This Side of Paradise

Возвращение в домой, особенно после отъезда Дазая и Йосано, оставляет странный привкус во рту — на самом деле во всём теле. Чуя вернулся, он спит в своей постели и разговаривает со своей семьёй каждый день не только через сообщения или звонки, и всё же он чувствует себя более одиноким, чем когда-либо. Это очень похоже на возвращение домой после хорошей вечеринки и воспоминания о том, как там было весело. Его отец всё ещё в больнице, и хандра Чуи по поводу тоски по Йокогаме делает всё более сложным, его стремление вернуться обратно пронизано гноящимися ранами вины. Судя по всему, он даже не скрывает этого, потому что однажды днём, после того, как они вернулись из больницы — в последний день перед выпиской Артюра — его отец говорит: — Как насчёт того, чтобы мы забронировали тебе билет? Чуя прикусил щёку, пытаясь не ухмыльнуться при одной мысли об этом. — Правда? — Сынок, — говорит Поль с таким взглядом, — тебе ещё предстоит закончить год помощника по хозяйству. Ты же не хочешь бросить на полпути, не так ли? — Нет... — Твоему отцу стало лучше. Ты явно хочешь вернуться… — Чуя морщится. Проклятие. — …И я не вижу причин отнимать у тебя больше времени, чем необходимо. — Ты ничего у меня не отнимаешь, папа, — бормочет он. — Это был и всегда будет моим домом. Итак, вместе они садятся и с Хаяши по телефону определяют удобную дату обратного рейса. Шесть дней. Шесть дней никогда не казались такими длинными Он пишет Дазаю каждый день; иногда они созваниваются, когда Чуя скучает невообразимо сильно, или нуждается больше, чем нуждался бы обычно. И, ну, к настоящему моменту он настолько взвинчен, слушая, как Дазай бормочет, что тот сделает с ним, когда он вернётся, то достаточно возбуждается, чтобы кончить в течение только нескольких минут. Однажды, когда он делал покупки в магазине, он встречает старого одноклассника, хотя её чертова улыбка, когда она спрашивает его о планах, кажется такой снисходительной, что Чуя кричит в подушку, когда приходит домой. Излишне говорить, что он не может дождаться возвращения в Японию. (И само собой разумеется, Чуя не может представить, что, чёрт возьми, он будет делать с собой, когда его год помощника закончится. Возможно, пройдёт терапию.) Артюр наконец возвращается домой, и та часть Чуи, которая всё ещё чувствует себя виноватой за то, что хочет вернуться, расслабляется, давая ему возможность дышать со всеми этими противоречивыми эмоциями внутри него. Это такое чёртово облегчение, что Чуя танцует в своей комнате в тот же день, тихо, потому что его отцам не нужно беспокоиться об этом вдобавок ко всему остальному, но достаточно оживлённо, чтобы боль причиняла каждый шаг после этого. Но дело в том, что боль, по иронии судьбы, заземляет Чую. Она говорит ему, что он что-то делает, живёт, бежит, мчится к далёкому будущему. Это значит, что он не застрял, а движется. Так что иногда, когда его нога пульсирует, он давит на неё ещё сильнее. Он не останавливается ни на одну чёртову секунду. За день до его отлёта они втроём обедают вместе, и Чуя более чем знаком с тонким изменением атмосферы, когда его отцы обмениваются взглядами, а затем поворачиваются к нему. Со взглядом. Это тот взгляд был такой до того, как Чуя впервые услышал разговор в то время, когда они учили его политике и социальным проблемам, или в тот день, когда он объявил себя бисексуалом. — Итак, — говорит Поль, когда моет посуду, — мы хотели немного поговорить. — Ни хрена, — бормочет Чуя, уже наслушавшись. Может быть, они видели, как он танцует? Это оно? Нет, если бы это было так, Артюр не выглядел бы сейчас таким удивлённым. — Твой отец думает, что ты останешься в Японии. Насовсем, — небрежно говорит Поль. Чуя разевает рот. Артюр стреляет глазами в своего мужа, хмурится и поворачивается к Чуе, скрестив руки на груди. — Я упомянул о возможности того, что ты думал об этом. Всё-таки ты родом из этого места, и всё так ново, чудесно и захватывающе... Юная любовь всегда кажется чем-то огромным… — Что? — Чуя хмурится. Сначала он озадачен, совершенно не в курсе, о чём они, а потом — юная любовь — о боже, они думают, что— — Нет, — говорит он, качая головой. — Нет, нет, ты понял. Всё не так. Это заставляет Артюра остановиться, и он с любопытством наклоняет голову. — Что ты имеешь в виду? — Нет любви или чего-то ещё, — говорит Чуя. — Мне… мне там нравится, там мои друзья и всё такое, но это не значит, что я хочу остаться в Йокогаме навсегда. — Чуя, — говорит Поль, — тебе не нужно нам врать. — Я не вру, — он поднимает руки. — Клянусь. — Дорогой, не так уж редко можно влюбиться в кого-то из временной семьи. По крайней мере, я о таком читал. Мы поняли. Вы с Дазаем проводите много времени вместе. Всякое случается. — Я не встречаюсь с Дазаем! — рявкает Чуя. — Нет? — Нет! Поль выглядит частично разочарованным, частично удивлённым, вытирая тарелку в руках. — Сынок, я видел вас двоих. Чуя закрывает глаза. Он уверен, что это в десять раз хуже, чем разговоры о сексе. — Это было… — Он чешет запястье. — Я был расстроен и напуган, понятно? Друзья обнимаются, так бывает! И он действительно не собирается рассказывать своим родителям об умопомрачительном, но сексе без обязательств. Никто из них не выглядит на сто процентов убеждённым в этом. — Значит, ты всё ещё собираешься вернуться домой после окончания работы? — спрашивает Артюр. — Вот так сбежишь? Чуя издаёт сухой смешок. — Не то чтобы я планировал, — бормочет он, проводя рукой по лицу. — Ты знаешь, что произошло в прошлый раз, когда я был в отношениях. Я не… — Он качает головой. — Я не хочу этого снова. — Что ж, Дазай кажется приличным молодым человеком, — говорит Артюр и корчит лицо. — Я всегда думал, что Ромейн какой-то слюнтяй, но ты был так влюблён, что начал бы ненавидеть нас, если бы мы тогда что-то сказали. — Я бы не стал, — возражает Чуя, но стоит ему подумать об этом, как его убеждённость колеблется. Хорошо. Ну, может быть, он бы это сделал. Четыре года назад его отношения с отцами были менее стабильными, чем сейчас. Артюр вздыхает с лёгкой улыбкой.  — Мы хотим, чтобы ты был счастлив, Чуя. Это наше самое большое пожелание для тебя, но мы также хотим, чтобы ты был осторожен. — Да, конечно. Я знаю. — Так что, даже если ты в конце концов сойдёшься с Дазаем… — Он поднимает руку, прежде чем Чуя успевает открыть рот, чтобы возразить: — Я сказал, если. С Дазаем или кем-либо ещё помни, что один человек — это не весь мир. Думай в первую очередь о том, чего сам хочешь. — Есть ли какие-нибудь другие неловкие вещи, которые вы хотите упомянуть, пока я здесь, или я могу идти? — Можешь идти. — Слава Богу.

***

Полет обратно в Йокогаму, к счастью, проходит быстро и без задержек, вероятно, потому, что Чуя случайно проспал всё время, готовясь к ужасному ощущению очередного джетлага. Хаяши должна забрать его, и нет, Чуя не чувствует себя разочарованным из-за того, что Дазай даже не предложил подвезти его. Никаких обязательств, верно? И Дазай, вероятно, всё равно занят. Всё в порядке. Это делает выход из самолёта и прогулку по аэропорту намного более утомительной и менее захватывающей. В прошлый раз Хаяши нашла его довольно быстро после того, как он получал багаж. Однако на этот раз... Чуя крутится, пытаясь разглядеть её в толпе людей, чувствуя себя немного потерянным ребёнком в продуктовом магазине, но кто-то вдруг хлопает его по плечу. Он оборачивается, ожидая увидеть свою жизнерадостную временную мать, но вместо этого перед ним стоит… — Дазай? Чуя на мгновение слишком ошеломлён, чтобы делать что-либо, кроме как пялиться и чувствуя себя так, будто не видел его уже несколько месяцев, а не две жалкие недели. Затем Дазай улыбается, Чуя бросается ему на шею, пряча свою ухмылку в мягкой ткани его чёрного пальто. Руки Дазая скользят по его талии.  — Я тоже скучал по тебе, любовь моя. Любовь? — Ты мудак! — Чуя отстраняется и нерешительно ударяет его по груди. — Почему ты не сказал мне, что приедешь? — Есть такая вещь, которая называется сюрпризом. — Но Хаяши говорила… — Я мог сказать ей, что всё равно буду поблизости, — пожимает плечами Дазай, прежде чем взять сумку Чуи. — Я также могу упомянуть, что твой самолёт задерживается. — Он издевательски цокает. — Эти чёртовы международные рейсы. Они даже не выходят на улицу, прежде чем оказываются прижатыми друг к другу в машине, Чуя сидит у него на коленях, снова и снова утопая в поцелуях почти до крови на губах, пока его бёдра трутся о Дазая. Позже будет сложно привести себя в презентабельный вид, но в этот момент Чуя просто не в состоянии заботиться об этом. Дазай вонзает ногти ему в волосы, и Чуя вздыхает от мурашек по коже головы, приоткрывая рот в безмолвном приглашении. Затем рука тянет, не настолько сильно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы заставить его задохнуться и прижаться ближе. Грудь Дазая сотрясается от глубокого смеха, возможно, не лучшая реакция, но всё же странным образом сексуальная, и он оттягивает Чую от себя, даже если это всего на несколько сантиметров. — Ты, — хрипло говорит ему Дазай, — как пиявка. Чуя хмурится, затаив дыхание. — Спасибо? — Я… — Какое-то время Дазай просто смотрит на него, выражение его лица не выражает ничего, кроме лёгкого веселья, прежде чем он качает головой и кивает на пассажирское сиденье. — Как бы я ни хотел продолжить, будет не очень, если ты получишь штраф за публичное непристойное поведение в первый день твоего возвращения. — Отлично. — Неохотно Чуя слезает с него и садится на сиденье рядом с ним, его губы всё ещё приятно пощипывают. — Знаешь, тебя бы тоже оштрафовали. Разве это важно? — Не страшно, — говорит Дазай, плавно выезжая с парковки и сливая машину с потоком других автомобилей. — Ну да, верно. Чуя недоумевает, как такой самодовольный человек может так мало заботиться о себе. Отягчающий оксюморон. Дазай спрашивает об Артюре и о том, как у него дела. Прислушивается к каждой мелочи, которую вырывает у Чуи, хотя это, должно быть, ему до смерти надоедает. В конце концов, они решают не устраивать короткого перепихона. Достаточно одного взгляда на онлайн-сайт аэропорта, чтобы Хаяши поняла, что это ложь — честно говоря, Чуя всё равно пошёл бы на такой риск, но есть определённое… предвкушение ожидания. Это немного похоже на небольшую пытку, за исключением того, что, будучи лишённым оргазма, Чуя лишён и Дазая. По чистой привычке Чуя почти наклоняется и целует его на прощание, когда они стоят перед домом. Как раз вовремя он вспоминает, где они.  — Э-э, увидимся завтра? — вместо этого спрашивает он, надеясь, что это звучит мягче, чем кажется. Уже слишком поздно притворяться, он переживёт ещё одну ночь, пока его не трахнут до предела — возможно, — но что-то большее, чем это, будет проблемой. — До завтра. Дазай щёлкает его по носу, из-за чего тот пыхтит и закатывает глаза, прежде чем выходит из машины. Завтра. Чуя не может дождаться.

***

За последние несколько месяцев они настолько привыкли друг к другу, что обычно Чуя даже не задумывается о вещах, связанных с их сексом. Не поймите его неправильно, он до сих пор наряжается в красивые вещи, потому что, глядя в зеркало и видя в нём кого-то горячего и красивого, Чуя счастлив. И потому что Дазай пожирает его глазами, это тоже не так уж плохо. Хоть Чуя не каждый раз появляется в его пентхаусе с крошками на рубашке, но... даже у него бывают ленивые дни, когда его волосы немного сальные, а круги под глазами темнеют, он с приятным чувством не беспокоится о том, что это оттолкнёт Дазая. Однако сегодня вечером... его желудок трепещет от нервов и предвкушения, поэтому Чуя выкладывается изо всех сил, когда готовится к встрече. Он очищает, увлажняет и смазывает кожу маслом, пока она не станет мягкой, как попка младенца. Он использует свой любимый шампунь, от которого его волосы пахнут цветами вишни и цитруса. Он делает несколько приседаний. Он танцует по своей комнате в нижнем белье, завывая «Halo» Бейонсе. Волосы всё ещё мокрые после душа, Чуя рассматривает варианты одежды, которые он ранее разложил на своей кровати. Он хватает откровенный кружевной топ и держит его перед грудью, хмуро глядя на себя в зеркало, когда его телефон звонит. Чуя принимает его, даже не глядя на идентификатор вызывающего абонента — несколько недель назад, до Парижа и до того, как его отец заболел, Дазай сменил для себя рингтон на «Sexy Bitch» Дэвида Гетта. Учитывая, что Чуя в любом случае редко выключает звук на своём телефоне, он не удосужился его поменять. Он лишь немного сожалеет об этом. — Привет, — приветствует его Чуя. — Чёрный или красный? Выбери один. — Чёрный. Он мычит. Хорошо ч— — Чуя, — говорит Дазай, — я не успею. Счастливое мычание Чуи прекращается, и он медленно опускает одежду, болтающуюся между пальцами. — Ох, что-то случилось? — Мой отец, — голос Дазая звучит устало, и хотя в животе Чуи ощущается холодная вспышка разочарования, тревога затмевает его. — Он решил, что мне пора начать представлять компанию, поэтому я отправляюсь в спонтанную командировку в Ибараки. Не могу отказать. — Потому что Дазай улетел в Париж без разрешения. Из-за Чуи. — Извини. Если бы я знал… — Не надо, — торопится сказать Чуя, запихивая одежду обратно в шкаф. — Это не твоя вина. Я понимаю. — Я всё исправлю, когда вернусь. Чуя позволяет себе улыбнуться и плюхается на кровать, больше не заботясь о том, что его волосы станут плоскими и некрасивыми. — Как долго? Ты знаешь? — Восемь дней. Чувак, они только что увиделись после двух мучительно долгих недель. Это отстой. — Ну, — пытается сказать Чуя с большим энтузиазмом, чем он чувствует, — больше секса по телефону? Мы уже в этом хороши. Смех Дазая прерывистый и тихий. — Думаю, да. Мне пора идти. Самолёт ждёт, но я отправлю тебе сообщение, когда приземлюсь. — Хорошо, — говорит Чуя. – Удачи и безопасного полёта. — Спасибо, любовь моя. Когда линия замолкает, Чуя зажмуривает глаза и прижимает руки к лицу, вздох покидает его тело. Так много о горячем, долгожданном сексе было сегодня — или всей неделе. Это начинает больше походить на фильм, нездоровую тоску и его собственную руку.