***
Первый шаг: Нобуко Сасаки ухмыляется ему так, будто выиграла джек-пот. Она деликатно подносит чашку с кофе к губам, как будто у неё когти вместо пальцев. К счастью, Дазай кое-что знает о когтях. — Я была удивлена, когда получила от тебя приглашение, — говорит она. — Разве ты не хотел не иметь со мной ничего общего? — Лучше говорить с прилипшим к подошве дерьмом, чем с тобой. — Злая улыбка Дазая становится ещё шире, когда он замечает, как она бледнеет. — Недавно я столкнулся с твоим дружком. Сальные волосы, бледный, как лист бумаги. Слышишь звоночек? — Достоевский? Хм, да. Наверняка он рассказал тебе много интересного. — Нобуко рисует пальцем круги на столе и смотрит на него, хлопая ресницами. — Твой папа знает, чем занимаешься ты и его помощник по дому за закрытыми дверьми? И вот оно. Дазай думал о том, как обойти эту тему. Считал, что на игру повлияло несуществующее обаяние Нобуко. Но она уже перешла грань. И она достаточно глупа, чтобы надеяться на то, что Дазай действительно захочет иметь с ней хоть какое-то дело. — Не знает. Полагаю, ты планируешь изменить это? Напротив него самоуверенная ухмылка девицы сменяется озадаченной хмуростью на славные секунды три, прежде чем всё это исчезает. Сильная сторона Дазая всегда — не его мозг — хотя для его возраста он невероятно неплох, — а те креативные предположения, которые люди делают, когда видят его. Они всегда думают, что на шаг впереди, но на самом деле он тот, кто впереди на целых пять. — Боже, — произносит Нобуко. — Ты серьёзно. Ты даже не собираешься этого отрицать? Дазай откидывается на спинку кресла. — Я занятой человек и предпочёл бы не тратить время на отнекивание от собственных скелетов шкафу. У тебя есть на меня то, что должно оставаться в секрете, а у меня есть кое-что, что тебе от меня нужно. Так что вываливай условия. Нобуко скрещивает руки на груди, её взгляд выражает сосредоточенность, поскольку она наверняка рассуждает над тем, как далеко она может зайти. — Когда открывается бар? — Пятнадцатого июля. Две недели. Временной интервал, две недели ходьбы по тонкому лезвию, две недели для Нобуко. — Я хочу быть на вечеринке в честь открытия. Как твоя девушка. Дазай в ленивом жесте опускает голову ближе к плечу. — Ещё запросы? — Перед этим ты, конечно же, меня представишь. Несколько свиданий, затем… Предмет. Вот он кто для неё. Для отца, для большинства людей вокруг. То, что можно использовать. И даже если вещи подобного рода противны, словно с него отрывают слой кожи, он прислушивается к её требованиям. Ведь у всего в этом мире есть цена. И она редко бывает в виде блестящих украшений.***
— Такой шаг чёртов отстой, — объявляет Чуя, как только Дазай садится в машину. — Тебе даже не надо ничего делать. Перестань вредничать. — Вредничать… — Чуя перестаёт прихлёбывать свой кофе со льдом только для того, чтобы сердито зыркнуть на него. — Это отстой, потому что как раз из-за того, что не могу ничего сделать. И потому что… потому что ты не обязан продавать себя ей таким образом. Ты не ебаная мебель. — Хм, я тут подумал, что из меня получился бы неплохой массажёр… — Твой тонкий юмор не скроет твоего же раздражения, ты. Может быть. Они слишком глубоко капнули друг в друга. Всё, что нужно знать об искреннем чувстве Дазая — это то, как он бессознательно теребит бинты на запястьях, пока ожидает возможности выехать из переулка. — Таков план, Чуя. Либо я иду у неё на поводу, либо она всё говорит отцу. Чуя раздражённо вздыхает. — Знаю. Но это не значит, что я буду притворяться, как будто мне нравится это. Как только… — он поджимает губы, его кулаки то сжимаются, то разжимаются, но он говорит себе успокоиться. Успокойся. — Как только всё закончится, я въебу ей. Дазай имеет наглость фыркнуть. Из-за чего Чуя хмурится: — Я серьёзно. — Как только всё закончится, — голос Дазая слишком мягок, но силён для удара теми словами, которые он произносит, — тебя здесь больше не будет. Чуя громко сглатывает для того, чтобы не было слышно его судорожного вздоха. Нет необходимости постоянно напоминать об этом. Первое, о чём он думает каждое утро, когда просыпается, и единственное, когда они направляются до больницы к доктору, к которому его направили. Это то, о чём он думает всякий раз, когда видит Дазая, всякий раз, когда снова и снова повторяет свою самую любимую ошибку. — И я рад, — добавляет Дазай. — Объяснить родителям, почему ты попал в неприятности не входит в список моих подарков на Рождество. Чуя косит на него краем глаза. Рад он, блять. Ему не чужды шутки, особенно от него, но гноящийся внутри узел беспокоит и шепчет, что всё это продолжение дурацкой игры и Дазай будет искренне счастлив, если тот навсегда исчезнет из его жизни. Даже если Чуя тот, кто затащит его в душевую кабинку и стянет с него штаны. Даже если Чуя предложил ему свою помощь. Даже если Дазай ничего не выиграет из всего этого. Однако этот узел слишком тугой, его не разорвать даже здравым смыслом. — Мои отцы похвалили бы меня, если бы узнали, что я надрал зад кому-то вроде неё. — Кстати, ты когда-нибудь говорил им о… — Дазай не смотрит на него, но делает жест рукой, который может означать что угодно. — Ну, ты знаешь. — О чём? — О том, что я сделал? — Ах, это. — Чуя отворачивается и смотрит в окно, наблюдая за проплывающими мимо улицами. — Не совсем. Я думаю, они догадываются, что что-то случилось, раз в разговорах ты больше не упоминаешься. Но если тебя волнует вопрос, знают ли они о твоём предательстве и твоей любви поиграть людьми, то нет. Я не говорил. Он делает глубокий вдох-выдох. Вау, это было приятно. — Полагаю, я заслужил, — бормочет Дазай. Они подъезжают к больнице, которая помимо всего прочего специализируется на спортивных травмах. Как только Дазай глушит двигатель, он не совершает больше никаких движений, чтобы выйти, как и Чуя, ожидающий следующих слов. — Хочешь, я подожду здесь? Отстегнув ремень безопасности, он не торопится, обдумывая. И он до сих пор не уверен, как оказался в одной машине с Дазаем. Может быть, потому, что он ещё не рассказал никому из друзей о своих проблемах с ногой. Может быть, потому, что у Хаяши много дел и она не может его отвезти. Может быть, потому, что это удобно. Они поговорили о встрече с Нобуко; Дазай упомянул, что это в центре города, а Чуя упомянул, что у него назначена встреча в тот же день, и что ж, это привело к тому, что теперь они здесь, вдвоём. Что кажется странно нормальным. (В другой жизни, Чуя считает, он мог бы привыкнуть к этому). Или, может быть, Чуя не хочет идти один. — Нет. Пойдём со мной. Пожалуйста. Без каких-либо колебаний Дазай кивает. Несмотря на время записи, им всё ещё приходится подождать двадцать минут. В зале ожидания, Чуя старается не ковырять ногти из-за нервозности. Напротив них сидят ещё два человека, так что разговаривать не особо удобно, но Дазай время от времени проводит рукой по его плечу, чтобы показать ему мемы в телефоне. Слабая попытка отвлечь, даже если Чуя улыбается всего пару раз. Когда называют его имя наконец, Чуя не позволяет себе долго думать, прежде чем схватить подол рубашки Дазая в молчаливой мольбе, которой Дазай подчиняется без всяких подколов. Молодая врач, представившаяся доктором Хаякава, дружелюбна и профессиональна. Она внимательно осматривает его ногу, снимает мерки стопы и обсуждает варианты. Волшебного решения для исцеления нет. Всё то, что он уже слышал: физиотерапия. Она говорит, что торопиться с операцией не стоит. Затем они подбирают ему специальную обувь. Чуя чувствует себя глупцом, ковыляя по кабинету, словно малыш, который учится ходить. Сожалеет, что привёл сюда Дазая, но когда он глядит на его лицо, то видит… гордость? Что нелогично. Чуя ничего не сделал кроме того, чтобы испортить своё тело. Его собственная грёбаная вина, а Дазай… Ему приходится отвести взгляд. Сейчас это слишком, слишком тяжело для тонкого льда, по которому они ступают. Но внутри, помимо сожаления, есть что-то приятное — как единственный луч солнца в темноте, среди удушающих облаков. Тишина. И молчаливая поддержка. Прежде чем заказывать билеты, Чуя цепляется за последний клочок надежды, даже если он не хочет этого признавать. Конкретно сейчас? Нет причин чего-то дожидаться. Доктор Хаякава говорит, что нужно начать терапию как можно быстрее. Чуя подумывает попробовать заплатить самостоятельно, но каждая сессия будет стоить тех денег, которых у него нет. Здесь ему больше нечего делать, кроме как поехать домой. В машине Чуя кусает себя за губу. — Можешь… мы можем подождать пять минут? Я хочу позвонить папе. Пальцы Дазая сжимают ключ зажигания. Он откидывается на спинку сидения и кивает. — Да, конечно. И вот, с Дазаем рядом, Чуя вытаскивает свой телефон и набирает Поля, каждый вздох подобен удару кулаком по лицу. — Привет, пап…***
Шаг второй: Чуя в шестой раз проверяет время. Он чувствует свой ровный, но с безжалостным ритмом пульс. Перед ним Гин и Рю в пуантах. Оба. Хаяши фотографирует их, переполненная гордостью, даже если дети временами совершают неуклюжие движения. Однако со временем это пройдёт; Чуя тоже не был наделён природным талантом. Ему давно стало интересно обсудить с временной матерью уроки балета Рю, но, как оказалось, сегодня была прекрасная возможность создать проблемы. У Дазая есть планы, но и у Чуи тоже, поэтому он предложил ему поработать с Хаяши. И Дазай был согласен, хоть и не в восторге. Не тогда, когда речь пойдёт о Цушиме, но в конце концов они оба знали, что Чуя не остановится. Брак Хаяши и Цушимы уже некоторое время висит на волоске. Насколько известно, это началось, когда Цушима наотрез отказался видеть учителя своих детей со своей женой, и это привело к неделе громких перепалок. Чуя имел несчастье оказаться среди пьяных разглагольствований Хаяши о безразличии мужа. Хотя это наоборот только спровоцировало ситуацию; корень лежал гораздо глубже — это личность Цушимы. Любой брак через определённое время рухнет, если партнёр жестокий самодур. Их последняя ссора — та официантка из ресторана. А потом они вернулись к холодной, пассивно-агрессивной войне в стенах дома, отказываясь разговаривать друг с другом. Всё, что нужно, чтобы склонить Хаяши к расторжению брака — одно событие. Как лёгкое нажатие пальца. После всего, что Цушиме сошло с рук, Чуя готов на всё, даже если методы будут слегка неэтичными. В каком-то роде. — Улыбнитесь в камеру! Щелчок открывающейся входной двери из фойе — Чуя напрягается. Мгновение спустя Цушима пересекает гостиную, следуя в свой кабинет, и обычно это происходит без каких-либо пауз, за исключением этого раза, когда он останавливается и щурится на детей, которые занимались балетом. В особенности на сыне. Хаяши замечает его только ради того, чтобы метнуть на него холодный взгляд. — Что такое, Гэнъуэмон? Дети останавливаются. Это единственная часть, о которой Чуя сожалеет, единственная часть, которую он ненавидит делать. Он готовится отвести их наверх и отвлечь их чем-то, что заглушит мысли, которые, вероятно, приходят в голову мужчине, но… — Это что? Хаяши выглядит искренне сбитой с толку, а Чуя разрывается между сожалением и презрением. Конечно, она знала, за кого выходит замуж, верно? Нет, не совсем. Слова могут быть настоящим ужасным обманом. — Рю решил, что хочет брать уроки балета. Чуя-кун сказал, что может быть… — она замолкает, когда взгляд Цушимы скользит по Чуе. Пугающий человек, без сомнения. Все в нём кричит о деньгах, власти и контроле, и, чёрт возьми, даже о незаконном дерьме. Если бы Цушима захотел, вероятно, он мог бы разрушить жизнь Чуи одним щелчком пальца. Но всё, что Чуя видит, когда смотрит на него в ответ, — человек, настолько утопающий в собственных комплексах, недовольстве от самого себя и всего, к чему прикасается. Он не сильный, а просто жалкий. Чуя молча наклоняет голову и складывает руки в замок на коленях. — Ты… — Губы Цушимы кривятся в явном отвращении. Но прежде чем он успевает сделать шаг вперёд, Хаяши хватает его за руку с такой силой, что он чуть не спотыкается. — Гэнъуэмон! Чёрт возьми, что с тобой не так?! Вопрос в том, что, чёрт возьми, не так? Чуя чувствует, как сильно колотится сердце, но каждый вдох и выдох ровный, спокойный. Он не боится, потому что очень зол. — Что со мной не так?! — шипит мужчина. — Это что с тобой не так?! Что с этим не так, что… — Хватит! — Эй. — Чуя встаёт и хватает детей за плечи, уводя далеко от мужчины, на задний двор. Ребята в танцевальных костюмах сверкают на солнце во всей красе. — Давайте потренируемся на улице, хорошо? Как вам идея? — Не хочу тренироваться, — плечи Гин поникли. — Хорошо, тогда погреемся на солнышке? Или покатаемся на качелях? — Да, — бормочет она и уходит. Рю остаётся с Чуей, и его лицо не выражает никаких эмоций, он моргает и глядит на него. — Они правда не собираются нас отдавать? — Нет, Рю. Никогда. Твоя мать не позволит. — Это плохо, что мне нравится танцевать? Чуя улыбается, опускаясь перед ребёнком на колени. — Вовсе нет. Танцы — самое прекрасное, что есть на этом свете. Почему это должно быть плохим? Рю апатично пожимает плечами. — Послушай, — говорит Чуя и касается его плеч, — тебе это нравится, так? Ты счастлив? — Наверное… — Тогда всё остальное не имеет значения. Пока ты делаешь то, что тебе нравится, всё хорошо. Возможно, не лучший совет, но Чуя никогда не был хорош в выражении своих чувств словами. И это то, что он хотел бы услышать сам, когда ему было восемь лет, и он начал танцевать для того, чтобы учиться этому на собственном горьком опыте. Когда Дазай входит через задний двор, Чуя видит то, чего, как он думал, никогда не увидит в этом году. Осторожный взгляд на Гин и Рю, а затем Осаму подходит к ним и гладит их по волосам. — Детки, всё в порядке? Гин даже глазом не моргнула, но Рю… он смотрит на своего брата так, будто сам бог спустился на Землю, чтобы поприветствовать его. Улыбка, которую дарит ему Дазай, нерешительная, неловкая, и если бы она не была такой чертовски грустной, можно было бы даже посмеяться. Как бы то ни было, Чуя наблюдает со стороны, на одном из садовых кресел, затем скрещивает руки и откидывается назад, когда Дазай поворачивается и подходит к нему. — Вау, не знал, что у тебя есть брат и сестра. Дазай закатывает глаза. — Осторожнее, Чуя, иногда ты чересчур дерзкий. — Именно в той степени, в которой должен быть. — С тобой всё хорошо? Он не сделал… Чуя поднимает руки. — Я в порядке. Когда в последний раз я проверял их, они всё ещё кричали друг на друга. Дазай скользит взглядом мимо него с мрачным видом. — Я посмотрю, как там Хаяши. Потому что это то, что имеет значение. Как только разразится шторм, поддержка Хаяши может повернуть корабль в пользу Дазая. Чуя ждёт и недоумевает, как год помощника по хозяйству превратился в чёртову драму, полную лжи и скандалов. (И всё же, если бы у него был выбор вернуться назад, он бы всё равно полетел в Йокогаму). Проходит несколько минут, затем стеклянные двери за спиной раздвигаются и приближаются злые голоса. — … Даже не удосужился провести время со своими детьми, а потом возвращается и кидает обвинения! Можешь в это поверить?! — Да, — отвечает Дазай. — Могу. — И к такой нелепости! Ну хочет Рю танцевать, что такого?! — Хаяши сердито вздыхает, когда поворачивается к Чуе, и её гнев перетекает в сожаление: — Мне так жаль, Чуя-кун. Пожалуйста, поверь мне! Двери дома открыты для всех, независимо от сексуальной ориентации или чёртового хобби! Я действительно не понимаю, что на него нашло! Чуя ответил бы, но увидел позади неё Дазая и… Это никогда не должно касаться Чуи, именно Дазай должен слышать эти извинения. — Это тот самый мужчина, за которого вы вышли замуж, Хаяши-сан. Женщина поворачивается к нему. — Он не всегда был таким. Раньше он заботился о своей семье. Во всём виновата его проклятая работа и стресс. Раньше он был лучше. Улыбка Дазая — худшее, что Чуя увидел за весь день. — Тогда я думаю, что никогда не был частью этой семьи. — Не говори так, — машинально отвечает Хаяши, и становится очевидным, что она на самом деле не думает о том, на что Дазай пытается указать. — Да? Потому что я помню, как отец сбрил мне волосы в тот момент, когда они доросли до подбородка. Где была твоя хвалёная речь про двери открыты для всех? Ты сказала, что выглядит хорошо, мне идёт, так даже лучше. Чуя не видит Хаяши, потому что она повёрнута к нему спиной, но её молчание убийственно. — Я помню, как отец принуждал меня к отношениям, когда мне было двенадцать. И я неоднократно говорил ему, что не хочу этого. Разве все мы не жили в одном доме, когда мы с ним ругались из-за этого? Чуя знает, что не должен быть здесь и всё слышать, тяжесть слов Дазая давит на него. Какого хера. — Был ли я частью этой семьи, когда у меня была передозировка, и все вели себя так, будто я был просто глупым подростком, который увлёкся наркотиками? — Т-ты много гулял, — заикается Хаяши. — Тебя почти не было дома. Гэнъуэмон просто говорил, что это фаза… — Ага, — смешок Дазая не искренний. — Я уверен, что он рассказал тебе много всего, но да ладно. Ты была там. И всегда видела. Я имею в виду мои бинты. Думаешь, они для красоты? — Ты никогда не говорил мне об этом. Дазай никогда не теряет хладнокровия, но даже Чуя чувствует, как разочарование катится с него волнами. Словно все слова проходят сквозь неё, словно он вообще ничего не говорит, она просто не слышит. — Ты никогда не спрашивала. Хаяши поднимает руку, чтобы потереть висок и качает головой. — Я хотела, но… но ты всегда был таким замкнутым. Я думала, ты не хочешь, чтобы я заменила тебе мать, так что... Так что она даже не пыталась. — Я был ребёнком. Глаза Чуи горят, но он заставляет себя сидеть неподвижно, едва дыша от узла в груди. Дазай не даёт ей ответить. — И они тоже, — добавляет он, поглядывая на Рю и Гин, которые сбились в кучу возле пруда и суют пальцы в воду. — Сделай одолжение и не допусти, чтобы они выросли такими же. Хаяши падает в кресло и массирует виски. — Твой отец отправляется в отель. — Она смотрит на него. — А ты? Твой бар… — Откроется, как и планировалось. Я работаю над этим. Мне нужно, чтобы ты была на моей стороне, если что-то случится. Хоть раз, Хаяши, пожалуйста. — Что именно ты задумал, Осаму? Глаза Дазая находят глаза Чуи, и на секунду они разделяют одно и то же ужасное знание того, через что Осаму придётся пройти, чтобы наконец вырваться из хватки своего отца раз и навсегда. — Это слишком конфиденциальная информация, чтобы делиться ею прямо сейчас.***
Шаг третий: — Они придут, не беспокойся. — Я знаю, что они придут. Вот почему и беспокоюсь. Чуя закатывает глаза. — Это твои друзья и они хотят помочь, Дазай. Неужели это так плохо? — Те ботинки должны помогать тебе, но я не видел, чтобы ты их носил. — Перестань переводить стрелки, мудак. — Ты тот, кто… — Слова Дазая обрываются, когда он видит знакомую пару, идущую к столику, в том кафе, где Чуя и Дазай были в этот момент. Рампо выглядит самодовольным, но глаза Акико сужаются, когда она видит их вдвоём. Рядом друг с другом. Крови не видно, физических увечий — по крайней мере — тоже. — Наконец-то, — Рампо усаживается напротив. — Я ждал этого. Акико щёлкает языком и тычет указательным пальцем на Дазая и Чую. — Объяснение, мальчики. Вы двое снова вместе… — Нет, — говорят они в унисон. Чуя раздражённо фыркает, но Дазай испытывает странную тягу улыбнуться. — И мы никогда не были. — Да, только трахались, вели себя так, как будто были вместе и испытывали друг к другу чувства, ладно. В этом так много смысла. Чуя поворачивается к Дазаю, выглядя таким близким к тому, чтобы перелезть через стол и задушить кого-то. — Окей, теперь я понимаю, почему ты не хотел, чтобы они были здесь. — Это грубо! — дуется Рампо. Однако причина уговора не так проста. Он может справиться с небольшим поддразниванием, но не может принять жалости в их глазах, когда вовлекает в схему своего плана. С чем он абсолютно не может справиться, так это с осознанием того, что спустя время не сможет спасти себя самого. С чем он не может справиться, так это со сложными, подавляющими эмоциями, которые приходят из-за поддержки тех людей, кому он небезразличен. Ему этого не нужно — по крайней мере, так он твердил себе всю жизнь. — Итак, — говорит Акико, откидываясь на спинку кресла. — Выкладывай. — Я не хочу, чтобы вы унижали моего отца каким-то скандалом. То есть, не совсем. Я хочу, чтобы вы помогли мне победить его, пользуясь тем, что получается у вас лучше всего. Я хочу, чтобы вы использовали меня.***
Четверо из них находятся на задании, на пути к совершению преступления. Акико отводит его в сторону, замедляя шаг так, чтобы между Чуей с Рампо оставалась дистанция на несколько шагов. — Что именно ты делаешь? — спрашивает Акико, цепляясь за его локоть. — Я говорил, что мы… — Не про план, хотя он тоже меня беспокоит. Я имею в виду твоего рыжего мальчика. Ты снова с ним трахаешься, да? Воротник Дазая сдавливает его горло, поэтому он дёргает его, хмурясь. — Это так очевидно? Лучшая подруга фыркает. — Единственный раз, когда вы ладите, это именно тот, где вы валяете дурака. И никакой золотой середины. — Дазай задаётся вопросом, является ли это здоровым признаком в отношениях. Возможно нет. Впрочем, не то чтобы это имело значение. — Ты всё ещё влюблён, верно? Дазай не отвечает. — Насколько я помню, у него тоже есть чувства к тебе, вот почему он так обижен. Что же вы делаете? — Мы не можем просто вернуться туда, где были. — Кто так сказал? — Здравый смысл? — Скорее идиотизм. — Акико с возмущением поправляет свой высокий хвост — он и солнцезащитные очки — её маскировка. Как бы Дазай не ценил её беспокойство, следующая неделя уже будет достаточно неприятной, чтобы беспокоиться ещё и об отношениях с Чуей. — Ты вернулся к сексу с ним без каких-либо проблем. — Это не одно и то же. Мы не… мы больше не друзья. Он не простил меня. Может, никогда и не простит. — О май гад, ты действительно веришь в это? Думаешь, был бы он здесь, если бы не считал тебя своим другом? Не неси херню. — Он просто хочет мне помочь. Это другое. И кстати, есть ещё кое-что. Он возвращается в Париж. — Намного раньше, чем Рампо и Акико уже знают. — Всё сложно. — То, что постоянно происходит между вами двумя. — Её рука сжимает его. — Просто хочу напомнить тебе, что произошло в прошлой раз, когда вы двое начали все эти ваши дружбы с привилегиями и чем это закончилось. Я не хочу для тебя повторения того же сценария. Дазай успевает только кивнуть, потому что перед ним возвышается здание его нынешнего и почти прошлого места работы. Отель «Закатное солнце»***
Чуя был в «Закатном солнце» всего два раза. Один раз, когда встретил Дазая здесь после того, как прогуливался с Коё по магазинам, потом они вместе поехали в его пентхаус. И в другой раз, когда у них было очень рискованное свидание в офисе Дазая — где-то высоко-высоко на верхнем этаже, куда они попали через несколько складских помещений и служебный вход. Чуя до сих пор помнит волнующий прилив крови, бегущий по его венам, когда Дазай прижимал его в стеклянной стене и трахал прямо там, и… Чуя моргает и бессознательно смотрит на Дазая. Который смотрит на него. Выражение лица ничего не выдаёт, идеальная маска контроля и беспечности. Насколько можно догадаться, они думают об одном и том же, даже если сексуальное воспоминание должно быть последним, о чём они могут думать. Нужно сфокусироваться. Сдёргивая шапку на голове, закрывающую большую часть его волос, Чуя снова переключает своё внимание на стоящую перед ним задачу — взлом камеры безопасности в отеле, особенно в офисе Цушимы. Он мало знает о взломах, но видел достаточно шпионских фильмов, чтобы убедиться, что у Дазая и Рампо будет время и прикрытие для того, чтобы взять на себя сложную часть. Тупая, пульсирующая боль иногда пронзает ногу, поэтому он старается меньше нагружать её. Ему предстоит использовать ботинки — он просто заставляет себя перестать чувствовать себя в них тупо — и он уже использовал несколько раз специальные стельки для обуви, что не так полезно как обувь, но всё же лучше, чем совсем ничего. — Итак, — говорит Дазай, как только они вчетвером входят в лифт. — Все знают, что делать? — Я тот француз, чья девушка умирает, — говорит Чуя. — Я умирающая девушка, — говорит Йосано. — Мозг номер один в операции, — добавляет Рампо. Взгляд Дазая можно описать только как сварливый. Он смотрит на каждого из них, особенно на Чую. Воздух в лифте практически гудит от предвкушения. — Тогда я мозг номер два. Француз, мы будет ждать твоего сигнала. Какой сигнал? Губы Чуи подрагивают. — Ах, La vache. — Ага, лаваш, — повторяет Дазай с едва заметной ухмылкой. Двери лифта раздвигаются. — Увидимся. Все они разошлись в разные стороны. Раннее Дазай объяснил, как найти комнату с записями с камер наблюдения, хотя в любом случае трудно промахнуться, поскольку в конце коридора можно увидеть дверь с надписью «НЕ ВХОДИТЬ». Чуя делает глубокий вдох через нос, изображая актёрское лицо, а затем начинает чуть ли не молотить кулаком по двери. — Привет! Мне нужна помощь! Кто-то, помощь! Минуту спустя она распахивается и мужчина в чёрном костюме хмуро смотрит на него сверху вниз. — Ma copine. Elle meurt! Au secours! — Я не говорю по-французски, господин. Что… Чуя хватает мужчину за запястье и начинает тянуть его за собой, прежде чем переключиться на плохо произносимый английский: — Ма гёрл из даин, хэлп ми! — У-умирает? Что вы имеете в виду? — Aide-moi, enfoiré. — рявкает Чуя, едва сдерживая смех, который вот-вот вырвется от того, в каком испуге округлились глаза мужчины. — Ладно, ладно… Как только они сворачивают за угол, Чуя видит Йосано, как и планировалось, распростёртой на полу. Он падает на колени к ней, чересчур драматично тряся её за плечи. — Проснись, Люси! Проснись! Не умирай без меня! Охранник выглядит так, словно его без предупреждения бросили в клетку с волками. Он становится на колени, пытаясь прощупать пульс, капля пота скатывается по его виску. — Я…Что случилось? Она только что потеряла сознание? — Не знать. Она была хорошо. Потом упала. — Ах, La vache! Глупость полы! Блестящий и гладкий! Я подать в суд! При слове «суд» мужчина бледнеет ещё больше, он вытирает рукой лоб. — Э-э, мы приносим извинения, конечно. Э-э-это мой первый рабочий день. Я действительно не знаю… В-вы вызывали скорую помощь? — Скоро помощь? — уточняет Чуя. — Что есть скоро помощь? Не знать скоро помощь! Меня звать Тео! — Нет, — говорит охранник, качая головой. — Скорая помощь. Один-один-девять?! — Мне двадцать три! — Ах, дерьмо. Я просто… — Мужчина берётся за свой телефон, едва не роняя его, когда его взгляд возвращается к «умирающей». — Разрешите… Есть смысл вызывать скорую помощь, но Чуя не может допустить этого, потому что Йосано в сознании. Не нужно проявлять большего внимания, чем необходимо. Пять минут — это всё. — Люси, дорогой, — умоляет Чуя, даже если это должно быть требованием. — Проснись. По сигналу веки Йосано распахиваются, а голова немного качается, когда она смотрит на них двоих. Чуя должен отдать ей должное. Хорошее выступление. — Что… что случилось? — Йосано делает вид, что в замешательстве оглядывается по сторонам и потирает ладонью голову. — Ты упал, — добавляет Чуя и поворачивается, чтобы бросить злобный взгляд на бедного охранника. — Из-за твой блестящий пол, задница. Нет табличка «Мокро», блять?! Что за отель, а?! — Э-э, обычно такого не происходит. Я думаю… — Ты думаю?! Ты работать здесь! Ты знать! — Чуя чувствует себя немного плохо; он всегда вёл себя дружелюбно и спокойно с работниками сферы обслуживания, поэтому играть такую противоположность сложнее и не так весело, как кажется на первый взгляд. Он только подавляет желание съёжиться и извиниться, говоря себе, что это для важного дела, и украдкой смотрит на свой телефон. Время на экране отчитывает «3:49». Не прошло и трёх минут, а это значит, что Чуя должен продолжать отвлекать ещё как минимум пять. — Я… я должен вызвать начальника, потому что это мой первый… — Охранник начинает подниматься на ноги, но нет, неправильно. Не то, что он должен делать сейчас. — …День здесь— — И последний, если ты отставить умирать женщину на полу! — У-умирать? — мужчина снова смотрит на Йосано. Йосано хватается за голову. — Ага, я умираю. Упала и частично ослепла. А что, если я поранила голову, болван?! Чуя пытается незаметно подтолкнуть её ногу. Если бы она умирала, она бы не была такой громкой. Йосано тут же превращается в страдалицу и издаёт низкий стон, взмахнув рукой. — Помоги мне подняться! И будь достаточно порядочен, чтобы помочь спуститься по лестнице. На этот раз безопасно. Мужчина оглядывается на коридор, откуда они вышли — где сейчас работают Дазай и Рампо, — а затем снова на Йосано, явно рассматривая приоритеты. Наконец, с приглушённым ругательством себе под нос, он становится на колени и начинает помогать девушке встать. Чуя идёт за ними, когда звонит его телефон. Остановившись, чтобы создать дистанцию между ними двумя, Чуя подносит телефон к уху. — Ало? — Ещё один охранник идёт из западного крыла, — говорит Дазай, спокойный, чего не скажешь о смысле его слов. — Не будете ли вы так любезны ещё раз применить свои превосходные актёрские способности? — Бля. — Чуя оборачивается. — Да, я иду. — Будь осторожен. — Ты тоже. У Чуи сейчас нет времени беспокоиться о Йосано и охраннике. Кроме того, он знает, что девушка достаточно креативна, она придумает оправдание, почему её любимый и сердитый бойфренд внезапно исчез. Чуя уже находится в западном крыле, так что если он просто прибудет к комнате службы безопасности раньше другого охранника, чтобы отвлечь его, то всё будет хорошо. У Дазая и Рампо достаточно времени, чтобы закончить со своим заданием, и все они могут уйти незамеченными. Чуя заворачивает за угол, подходя к длинному коридору, и… Проблема: охранник оказался быстрее. — Оа! — кричит он, пытаясь догнать. В голове нет никакого плана, только знание того, что если охрана обнаружит, что Дазай и Рампо совершают тёмные делишки с записью с камер наблюдения — всё, над чем работал Дазай, развалится. Нельзя такого допустить. — Эй, ты! Я к тебе обращаюсь! Алло?! Это как пытаться заставить кирпичную стену говорить. Парень не замедляется и не оглядывается, а Чуя слишком далеко, чтобы физически остановить его, поэтому он делает первое, что приходит в голову: хватает бутылку дезинфицирующего средства для рук, которую носит в кармане и швыряет в мужчину. Работает. — Вот дерьмо, — бормочет Чуя, шагая вперёд. Так вот что имели в виду его отцы, когда говорили, что нужно думать, прежде чем делать. Некоторые размышления помогли бы не смотреть на человека, который в три раза больше него, с лицом, кричащим о желании убийства. Беги. Чуя делает всё, что может, и судя по шагам позади, мужчина тоже. И он здесь не тот, которого сдерживает больная нога. — Я сказал тебе остановиться! Чуя сворачивает за угол, начиная сожалеть о каждом своём жизненном решении. О боже. Блять. Все это время Дазай шутил, что Чуя попадет в неприятности, и теперь это действительно происходит. И не просто именно так, но и в самый неподходящий момент. План. Цушима. Голос становится громче, темп Чуи замедляется, и… — Вот ты где, — вдруг говорит кто-то. — Дазай?! Что… — он буквально обрывается, когда Дазай одним движением подхватывает его на руки и быстро уходит. — Какого хрена?! Я думал, думал, ты… Ты должен был уйти как только закончишь?! — Изменение в плане, сердце моё, — хрипит Дазай, и Чуя обнимает его за шею. Не потому, что хочет. Просто для баланса. Чуе может не нравиться, когда его таскают на себе, как чёртову девицу в беде, но он знает, когда нужно принимать предложенную помощь, а когда нет. Как раз этот случай. — Рампо? Они достигают лестничной клетки, и ритм шагов Дазая замедляется, он идёт, покачивая Чую на руках, из-за чего тот цепляется к нему изо всех сил. Он не хочет умирать здесь, ещё нет и не так. — Уже вышел. — Йосано? — Внизу. Дазай вернулся за ним. Наверное, это и послужило изменению в плане, да? Дазай вернулся. — Спасибо, — бормочет Чуя, наполовину надеясь, что сказал тихо и Дазай не услышит. Однако руки вокруг него сжимаются в молчаливом ответе. Лицо Чуи теплеет. Дазай замедляется ещё больше, когда они выскальзывают в переулок через служебный вход. Грудь вздымается, он стреляет в Чую взглядом. — Солнце, ты тяжёлый. Чуя хмурится. — Никто не просил тебя возвращаться! Теперь отпусти меня. — Уверен? — Да. — Как скажешь. — Дазай позволяет ему выскользнуть из своих объятий и встать на ноги. — Просто чтобы убедиться, что ты не повредишь ногу. — Да, знаю. Думаешь, они все ещё нас преследуют? — Почти уверен, что мы потерялись. Чуя тяжело вздыхает, облегчение наполняет его лёгкие. — Это было… Он не заканчивает предложение. Не со смехом, который вырывается из его груди, становясь сильнее, когда Дазай тоже не выдерживает и хохочет. На несколько простых мгновений они забывают об огромной куче дерьма между ними. Несколько мгновений.