рука большая, пальцы длинные. И это идеально подходит. Они пытаются вернуться обратно к своей компании. Найти их группу непросто, но Чуя пытается вспомнить место, откуда он уходил. Как бы не было весело развлекаться в одиночестве, ему не нужно повторения собственных косяков, как на прошлой вечеринке. И никаких дорогих такси в пять утра. У него есть план, и в этот план также входит пробуждение в собственной постели. Хигучи и Йосано куда-то ушли, а остальные остались на местах, там же, где в последний раз Чуя их видел. Слишком пьяные и слишком увлечённые моментом, даже чтобы заметить наличие Дазая среди них. Чуя отпускает его руку, чтобы повернуться к нему, игриво ухмыляясь, двигаясь вместе с толпой под музыку. Единственное, что он понял сегодня вечером, это то что у Йосано действительно были только добрые намерения, когда она создала для них сочетающиеся образы. Сегодня было довольно много желающих забрать его домой, одна девушка даже написала свой номер у него на бедре. Было так много желающих потанцевать с ним. И Чуя это делал. Он и все остальные соврали бы, если танцпол этого клуба не был чем-то вроде прикрытия, где помимо танцев, можно было тренироваться в соблазнении незнакомцев, так, безобидное развлечение. Но сочетающиеся наряды, такие, как у него с Дазаем, даёт окружающим понять, что они пара. И прямо сейчас Чуе не нужны чьи-то руки на его теле, да и он не хочет видеть их на Дазае. Но к сожалению, не все, кажется, понимают это. Чуя вздрагивает, когда чувствует, как чужое тело трётся об него, словно скользкая змея, прикосновение слишком удушающее, неуклюжее. То, как Чуя напрягается, должно быть достаточным сигналом для того чтобы отступить, но незнакомец принял это за одобрение двинуть свои бёдра вперёд, пока его рука движется вдоль чужой груди. Чую едва ли не тошнит от пьяного влажного воздуха на своей шее. Само собой, освободиться не сложно, просто немного бесчеловечно, так что Чуя становится счастливее, когда Дазай появляется рядом, отталкивая того парня в сторону. Это не только спасение, но и замена. Его снова прижимают к груди спиной, обвивают. Только на этот раз это делает Дазай. И это хорошо. Это прекрасно. Руки ложатся на талию, бёдра прилегают к бёдрам, его прикосновения заполняют ту пустоту внутри, так сильно, что Чуя жаждет чего-то осязаемого, как будто лёгкие перестанут работать без этого. С каждым движением тела хватка ладоней на его бёдрах становится крепче, но это только разжигает огонь в груди, и наружу вырывается выдох. Он немного вытягивает шею, может быть, в знак приглашения, ну, или для того, чтобы оценить реакцию. Какой бы не была его мотивация, она не важна в том облаке тумана, когда он ощущает призрачные прикосновения губ Дазая на своей коже, едва ли касающиеся, просто дразнящие, как намёк. Спина Чуи выгибается, словно поражённая молнией. Несправедливо, как мало нужно Дазаю, чтобы так уничтожить его, так несправедливо, но Чуя никогда не сдаётся без боя. Песня ускоряется, его руки тянутся к бёдрам Дазая, он врезается назад, контролируя жёсткий, раскрепощающий темп трения между ними. Дазай может быть превосходным лжецом, опасным манипулятором или бесподобным умом с детальной внимательностью, но он всего лишь мужчина. Мужчина с телом как у всех, и с такой же естественной реакцией. Реакцией, которая чувствуется прямо здесь, позади, у изгиба задницы. Его эрекция кажется твёрдой, и он большой. Настолько большой, что то, что они на публике в данный момент, убивает. Дазай опускает руку вниз, пока не достигает края чужого наряда, сжимая ткань пальцами, оттягивая и тут же отпуская, чтобы ткань шлёпнула по голой коже. — Ты хоть понимаешь, — шёпот в самое ухо, — сколько от тебя проблем? — Если это так, — выдыхает Чуя, — то сам ты настоящий негодяй. Дазай снова тянет за края одежды, и на этот раз, чтобы развернуть его к себе. — Мы едем домой. — И тут же отстраняется. — Что?.. Дазай не объясняется, просто берёт Чую за руку и ведёт сквозь толпу. Ещё не так поздно, но они не прощаются ни с кем из компании. И если бы не тревожное молчание Дазая, Чуя был бы взволнован. Как бы ни было, он чувствует себя странно, лишённый веселья среди толпы. Свежий воздух за пределами клуба не только отрезвляет его, но и делает их тишину ещё более громкой. Так что, когда они забираются в машину Дазая, — не в лимузин, — Чуя больше не сдерживается. — Может, ты со мной поговоришь? — огрызается он, глядя на Дазая. — Потому что это было бы слишком, и если ты не хочешь меня, всё нормально. Я просто не могу вынести это чёртову молчанку. Настала очередь Дазая удивляться: — Ты реально так думаешь? — Не знаю! Ты мне скажи! Когда Дазай зовёт его, он смотрит ему в лицо, не концентрируясь на глазах, но Дазай сжимает его подбородок пальцами, заставляя взглянуть на него. — Если бы я мог, я бы трахнул тебя здесь и сейчас. Ох… — Почему не можешь? — Голос Чуи хриплый. — Знаешь, что для этого есть кладовки. Держу пари, в той комнате они изощрённые. Глаза Дазая немного сужаются, он отстраняется, выпрямляясь. — Знаешь, ты действительно не такой, как я думал. — Это ещё что должно значить? — Я думал, ты всегда отступал, потому что боялся или неопытный. Но кажется, я просчитался. Бровь Чуи изгибается, он невольно фыркает: — Ты называешь меня шлюхой? Взгляд Дазая достаточный ответ. Вау. Хуже всего, он не возражает. В некотором роде, ему это даже нравится. — Как ты думаешь, что случилось у меня с Тачихарой? — Он не может удержаться, чтобы задать этот вопрос. — Мы играли в «Марио Карт» по-твоему? Улыбка Дазая не очень приятная. — Я думал, ты хочешь меня разозлить, и сделал для этого всё возможное. — О, боже,  — говорит Чуя, качая головой. — Кто бы говорил. Я не боюсь спать с тобой. Всё дело в последствиях. — Случайный секс не для тебя? — Не в этом дело. Ты мой чёртов-временный-брат. Дазай явно не видит в этом проблемы. — И что? — Что, если твоя семья узнает? — Не узнает. — Но что всё-таки, если да? Всегда есть вероятность, что случится какая-нибудь херня. Что тогда? — Вот когда это действительно произойдёт, тогда уже можно будет подумать, — бормочет Дазай тяжёлым голосом. — Прямо сейчас ты ищешь оправдание. Он — нет. Правда. Его опасения не беспочвенны. Особенно при натянутых отношениях Дазая и его семьи, с его отцом. — Ненавижу тебя, — шепчет Чуя, но по тону голоса, он как будто бы задыхается. — Так ненавижу, что хочу расплющить твоё лицо по окну. Пальцы Дазая обхватывают его подбородок. — Скажи это тому, об кого ты тёрся, как животное в течку не так давно. Чуя не может поверить в то, что собирается поцеловать этого мудака. Но момент просто идеальный. Дазай близко, так близко, что чувствуется запах виски и сигарет, чем пользовался Дазай сегодня вечером — и без Чуи, посещает его глупая мысль. Так близко, что на нижнем веке под ресницами видно родимое пятнышко. Так близко, что очень тёмные сейчас карие глаза, кажутся бездной, где легко потеряться, если смотреть слишком долго. Всё, что нужно сделать — это двинуться вперёд, сократить дистанцию. Затем, Дазай это делает. И Чуя чувствует пульс в ушах, вздрагивая, когда чужие губы касаются его, медленно и легко, а Чуя просто задыхается, но этот ублюдок отстраняется. Опять. — Посмотри-ка, — говорит Дазай, — мы дома. Машина действительно останавливается возле здания, но кулаки Чуи остаются сжатыми, глаза зажмуренными, пока он пытается найти в себе силы сохранить рассудок. Что, чёрт возьми, он должен сделать, чтобы получить простой поцелуй? Поцелуй. Просто блять, поцелуй. Это всё, что нужно. Чуя только вылезает из машины, потому что то, что он дома, должно означать, что глупые поддразнивания Дазая прекратятся. Если нет, то он сам намерен устроить шоу, чтобы заставить его смотреть и не прикасаться, чтобы он понял каково это. Ужасно, просто ужасно. Когда дверь дома открывается, тут жутко тихо, часы показывают не больше трёх утра — или ночи, в зависимости от того, как вы считаете. Они молча сбрасывают обувь, и тогда им особо нечего больше делать кроме как… идти. Чуя оглядывается через плечо, убеждаясь, что Дазай действительно следует за ним. И что недоразумений нет. Но Дазай здесь, молчаливый, но излучающий самодовольство. Ей-богу, это маленькое приключение к нему в комнату никогда ещё не было таким мучительным и медленным, как в этот момент. Каждый шаг наполняет воздух напряжением, так что к тому времени, как Чуя слышит тихий звук закрывающейся за ними двери, уже готов вспыхнуть пламенем. Он смотрит на Дазая, прислонившегося к двери, и сглатывает. — Хочешь услышать правду? Опять эта дурацкая игра? Сейчас? — Ладно. — Чуя борется со вздохом разочарования. — Повесели меня. — Правда в том, что… — Дазай слегка качает головой. — Наряд на тебе, лишающий любой возможности что либо с ним делать, самая тяжёлая вещь. Я хочу сорвать его с тебя, но также рассматриваю возможность оставить его. Просто смотреть, как это будет выглядеть, когда я толкнусь в тебя. Эта правда… С такой правдой можно поработать. — Можно два варианта сразу? — спрашивает Чуя, пересекая расстояние между ними для того, чтобы встретиться с ним в поцелуе. Немного ошеломляет, когда переходишь от ничего буквально к этому — ладони Дазая на его скулах, губы скользят с обжигающей настойчивостью, их бёдра двигаются вместе, создают трение, требуют больше, больше и больше. Чуя обхватывает его шею, руки с его лица скользят вниз, по всему телу, пока не встречаются с обнаженной кожей, ласкают заднюю часть бёдер, затем проскальзывают под ткань, сжимая задницу. От этого Чуя тихонько вздыхает, прижимаясь ещё ближе. Его сердце колотится, когда Дазай поднимает его, ноги обхватывают чужую талию. И это не в первый раз, когда Чую несут вот так, но в первый, когда он так высоко, первый, когда он целует такого мужчину, и первый, когда его швыряют на кровать словно мешок с рисом, нарушая тишину звуком «Пуф!» — сквозь пелену тумана в разуме. Это пробивает искру здравого смысла. — Мы должны вести себя тихо, — шепчет Чуя, когда Дазая становится коленями на край кровати. — Ни звука. Твои родители не должны знать, что я трахаюсь с кем-то. После секундного раздумья Дазай говорит: — Пойдём в мою спальню. — Чего? — Они ничего не скажут, если я трахаюсь с кем-то, — с ухмылкой говорит он, и корчит лицо. — Твоя кровать слишком шумная. Рука, дёргающая его за запястье, не даёт ему достаточно времени, чтобы задаться вопросом, трахал ли Дазай кого-то на той кровати, где спит Чуя. Спотыкаясь, он встаёт на ноги, затем останавливается у двери. — Подожди, у тебя есть презервативы? — За кого ты меня принимаешь? — Смазка? — Да, Чуя. Чуя кивает, и они выходят за дверь. Молча на цыпочках, поднимаясь по лестнице в комнату справа, в которую Чуя никогда прежде не заходил. Комната Дазая. Он только видит, что она довольно тёмная и большая, прежде чем его толкают к двери. Не то чтобы он возражал. Время для рум-тура будет позже, или завтра, или буквально в любое другое время, но не сейчас. Чуя позволяет Дазаю наклонить голову, целуя глубоко и грязно. Обычно он не позволяет поцелуям затянуться, потому что не получает от этого умопомрачительных оргазмов, но… когда человек хорош в этом, смутная мысль, когда он следует за губами Дазая на последнем издыхании, это может даже лучше, чем небрежная дрочка. А Дазай хорош. Поцелуй медленный, глубокий, и каждый раз, когда Чуя требует большего, ему отказывают, что, как бы безумно не было, делает в тысячу раз горячее. Он задыхается от дрожащего голода, когда язык Дазая скользит в его рот. Каким-то образом они добираются до кровати – огромной, застеленной чёрными простынями, и Чуя седлает чужие колени, двигая бёдрами в такт их движению губ, руки Дазая трутся и массируют его ягодицы. Чёртов костюм, но… Чуя немного отворачивается, загнанно дыша в щёку Дазая. — Я знаю, я говорил, что мы можем оставить его, но ради бога, блять, пожалуйста, сними, сейчас же. — Ох, тебе неудобно? — Это больно, и это не в хорошем смысле. Он чувствует как грудь Дазая содрогается от смеха. — Тогда, давай снимем. — Его руки вслепую находят молнию на спине, чтобы потянуть за неё. Когда давление вокруг тела ослабевает, одна мысль достигает. Они переспят. Он и Дазай. Человек, которого он будет видеть остальные одиннадцать месяцев, потому что живут под одной крышей, одной семьёй. И это самый глупый поступок, который когда-либо Чуя совершал, однако он не намерен останавливаться. Дазай помогает ему с верхней частью ангельского костюма, и это становится сложным, когда руки достигают его бёдер, потому что нужно привстать, чтобы снять, но к такой позе легко привыкнуть. Дазай целует его, тянет вниз, пока тот не встанет на колени, чтобы снять эти чёртовы тряпки. Более или менее, работает. Раньше в комнате не было так холодно, но теперь, когда всё снято, кроме нижнего белья, Чуя ощущает мурашки по спине. — Ты собираешься трахнуть меня одетым? — бормочет он, нетерпеливо дёргая Дазая за рубашку. — Тебя это беспокоит? Он полагает, что в этом есть что-то горячее: полный контраст, но… — Оставь свои тупые бинты, мне всё равно. Но с ними рубашку. Штаны можешь оставить. — Жадный Чуя. — Кто бы говорил. Дазай делает ему одолжение, позволяя снять с себя рубашку со сверхскоростью, и наконец-то провести ладонями по торсу. Жадный, это точно. Он чувствовал его своей спиной, пока они танцевали, видел его в сотни раз, пока они были дома, но это другое. И намного лучше. Рука Чуи опускается к низу живота, по дорожке волосков от пупка к паху, для того чтобы остановиться, когда Дазай задерживает дыхание. — Отстойно дарить, но не получать, ха? Упираясь локтями о матрас, Дазай смотрит на него с весельем. — Думаю, я могу потерпеть немного ласки. Улыбаясь, Чуя наклоняется и целует его, наслаждаясь совместным процессом. — Хочу оседлать тебя, — шепчет он через мгновение или два. — Можно? — Он даже строит глазки, жаждет стереть эту бесячую ухмылку с лица Дазая. Звук его голоса едва уловим, но он слышит: — Если ты этого хочешь? Чуя нетерпеливо кивает, впиваясь губами в кожу на шее Дазая. Да, он хочет, очень блять. — Тогда давай. Я не собираюсь тебя останавливать. Такие слова разжигают кровь. Чуя отстраняется только для того, чтобы оглянуться. — Где смазка? — Тумбочка. Первый ящик. Чуя преодолевает это расстояние, ползая и покачивая задницей, прежде чем найти смазку. Когда он оборачивается, Дазай ждёт его, протягивая руку, чтобы притянуть ближе к себе. Его хватка вдруг ослабевает, становится едва ли ощутимой. — Твоя нога… — Не имеет значения. Взгляд Дазая полон сомнений, что раздражает. — Если есть что-то, что причинит тебе боль, я хотел бы знать. — Просто не… тяни слишком. — Чуя дёргает правой ногой. — И просто заткнись. Насколько ему известно, говорить о травме ноги не очень сексуально. На этот раз Дазай использует его бёдра, чтобы двинуть вперёд, оказываясь вблизи. Он оставляет на чужом животе череду мягких поцелуев, спускаясь ниже, его рука скользит под пояс нижнего белья, обхватывая член, и Чуя расслабляется. Ладонь Дазая кажется обжигающе горячей, кулак тесный и— — Разденься до конца, — говорит ему Дазай, прежде чем схватить смазку. Чуя не возражает. Это немного ново для него, но с Дазаем не удивительно. Поэтому он избавляется от нижнего белья, седлает бёдра, подавляя стон в момент того, как грубая ткань брюк Дазая касается его голой кожи. Ему любопытно, как реагирует сам Дазай, но он так взвинчен и нуждается в чём-то, в чём угодно, так что... — Давай, не тяни, — шипит он. — Семья в этом доме встаёт рано. — У тебя нет ни капли терпения, правда же? — Дазай. — Чш-ш-ш... — Не губы на его шее затыкают его, а один палец, водящий и дразнящий вокруг, гладящий и массирующий. — Ты действительно неопытный, да? Дазай, кажется, не собирается в ближайшее время вставлять этот чёртов палец, так что Чуя делает это сам. С такой позиции это не просто, и это не член — сложно не промахнуться, но он делает всё возможное, покачиваясь с шипением в чужое лицо. — Что ты хочешь услышать, придурок? — Ты представлял, как катаешься на мне верхом, когда ложился спать? Ебать. — Да, — выдыхает он, потому что так и есть. — Ещё, Дазай. По крайней мере, его слушаются. К одному пальцу добавляется второй, Дазай притягивает его к себе ближе, схватив за подбородок, целуя в губы. — Давай, позволь мне увидеть, как ты насаживаешься на мои пальцы. После этого мозг Чуи отключается. Перемещаясь, он упирается руками о колени Дазая, ускоряя темп неглубокими и не совсем точными для того, чтобы достичь простаты движениями, но открывающими и раскрепощающими действиями. И судя по тому, что Чуя чувствовал тогда, Дазай не маленький. Член дёргается от одной только этой мысли. Жар в животе требует чего-то тяжёлого, того, что найдёт его простату и отправят за грань, но нельзя останавливаться. Не тогда, когда Дазай смотрит на него вот так. — Ещё, — шипит Чуя, капля пота катится по его груди. — Мне нужно— Дазай добавляет третий палец и делает толчок сам, одновременно с тем, как Чуя опускается бёдрами вниз. Поначалу это неуклюжий ритм, но глубоко проникающий. Ноги трясутся от усердия и желания, сворачивающегося в кишках, и это так приятно. В тот момент, когда пальцы всё-таки достигают, Чуя колеблется в движениях, прежде чем вдохнуть и запутаться пальцами в чужих волосах. — Ладно, ладно, я готов, я… Этот ублюдок смеет улыбаться. — Прямо сейчас? Волосы Дазая мягкие, почти шелковистые, но это не мешает Чуе дёргать их до болезненной хватки. — Да, — шипит он с яростной решимостью смотря ему в глаза. — Да, давай. — Раз уж ты так мило просишь... — Дазай кивает. — Кошелёк в кармане. Презервативы там. Пальцы Чуи дрожат, пока он шарит в штанах и, наконец, нащупывает очертание чужого бумажника, вытащив его. Торопится открыть, в поисках презервативов. Он вздрагивает тогда, когда Дазай трижды вонзает пальцы в простату и выскальзывает наружу. Бросая на этого ублюдка взгляд, Чуя ёрзает на нём, в попытках взяться за ремень, снимая быстро и эффективно, с таким же успехом расправляясь с чёрными брюками. Снимая бельё, Чуя ассоциирует это с рождественским утром, когда распаковывает свой подарок. И вот он, его подарок, завёрнутый в недорогой материал, и явно тоже счастлив его видеть. Каким бы нетерпеливым он ни был, в нём всё ещё достаточно сил, чтобы насладиться моментом. Ладонь в мягкой хватке сжимает чужую плоть через ткань. Ощущая, он смотрит на Дазая, и в горле пересыхает от голодного блеска его больших, чёрных в этот миг, бездонных глаз. — Наслаждаешься? — Очень, — бормочет Чуя, наконец просовывая палец под пояс, оттягивая вниз. От зрелища перед его глазами, он сглатывает. Да. О да, он наслаждается. На мгновение он борется с желанием ощутить его у себя на языке, потому что не сделать этого было бы преступлением, но Чую дёргает от желания трахнуться, он нуждается в этом внутри себя, а не что-то ещё. Всё остальное пока может подождать либо завтра, либо в другой день, — он предпочитает игнорировать ту мысль, когда он вдруг начал считать, что секс между ними — не одноразовая вещь. Но, реально, как они могут не повторить это снова? В конце концов, Чуя останавливается на том, чтобы обхватить пальцами всю длину. Медленно поглаживая, он использует большой палец, чтобы смахнуть выступающий предэякулят, пробуя его вкус, слизав со своей ладони. Рука, блуждающая по бедру Чуи, сжимается. Чуя не спешит, и не смог бы, если даже захотел. Получив смазку, он ещё несколько раз поглаживает Дазая вверх вниз, просто чтобы почувствовать как дёргается член в его руке, потом хватает презерватив. Дазай молчит, наблюдая за его действиями и бормочет несколько неразборчивых комплиментов, пока Чуя приподнимает бёдра, насаживаясь.  Твёрдость и жар вокруг него, сводит с ума. Он даёт себе достаточно времени, чтобы опуститься до конца и почувствовать, как каждый сантиметр Дазая скользит внутри него. И терпение лопается. Они оба матерятся, когда Дазай двигается, соприкасаясь бёдрами с задницей Чуи. И тот наклоняется вперёд, проглотив проклятья в удушающем поцелуе, прижимаясь рукой к чужой перевязанной груди. Из-за этого Дазай дышит тяжелее. Чуя снова сдвигается, выгибая спину и упираясь руками уже о колени Дазая, наращивая темп и создавая удобный для себя угол, видя звёзды каждый раз, когда движения способствуют удару по простате. Боже, блять. Может, стоило дать Дазаю растянуть его ещё немного, но даже с этим покалыванием Чую мало заботит лёгкий дискомфорт. Это слишком хорошо. И он слишком доволен, чтобы жалеть о чём-то. Руки Дазая словно сталь на его талии, возможно будут синяки, Чуя шипит, запрокидывая голову, трахая себя. Следы и синяки будут означать, что он живой, что тело Чуи работало и что-то чувствовало. Из него вырывается стон, но его рот накрывает чужая ладонь. — Тише, — мягко шепчет Дазай. — Помнишь? Ответ Чуи — жалкое шипение. Где-то на краю сознания, да, он помнит. Но прямо сейчас теряется между ощущением того, как член Дазая растягивает его, движет к пропасти, которая одновременно и близка, и так далека. Пальцы Дазая на губах раздвигаются, большой гладит нижнюю губу Чуи. Это безмолвный вопрос, и Чуя, не колеблясь, позволяет его пальцу скользнуть вглубь своего рта, надавливая на язык. Чуя сосёт. Он сосёт и стонет вокруг его пальца, также как и вокруг его члена. С жаром в крови, Чуя ускоряет темп, подпрыгивая быстро и глубоко, сходя с ума от того, как из-за этого движения член врезается в простату каждый раз. Он близко, так и есть. Тихие, хныкающие звуки вырываются из него, когда он продолжает двигаться вверх-вниз. И когда Дазая сжимает его бёдра, держа неподвижно, меняя ритм, — то, как он толкается в него, ударяя по простате, — добивает до блаженного пика. Каждый мускул на теле сжимается, и наступает несколько долгих моментов оргазма, Чуя кончает. Это так мощно, что ему приходится зажать ладонью рот, чтобы не разбудить этот проклятый дом — тем более, когда Дазай до сих пор трахает его. Пока Чуя сжимается вокруг него, всё ещё находясь в пространстве сокрушительного оргазма, толчки Дазая жёсткие и яростные. И когда он преследует собственный оргазм, кровать под ними издаёт ужасные звуки, которые они оба игнорируют, находясь слишком далеко для того, чтобы беспокоиться. Что угодно, но не это прямо сейчас. Ноги Чуи обхватывают талию Дазая, когда тот валит его на кровать, спина выгибается над матрасом от перевозбуждения. Удовольствие внутри него толкает до предела, такое хорошее, слишком сильное, и… Дазай сбивается, и спустя три глубоких толчка замирает, дрожа. Его бёдра дёргаются, когда он кончает. Голова Чуи ударяется о матрас, ему кажется, он потерял сознание или сейчас заснёт. Немного дезориентирует. Он всё ещё задыхается. Дазай над ним прижимается лицом к его груди. Проходит несколько длинных долгих блаженных минут, прежде чем свет просачивается в грубую реальность. — Господи, — бормочет Чуя. — Мне нужна вода. Дазай молчит, выскальзывает из него, снимая презерватив и выкидывая в мусорное ведро. Чуя находит бутылку воды на тумбочке, осушая на половину за считанные секунды. Ему нужен душ, но он даже не может позаботиться о том, чтобы быть тихим и не разбудить никого. — Чуя. — Слышится голос Дазая. — Что? — Ты должен стать ковбоем. Чуя поворачивается к нему, моргая. — Сечёшь? Тебе нравится так, и… — Да, я блять, понял, — бормочет он и легонько шлёпает Дазая по бёдрам. — Ха-ха. Смешно. У тебя есть что нацепить? Дазай делает вид, что осматривает комнату. — Не знаю. Наверное? В комнате с моей одеждой? — Боже, дай хотя бы футболку! — Как маленький сувенир? — спрашивает этот идиот, но к счастью, он находит одну на стуле, рядом с выглаженным бельём. — Нет. — Чуя ловит её, надевая через голову. — Я просто не хочу щеголять по дому с голой задницей. И не собираюсь втискиваться в этот блядский костюм. — Как скажешь, чиби. Это большая футболка, по крайней мере, для него — прикрывает его бёдра. Собрав свои вещи, Чуя бросает взгляд на Дазая, который копается в шкафу. Всё ещё голый, если не считать бинтов. Колеблется, когда сжимает пальцами дверную ручку. Должен ли он что-то сказать? Должны ли они вообще говорить о чём-то? — Ты знаешь, где выход, — небрежно говорит Дазай, и это избавляет от неловкости. Ну, вот и всё. Чуе точно не на что жаловаться. Он хотел чего-то лёгкого и простого, и это то, что он получил. Прекрасно. — Спокойной ночи, говнюк. И спасибо за оргазм. — Спокойной ночи, Чуя.