***
Дазай не думал, что его неделя будет настолько херовой. Затем, сегодня утром, он имел несчастье столкнуться с Нобуко в холле отеля, в котором остановился. Какое забавное совпадение. По крайней мере, она казалась такой же удивлённой, и поэтому ей нечего было сказать ему, кроме: «О, привет, Дазай». Учитывая, что он проведёт здесь оставшиеся две ночи, за это время на него обрушится что-то ещё. После нескольких часов скитаний он наконец входит в свою комнату, позволяя себе задержаться у двери, его грудь тяжело вздымается и опускается. Иногда он задаётся вопросом, как можно так хорошо разговаривать с людьми, но при этом невероятно уставать от этого. Его кости кажутся тяжёлыми, тянущими его вниз. Улыбка, которую он носил в течение последних часов, прорезает его кожу и делает его пустым, высасывая всю душу. Единственная мотивация двигаться сквозь туман в его мыслях и надвигающуюся сегодня вечеринку — это небольшое видео-свидание с Чуей, и тот факт, что у Дазая есть планы. Для него самого. На всю оставшуюся жизнь — потому что мысль о том, что следующие годы, а то и столетия, он будет работать под руководством отца, заставляет его жаждать острой, жалящей боли от бритвенного лезвия. Его ноутбук уже лежит на кровати, а через две минуты и текстовое сообщение, экран Дазая меняет цвет с чёрного на изображение Чуи, в пикселях, но тем не менее великолепное, с волосами, собранными в высокий хвост. — Привет, странник, — говорит Чуя, улыбаясь ему. — Давно не виделись. Глаза Дазая мелькают на времени в правом нижнем углу. — Ровно двадцать шесть часов. — Видишь, это долго. — Где-то за пределами экрана Чуя берёт горсть чипсов и запихивает их себе в рот. — Закончил на сегодня? В его глазах мелькает надежда, что наконец-то у них появится время на что-то большее, чем тридцатиминутный звонок или отправка друг другу пошлостей, пока оба заняты. Пальцы Дазая сжимаются, когда он качает головой. — Извини, любовь моя. Шибусава-сан пригласил меня в клуб. — Клуб, — эхом повторяет Чуя, явно пытаясь подавить разочарование в своем голосе. – Звучит весело. — Деловая встреча и всё. — Эй, я не против. Может быть, на этот раз ты будешь слать мне пьяный текст или голосовые в чат. Дазай сомневается, что это когда-нибудь произойдёт. Алкоголь и лекарства плохо сочетаются друг с другом. Дома он может выйти за пределы своих возможностей, но здесь ему нужно иметь дело с кучей незнакомцев, которые видят в нём входной билет в империю его отца. — Да, — врёт он. — Может быть. Чуя пихает ещё один чипс себе в рот, подтягивая колени к груди. Колени оголённые, это значит, что либо он в шортах, либо... — Не сделаешь ли мне одолжение, солнце? Выключи основной свет. Чуя щурится: — Зачем? — Слишком ярко. — Замечательно, — Чуя встаёт, и да, конечно же, все подозрения на глаза; Дазай получает великолепный вид на обзор обнажённых бёдер под большой, не принадлежащей Чуе футболкой. Одно конкретное действие, и подол приподнимается выше, где видна уже сама задница, и... блять. Дазай надеется, что не забыл запереть дверь. — Ты удовлетворён? — спрашивает Чуя, когда возвращается. – Не совсем. Сними футболку. Чуя раздражённо фыркает, но при этом скрещивает руки на груди, хватаясь за низ одежды, чтобы стянуть её через голову и небрежно отбросить позади себя. — С каких пор ты тут раскомандовался? — Хочешь остановиться? — Неа. Вот почему Дазай никогда не сможет им насытиться. Чуя — молния с громом, сила природы, проявляющаяся в любых его действиях. Ощущение того, что Чуя несмотря на вспыльчивость и упрямство, может подчиняться и сам наслаждается этим, привносят в их отношения ещё больше удовлетворения. — Положи ладони на грудь и играйся. Чуя вздрагивает, сглатывает и выполняет указание; его ресницы трепещут, когда он потирает пальцами свои соски, твердеющие при трении, затем щипает их, сжимая губы и сдерживая стоны. Дазай с одобрением кивает, собственной ладонью касаясь своей нарастающей эрекции под ширинкой брюк. — Вот так. — А ты? — Что я? — Ты не собираешься снять с себя грёбаные тряпки? — Я доволен и этим, дорогой. — Но я хочу тебя видеть. Дазай кривит губы в улыбке. — Сосредоточься на себе. Не останавливайся до тех пор, пока грудь не заболит. — Придурок, — шипит Чуя, но виден его алый румянец, к тому же, на коже груди, когда он снова и снова перекатывает соски между пальцами, прерывисто дыша. — Болит? — Немного. — А если бы я был рядом? Чуя разочаровано качает головой: — Нет. — Тогда ты знаешь, что делать. Чуя держится около минуты, прежде чем умоляюще посмотреть на Дазая через экран ноутбука: — Болит, ясно? Болит, блять, Дазай, пожалуйста... — Откинься назад так, чтобы я видел тебя всего. — Дазай полагает, что есть некая извращённая тайна в том, когда можно в собственном воображении представить человека полностью, но нельзя делать этого с Чуей. Никакая фантазия или сон не могут сравниться с тем реальным зрелищем, которое он видит собственными глазами, когда Чуя подчиняется его словам и теперь виден весь, с твёрдым членом и напряжённым животом. — Красиво. — Кровь в венах нагревается, он наблюдает за тем, как Чуя вонзает ногти в ладони, чтобы заставить себя оставаться на месте. — Дазай... — Хочу, чтобы мы кончили одновременно. Рассеянный до этого взгляд Чуи меняется на что-то рьяное и восторженное; его глаза огромные, такие тёмные по ту сторону, когда он выдыхает: — Хорошо. Отказываясь отвлекаться от такого прекрасного зрелища, Дазай расстёгивает ремень и стягивает брюки вместе с нижним бельём достаточно для того, чтобы обхватить себя ладонью, поглаживая, когда свободная рука тянется к бутылочке со смазкой, которую он взял с собой в поездку. — Дай посмотреть, — требует Чуя, и тон граничит больше с жалобной мольбой. — Я тоже хочу увидеть... Веб-камера открывает обзор только на половину, где-то до пояса, а вот что ниже...Чуя не видит. Дазай мог бы наклонить экран, но разве так интересно? — Терпение, любовь моя. — Даже если он не согласен с этим, но проявляет милосердие и кивает. — Ты можешь потрогать себя, так же как и я, хорошо? Яростно кивая, Чуя скользит рукой вниз, обхватывая себя. Его глаза закрываются от наслаждения, когда кулак движется вверх-вниз в безумно медленном темпе, потому что именно такой задал Дазай, если бы был рядом. Чуя знает это, слишком хороший для него, идеальный, даже если ему очень трудно делать так. Из-за этой мысли он твердеет сильнее. После медленного и тщательного движения, где он поглаживает большим пальцем головку, Чуя ускоряется, и Дазай вторит его темпу. Давление внизу живота, тёплое и опьяняющее, нарастает больше и больше. Всё это намного лучше, чем дрочить в одиночестве. Там с Чуей всегда лучше; гораздо красочнее и ощутимее, просто потому что рядом с ним. Дыхание Чуи сбивается одновременно с тем, когда сбивается и у Дазая. Их сердцебиение как будто синхронизировалось, хотя они находятся слишком далеко друг от друга. Как бы ни было прекрасно наблюдать, как Чуя работает кулаком вокруг себя быстрее и быстрее, в основном Дазай смотрит именно на его лицо, живое и полное чистых, искренних эмоций. Неважно что, где и почему — Чуя всегда отдаёт всего себя. Его глаза прикрыты, ресницы трепещут, когда он яростно пытается держать их открытыми и смотреть на Дазая, он стонет, задыхаясь, его спина изящно выгибается, бёдра приподнимаются. Он выглядит так, как будто Дазай находится рядом с ним и касается его. Как будто сейчас они действительно делают это вместе. – Я... я близко, — Его сломленный голос — самое прекрасное, что когда-либо можно услышать. — Пожалуйста... Дазай наклоняет экран, дав ему возможность рассмотреть себя, пока он продолжает поглаживать себя. — Боже мой... Дазай возвращает экран в прежнее положение, ускоряясь, и в то же время Чуя откидывается назад, его мышцы напряжены, и можно заметить, как он содрогается от интенсивного оргазма, который разрывает его. Чуя дрожит от кайфа, сперма брызгами попадает ему на грудь и на низ живота. Дазай бы отдал всё, чтобы быть рядом с ним прямо сейчас, чтобы вытереть его и поцеловать так глубоко, от души. Отказаться от всего этого, от империи, дел, бизнеса. — Вау, — рука Чуи всё ещё подрагивает, когда он касается ею места возле глаза. — Кто знал, что дрочка может быть такой захватывающей. Схватив салфетки с тумбочки, Дазай тяжко вздыхает. — Ты не ошибся, когда говорил, что мы хороши в сексе по телефону. Чуя ослепительно улыбается ему, затем наклоняется и исчезает с поля зрения. — Я всё ещё умираю по настоящему. — Поверь мне, любовь моя, я знаю. — Это какая-то посторгазменная штука? — Чуя снова появляется на экране. — Ты про что? — Про любовь. — Это никогда не было просто сексом. Дазай внимательно наблюдает за ним, ожидая... Хоть что-то, но как это часто бывает, Чуя лишь отмахивается, озадаченно пожимает плечами и бормочет «ладно». Стоит ещё привыкнуть к тому, что Дазай влюбился в идиота. Но это идиотизм Чуи, и он не смог бы отказаться от него, даже если бы сильно захотел. Пока Чуя прибирается и одевается, они разговаривают о клубе, в который Дазай собрался, о работе, о приключениях Чуи на игровой площадке с Рю и Гин, о его причёске — он недавно подстригся. И Дазай жаждет делать это всю ночь, говорить обо всём и ни о чём. Как что-то настолько приземлённое может заставить Дазая чувствовать тоску до боли, невозможно понять. Опять же, это связано с чувствами к Чуе, к нему самому, и всё выходит за рамки любой рациональной логики. Они прощаются, когда кто-то стучится в дверь Чуи — Рю — сообщает он Дазаю. У Осаму ещё есть время перед встречей с Шибусавой, поэтому он открывает файл, который был создан во время обратного полёта из Парижа, на компьютере. Его отец не только могущественный, но и гениален, а это значит, что одна услуга превратится в больше, чем в две — где-то в десять, потому что ему легко найти любые недостатки в своём сыне и манипулировать им, чтобы пользоваться практически вечность. Дазай бы делал то же самое. Эффективно и полезно. Но как бы много он не дал ему, Дазай не может работать под руководством Цушимы до конца своей жизни. И вот, когда он сидел в самолёте, мысленно прощаясь с родным местом Чуи, куда он вернётся снова, когда время иссякнет, в голове начал формироваться план действий. Отец явно не хочет, чтобы Дазай когда-нибудь унаследовал его место. Нет. На самом деле, есть вероятность, что он презирает такую идею. Просто он хочет сына, за которого ему не будет стыдно. Сына, который добился вершин. И хотя Дазай, по общему признанию, потерял большую часть своей беззаботной юности, угасая на дне прогнившего колодца... У него ещё есть время. Возможно, Цушима никогда не будет им гордиться, поезд ушёл, но может быть, хотя бы однажды он сможет подумать о нём как не о ком-то, кто впустую тратит свою жизнь. Дазаю необязательно работать на него — по крайней мере, не делать это вечность. Он просто должен предоставить собственный план игры для своей лично процветающей карьеры, успеха и денег. У него есть собственное коммерческое предложение. Итак, пока часы на стене его гостиничного номера тикают, Дазай подсчитывает числа, проводит исследования, переводит свои мысли в слова и впервые в жизни надеется. Ужасная, пульсирующая штука, просачивающаяся в его душу, как наркотик, который наполняет его глупыми фантазиями, но боже, какая приятная на вкус. Всё, что ему нужно — это пройти через испытание. Всё, что нужно — вернуться домой и утвердить свой план до того, как он продемонстрирует его своему отцу. И тогда Дазай получит своё. Когда-нибудь, возможно, он окажется на свободе.***
За последние несколько дней задача, ради которой сюда послали Дазая, казалась достаточно обыденной. Подружиться с представителем авиакомпании, с которым сотрудничает совет директоров, поговорить о цифрах, продуктах и резюмировать всё, что уже было известно каждой стороне, но красивыми убедительными словами. Дазай в этом профи. Легко. За исключением того, что такая лёгкость могла ослепить бдительность, он понял тот факт, что у Шибусавы другие намерения слишком поздно. Всё начинается с полной смены поведения: Шибусава превращается из собранного, почти скучного торгового представителя в безрассудно самодовольного смельчака, который предлагает ему порцию кокаина в туалете. Но что в конечном итоге выдаёт его, так это то, что немного позже появляется Нобуко и какой-то парень с ненормально сальными волосами на буксире. Ухмылка на её лице кричит о беде. Она плюхается на диванчик, как будто этот клуб принадлежит полностью ей. Дазай делает глоток своего напитка. — Надо было догадаться, что ты прибежишь при одном упоминании о порошке. — Похоже, я не единственная, кто пришёл из-за этого, — возражает она, пожимая плечами. — Ты тоже здесь. Он и раньше пробовал кокаин, но это было много лет назад, когда он просто хотел исчезнуть или раствориться, всё вместе. Теперь губить себя и репутацию представителя, которого выбрал отец, уже не вписывается в его планы. Не то чтобы он озвучивал какие-либо из этих аргументов. Но легче и забавнее заставить Нобуко думать иначе. — Я тут ненадолго, — говорит Дазай и делает вид, что оглядывается вокруг с отвращением. — Эта сцена надоела мне до смерти. Нобуко издаёт пронзительный, фальшивый смех, из-за чего она выглядит глупо даже в неоновом свете. — Ты так боишься? Я бы не приняла тебя за труса. — Затем она встаёт на ноги, балансируя на плече парня рядом с ней. — Спасибо, Достоевский-сан. В любом случае, не бойся, Дазай. Я здесь только для того, чтобы повеселиться и потанцевать с Шибусавой, так как он здесь единственный, кто понимает, что означает это слово. — Это моё призвание, — подхватывает Шибусава, кивая в такт музыке, гудящей из динамиков, — Танцевать. — Взгляд, который Шибусава посылает ему мимоходом, кричит, что всё, что происходит сегодня вечером — это только вершина айсберга. Дазай предаётся фантазиям, представляя, как они нюхают чуть-чуть слишком много в свои обезьяньи мозги, ровно столько, чтобы потерять сознание, а копы штурмуют клуб. Тем не менее, это даёт ему лучший шанс выбраться из этой дыры до того, как его втянут в неё, и Дазай собирается сделать это… — О, вы же не собираетесь уходить, не так ли? — спрашивает Достоевский, лениво склонив голову. — Как грубо. Блеск в его глазах говорит о том, что он слишком много знает. Дазай смотрит на него и видит более сальную и неуклюжую версию себя в прошлом. — Извините, я должен был сначала поговорить с местным криптозоидом? Мой косяк. — Дазай встаёт, отряхивая штаны. — Я запомню это в следующий раз. Достоевский крутит между пальцами свой напиток, кривя рот в то, что вроде как, должно означать улыбку. — И здесь я собирался рассказать вам, почему Шибусава так себя ведёт. Эти слова не могут остановить Дазая — он вовсе и не двигался, но глядит на этого парня сверху вниз. Незнакомец, которого привела сюда человек, имеющий отношение к сделке между деловыми партнёрами. С чего бы ему иметь хотя бы малейшее представление о том, что им всем надо? — Дай угадаю, сделки не будет? Улыбка Достоевского приобретает другой оттенок: — Значит, они не соврали. Вы очень сообразительный. Дазай старается игнорировать возникшее беспокойство — виноват ли он в этом или нет, — он вернётся домой с проваленным поручением, без сделки, которая гарантирована в девяносто девять процентов на успех, и будет выглядеть не очень хорошо в глазах компании. — Кажется, я не один такой, — Дазай встречает взгляд Достоевского. Со всеми этими вещами можно разобраться позже. Он берёт свой стакан, отпивает, чтобы потянуть время и... Пульс грохочет в его ушах, а на языке появляется странный солоноватый привкус. Успев не проглотить всё остальное, он выплёвывает содержимое как можно быстрее, прежде чем поставить стакан на стол. Почему он не заметил этого? — Авиакомпания всё равно не собиралась подписывать контракт, — сообщает Достоевский. — Им просто нужна была юридическая причина отказа. Поэтому здесь есть наркотики. Они хотели напичкать ими Дазая, чтобы устроить скандал. Учитывая его репутацию во времена школы, это неплохая идея, но они не взяли в данное то, что прошло уже много времени, и что-то изменилось. А Дазай просто... он не ожидал, что они пытались накачать его. Кости холодеют от одной мысли, ноги двигаются прежде, чем мозг успевает реагировать. Неважно, почему сорвалась сделка, неважно почему здесь этот Достоевский, пытающийся накачать его наркотиками. Всё это не имеет значения. Нужно просто уйти. Потому что сдавливаются лёгкие, настолько сильно, что невозможно дышать. Нужно выбираться отсюда. Окружающее вокруг проносится громким и нечётким пятном. То ли из-за того, что того содержимого в стакане оказалось достаточным? — был ли это вообще один раз, или он выпил больше, даже не заметив? — То ли из-за того, что он движется с головокружительной скоростью. Воздух снаружи приятный холодный и резкий, и он, наконец, освобождает в лёгких часть пространства. В том, что произошло здесь, он не имеет ни малейшего понятия, но знает одну вещь, когда прижимается плечом к грязной стене, всхлипывая и судорожно разыскивая свой телефон, чтобы прижать его к уху. — Ало? Судорожный вздох вырывается из него: — Ало, привет. Чуя на том конце звучит сонным, и он зевает. — Дазай, это ты? — Ага. Я тебя разбудил? — Вроде того, но всё в порядке. А ты? Ты в норме? — Да, мне просто нужно... — Услышать что-нибудь, чтобы не развалиться прямо сейчас. — Что-то, что поможет заснуть. Он в центре города, возле грязной стены переулка, судя по запаху, её использовали в качестве туалета. Но его ноги парализованы, словно примёрзли к земле. Он должен бежать, как можно дальше от этого места, от этих людей, но ноги также трясутся, сильно дрожат, и единственное, почему он всё ещё стоит — ничего не понимающий человек на другом конце линии. Он слышит как Чуя снова зевает, громко ёрзает. — Кажется, ты куда-то собирался. — Он удивлённо ахает: — Это твой пьяный звонок!? Нет. — Что-то вроде того, — бормочет Дазай, прижимаясь лбом к стене. — Ты в постели? — Нет. — В ванной? — Я ещё не в отеле, чиби. Чуя издаёт приглушённый вздох. — Всё ещё веселишься? Ты, на удивление, тихий. Дазай наконец отталкивается от стены; сердце как будто подкатывает к горлу, он внимательно осматривается. — Я уже уезжаю. К его облегчению, главная улица более людная: дюжина групп людей, некоторые только собираются войти, другие выходят, чтобы покурить. — Тебе нужен твой водитель. Из всех дней именно сегодня, по глупости, Дазай дал ему выходной, но, может, ему повезёт, и он до него дозвонится. Дазай приваливается к уличному фонарю, весь трясётся. В мозгах всё ещё крутятся сценарии того, что могло бы произойти, и что может. Потому что каким бы целым и невредимым он не казался, последствия всё равно будут. И всё же, из-за того, что усталость буквально валит его с ног, он стоит. Всё ещё стоит.***
Дазай — один из счастливчиков, которым редко удаётся сталкиваться с похмельем, но в конкретный момент удача покидает его и оставляет возле унитаза в ванной отеля. Прошлой ночью, связавшись с водителем, он вернулся без происшествий. Если не иметь в виду жгучую головную боль, Дазай чувствовал себя хорошо и даже заснул быстрее, чем обычно. Почему желудок вдруг так подставил его, он не знает, и по сути, мало думал об этом из-за сильных болей и тошноты. Технически, у него есть ещё один день. Формально, он должен сообщить отцу хорошие новости. Вчера он должен был остаться и изменить ситуацию в свою пользу. Привкус на языке более горький, когда он понимает, что возможно, он всё испортил, как и всегда. Долгое время отец называл его неудачником, разочарованием и полным позором в семье, особенно в момент его подростковых бунтов, отчаянных криков и попыток добиться к себе внимания. Дазай считал, что отец говорит так, потому что потерял жену и остался с неуравновешенным ребёнком. Сидя на полу, он дрожит и потеет, а в голову приходит мысль, что всё это время отец был прав.