Майя
«Удачи, Майя… Ох, если бы ты знала, если бы ты знала… Мне теперь проще пригласить Франциску чем его». Единственное, как я подготовился к празднику, это прибрался в квартире. Тщательно — должны были прийти гости. Мне хотелось верить, что он придет… Я ждал его. Ну и просидел в ванной целый час, вот с такой унылой миной на лице. Все. Смысла во всем этом я не видел никакого. На душе у меня было так погано, хоть вой. Но одно я знал точно — как бы он не издевался надо мной в своей бесконечной черной пустотности, он никуда от меня не денется. И все-таки нужно было собираться. Волосы были еще влажные после душа, поэтому пришлось немного поработать феном, тщательно расчесывая их и пропуская сквозь пальцы. В зеркале появилось, наконец-то, человеческое лицо. Мне на миг показалось, что я все же что-то значу в этом мире. Возможно, в глазах уже нет того огня, но внутри все еще горит тот неведомый мне огонь, который дает силы любить. Я поднял руки вверх и закрыл глаза, пытаясь дать себе покой и осознание, но образ отвернувшегося к окну Эджворта так никуда и не ушел. Я, держась за стену, вышел из ванной, прошел к себе в комнату и открыл шкаф. На полках лежала аккуратная стопка одежды. Скинув халат, я облачился в светлые хлопчатобумажные штаны, простую майку и белую рубашку с коротким рукавом. Это, конечно, не делало меня красавцем, как если бы я надел свой лучший синий костюм, зато я определенно чувствовал себя удобно. В дверь постучали. Да, точно. Когда дверь распахнулась, на пороге стоял Батц, которого я почти не узнал. Его тело было покрыто красными полосами, и, кажется, несколькими царапинами. Но, тем не менее, он был по-прежнему весел. Он был один, только он… — Чувак! С днем рождения! Тут тебе подарок! — он протянул мне что-то прямоугольное, завернутое в крафтовую бумагу и перевязанное бечевкой. — Ну, здорово. Что с тобой случилось? Проходи. Я надеюсь это не картина с ножом внутри, — его лицо быстро вытянулось и побледнело. Действительно, это была картина. Точнее, портрет. Мой портрет, нарисованный, надо сказать, с потрясающей скрупулезностью. На картине я был изображен на фоне судебного заседания, взгляд победоносно сверкает, бросая вызов невидимому противнику, а губы изогнуты в уверенной улыбке. На самом деле я так выгляжу во время разбирательств? После нескольких секунд оцепенения я поднял глаза на улыбающееся лицо Батца. — О… Ларри, это… замечательно. Ты такой молодец, спасибо, — я вежливо и неловко похлопал его по спине. — Скажи, одно лицо, — он пристально смотрел то на меня, то в рамку с моим портретом. — Спасибо Эджи — это он великодушно предоставил мне твою фотографию из какой-то газетной вырезки. У меня свело скулы, и я поморщился. Вот, значит, как. Эджворт хранит мою фотографию? Мало того, из газетной вырезки. Тот самый Эджворт, который отрицал всякую близость ко мне. Лицемер. Минуточку! По-моему, перед судом я также просматривал ту газетную статью, которая сохранилась у меня с университетской скамьи — про «демонического прокурора», и оставил ее на столе. О, ужас, надеюсь, он ее не заметил… Вряд ли бы он хранил это для того, чтобы меня на ней кто-то увидел помимо него. А Ларри… это Ларри. — А он… Ты с ним говорил? Он придет? — мне было неудобно спрашивать, но я чувствовал, что если не получу сейчас ответ, я не успокоюсь. — Да, я позвонил ему утром, он сказал, что сегодня у него суд, а завтра какое-то супер-мега-гига совещание по каким-то секретным делам, потом он тоже будет занят. Так что не получится, Ник, — он замялся, но подтолкнув меня локтем, добавил: — Да черт с ним. Ты это… Пива хочешь? Или чего покрепче? Я чипсы с крабом взял. Помнишь, мы с тобой их любили. Внутри меня что-то надломилось, спазм сдавил горло. Это что, новый ход в его игре? Избегать и игнорировать меня. Такая вот прозрачная, искусная, элегантная и тонкая манипуляция? Он даже не позвонил мне — ни поздравил, ни написал. Вот это да… Я настолько расстроился, услышав эти слова, и еще сильнее обиделся на то, как он относится ко всему происходящему. — Алло, Земля вызывает Ника, прием! — Батц помахал перед моим лицом рукой, — Ник, ты меня слышишь? — Да… Я… Я не буду. Того раза хватило, чтобы понять, насколько долго я не притронусь к алкоголю. Извини, я лучше чаю выпью. Там как раз пирог яблочный остался, вчера купил, попробуешь? — Ты такой дед, что с тебя взять, — он махнул рукой, проходя на кухню и ставя свой пакет на стол, открыл дверцу шкафа, и вытащил оттуда два стакана. Я мрачно следил за его манипуляциями, сев за стол. — Блин, это я через полгода тоже стану дедом, как и ты? Это ли не повод выпить? — Без меня. Ты ответишь, в конце концов, откуда эти царапины и полосы? — А, эти? Это Франни постаралась. Я вчера ждал ее весь вечер на входе в прокуратуру, думал, может, на свиданку сходим. Так ей обязательно надо было кому-то морду набить, она никак успокоиться не может, что тебе проиграла. Бля, просто девка-динамит какой-то. — Могу предположить, что не кому-то, а именно тебе, и эта агрессия навряд ли вызвана проигрышем, — печально усмехнулся я, пока Батц наливал мне чай. — Будет тебе рассуждать, дед. Да я и не спорю. И все же я добьюсь своего, вот увидишь. Она потом сходить с ума будет от меня, зуб даю, — он сел напротив, открыв банку пива, сделал большой глоток и облизнул губы. — Слушай, старпер, рисунок — это не последний подарок. Я хочу сделать тебе такую рекламу, чтобы все плакали. Это будет такой эксклюзив, такой отпад, ты даже представить себе не можешь. Короче, я возьму у тебя интервью, из которого мы сделаем статью на пару страниц журнала. Как тебе такое? «Она уже с ума сошла, ты опоздал. И мне сейчас вообще не до работы, Ларри. Меня теперь в зал суда никакими силами не затащишь». — Я подумаю, — неуверенно сказал я. Мне казалось, будет правильней ничего не обещать. Батц немного помолчал и вздохнул. Видимо, мое состояние уже начало его тяготить. — А о чем ты сейчас думаешь, Ник? Конечно, о нем. И не только сейчас, а всегда. Просыпаясь и засыпая, когда бы я ни закрывал глаза, он был в моей голове. Его потрясающая улыбка, стоявшая перед глазами, всегда вызывала во мне восхищение и трепет. Он такой близкий и такой далекий одновременно… Батц понял, что ответа от меня ждать не следует. Следующие часы мы провели в легкой ни к чему не обязывающей болтовне, вспоминая наше совместное прошлое. Очевидно, грусть и обида, на время затопившие мое сознание, в процессе разговора с ним понемногу уходили. Мы даже смеялись, Батцу удалось меня развеселить. Он поведал о своих сложных взаимоотношениях с нью-йоркским моделями, и не только нью-йоркскими, а вообще со всеми. Батц то и дело прикладывался к бутылке. Но действие пива подошло к концу и его эмоции несколько улеглись. Когда стрелка часов показала без десяти минут девять, он поднялся из-за стола. Я проводил его до дверей, крепко пожал ему руку на прощанье, пожелал удачи и как только за ним закрылась дверь, оперся спиной об нее и медленно сполз на пол. Чувство глубокой душевной опустошенности снова охватило меня. Может, мне позвонить ему? И… и что сказать? Ну и дурак же я… Надо было уже давно понять, чем все это кончится и поставить крест на своей глупой никому не нужной влюбленности. Но тихий стук в дверь прервал мои страдания. Наверное, Ларри что-то оставил. Встав, дрожащими руками я открыл ее. На пороге стоял он. Я шумно втянул в себя воздух и обессиленно прислонился к стене, постепенно приходя в чувство. Такого поворота событий я не ожидал. Его тяжелый взгляд буквально пригвоздил меня к месту. Лицо, совершенно не выражавшее никаких чувств, оставалось таким же холодным и непроницаемым, как и тогда, в машине, но как только наши глаза встретились, я заметил в его чертах нечто вроде хорошо скрытого изумления и беспокойства. Трудно было поверить, что эта глыба льда может чему-нибудь удивляться. Не отрываясь, мы с минуту смотрели друг на друга. Наконец он отвел глаза и устало проговорил: — Давай без предисловий, пожалуйста. Мне сложно дается каждое слово, когда на меня так смотрят. «Как я на тебя смотрю?». Меньше всего мне хотелось демонстрировать перед ним свое волнение и замешательство, поэтому я выпрямился. — Это… это тебе, — тихо проговорил Майлз, протягивая мне пышный букет, который я даже не заметил из-за его взгляда, проникающего сквозь окружающее, словно рентген. Инстинктивно я принял букет с таким чувством, будто мое сердце пронзили раскаленной иглой. В этом произведение искусства все было безупречным — пара огромных подсолнухов, нежно-желтых в окружении роз, удивительно чувственных, белые хризантемы на тонком стебле, а синяя атласная лента, стягивающая букет вокруг, придавала ему глубину. Таких букетов я не видел никогда в жизни, и даже не подозревал насколько цветы бывают прекрасны. — С-спасибо, Э-Эджворт, — лишь выдавил из себя я, чувствуя, как краснею от смущения. Я не мог подобрать никаких слов, которые позволили бы выразить мой восторг. — Ты… ты… Просто как-то невероятно, что ты все это… Подожди. Ваза… У меня разве есть ваза? — я положил цветы на тумбу и прошел в комнату. Где-то в стенке пряталась стеклянная ваза, которую я по какой-то неведомой причине не выбросил еще при переезде. Набрав в нее воды, я вернулся и поставил цветы в вазу, заметив на тумбе черную коробочку, на которой красовался такой же черный бант. — Что это? — Райт, — твердо сказал он, стоя ко мне спиной прямо у зеркала, в которое он внимательно вглядывался, закатывая рукава рубашки, обнажая сильные руки бледной мраморной кожи, от чего по мне пробежала волна мурашек. — Выпей со мной. Как я могу отказывать ему? Хоть при одной мысли об употреблении алкоголя сразу подкатывала тошнота, сегодня было слишком много приятных поводов, чтобы отказываться. И потом, когда я еще смогу выпить с ним… — Я купил коньяк, — продолжал Майлз, смотря на меня через зеркало. — Правда, я совсем не разбираюсь в этом. — Ох… Я порежу фрукты, — вздохнул я, провожая его к столу и доставая из холодильника все необходимое. Выглядел он уставшим, казалось, он не спал несколько дней. Впрочем, я выглядел не лучше. «Ты доволен собой, Эджворт? Это все из-за тебя» — подумал я про себя, слушая, как Майлз тяжело вздыхает. — А как же завтрашнее совещание? Разве оно не представляет особой важности? — я положил нарезанные фрукты на блюдо, ставя его на стол. Он усмехнулся, поднимая на меня глаза. Я уже мог догадаться, что он скажет. — Это мои проблемы, а не твои. Сядь и расслабься, пока я не передумал, — мне не хотелось, чтобы он уходил, поэтому я просто достал из буфета бокалы и налил нам обоим, послушно сев напротив. Майлзу явно было неловко, но он пересилил себя и сделал глоток. Я последовал его примеру. Коньяк был хорошим. Слабые ноты меда и ванили придавали напитку приятную теплоту, а послевкусие казалось бархатным и успокаивающим, которое постепенно исчезало и на его месте возникало мягкое опьянение. Следующие пару бокалов мы выпили в молчании. У каждого из нас были какие-то мысли, которые надо было облечь в слова. — В кармане своего пиджака я обнаружил конверт с очень вычурной суммой, — решил начать я, следя за его реакцией, но он даже не посмотрел на меня. — Это же ты оставил, я прав? — Почему тебе всегда надо разжевывать все происходящее и настолько очевидное? — вопросил Майлз, сделав глоток. — Это слишком большая сумма, я не могу ее принять. И тебе не следовало ее вообще оставлять. Я не могу брать с тебя деньги. — Да? Что ж, считай этот жест равноценным моему искреннему желанию помочь тебе — можешь считать меня своим рыцарем, — он покачал головой, и его лицо тронула легкая ухмылка, — а, хотя, я уже твой рыцарь. Я не знал, как на это реагировать, поэтому молчал. Он допил коньяк, поставил стакан на стол и вздохнул: — Знаешь, жизнь это такой глупый спектакль, в котором никто никогда не понимает, что он играет… — Но ты ведь понимаешь. Играть на чувствах других людей для тебя в порядке вещей, — я также залпом осушил свой бокал, чувствуя, к своему ужасу, поднимающуюся в груди ненависть. — Перестань, Райт… Не начинай, прошу тебя. Я пришел сюда не твои обиженные чувства выслушивать. Давай закончим на этом, пока… Пока ситуация не вышла из-под контроля. — Может, извинишься хотя бы? Майлз, мне ужасно плохо было от твоих слов. Зачем ты заставил меня страдать? — только на его лице отразилось сожаление, он тут же встал, поворачиваясь ко мне спиной. — У меня внутри все горит, понимаешь? Я не могу ни о чем больше думать. Если все это игра, я хочу знать, кто тогда проиграл? — Что ты себе придумываешь? Никаких игр нет. Все что ты можешь — это посадить свое бурное воображение на цепь. — Или мне тебя посадить на цепь? Просто извинись и скажи, что ты ко мне чувствуешь, черт побери! Хватит все отрицать, я тоже не слепой, Эджворт! Думаешь, я не заметил то, с каким выражением ты на меня смотрел, когда прикладывал бестолковое полотенце? Когда подошел, наклоняясь ко мне так близко, словно собирался поцеловать? Или твое постоянное беспокойство обо мне, которое ты видимо даже не замечаешь? Ты наносишь окружающим людям душевные травмы, а сам сидишь здесь и пытаешься меня в них разубедить! — Мне… мне пора, — не оборачиваясь, сказал он и вышел в прихожую. Я вскочил на ноги и последовал за ним. Он надевал свой пиджак, краем глаза наблюдая за мной. — Нет, так просто ты от меня не уйдешь. Ответь мне, наконец, кто из нас идиот? Ты или я? Кто из нас лицемер? — говоря это, я старался говорить спокойно и убедительно, чтобы не напугать его еще больше, но мой голос срывался. — Райт, не мучай ни себя ни меня. Мы не вернемся к этому разговору. Никогда, — Эджворт повернулся ко мне лицом. В его глазах отразилась мучительная внутренняя борьба. — Мне ничего не нужно тебе объяснять. Все будет как раньше. — Нет. Не будет, как раньше, — он вздохнул и подошел ко входной двери. Остановившись, положил руку на дверную ручку. Было видно, с каким усилием ему удается оставаться спокойным. Мне ничего не оставалось, кроме как закрыть собой дверь, оказавшись с ним лицом к лицу. Именно этого я и добивался — видеть каждый миллиметр его лица, момент, когда он не будет контролировать себя, видеть каждый миг, какую боль причиняет ему эта невысказанная истина. Ярость, поразившая его глаза, была совершенно неожиданной. — Райт! Как же ты надоел. Ты самый настоящий недоумок, из тех кого я встречал в своей жизни! Оставь меня в покое! — А ты бесчувственный и холодный эгоист! — я не собирался отступать. Мысль о том, к чему может привести наш спор, казалась мне невыносимой. — Ради чего ты все это делаешь? Задумайся хотя бы на секунду — ради чего? Ответь на простой вопрос — что тобой движет? — Если ты на полном серьезе считаешь, что я отвечу тебе на эти вопросы, и раскрою перед тобой свою душу, словно исповедующийся во всех своих грехах пьяница — то ты глубоко заблуждаешься, — прошипел он, смотря прямо в мои глаза. — Я устал, очень устал. Успокойся и дай мне пройти! — Нет, пока ты не ответишь на мои вопросы — ты никуда не пойдешь! Мне хочется знать, что между нами происходит. Ради этого я бросил столько сил на то, чтобы мы наконец встретились… Я стал адвокатом только ради тебя — чтобы встретиться с тобой! Ты всегда мне был небезразличен, Эджворт! — Ради меня адвокатом?! И сколько же ты сил на это потратил?! Ты худшее, что могло произойти в истории юриспруденции, если на то пошло! Выскочка и дилетант, не уважающий ни людей ни закон! — Напыщенный индюк! Разве ты сам этого не хочешь?! На секунду я потерял над собой контроль — и вместо того, чтоб увернуться, позволил ему взять себя за шею и притянуть к себе. Несколько мгновений и его губы накрыли мои. Это были теплые, мягкие и страстные губы. Сзади послышался грохот. Он впечатал меня в дверь, навалившись всем телом. Он не ждал этого, и сам не ожидал, в этом я был уверен. Мне казалось, еще чуть-чуть и я потеряю сознание от облегчения и одновременного возбуждения. Его крепкая хватка на моей шее становилась все сильнее, сдавливая горло, мешая дыханию, но даже без этого напора я бы не смог нормально дышать. Меня трясло. Не от страха. От наслаждения. От него пахло дорогим одеколоном — чуть резковатым, насыщенным, с легким привкусом мяты. Все мое тело словно онемело от сладкого волнения. Безумец. И что он делает со мной? Но тут он ослабил хватку, и через несколько долгих секунд я смог дышать. Он медленно выпустил мою шею из железных пальцев, разрывая поцелуй. Я не мог и не хотел отпускать его. Отпустить его означало признаться в собственном поражении. Я обхватил его лицо руками, не в силах более сдерживаться и, задыхаясь, впился ему в губы сильнее. И он не сопротивлялся. Его руки обняли меня за плечи, а губы подались навстречу… Дыхание мое все еще учащалось, а щеки горели. О небо, как это было восхитительно! Я чувствовал, как его ладони медленно движутся по моей спине все ниже, оставляя после себя горячие следы, постепенно спускаясь к талии. Он обнимал меня, как будто боясь, что я вот-вот исчезну, уйду в пустоту. Мне оставалось лишь гладить его щеки и мягкие волосы, наслаждаясь близостью его тела и его вкусом, точно позабыв обо всем. Еще секунда и до меня донесся легкий укус — его зубы укусили мою нижнюю губу. От неожиданности я вздрогнул и Майлз немедленно воспользовался этим, отпустив меня. Наш поцелуй кончился. Мы оторвались друг от друга, тяжело дыша и вглядываясь в лица. В его дыхании отчетливо проскальзывала нотка боли. Я попытался сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, силясь замедлить сердцебиение. Поцелуи были такими долгими и горячими — от них кружилась голова. Налитые кровью губы Майлза заставляли мои расплываться в улыбке. Меня опьяняло его неземное очарование. — Райт… — зашептал он, опуская глаза и проводя пальцами по губам, — прости, Райт… Мне… мне так страшно… так больно… — Майлз, все хорошо, — прошептал я в ответ, прижимая его к себе, — я здесь, я с тобой… — Я боюсь, что… — его голос дрожал, а челка предательски падала на глаза, мешая смотреть на него, — эти ненужные чувства разрушат меня. Я не могу их контролировать… Не могу, Райт! «Ненужные чувства? Он так называет… А что же он называет своими нужными чувствами?». Я вздохнул, нежно приглаживая его волосы. Почувствовав мое движение, он смущенно приподнял голову. — Всю жизнь я носил в душе эту пустоту… Это так тяжело… — он наблюдал за моей рукой, пока я тщательно убирал со лба его непослушную челку. — Даже сейчас, когда я говорю тебе это, мне становится так невыносимо больно. Словно я теряю частичку себя, себя самого… Райт, не молчи! Что… что мне делать? «Ох, Майлз, подожди немножко, я тут наслаждаюсь твоим восхитительным обществом. Не хочется отрываться… Ты так прекрасен, что я не могу думать ни о чем». — Для начала перестань называть наши чувства «ненужными». Ведь это часть тебя самого, и в ней нет ничего плохого. А остальное не является тобой. Ты просто привык закрывать эту часть, прятать за ней свои настоящие чувства. И вот она начинает наконец высвобождаться, — его пристальный взгляд остановился на моем лице, и я почувствовал, как жаркая волна нежности заливает мою душу. Настоящий Майлз Эджворт стоял передо мной — красивый, растерянный, смущенный, но бесконечно дорогой. Я только сейчас понял, что все также стою прижатый к двери, чувствуя горячее дыхание, срывающееся с его губ. — А разве они нужные? Они только мешают, постоянно напоминая о себе, — он нервно прикусил нижнюю губу и покачал головой. — Даже не представляешь насколько, — прошептал я, бережно привлекая его к себе, целуя в висок. Майлз закрыл глаза и положил голову мне на плечо. — Это лучший подарок, который я когда-либо получал за двадцать семь лет жизни. — Это ведь не по-настоящему, да? — Дурачок… Не метайся, уже поздно. Останься, Майлз, пожалуйста, — он открыл глаза — его взгляд был решительным, и отрицательно качнул головой, — М-Майлз, прошу. Давай допьем коньяк, поговорим… — Ты знаешь, что я не могу. У меня завтра совещание в департаменте первостепенной важности. Он чуть отстранился, а я почувствовал легкую боль в душе, оттого что надо было расставаться. Удивительно, сколько чувств могут вместить несколько секунд. Ведь я ждал этого всю жизнь. Ждал и верил, боялся, мучился сомнениями, жил надеждой. И вот… Я чувствовал сожаление. Все это было так внезапно и так мучительно. Но как прекрасен был момент, когда реальность обрушилась на меня. Счастье было близко, как никогда. Время остановилось, все исчезло, остались только мы с Майлзом и волшебный вечер… И теперь мы должны были расстаться. — Оставь на следующий раз, — продолжил он, пытаясь не показать своего разочарования, и я отошел от двери, чтобы не мешать. — Вижу, портрет Ларри исписал с невероятной точностью. Тебе повезло. Может, стоит ему заняться твоими визитками, чтобы клиенты имели представление, с кем имеют дело? — Что ты имеешь в виду? Губы Майлза тронула загадочная улыбка, смысл которой мне был непонятен. Видимо, мой озадаченный вид вызвал в нем еще большее веселье. Он подошел ко мне и взял меня за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. Серые, словно сталь, глаза с холодным вниманием скользили по моему лицу, пока наконец не остановились на моих губах. Но тут он отвел взгляд, вздохнул и, проведя по моей щеке своей ладонью, отпустил меня. — Слушай, а ты… Ты не занят вечером в эту субботу? — прервал неловкую тишину мой голос. — У меня есть два билета на… — Райт, суббота — это мой такой же рабочий день, как и все остальные. Разумеется, я буду занят. — Ясно… И что мне с ними делать? Может, передашь их инспектору Гамшу? Он хоть с Мэгги проведет время с пользой. Майлз неуверенно кивнул. Похоже, это было для него нелегко — он явно ждал не такого ответа. По правде сказать, мне тоже не нравилось такое положение дел, но что я мог поделать? Он сам отказал. Мне потребовалась минута, чтобы сходить в комнату за билетами, вернуться и сунуть их ему в руки. Он, прищуриваясь, с некоторым недоверием их рассмотрел и тут же изменился в лице — глаза заблестели, рот приоткрылся. Но уже в следующую секунду он быстро пришел в себя и, заметив мою появившуюся ухмылку, повернулся ко мне спиной. — Гм… Райт, может… Может, если мне удастся освободиться вечером, так и быть. — Хорошо, оставь их у себя. — Я заеду за тобой, — Майлз направился к двери. — До встречи. Не опаздывай. И закрой дверь в кои-то веки. — С нетерпением буду ждать встречи, мистер Эджворт, — ответил я, закрывая за ним дверь и блаженно выдыхая. Пальцы прикоснулись к сухим губам, и я позволил себе наконец широко улыбнуться, чувствуя, как в глазах темнеет от воспоминания о сладком поцелуе. Давно я не чувствовал ничего подобного… Мой взгляд упал на вазу с чудесными цветами, и, не выдержав, я наклонился и вдохнул их аромат — нежный, чистый и немного горьковатый. Я тихо засмеялся, отнял руку от губ и потряс головой. Черная лента, завязанная в бантик, на коробочке вдруг ярко блеснула в мягком полумраке. «Так что же это?». Развязав узел, и приоткрыв крышку, я онемел от удивления. На бархатной подкладке лежал флакон из темного стекла от дорогого мужского парфюма — известной фирмы, нет, даже легендарной. Я поднес флакон к носу, вдохнул его тонкий запах, закрыл глаза и какое-то время стоял неподвижно, наслаждаясь им. Он был невероятно глубоким и приятным — верхние ноты ветивера и бергамота, сердце — мускус и кедр, а завершает букет нежный аромат сандала. Не верилось, что все эти оттенки звучат в одном флаконе. Это была настоящая магия. Впрочем, неудивительно, ведь это был подарок Эджворта. Интересно, в его планы входило заворожить меня подобным ароматом или себя, вдыхая его с моей помощью? Я мог только догадываться об этом.Изводящий поворот
10 мая 2023 г. в 23:14
Усталый и пустой взгляд смотрел на меня из зеркала. Моя собственная фигура показалась мне вдруг нелепым подобием чучела. Я не узнавал самого себя. За последние два дня я стал совсем другим человеком. Это он меня таким сделал. Стал на время этим холодным безликим истуканом, и обжог меня своим равнодушием. Как это было глупо. И еще более глупо было то, что я понадеялся на чудо, поверил ему. А ведь оно может случиться только в сказке. В жизни все немного иначе. Как мне вообще пришло в голову, будто сам Майлз Эджворт способен на подобную милость? Он сдержанный, корректный, ответственный, с блестящей карьерной выдержкой, с не менее блестящим образованием, уже давно зарекомендовавший себя как благородный и отчетливый государственный деятель… он не сможет позволить себе такую слабость. Но мне так хотелось в это поверить. Просто так, чтобы услышать из его уст слова доброты и тепла… Еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким разбитым.
Вздохнув, я протер обнаженное тело полотенцем, стряхнул с волос капли воды и накинул легкий махровый халат. Мельком глянув в зеркало, попытался улыбнуться своему отражению и вдруг с отвращением понял, до чего мне плохо — ему было все равно. Никаких эмоций, никаких чувств. Как можно забыть это равнодушие? Тем не менее думать о своей пустоте было совсем невыносимо, тем более в этот день. Двадцать семь лет — неужели мне уже двадцать семь? А ведь скоро тридцать. Какой кошмар.
Я не стал уговаривать Майю проводить этот день со мной. Она все-таки уже не моя помощница, ей нужно усиленно тренироваться, чтобы стать мастером Курайновской школы спиритизма. К этому дню она подготовила для меня небольшой сюрприз, который я с готовностью принял утром из рук почтальона, вручившего мне небольшую коробку. В коробке оказались два билета на вечернее представление «Стального самурая» — программа «Вечный бунт в Новодревнем мире», пять свечей из красного воска, рисунок малышки Перл — я и Майя, держащиеся за руки, а над нами изображено огромное красное сердце, и письмо следующего содержания:
«Привет, Ник! Извини, что не смогу в этот день быть с тобой, но я надеюсь, ты не станешь грустить. Я начала изучать медитацию сиддхи — погружение в созерцание своего духа. Пожалуйста, пожелай мне удачи! Это очень, очень сложно, и я боюсь, что не справлюсь… Я только начала, мне еще надо многому научиться. Когда ты получишь мою посылку, уверена, она тебя заинтригует. Свечи, заряженные священными древними письменами из храма Хадзакура, обладают расслабляющими и тонизирующими свойствами. Возможно, это поможет тебе восстановить силы и больше не напиваться вусмерть. Перл, как всегда, нарисовала нас вместе, и я не знаю как ей сказать, чтобы она не обиделась… Ник, я достала билеты на шоу «Стального самурая» еще два месяца назад, тогда мне помог с этим делом Уилл Пауэрс. Я так хотела сходить с тобой вместе, но из-за сложного курса медитации не получится. Поэтому я хочу, чтобы ты сводил мистера Эджворта и отблагодарил его. Он, ради тебя, бросил все дела и сидел с тобой столько часов, сколько было нужно. Все будет замечательно, обещаю! Очень скучаю и жду с нетерпением встречи».