This Side of Paradise

Прежде чем сесть в самолёт, который должен был доставить их в Париж, Дазай сделал простое, но разумное предсказание. Он полагал, если потакать словам Чуи и позволить довериться ему в плане их несерьёзных намерений в отношениях — это может только усилить чувства со стороны Чуи, потому что быть джентльменом в какой-то степени мило, разве нет? Вместо этого, впервые за долгое время, Дазай оказывается совершенно неправ. Во всяком случае, еда на кухне Чуи, сон в его постели, обнаружение другой стороны его личности, немного угрюмой, но гораздо более реальной и, по сути, всё той же очаровательной, только делает Дазая более и более жаждущим. Ему нужны эти мелкие детали, какими бы незначительными они ни казались посторонним. Он хочет смотреть на каждую фотографию в рамке и запоминать двадцать одну гримасу, сварливые взгляды, пока они не отложатся в мозгах. Он хочет быть тем, кто поддержит Чую, когда тот расстроен. Он хочет быть тем, к кому Чуя бежит в объятья. Хочет такое утро, подобное этому: видеть, как Чуя храпит с открытым ртом и раскинутыми руками в форме морской звёзды до конца своей жизни. Дазай никогда не хотел ничего так, как этого. Он хочет Чую. Чуя распахивает глаза после особенно тяжелого храпа, и Дазай понимает, что хочет этого так сильно, до боли. Значит, это и есть то самое падение? Не слишком ли далеко ему падать? — Доброе утро, — бормочет Чуя, вытягивая руки и чуть не ударив Дазая по лицу, потому что мгновение назад он лежал у него на груди. — Перестань. — Что? – Делать это. Смотреть так. — Чуя рассеяно хмурится. — Жуть. После четвёртого зевка он переворачивается на другой бок и проверяет свой телефон, садится и смотрит на время. Тяжёлый вздох вырывается из его груди. — Уже почти двенадцать. Отец, наверное, вернулся из больницы. Новость, которая может осчастливить или наоборот. — Хочешь поговорить с ним наедине? К его удивлению, Чуя качает головой. — Я… Ты можешь пойти со мной? Как будто Дазай когда-либо мог сказать «нет». Итак, за кофе и круассанами Дазай наблюдает, как лицо Чуи загорается, словно само солнце, когда Поль сообщает ему, что его муж не только проснулся прошлой ночью, но и с тех пор чувствует себя немного лучше. Дазай провёл последний день, надеясь на такой исход, хотя, по общему признанию, по неправильным причинам. Если Артюру станет хуже, Чуя, без сомнения, останется здесь, и это разрушит все планы Дазая. Это бы всё испортило. Эгоистичная причина желать выздоровления кому-то другому из-за собственной выгоды. Некоторые люди могут даже назвать это бесчеловечным, но Дазай никогда не притворялся. Судя по расчётливым взглядам, брошенным на Дазая, теперь он уверен, что этим утром Поль также видел их двоих в постели. Дазай проснулся с пучком волос во рту, а это значит, что они всю ночь спали в обнимку. Дазай не особенно возражает, если отец подозревает, что между ними есть нечто большее, чем то, что сказал ему Чуя. Но взгляд Поля стал другим. Вчера он казался усталым, но добрым. Теперь его взгляд острый, строгий. Это напоминает Дазаю его самого. Поль отвозит их всех в больницу. Дазай и Акико посещают сувенирный магазин, чтобы предоставить Чуе и его семье столь необходимое уединение. Акико осматривает стеклянные фигурки на полке, когда телефон Дазая звонит и сообщает о входящем звонке. Прежде чем поднять трубку, он находит уединённое место. — Отец. — Осаму, — голос на том конце линии слишком спокойный. — Объяснение. Сейчас же. Сложнее всего не вмешивать в это Чую. Дазай может справиться со своим отцом, но мысль о том, что Чуя окажется под перекрёстным огнём между ними, заставляет желудок сжаться от страха. Так что вместо этого он крутит правду, которая уже существует, в том, что, как он надеется, пойдёт ему на пользу. — Акико настояла на том, чтобы сопровождать Чую до Франции, и я не мог отпустить её одну. Родители не хотели бы для неё такого. Он практически слышит мысли своего отца даже за тысячи миль. — Это так? — Да. — Возможно, если бы ты так заботился о ней раньше, вы до сих пор были бы вместе. Дазай даже на это не спорит. Это ничто по сравнению с тем, что он ожидал. — Я жду тебя завтра на работе. Из-за разницы во времени у него остаётся только сегодняшний день. Немного, но достаточно, чтобы убедиться, что с Чуей всё будет в порядке. И что он вернётся. — Я могу это сделать, — говорит Дазай, а затем неуверенно добавляет: — Спасибо, отец. — Не благодари меня. Вместо этого расставь свои чёртовы приоритеты. Хоть раз в своей жалкой жизни. И, Осаму? — Да? — Теперь ты должен мне услугу. — Справедливо. Линия обрывается. Однако, как только он вешает трубку, телефон Дазая снова вибрирует, на этот раз с сообщением от Чуи, в котором говорится, что Артюр хотел бы встретиться с ними двумя. — Нервничаешь? — спрашивает Акико, пихая его локтем, когда двери лифта закрываются. — Нет, — говорит Дазай. – Правда? А я нервничала, когда знакомилась с матерью Коё. Ну, совсем немного. Дазай хмурится: — Ты уже познакомилась с её матерью? Когда это произошло, и почему я не слышал об этом? — Да, и она полюбила меня. Ну, она сказала, что у меня хорошая осанка, и я буду отлично смотреться в балетном костюме, что, как я полагаю, много значит. — Когда Дазай продолжает хмурится, она цокает языком. — Возможно, если бы ты уделял своей замечательной лучшей подруге больше времени, то узнал бы об раньше. Я собиралась рассказать тебе на нашем вечере кино. — Извини, я… всё ещё приспосабливаюсь к моему новому расписанию. — Я знаю, — говорит она. — Твой папа отвлекает тебя, да? Лифт гудит, и Дазай безмолвно кивает. Проблема не в самой работе; а в загруженности и очень частом количестве рабочих дней. Ну, и по факту, Дазай предпочёл бы заниматься чем-то другим. Так что временами это утомляет. Когда они идут по тому же коридору, что и вчера, она берёт его под руку. — Я более чем знаю, что ты иногда пропадаешь, дорогой. С твоим отцом и универом, очевидно, для тебя это будет слишком. — Мне просто нужно привыкнуть к этому, — бормочет Дазай. — Всё будет хорошо. — Ты человек. Это нормально — быть им время от времени. Забавно, Чуя похожее говорил. Но то, что Дазай борется с чем-то таким простым и обыденным, честно говоря, смущает. Он умнее 95% населения. Он знает, как дёргать людей за ниточки. Но всё равно не достаточно, чего-то не хватает. Когда они входят в больничную палату, Артюр, проснувшийся и сидящий в своей постели, первым их замечает. Его улыбка слабая, но искренняя. — Дазай, — говорит он. — И Йосано? Дазай кивает и пожимает руку с одной из своих лучших улыбок, зная, что Чуя наблюдает за всем с ухмылкой. — Приятно наконец познакомиться с вами лично, сэр. — Хорошо выглядите, — добавляет Акико. — Рада слышать, что операция прошла хорошо. — Мне повезло, — говорит Артюр, сложив руки. — Ты учишься на хирурга, как я понял, да? Уверен, скоро ты увидишь такие вещи поближе. Мерзкие вещи. — О, поверьте, я не могу дождаться, чтобы разобрать эти мерзости. Дазай использует это время, чтобы окинуть Чую взглядом. Он выглядит светлее, на его лице меньше теней, как будто груз свалился с его плеч. Им всем повезло. — Дазай, — слышит он слова Артюра. — Ты намного выше, чем выглядел в видеозвонках. Чуя, милый, ты должен был сказать нам, что твой друг — великан. Улыбка Чуи сменяется слегка раздражённым хмурым взглядом. — Он не настолько высокий. Дазай гладит его по голове, дразнясь: — Не завидуй. Может быть, если ты начнёшь выпивать по стакану молока каждый день до своего дня рождения, бог даст тебе несколько сантиметров… — Отвали, придурок. — Чуя, будь вежливее, — упрекает его Артур. — Я думал, что жизнь за границей, по крайней мере, поможет с ругательствами. — О, он вежлив, — тянет Дазай. — Только не при мне. Акико хлопает его по плечу, поддерживая. — Дазай особенный. Чуя игнорирует их обоих и скрещивает руки на груди. — Вы двое вырастили меня. Конечно, я буду ругаться. — Язык может быть намного прекраснее помимо оскорблений, Чуя, — говорит Поль, и Дазай соглашается. Ну, он бы не сказал, что это прекрасно. Но полезно. Пригодится. — Может, нам попросить у медсестёр ещё стульев? — спрашивает Артюр. — Я уверен, что спать на нашем крохотном диванчике вредно для твоей спины. Или кто из вас спал на полу? Его взгляд невинно мечется между Йосано и Дазаем. На этот раз Дазай ловит себя на том, что ждёт, пока Чуя заговорит, потому что Поль, скорее всего, видел их и умолчал об этом… Ну, это не очень хорошо выглядит. — Э-э, — сказал Чуя первым, — Дазай спал на моем полу. — Он чешет шею сбоку — одна из его привычек, когда он нервничает. — Ты сам сказал. Дазай высокий. Он бы никогда не поместился на диване. — О, — кивает Артюр, — теперь, когда я думаю об этом, да. — И кроме того, — добавляет Чуя. — Я собирался показать им немного город, если ты не возражаешь? Лицо отца тут же смягчается. — Конечно, нет, милый. Развлекаетесь. Не каждый день вы посещаете Париж, а? — Я собираюсь сделать так много снимков, — объявляет Акико. — Всегда мечтала побывать здесь с тех пор, как была маленькой девочкой. Артюр улыбается. — Ну, вы так хорошо заботились о нашем сыне, что… — Па-а-а-а. — …Что наш дом всегда будет открыт для вас, когда бы вы ни захотели его посетить. — Будьте осторожны, — подмигивает Акико. — Я приму ваше предложение. — Мы не возражаем. Верно, Чуя? Глаза Чуи метнулись к Дазаю, когда он кивает. — Да, конечно. У Чуи не хватает времени, чтобы показать им всё, что он хотел бы, но, зная Дазая и Йосано, он сомневается, что они всё равно хотят одну из этих типичных обзорных экскурсий — кроме Эйфелевой башни. Йосано настойчиво хочет увидеть её. Они радуют себя небольшим количеством покупок, а затем уютным бранчем где-нибудь. Они гуляют по Монмартру, фотографируются на фоне Сакре-Кёр, едут в метро, ​​каждый в новой паре солнцезащитных очков в стиле ретро, ​​купленные у довольно напористого, но забавного джентльмена. Чуя публикует зеркальное селфи их троих в своей истории в Snapchat. Они заглядывают в несколько магазинов в Маре́и, наконец, берут перерыв на десерт в милом маленьком кафе. Глаза Чуи чуть ли не закатываются, когда он откусывает первый кусочек парижского Бреста — его, пожалуй, самой любимой сладости во всём мире. Святой Иисус благословляет его вкусовые рецепторы. Он скучал по этому. — Боже, — стонет Йосано в свой макарон, — это восхитительно. Думаешь, я смогу купить весь магазин и завтра забрать его с собой? Улыбка Дазая хитрая. — Если хорошо попросишь. Верно. Чуя почти забыл об этом. — Что сказал твой отец? — спрашивает он, глядя на Дазая. — Ждёт меня дома завтра. Теперь, когда Чуя чувствует себя более… самим собой, а не пустой оболочкой, которой он был до пробуждения отца, он не может не чувствовать вины за то, что им двоим пришлось сопровождать его сюда. Йосано, похоже, не слишком расстроилась из-за этого, но Дазаю пришлось пропустить работу. Неужели его отец просто не принял это? — Мы компенсируем этот короткий визит в следующий раз, — прерывает его мысли Йосано. — Как насчёт следующего Рождества? Здесь идёт снег? Чуя морщится. — Его не было в течение многих лет. Она вздыхает. — Ну, снег не так уж и важен. Думаешь, твои отцы не возражали бы, если мы будем здесь на праздники? — Прежде чем он успевает ответить, она качает головой: — Подожди, нам всё равно придётся остановиться в отеле. Озаки выцарапает мне глаза, если я снова поеду в Париж без неё. Она уже угрожала мне раза три с тех пор, как я сказала ей, что я здесь. Должна была предсказать, что это произойдёт. Следующее Рождество. Технически, до этого осталось десять месяцев, но это чёткое напоминание о том, что время Чуи с ними, в Йокогаме, ограничено. Он смотрит на Дазая и обнаруживает, что тот беззастенчиво смотрит на него уже долгое время. Чуя наклоняет голову, сузив глаза: — У меня что-то на лице? — Крошки. — Ой. — Позволь мне. — Вторгаясь в его личное пространство, Дазай проводит большим пальцем по нижней губе Чуи, заставляя всё его тело гудеть от этого простого касания, воздух в его лёгких становится горячим. Когда Дазай откидывается назад, он кладёт одну руку на спинку стула, рассматривая его. — Ты уже решил, вернёшься ли? Чуе требуется несколько неловких моментов, чтобы привести мысли в порядок. — Я говорил об этом с отцами. Они хотят, чтобы я закончил год работы помощника. — Но? Чуя проводит рукой по волосам. — Наверное, я просто нервничаю, что это может повториться снова. У Артюра ослабленный иммунитет, поэтому сезон гриппа всегда тяжелее для него, но я… — Он переводит взгляд с них двоих, кусая губы. — Разве я плохой человек, если всё ещё хочу вернуться? — Дорогой, — говорит Йосано, скользя руками по столу, чтобы схватить его ладонь. — Тебе позволено время от времени думать о себе. — Но они мои родители… — И они хотят, чтобы ты жил своей жизнью, — спокойно говорит Дазай. — Если что-то случится снова, я лично полечу на самолёте компании моего отца, чтобы доставить тебя сюда как можно быстрее. Чуя выдыхает. Какой бы выбор он ни сделал, он никогда не будет удовлетворён на все сто. Что-то всегда будет казаться неправильным. Тем не менее, он говорит: — Я останусь ещё на неделю или две, пока моего отца не выпишут из больницы, но потом… Йосано сжимает его руки. — Ты вернёшься к нам? — Я бы хотел этого, да. Когда его взгляд скользит по Дазаю, карие глаза смягчаются. — Мы бы тоже этого хотели. Телефон Чуи гудит с уведомлением, и он выуживает его из кармана, предполагая, что это сообщение от его папы, или, может быть, Коё, которая предлагала ему поддержку через сообщения, или буквально от кого угодно, кроме него. — Почему ты выглядишь так, будто хочешь швырнуть свой телефон через всё кафе? — спрашивает Йосано рядом с ним. — Мой бывший только что ответил на мою историю, — бормочет он, держа большой палец над экраном, так близко к тому, чтобы открыть его, хотя единственное, что он должен сделать, это заблокировать. Никогда больше не думать об этом ублюдке. — Это хорошо или плохо? Чуя на мгновение поднимает глаза и видит, как Йосано пытается пригвоздить его лучшего друга взглядом, требующим ответа, но глаза Дазая устремлены только на него. — Тот самый?.. Чуя молча кивает. Что-то восторженно-тёмное проходит по его лицу, но, как всегда, Дазай быстро сглаживает любые искренние эмоции, лениво склонив голову набок. — Ну, ты собираешься открыть его? Чуя хочет сказать «нет», но любопытство — заманчивая и развратная штука. Тоже смертельно, но удовлетворение ещё сильнее, верно? — Я хочу знать, что он написал. Чуя наконец открывает эту чёртову штуку. — Я не собираюсь… Он замолкает, увидев два коротких сообщения: Ромэйн: так ты вернулся Ромэйн: хочешь кофе? Какая часть фотографии, которую он опубликовал, хотя бы отдалённо намекает на то, что он хочет встретиться с ублюдком, который ему изменил? — Он хочет меня видеть, — с насмешкой говорит им Чуя. — Выпить кофе. — Ну, скажи ему, пусть ест дерьмо, — небрежно предлагает Йосано. — Скажи ему, что ты уже выпил кофе, — говорит Дазай. Как бы забавно это ни звучало, у Чуи есть идея получше. Не особо задумываясь, он хватает Дазая за руку, переплетая их пальцы — на мгновение любуясь тем, как эстетично они смотрятся вместе — прежде чем сфотографировать это. Когда он загружает фото в свою историю, намеренно оставив Ромэйна без ответа, он слышит, как Йосано хихикает. — Молодец. Когда это сделано, он чувствует себя немного обидчивым подлым ребёнком, но подайте на него в суд. Чуе нужна эта чёртова победа. — Хорошо, но сейчас мне нужно посмотреть. Быстро, — требует Йосано, и Чуя неохотно находит Instagram Ромейна, потому что он удалил все их совместные фотографии за день до своего полёта в Йокогаму. Как только она получает их Йосано смеётся. — Пожалуйста, только не говори мне, что ты встречался с одним из тех парней, которые фотографируются сидя на корточках с бутылкой пива? — Мне было четырнадцать, когда мы встретились. — Посмотрите на эту пародию. — Она показывает следующую фотку Дазаю, и Чуя демонстративно отворачивается, щипая себя за нос, и пытаясь понять, что тогда творилось в его четырнадцатилетней голове. Хорошо, всё было не так уж плохо — у них были и хорошие моменты! — но сейчас, оглядываясь назад… это вызывает у него ахинею. — Дазай намного красивее, — комментирует Йосано, когда возвращает ему его телефон. — Ты поднялся на новый уровень, дорогой. Странно сравнивать Дазая с Ромейном, потому что это не только не настоящие отношения или что-то в этом роде, но и то, что они двое — совершенно разные части его жизни. На улице ветрено, когда они выходят из магазина и направляются к метро. Чуя потирает руки, начиная сожалеть о решении не надевать грёбаную шапку или что-то в этом роде. Рядом с ним Йосано отвечает на телефонный звонок усталым «привет, мама», прежде чем найти более тихий уголок. Чуя моргает, когда Дазай внезапно надевает свой шарф цвета мерло на его шею, от чего ему становится намного теплее, но… — Ты замёрзнешь, — фыркает Чуя, уже пытаясь вырваться, но Дазай, к удивлению, оказывается настойчивым ублюдком. — Бинты греют. — Он шлёпает по рукам Чуи и поправляет шарф. — Тебе это нужно больше, чем мне. И я не хочу быть рядом с капризным Чуей. — Я не капризный. — Потому что теперь тебе тепло. Не за что, кстати. Чуя закатывает глаза и пинает его по голени, прежде чем оглядеться, пытаясь найти что-нибудь, что развлечёт его, пока они ждут, когда Йосано закончит разговор. Он находит его даже через три секунды. — Смотри, здесь фотобудка. — Вау, — невозмутимо говорит Дазай, — у нас дома таких нет. — Ты так раздражаешь, — бормочет Чуя, но тем не менее хватает его за запястье, таща за собой. — Я имел в виду, пойдём и сфотографируемся. Это будет как печатное воспоминание о твоём первом приезде в Париж. — Я не влезу в эту штуку, — ворчит Дазай позади него. — Ты не такой высокий. Однако Дазай такой высокий, и его голова ударяется о крышу фотобудки, из-за чего его спина искривляется. — Ну, блять, просто сядь, — говорит Чуя, просматривая варианты, явно не сталкиваясь с проблемами с ростом в этом маленьком месте. Выбрав вариант 4×4, Чуя поворачивается назад, пытаясь найти место, куда можно было бы втиснуться, но Дазай оказался быстрее, схватив его за талию и притянув к себе на колени, интимно и крепко. — Дазай, — жалуется Чуя, — я собирался показать это своим отцам! — Они не заметят, — бормочет Дазай, скользя одной рукой по его груди и притягивая его теснее к своему телу. — Ты такой крошечный. Будет казаться, что ты стоишь. Чуя поворачивается, чтобы выстрелить в него этим не забавным взглядом, но оказывается всего в нескольких сантиметров от Дазая, так близко, что чувствуется запах кофе. Даже тысячу подобных мгновений спустя он всё ещё не привык к тому, как его желудок переворачивается всякий раз, когда Дазай находится в его пространстве, что это немного больно из-за головокружительного эффекта, который он оказывает на него. — Мудила, — выдыхает Чуя, пытаясь смотреть на него сверху вниз, и терпит неудачу, когда его предательские глаза мелькают на губы Дазая, полные, изогнутые в ехидной полуулыбке, немного потрескавшиеся и такие, такие опасно притягательные. Его рука интуитивно скользит в густые каштановые волосы Дазая, сжимая густые пряди, когда он поддаётся этому притяжению и соединяет их губы вместе. Из горла вырывается болезненный всхлип, когда Дазай сжимает в ладонях его задницу. Губы болят от частого интенсивного поцелуя; ни один из них не замечает вспышек, вспыхивающих прямо перед ними. Чуя чувствует, как его грудь взрывается от того, что он хотел бы сказать, но не может выразить словами — спасибо, и ты мне нравишься, и от тебя у меня кружится голова, и я не представляю, что не увижу тебя снова, когда наступит октябрь, я в ужасе — так он не делает. Он просто цепляется за Дазая и позволяет своему телу говорить за себя, надеясь, что Дазай всё равно как-нибудь поймёт. Потому что он всегда так делает. Их груди вздымаются, как только они отстраняются друг от друга, Чуя прижимается лбом к Дазаю на несколько бесконечных мгновений, прежде чем Дазай нарушает молчание между ними: — Так много о том, чтобы показать их своим отцам. — Только не это, — Чуя ное хриплым голосом, а затем прочищает горло. — Нам просто нужно попробовать ещё раз, — заявляет он, прежде чем попытаться пригладить волосы Дазая, торчащие во все стороны. Несмотря на все свои усилия, Дазай по-прежнему выглядит преступно помятым, с распухшими губами и остекленевшими глазами, но это лучшее, что Чуя может сделать прямо сейчас. — Не порти это снова. — Ты поцеловал меня, — указывает Дазай, вставая, чтобы заплатить за ещё одну серию фотографий. Чуя чувствует, как его шея краснеет, потому что да. Тот на нём ещё и сидит как бы. — Я знаю. На этот раз им удаётся сделать вместе несколько приличных снимков: Чуя держит знак мира, как та самая стерва, которой он и является (иногда), и высовывает язык на следующем, пытаясь не засмеяться, потому что Дазай щекочет его. Их они могут показать своим семьям. Остальные, однако… На первой картинке Чуя и Дазай просто смотрят друг на друга, может, за секунду до того, как отвлеклись. На остальные без цензуры не взглянешь. Даже хмуро рассматривая фотки, Чуя не может не восхищаться их профилями лица. Они выглядят горячими, когда целуются. Он может не иметь понятия, что ему делать со своим будущим, но, по крайней мере, у него есть это воспоминание, которое он оставит у себя. Когда Дазай смотрит на них, он цокает языком. — Я отправлю их с моей рождественской открыткой в ​​следующем году. Чуя даже не может посмеяться над шуткой, потому что, даже если бы он захотел, Дазай не смог бы этого сделать. И это несправедливо. Почему изображение двух целующихся парней считается неправильным, но вполне допустимо, когда тебя заставляют встречаться с кем-то только потому, что твой отец хочет закрепить грёбаные деловые отношения? — Не надо, — мягко говорит Чуя и суёт две фотографии в руку Дазая, разделяя это воспоминание пополам и деля его между ними двумя. — Сохрани их. Поскольку это последняя ночь Дазая и Йосано здесь, а их рейс назначен на раннее утро, они решают заказать еду и остаться на вечер. Даже его отец присоединяется позже, сообщая новости о том, что Артюру постепенно становится лучше, и что, по мнению врачей, его должны выписать в течение недели. На этот раз обошлось без осложнений. Достаточно одного похода в ванную, и вдруг по телевизору идёт запись одного из балетных выступлений Чуи — реконструкция жар-птицы. Все взгляды прикованы к экрану. Есть причина, по которой Чуя заставил своих отцов убрать все фотографии его выступлений. Ему уже приходится жить со знанием того, что он больше никогда не сможет почувствовать этот трепет в животе, когда погаснет свет, и толпа затихнет. Он не хотел, чтобы ему напоминали об этом каждый раз, когда он шёл на кухню или возвращался в свою комнату. Но даже несмотря на то, что вид себя на экране телевизора ощущается, как удар под дых в замедленной съёмке, Чуя может дышать, это управляемо. — Вау, — Он не удивляется, заметив альбом с фотографиями, лежащий на диване. — Ребята, вы совсем не шумные. — Кто сказал, — беззастенчиво признает Йосано. — Но наша ли это вина? Ты был исключительным, дорогой. Да, он был. Его отец кивает. — Я не мог запретить им смотреть, как ты танцуешь. Он игнорирует их обоих, и бросает взгляд в сторону Дазая с другой стороны дивана — из-за того, что, скорее всего, Баки не отходит от Чуи. Обычно Дазай быстро замечает, что кто-то смотрит, но сейчас он, даже не моргая, глядит в телевизор. Что-то в Чуе извивается так старательно, что ему приходится вонзать ногти в ладони, чтобы не развалиться на части прямо здесь и сейчас. Он отдал бы всё, лишь бы кто-то снова посмотрел на него так. Как будто перед ними происходит волшебство. Как будто они наблюдают, как звёзды падают с неба. Он сделает всё, чтобы ещё раз пережить, каково это — быть достойным миллионов. Не восхищение было причиной того, что он так любил балет, но он человек, и умение чувствовать себя хорошо было частью танца. Отличный момент. Когда оркестр, наконец, играет последнюю ноту в видео, Чуя выдыхает, скрестив руки на груди. — Можем ли мы теперь посмотреть «Человека-паука?» По общему признанию, он чувствует себя немного одиноким на своей стороне дивана, даже не имея возможности обняться с Дазаем из-за присутствия отца, не говоря уже о том, чтобы провести весь фильм, целуясь, но он может осыпать Баки ласками. Чуя вытягивает конечности, когда они ставят фильм на паузу, чтобы перекусить, и прежде чем он успевает даже перестать зевать, Поль и Дазай внезапно исчезают на кухне. Вместе. Дазай хорош в своих словах, так что он должен быть в порядке, но, чёрт возьми, Поль тоже. Теперь, когда Чуя думает об этом, они оба странным образом похожи — и, о боже, он не хочет об этом думать. Новость о том, что его отец проснулся, была настолько ошеломляющей, что все мысли о прошлой ночи были отброшены мгновенным облегчением, но они заснули, обнявшись, и есть 99% шанса, что Поль видел. А сейчас они разговаривают. Чуя молится богу, чтобы это было не одно из тех — если ты причинишь боль моему сыну, я заставлю тебя сожалеть об этом, — потому что это было бы так неправильно. Йосано, должно быть, думает то же самое, потому что она стреляет в Чую ухмылкой и говорит: — Интересно, о чём они болтают. — У умных людей интеллектуальные разговоры, — бормочет Чуя, помня о тонких стенах. — Надеюсь. — Я не виню твоего отца. Если бы я тебя не знала, мне бы показалось что вы пара. Баки выгибает шею, и Чуя снова чешет её. — Мы говорили об этом. Это не так. — Значит, ты ничего к нему не чувствуешь? Совсем? Чуя сужает глаза. — Ты спрашиваешь как друг Дазая, или как мой? — Два варианта. — Конечно, я чувствую. Прежде чем она успевает воспринять это как своего рода признание в любви, он продолжает: — Но Дазай для меня больше как лучший друг. Лучший друг, которого у него никогда не было. У Чуи были друзья и знакомые. У него был парень. Но у него никогда не было такого. — Ты трахаешься со всеми своими лучшими друзьями? — Господи Иисусе, говори тише, — шипит Чуя, затем почёсывает шею. — У меня высокое либидо. И Дазай хорош. Йосано смотрит на него как на дурака, но, к счастью, молчит. Поскольку Чуя мелочный, он спрашивает: — А как насчёт вас с Коё? Ты уже призналась? — Да, — без промедления отвечает Йосано. — Мы официально вместе уже месяц. — Чего!??? — Не всё должно быть так сложно, как ты это делаешь. — У нас всё наоборот. Мы пытаемся сделать это проще. Потому что отношения сложные. Йосано закатывает глаза. — Если считаешь, что так правильно, дорогой, то это не так. И ты пытаешься упростить ситуацию. А удобно ли так Дазаю? Когда дружеская беседа превратилась в допрос? — Что случилось с моим другом? — спрашивает Чуя. — Я всегда буду на стороне Дазая в первую очередь.— Она пожимает плечами. — И я не собираюсь извиняться за это. — Ну, — огрызается Чуя, — Дазай согласился с этим так же, как и я, так что я не понимаю, в чём твоя проблема. Он так и не услышал её ответа, потому что по квартире разносится смех — смех его отца. Это заставляет Чую хмуриться. Дазай не такой смешной. — Похоже, твоему отцу он нравится, — говорит Йосано. — Жаль, что ничего серьёзного, а? Его отец и Дазай выбрали этот момент, чтобы вернуться, тихо болтая между собой, как будто Чуи даже не было рядом. Класс. Ему едва удаётся обратить внимание на остальную часть фильма, когда слова Акико продолжают плясать в его голове. Неужели так неправильно хотеть чего-то простого на этот раз? Всё остальное уже так запутано, а он просто не хочет эту хрень для себя. Всего лишь одна вещь. Чуя первым объявляет, что идёт спать, как только начинают проигрываться титры, и исчезает в ванной. Он даже достаточно ворчлив, чтобы не заботиться о том, где сегодня будет спать Дазай. Учитывая, что они теперь такие хорошие друзья с его отцом, спать в одной комнате не обязательно! Чуя с силой чистит зубы и хмыкает, смотря на отражение в зеркале, прежде чем выплюнуть пасту. Это был долгий день. Хотя, когда он входит в свою комнату, Дазай уже там, сидит на кровати. Забавная картина. Он выглядит слишком большим, слишком причудливым, чтобы лежать на этой дерьмовой кроватке. Как будто его вырезали из модного журнала и поместили сюда, в место, не принадлежащее ему. Если бы Чуя сейчас не был раздражён, он бы рассмеялся. Как бы то ни было, он останавливается в нескольких шагах от Дазая, скрестив руки на груди. — Что-то не так? — спрашивает Дазай, хотя этот ублюдок слишком хорошо разбирается в людях, чтобы действительно нуждаться в ответе. — О чём вы говорили с моим отцом? — О всяком. — Всяком? — повторяет Чуя. — Что это значит? Мудак пожимает плечами. — Погода. Мой диплом. Имеет ли это значение? — Ага, — отрезает Чуя. — Он мой отец, а ты… — Он делает неразборчивый жест рукой, надеясь, что этого будет достаточно. Судя по тому, как Дазай наклоняет голову и кривит бровь, это не так. — Я что, Чуя? —… Мой друг, — неуверенно заканчивает он. — Ох. Чуя не собирается повторять разговор, который у него был ранее, поэтому, вздохнув, он просто бросает это и идёт к своему шкафу, чтобы найти что-нибудь более удобное, что можно надеть на ночь. Мгновение спустя в дверь скрипят и тихонько воют. — Можешь открыть дверь? — спрашивает Чуя. — Баки хочет войти. За исключением того, что Дазай не двигается. Чуя поворачивается, чтобы стрельнуть в него сердитым взглядом. — Хэ-ей? Дазай выдерживает его взгляд. — Она может остаться снаружи? Чуя выгибает бровь. — Я не в ладах с собаками. — Да, я это вижу, — бормочет Чуя и подходит, чтобы открыть дверь, но только для того, чтобы дать Баки несколько игрушек и мягко подтолкнуть её в другом направлении. — Мне очень жаль, детка, не сегодня, — он прижимает её к своей груди. — Я уверен, что Йосано будет рада тебя обнять, хорошо? Баки смотрит на него душераздирающим щенячьим взглядом, и Чуе едва хватает сил, чтобы отнести её в гостиную, но он бежит обратно в свою комнату. — Прости, — говорит Дазай, когда дверь закрывается. И Чуя сразу чувствует себя виноватым, садясь рядом с ним. Не то чтобы Дазай был виноват в его дерьмовом настроении. Он не сделал ничего плохого. — Не важно — говорит Чуя и смотрит на него. — Ты не любишь собак, да? Дазай издаёт низкий смешок. — Нет — Хочешь рассказать мне, что случилось? — Рассказывать особо нечего. Однажды в детстве на меня напала бродячая собака, и теперь они чуют мой страх. Я стал их мишенью. Чуя хочет улыбнуться, но не может, больше всего озадаченный. — Зачем твоей семье Дьябло, если ты боишься собак? Дазай проводит указательными пальцами по матрасу. — Потому что Рю хотел. Сердце Чуи падает. Семье Дазая было всё равно. Они просто… проигнорировали его страх и завели собаку. Чуя никогда не был хорош в словах, поэтому, даже если бы он попытался, он не нашёл бы нужных слов. Но он может взять Дазая за щёку и провести большим пальцем по его бледной коже, прежде чем неуверенно наклониться для лёгкого поцелуя. Мягкого и медленного. Это не то, как они обычно это делают, но всё же хорошо по-своему. Чуя пообещал себе ничего не делать сегодня вечером. Его отец находится за стеной, а одним поцелуем он никогда не ограничиваются. Это всегда становится чем-то более глубоким, более настойчивым и… Чуя с силой отстраняется, схватившись за подушку. Дазай медленно моргает. — Для чего это было? — Мне нельзя просто поцеловать? — Нет. Чуя закусывает губу, борясь с желанием вернуться назад, прижаться к Дазаю, пока они не накроются друг другом, — он зажмуривает глаза и отшатывается на несколько сантиметров назад. Что они об этом говорили? — Хм? Веселье Дазая немного гаснет, когда он встаёт. — Пойду почищу зубы. Чуя кивает и заползает под одеяло, засовывая руку под подушку и поворачиваясь на бок. То, что у них есть, хорошо, легко, идеально. Почему он когда-либо хотел изменить это?

***

Чуя спит так глубоко и восхитительно, что Дазай мечтает дать ему отдохнуть на время. Однако это означало бы вернуться домой без каких-либо прощаний, а Дазай не настолько самоотвержен. Заставить его проснуться в семь утра — совсем другое испытание, полное ворчливых оскорблений и сонных вздохов, прежде чем Чуя в конце концов чуть не падает с кровати. По сравнению с этим остаток утра пролетает незаметно: завтрак, поездка в аэропорт и прогулка до последней возможной точки, где им придётся разойтись. Чуя всё ещё выглядит сердитым и сонным. Чёрная шапка скрывает половину его лица, но он, кажется, проснулся, когда Акико кивает, уперев руки в бёдра: — Хорошо, мальчики, я не собираюсь мучить себя и смотреть, как вы двое сосётесь, так что я оставлю вас. — Она коротко обнимает Чую. — Мы скоро увидимся, да? — Ага, — говорит Чуя и отмахивается. Дазай сужает глаза. Ему кажется, или между ними двумя возникло напряжение, которого раньше не было? До сих пор ему везло, что они оба довольно легко ладили, несмотря на их первую неловкую встречу, но, возможно, его удача начинает иссякать. Мало по малу. Как только Акико исчезает, он поворачивается к Чуе. — Ты собираешься вернуться, да? Чуя усмехается. — Я бы не стал врать об этом.— Он засовывает руки в карманы своей тёмно-синей куртки-бомбера. — Кроме того, у меня ещё остались незаконченные дела в Йокогаме. Я должен вернуться. Дазай ничего не может поделать; он дёргает одну распущенную и вьющуюся прядь волос Чуи, замечая небольшую хмурость между бровями, и обнимает его. — Я никогда не был уверен насчёт Чуи. Он может очень непредсказуемым. Сила природы, если хочешь, Ураган. — Мм, впрочем, это то, что тебе нравится, — бормочет Чуя, а затем пытается встать на носочки, морщась — настолько мимолётно, что Дазай почти не замечает этого. — Просто поцелуй меня уже, блять, а потом уходи. Самолёт тебя ждать не будет. Дазай улыбается ему в губы, обязательно покусывая их в ответ на этот комментарий, хотя, судя по тихому звуку, Чуя наслаждается этим. — Мы должны заняться сексом по видеозвонку, пока я ещё в Париже, — бормочет Чуя ему в рот, задержавшись там на мгновение и обменявшись воздухом, прежде чем отстраниться. — Иначе я умру. — Только если ты наденешь комплект, который купил вчера. Чуя лукаво улыбается. — Как ты думаешь, почему я купил его? — Тогда скоро увидимся, — говорит Дазай и заставляет себя идти, отпуская Чую, в конце концов, полностью отворачиваясь. Вскоре они снова увидятся — максимум две недели, — но даже эти временные рамки вырисовываются у него над головой, как гигантский зловещий знак, говорящий ему что-то придумать, прежде чем две недели превратятся в вечность, как только закончится сентябрь. Потому что их время ограничено. И Дазай уже слишком сильно близок, гравитация тянет его вниз в непостижимое неопределённое будущее. Первое, что говорит Акико, когда он обнаруживает её за осмотром духов в магазине беспошлинной торговли, это: — Ты должен что-то с этим сделать. Ох, он знает. Дазай знает.