***
За все десять лет дружбы Осаму Дазай мало чем мог беспокоить Йосано, но конкретно в этот раз он… совершил самый глупый поступок. Не только глупый, но и душераздирающий. Поскольку ему больно, она знает, это так; он терпит это уже давно, и Йосано не в силах даже помочь ему. По крайней мере, унять эту боль. Тем не менее, она может сделать что-нибудь, что угодно, даже если ей придётся пойти против этого Бизнес-магната, приятеля её собственных родителей и отца её лучшего друга. Не самая блестящая идея, но Йосано не будет сидеть сложа руки и смотреть, как Дазай разрывается на куски ради человека, который никогда не будет удовлетворён, сколько бы он не высекал из него того, чего он там хочет увидеть. Нельзя повторять это. Потому что такие люди как Цушима Гэнъуэмон никогда не будут удовлетворены. Они берут, берут, а когда брать нечего, выбрасывают, как ненужный хлам, находят следующего и продолжают ломать. И нельзя повторять это утро. Проснувшись, Коё слушает плач Чуи на другом конце линии. Возможно, Йосано и он немного повздорили, но потому что она видела, как Дазай с каждым днём влюблялся сильнее. И Йосано никогда не хотела слышать, как Чуя не сдерживая слёзы, рассказывая о том, как его оставили в аэропорту в полном одиночестве. Никогда. Поэтому, выходя из квартиры, она звонит по телефону одному парню, который может перехитрить любого в этом городе — даже стране. Гудков только два, прежде чем он отвечает. — Рампо, — приветствует она, — не хочешь объединиться в одной авантюре?***
Отец не бросал слова на ветер, когда говорил, что они будут очень заняты. Дазай проводит несколько дней, просматривая логистику, обсуждая цифры и разговаривая с кучей людей обо всём подряд. Он хотел бы сказать, что это отвлекает, но реальность намного более жалкая. С каждым днём он всё больше устаёт. Просыпается тяжелее. Каждый день, приходя домой, он понимает, что всё, что он делает, все те шаги к будущему, кажутся ему бесполезными. Потому что единственное чего он хочет — поговорить с человеком, которого сам вычеркнул из своей жизни. Но это то, что он выбрал, нельзя повернуть назад. Соблазн велик, но Дазай не сдаётся. И он не связывается с Чуей, даже не сохраняет его номер, когда у него появляется новый телефон. Не заходит в инсту, чтобы посмотреть его последние публикации, даже если его палец иногда задерживается над его профилем. (А потом он просто удаляет приложение) Единственное, что он знает, прошла неделя. Шесть дней назад Чуе исполнилось девятнадцать. Вчера он должен был вернуться. А через несколько дней, с вероятностью девяносто девять процентов они встретятся на мероприятии в честь нового фонда его отца.***
— Вот ты где, дорогой. Я уже думала о том, что буду говорить твоей семье. — Прежде чем Дазай успевает открыть рот, Акико отбирает стакан и нюхает его, затем переводит на него сверкающий недобрый взгляд. — Серьёзно? Десять утра. — Для храбрости, — отвечает Дазай и выхватывает напиток обратно. Её взгляд немного смягчается. — Может не стоило тогда идти на всё это, если ты так нервничаешь, увидев его? И знаешь, можно извиниться по-человечески… — Я не собираюсь повторять всё ещё раз. — Он делает один большой глоток, когда она берёт его за руку, утаскивая из бара обратно в толпу. — Дело не только в нём. Я прошёл мимо твоей девушки, и она чуть не перерезала меня пополам своим каблуком. Акико мычит и не выглядит сочувствующей. — Думаю, тебе придётся держаться на расстоянии, скажем, около пяти лет. — Да я и не собирался к ней подходить. Не то чтобы он заботился о том, что о нём думает Коё. Они во времена школы слишком долго пробыли врагами, его всё устраивало. Тем не менее, какая-то часть его надеялась, что они это преодолеют. Менее, чем через несколько месяцев он откроет свой собственный бар. Он взрослый, и должен быть зрелым. Но когда Дазай ранее ходил по большому залу, он заметил, как несколько друзей косятся на него, потому что, по-видимому, то, что произошло между ним и Чуей, имеет последствие, и секретом не станет. Он не удивлён, потому что Чуя им нравится даже больше, чем он сам. Это не беспокоило, но и не радовало, потому что Чую любят люди, как и Чуя их. Маленький, общительный иногда сварливый. Просто это всё… утомительно. — Когда всё закончится, — говорит Акико, — ты должен съездить на Багамы. Из-за тебя мне сегодня даже нельзя сесть со своей девушкой. Дазай выдыхает. — Я не держу тебя. — И ты знаешь, что я не оставлю тебя одного. — Ты просто рядом, чтобы я не доставлял неприятностей. Акико невинно пожимает плечами. — Ты начал пить с самого утра, детка. Можно ли винить меня? Не совсем. — Я не собираюсь продолжать, просто… — Он замолкает. До сих пор ему удавалось идти прямо и смотреть перед собой, пока они шли через толпу, намерено игнорируя все оттенки яркого и рыжего, даже надеясь на маленькое чудо вроде того, что Чуя останется дома. Надежда лопается, как мыльный пузырь, когда он видит его, входящего в зал с другой стороны. Он достаточно далеко, чтобы держать между ними дистанцию, но всё же близко, слишком близко, неожиданно шокирующе, не только поэтому, но… Акико с силой тащит его вперёд, к банкетному столу. — Вот почему я здесь. — Что это за парень рядом с ним? Потому что Чуя не один. Он разговаривает с каким-то седовласым парнем, которого Дазай никогда не видел, а это значит, что тот не местный. — Ничего не скажу, — бормочет Акико, глядя на тарелку с рогаликами перед собой. Или: она ничего не скажет, потому что так велела Коё, что означает — это кто-то достаточно важный. Дазай пытается снова повернуться, но Йосано дёргает его обратно. — Ты сказал, что теперь он в твоей жизни больше не нужен. Так что перестань внедряться и в его жизнь тоже. Даже если это справедливо, давление в груди никуда не исчезает. Дазай больше всего ненавидит неизвестность, быть в темноте, в грёбаной петле. — Я всегда держу своё слово, — наконец говорит он, наполняя тарелку едой, только для того, чтобы она не была пустая. — Но ты всё-таки должна мне сказать. Если только ты не хочешь, чтобы я пошёл туда и узнал сам. — Окей. Просто,— они отходят и направляются к свободному столику рядом с его семьёй, — его зовут Сигма, и они познакомились в той поездке. Всё, что я знаю. Счастлив? Стало легче? Дазай садится и делает глоток рома с колой. Неа. Ничуть не улучшает его самочувствия. Во всяком случае, от этого становится хуже. Что означает это познакомились? Выпили коктейль и обменялись номерами? Делили кровать и после обменялись номерами? Или они… Дазай допивает залпом, не обращая внимания на драматическое выражение разочарования на лице своей подруги. — Не смей брать ещё, — шипит она, когда он снова опрокидывает в себя. Губы его изгибаются в горькой полуулыбке. — Тогда предлагаешь пойти нахрен? Прекрасно. Большое спасибо, Кико. — Единственное, что ты получишь от меня, это номер терапевта. — Был я уже у него. После меня ему снова придётся пройти собственную терапию. Акико закатывает глаза и показывает насколько она ценит его юмор, вонзая вилку в глазунью со смертельной точностью. — Не смешно, Дазай. Ты сам всё это натворил. Верно. Как бы Цушима не любил стакан бурбона, но он не оценил бы пьяные выходки своего сына. Человек, который хочет, чтобы его люди прыгали через горящие обручи, но не хочет видеть волдырей от ожогов. — Всё нормально, — Дазай делает глубокий вздох и кладёт подбородок на переплетённые руки. — В этот раз ты выиграла. Акико отвечает кровожадной улыбкой. Короткая речь, подарки для всех посетителей, а затем Дазай вовлекается в утомительные, но необходимые разговоры. С тех пор, как он впервые заметил Чую, его кожа гудит от адреналина, хотя сегодня он не планирует устраивать ему засаду. Он этого не сделает… но Дазай на несколько секунд оказывается один, а Чуя тут же, через несколько столов от него, всё ещё разговаривает с тем же парнем. Ноги Дазая двигаются сами по себе. Он делает около десяти шагов, прежде чем встречается ни с кем иным, как с Коё Озаки, в ком изумительно враждебного блеска в глазах достаточно, чтобы дать понять, что она знает, куда он направляется, и она помешает этому. Из вежливости Дазай улыбается, но его тон не очень приятный: — Прочь с дороги. — Да с хрена ли, — легко возвращает она. — Если только ты не захочешь драться со мной, и в этом случае, — она пожимает плечами, — мне нечего терять. Я не уверена, что ты можешь сказать то же самое. Тяжело выдохнув, Дазай смотрит мимо неё, на Чую, который должен был заметить его, но, видимо, не заметил, потому что смотрел прямо перед собой. Чуя знает. Конечно, он знает; он просто не хочет смотреть. Дазай всё равно не понимает, что за мазохистский дьявол заставляет его подойти к Чуе. Где-то здесь его отец потягивает шампанское. Дазаю абсолютно нечего сказать Чуе. И всё ещё— И всё ещё. — Он не хочет тебя видеть, — прерывает его мысли Коё. — И несколько десятков других людей тоже не хотят, чтобы ты его видел, и, честно говоря, я удивлена, что ты не знаешь об этом. Взгляд Дазая возвращается к ней. — Это он тебе так сказал? Пара прищуренных глаз смотрит на него. — А ты как думаешь? Оставил его одного. В день его рождения. Ты… — Ладно, я понял. Я не просил тебя рассказывать в деталях. — …Сука, натворил дерьма, теперь пожинай, блять. Когда её голос звенит, несколько голов поворачиваются в их сторону. Даже Чуя. Дазай был готов увидеть что угодно: гнев, ненавистный взгляд, может, даже кулак в лицо. Не это. Полное отсутствие каких-либо эмоций на лице Чуи, когда их взгляды наконец встречаются. Такое холодное и пустое, затем он отвернётся от него, как будто ничего и не было. Нет. Чьи-то пальцы сжимают его руку, и голос Акико просачивается сквозь ледяной туман в его голове: — …Должен идти сейчас. Несмотря на то, что взгляд Коё остаётся жутко злобным, Дазай может видеть искру мягкости, предназначенную только для Акико. От всей этой херни у него сильнее кружится голова, когда он позволяет лучшей подруге увести его оттуда, чтобы не накалять ситуацию ещё больше. То, что она делала для него так много раз. — Кажется, меня сейчас вырвет, — объявляет он хриплым голосом, как только они отходят на приличное расстояние. Хватка Акико вокруг него никогда не ослабнет. — Я буду держать твои волосы.***
— Уверен, что не хочешь уйти? — Ага. — Ты не прикасался к еде с тех пор… из-за него. Чуя закатывает глаза и демонстративно игнорирует тарелку с печеньем, которую Сигма суёт ему навстречу. — Даже не можешь произнести его проклятое имя. Я не собираюсь плакать, чёрт возьми. Он почти уверен, что все его слёзы уже вылиты за оставшуюся часть года в Японии. Он наплакал достаточно. А теперь всё, что осталось... Чуя не знает, что именно осталось. — Ты не прикасался к своей еде с тех пор, как увидел Дазая, — говорит Сигма, по-видимому, воспринимая это как буквальный вызов. — И я отчётливо помню, как слышал, как ты был голоден менее десяти минут назад. Чуя отвечает равнодушным взглядом. Сигма приподнимает одну бровь. — Напомни мне никогда больше никуда тебя не приводить, — бормочет Чуя, хотя улыбка выдаёт его. Он знаком с Сигмой немногим больше недели, но, чёрт возьми, те пять дней на горе Фудзи, которые он провел в пьяном угаре, тянулись целую вечность, так что кажется, что это намного дольше. Оглядывая бальный зал, рот Сигмы растягивается в гримасе. — Я могу с этим смириться. Чуя мычит, откидываясь на спинку стула. Он хотел бы сказать то же самое. То, что произошло, и то, что сделал Дазай, стёрло все привязанности, которые он сформировал рядом с ним, это разорвало нити между ним и этим миром. Что-то не так. Просто ощущается куда более острее, и это давит, так сильно; едва ли можно вздохнуть или даже видеть ясно. И во всём виноват Дазай, но... Чуя давит улыбку, не уверенный, что ему вообще стоит продолжать говорить — нет сил и желания. Возможно, потому что Сигма прав. Коё возвращается, ворча о чём-то, хотя она тоже избегает произносить имя Дазая, как будто это чума. Все усилия его друзей бесполезны, потому что мысли Чуи всё равно возвращаются к нему, как мотылёк, летящий к свету Этот взгляд. Эти глаза. И только один грёбаный вопрос, с тех пор, как он отключился от того звонка в аэропорту, эхом, как слова, выкрикиваемые в горах, отдавался в голове Чуи: почему? Почему нужно было заставлять Чую смотреть в глаза своим чувствам? Почему надо было давать все эти обещания, если всё равно собирался их нарушить? Почему? Почему он проходит через все эти проблемы. Почему, чёрт возьми?? Чуя выдыхает и оглядывает зал, ища того, кого здесь больше нет. Кажется, это всё, что он делает в эти дни. Погоня за вещами, которые больше не доступны. Позволить себе упасть только для того, чтобы приземлиться на холодную твёрдую землю. Он не хочет возвращаться к этому грёбаному вопросу и погрязнуть в жалости к себе. Он уже был там в момент своей травмы, личной трагедии, год назад. Он был там всё время, пока был на этом Фудзи. Бесполезно. Чёрт, совершенно бесполезно, потому что он из тех кто никогда не позволит себе сломаться из за какого то парня, но.. Так блять много. И это не какой-то парень. Ради этого человека Чуя пошёл против своих принципов. Он доверился Дазаю; доверил ему себя чтобы однажды тот мог быть для него поддержкой, и.. Дазай этого не сделал. Он просто бросил. Сил и правду нет, поэтому он молчит и только следит за тем, чтобы дети вели себя хорошо. Его друзья не доставали его по большей части. Нрав Коё — агрессивная любовь; она устроит драку за Чую, но она также скажет ему, чтобы он пошёл нахуй и перестал страдать, когда придёт время. Он действительно пользуется халявными коктейлями, что делают его не только слегка пьяным, но и отчаянно нуждающимся пробежаться до туалета. Поскольку Коё предлагает присматривать за Гин и Рю, Чуя тащит Сигму за собой. Его глаза невольно сканируют весь бальный зал. Дазай, должно быть, уже ушёл. Хорошо. — …Может сказать ему, что ты пойдёшь? Чуя моргает, когда они сворачивают за угол. — А? — Николай, — поясняет Сигма, засовывая руки в карманы серого комбинезона. — Вечеринка. Он велел мне сказать тебе. Хочешь пойти? Точно, Николай и Фёдор, оба русские, были двумя другими парнями, которых он встретил в поездке, прямо в самолёте. Видимо, Чуя выглядел таким расстроенным, что они решили, что светская беседа поможет ему почувствовать себя лучше. Это не помогло, но когда они оказались на том же курорте, что и он, Чуя решил, что лучше проводить дни с кем-нибудь, чем проводить их в полном одиночестве. Николай — эксцентричная и громкая личность. Фёдор полная противоположность: не многословен, невероятно остроумный, наблюдательный. Из них троих Чуе больше по душе Сигма, он сблизился с ним сильнее, но те тоже не плохие. — Я собираюсь пойти, — всё равно бормочет Чуя, чувствуя усталость от одной мысли об этом. Честно говоря, он предпочёл бы остаться в постели и выйти только тогда, когда всё не перестанет казаться таким... тяжёлым. — И развлекусь как следует . — Уверен? Не совсем. Чуя, вероятно, мог бы немного отвлечься, но ему нужна ещё неделя. Ещё немного времени, чтобы перестать чувствовать себя чертовски несчастным. — Ага. Сигма не выглядит полностью убеждённым, когда тянется к двери туалета, но прежде чем он успевает что-то сказать, дверь открывается, и… Всё тело Чуи каменеет, когда он смотрит на Дазая, даже не замечая Йосано позади него, пока она не выталкивает их обоих из комнаты и не предлагает ему извиняющую улыбку. — Привет, Чуя-кун. — Она дёргает Дазая за запястье. — Давай же— — Чуя. Глаза Чуи закрываются от этого голоса. Этот чёртов голос. — Нет. Впрочем, это не он говорит. И не Йосано. Сигма стоит перед ним, фактически прикрывая его и нежно обхватывая пальцами руку Чуи. Как будто Дазай какой-то злодей. Странно так думать о нём, когда ещё две недели назад Чуя был готов отбросить все принципы и страхи, просто чтобы дать этому злодею шанс, но Дазай просчитался. — Ну же, Чуя, — слышит он, как Сигма говорит тише, — тебе не обязательно с ним разговаривать. Дело в том, что он хочет в любом случае. Несмотря ни на что, он всё ещё чертовски хочет. Потому что Дазай здесь. В пределах досягаемости руки. И его глаза убийственно вспыхивают, когда Сигма вмешивается. Это не взгляд человека, который всё время только играл с Чуей. Нет. — Я… — Чуя качает головой и проглатывает грёбаную боль, вместо этого пытаясь вспомнить бушующий, ошеломляющий гнев. В этом намного легче утонуть, чем пытаться оставаться на поверхности, борясь за спасительный вздох. Его взгляд превращается в ядовитый, отражающий то, как Дазай только что посмотрел на Сигму. Однако он ничего не говорит. Он заставляет себя отвернуться и позволить Сигме затащить их обоих в туалет. Стук двери эхом разносится по коридору. Чуя пошатывается и включает кран, сердито вытирая глаза. Он не собирается плакать, блять. Не снова. Не из-за него. Сигма ведёт себя тихо, но успокаивающе, потирая ему спину и предлагая салфетку, когда Чуя снова поднимает голову, его грудь вздымается от коротких всхлипов. — Если подумать, — бормочет Чуя хриплым голосом, — мне нужно напиться, чёрт возьми. Скажи Гоголю, что я в деле.