***
— Я решил, что хочу стать прокурором, — неуверенно сказал я, чувствуя, как сердце начинает биться чуть быстрее. Мистер Карма, сидевший за письменным столом, отрываясь от бумаг, устремил на меня безучастный взгляд и изогнул бровь. — Ради этих слов ты целый вечер извел у моего кабинета? — спросил он, оглядывая меня с ног до головы. — Я надеялся, ты скажешь что-нибудь другое, например, «я понял насколько мой немецкий плох, и сейчас же его буду исправлять», но, если дело не в немецком, боюсь, мне придется разочаровать тебя. «Почему вы решили, будто я пришел сюда говорить о немецком? Как будто это настолько важно…». — Извините, сэр, не хотел вас огорчать, но я действительно планировал рассказать о своем намерении, которое, надеюсь, осуществится, в будущем, благодаря вашей помощи. Я знаю, только вы сможете мне помочь. Он откинулся на спинку стула и сложил на груди руки. Его лицо стало таким же безразличным, каким было перед этим — только мне показалось, будто тень насмешки мелькает в его глазах. Погасив в себе сомнения, с готовностью подошел к его столу и остановился перед ним, ожидая. В комнате царила тишина. Никто, кажется, даже не дышал. — Зачем тебе прокурорская карьера, мальчик? Ты слишком добр, чтобы судить людей, мягок сердцем и чист душою. Это не те качества, которыми должен обладать прокурор, впрочем, для адвоката ты тоже слишком мягкосердечен, это тоже не та черта, которую следует развивать, — сказал он и хмыкнул. Потом, видимо, что-то для себя решив, повернулся ко мне спиной и несколько секунд с интересом разглядывал темное окно, покрытое не то снегом, не то инеем. — Чем вызвано твое желание? Разве ты не хотел пойти по стопам отца и стать адвокатом? — Да, хотел, сэр… Но понимаете, если я стану адвокатом, то буду защищать людей, которые возможно совершили преступления, искать им оправдания. Но разве это правильно? Я не хочу делать все возможное, просто для того, чтоб их спасти… Все должны быть равны. Прокурор должен стоять на страже закона, а не позволять преступникам уйти от ответственности, в отличие от адвоката. — Достаточно философии, — остановил меня он, подняв руку, сжимая и разжимая пальцы в такт своим мыслям. — Стать адвокатом — это худшее решение, какое может принять человек… Стать прокурором… Что ж, похвально, Майлз. Хорошо, что ты все понимаешь. Теперь слушай меня внимательно. Во мне заиграло радостное оживление. События разворачивались в мою пользу. Но я уже знал, чего ждать — когда он начнет говорить, и как ему надо будет ответить. — Быть прокурором — тяжкий труд. Это работа, требующая ясного понимания всех рычагов, по которым двигаются судебные решения. А кроме того, большие требования и к голове, и — не могу умолчать об этом — к характеру. Ведь любой прокурор должен быть в первую очередь жестким, безэмоциональным человеком, а во вторую — рассудительным, умеющим просчитывать ситуацию. Иначе вся его карьера пойдет псу под хвост. Мистер Карма не спеша встал, обходя стол, приблизился ко мне и положил руку мне на плечо, чуть сдавив холодными пальцами ткань рубашки. Смотрел он прямо мне в глаза, не отводя жуткого пристального взгляда, заставляя меня ощущать полную беспомощность. Но я не отвел глаз, зная, что за этим может последовать. — Ты понимаешь, что придется пройти через множество самых настоящих испытаний? Выдержать это и остаться таким, как сейчас — нереально. Готов ли ты к этому? — говорил он низким и хриплым голосом, почти не разжимая губ. — Готов, сэр. — Тогда начнем прямо сейчас. Пообещай, Майлз, что забудешь ту дворнягу, которая посмела оставить в тебе эти ненужные чувства, брось все это к чертовой матери. Пусть больше никогда в твоей жизни не будет места ничему подобному. «Что… Что?! Это… Это он про Феникса?!» Мои губы еле заметно задрожали. В ужасе я попробовал отстраниться от него, но он крепко сжал мое плечо. Я ощутил, как от его кисти исходят волны холода. Темные глаза, как всегда, были бесстрастны и спокойны, и мне стало страшно оттого, до какой степени он был бесчувствен. Он будто чувствовал все то, о чем я думал последние месяцы. С Фениксом мы не виделись три года, с тех пор, когда он провожал меня в последний раз в Германию. Все-таки, раньше мистер Карма чаще брался за работу в Америке, поэтому мы проводили вместе довольно много времени. А потом я уехал… И уже больше не приезжал. Теперь стало ясно почему. Все эти три года я мечтал только об одном — снова его увидеть. Феникс оказал на меня очень большое влияние — он поддерживал меня, как мог, после убийства моего отца. И он по-прежнему оставался тем единственным человеком, кто меня понимал. Не просто понимал, а был готов мне помочь, и быть рядом всегда. Так же было и на этот раз — он постоянно писал мне письма, он рассказал мне о своей жизни, показывал наброски и рисунки, которые у него появлялись. Чаще всего это были пейзажи и натюрморты. Я отвечал ему тем же. Точнее, мы оба отвечали друг другу. Но за последний год я перестал писать ему совсем, потому что чувствовал, что внутри меня что-то изменилось. Я возненавидел профессию адвоката — за то, на что она меня обрекла. И я совершенно не знал как сообщить об этом Фениксу… Я не знал, почему все стало так тяжело, я просто чувствовал безысходную тоску. А он продолжал писать мне, словно ничего не произошло. — Майлз? Ты меня слышишь? Я жду. Мое сердце стучало так громко, словно пыталось выскочить из груди. Но я понимал — выхода нет. Если я не сделаю этого сейчас, позже мне не хватит силы воли. Желание, которое за этот год сковало мой разум, будет невозможно подавить. Моя судьба — не дать ни одному преступнику уйти от наказания. Такова цена, которую придется заплатить. Однажды мы с Фениксом обязательно встретимся, но это будет лишь через годы… а пока мне следует примириться с неизбежным, несмотря на невыносимую боль в душе. В конце концов, именно так я и справлялся последние годы. Сделав над собой усилие, я поднял глаза и в упор посмотрел ему в лицо. — Обещаю, сэр.***
Я проснулся за несколько минут до звонка будильника, в бредовом состоянии. Очередной ночной кошмар, который я уже видел, или реальность? Неужели я убил своего отца? Этот вопрос оставался открытым. И меня тяготило, что я никак не мог в нем разобраться. За ночь я несколько раз мог просыпаться в совершенно жутком состоянии, от которого было почти невозможно отделаться, и опять засыпал. Это был кошмар дурной бесконечности, который не отпускал меня, а, наоборот, притягивал все сильнее. Душ помогал окончательно проснуться и отпустить жуткое сновидение. Струи прохладной воды стекали на лицо, заставляя ресницы подрагивать, скатываясь по щекам на шею, скрывая глубоко внутри темную борозду переживаний. Я научился прятать свое состояние под маской холодного безразличия, смотря в зеркало, прямо в глаза своему отражению, словно ожидая, с какой стороны оно покажет свой внутренний ужас. Так могли проходить часы. К завтраку я, как обычно, пришел самым первым. У меня выработалась привычка пролистывать одну из утренних газет, лежащих на столе, пока служанка расставляла с подноса чайные принадлежности, дожидаясь, когда соизволят появиться остальные. Несмотря на то что на улицах уже во всю властвовало утреннее солнце, в доме чувствовалась неизмеримая вечерняя тяжесть, из-за штор на окнах, которые почти всегда были плотно закрыты. Наконец появилась Франциска — чуть сонная, с не до конца высохшими после душа волосами. Войдя, она тихонько присела на стул рядом со мной. Молча окинула взглядом стол и со вздохом пробормотала: — Опаздывает… — Давай завтракать, а то в школу опоздаем, — предложил я, откладывая газету. Она молча кивнула и, взяв с тарелки пирожное, принялась его медленно жевать. Я смотрел на ее лицо, пытаясь понять, что чувствует она. Похоже, ее что-то тяготило. Она подняла на меня глаза и чуть покраснела, словно неожиданно для себя самой решила, будто я знаю причину ее плохого настроения. — Что с тобой? — Майлз, ты… Мне нужен твой совет. Это очень важно, и ты один можешь мне помочь… Только не здесь. Поговорим после школы. — О чем вы решили поговорить? — голос вошедшего мистера Кармы заставил нас вздрогнуть. Мы с сестрой обменялись короткими взглядами, после чего она опять уткнулась в тарелку. За столом воцарилась напряженная тишина. — Майлз сегодня в школу не пойдет — я возьму тебя с собой на расследование. Будь готов. У тебя десять минут. С этими словами он развернулся и вышел из столовой, оставив нас в полной растерянности. Я торопливо допил чай и встал из-за стола. — Вечером поговорим, — бросил я, а Франциска лишь виновато улыбнулась. Мое первое расследование! Как много оно для меня значило!***
— Зрелище не для слабонервных! — предупредил полицейский, пропуская нас за желтую ленту. За его спиной стояли еще четверо полицейских, закрывая полностью всю картину. Но мое чутье подсказывало мне, что там находится не просто мертвое тело. И оно действительно меня не подвело. Уже через секунду я увидел лежавшее на траве под деревом в луже своей собственной крови тело человека, рассеченное на такое количество частей, что сложно было определить его пол и возраст. Плоть висела клочьями, словно ее сдирали с кочана капусты. Практически вся территория в рамках желтой ленты была усеяна мелкими частичками растерзанного человеческого тела, и залито кровью. Я инстинктивно попятился и чуть не упал, упершись в наставника. Его глаза, остановившиеся на окровавленном трупе, как-то странно поблескивали и оставались совершенно невозмутимыми. Тошнота моментально подкатила к горлу, сердце сжалось и не в силах дальше смотреть, я отвернулся и побежал прочь из этого жуткого места. Примерно метров через двести я позволил себе открыть глаза. Желтая лента была уже далеко за моей спиной, но зверская сцена все еще стояла у меня перед глазами. От одного воспоминания об этом меня замутило, а ноги противно дрожали. Больше сдерживать тошноту я не мог. Сделав несколько шагов к ближайшему дереву, обхватил его ствол руками, прислонился к нему лбом и некоторое время, закрыв глаза и стараясь ни о чем не думать, чтобы хоть как-то прийти в себя, простоял так. Было трудно дышать, в горле застрял горький комок. По всему телу ползла предательская слабость. Когда приступ прошел, медленно поднял голову, открыл глаза. Никого рядом не было. Тогда я обвел взглядом чащу, заполненную пятнами листвы и застывшими в неподвижности ветвями, вдруг сообразив, что рядом в траве, кажется, что-то лежит. Этим «чем-то» оказался окровавленный топор. Я снова зажмурился, мотнул головой, пытаясь избавиться от нового приступа тошноты. От всего этого меня трясло как в ознобе. Чья-то тень легла на траву рядом со мной. Это был мистер Карма, который стоял надо мной и, видимо, наблюдал за моими мучениями. Выглядел он по-прежнему спокойно, и я искренне завидовал его самообладанию. Он открыл бутылку с водой, взял меня за руки и влил в них жидкость. Я благодарно кивнул и несколько раз ополоснул лицо, а затем он протянул мне платок. Стало легче. Мне казалось странным, что он не отчитывал меня и не делал никаких заявлений вроде: «Какой позор для нашего рода!». Вместо этого он спросил твердым голосом: — Успокоился? — Да… Простите, сэр. — Тебе крупно «повезло», что это расследование коснулось именно тебя. Ты должен принять все это как факт и стараться приспособиться к новой реальности. Это твоя будущая работа, — наставник похлопал меня по плечу. — Идем. Я покажу тебе как осуществляется надзор за ходом расследования. Меня ужасала мысль, что мне снова придется видеть это, но я старался не подавать виду, пока мы шли через лес. Как кто-то может быть способен на такие изуверства? Как вообще могла родиться мысль устроить такое? Ведь на Земле все люди очень разные, у каждого своя судьба, а здесь… Здесь самое страшное, чего я мог бы пожелать, это чтобы такие картины стали обыденностью… Я уже не в силах был гадать, по какой причине убили этого человека и за что был осквернен труп, но он был убит другим человеком — и его смерть не должна была остаться безнаказанной. С нескрываемой брезгливостью и отвращением я рассматривал разлагающуюся часть трупа, лежащего под деревом, облепленную мухами. Мне все еще было не по себе, но постепенно я начал входить в происходящее, и мои мысли приняли иное направление — о практическом значении увиденного. Мои глаза замечали другие детали: круглые углубления на стволе дерева, на ладонях трупа была отпечатана пентаграмма, тут и там в траве поблескивали стеклянные осколки. Полицейские нам показали многочисленные улики, найденные на месте преступления, среди которых была и вырванная из Библии страница, и ее также удалось идентифицировать, к тому же был найден подозреваемый. После этого, к моему счастью, мы покинули место преступления. Следующие пол дня пролетели как одно мгновение — сплошные отчеты, справки, фотографии, изучение материалов, и все это должно было выполнено в самый короткий срок, ведь суд был назначен на завтра. Мистер Карма отпустил меня раньше — ему нужно было идеально подготовиться к суду, предупредив, что навряд ли сможет вернуться домой к ужину. Но вместо того, чтобы вызвать водителя и поехать в домой, я решил совершить прогулку по городу. Люди, проходившие мимо, даже не могли догадаться, какие события я застал всего несколько часов назад, все они были заняты собственными делами, и я чувствовал себя глупо. Я неспешно прогуливался по историческим улицам, вспоминая, как было раньше уютно и легко прогуливаться по улицам Америки, подставляя лицо теплым лучам солнца, наслаждаясь вкусом сладких леденцов и лимонада, умиляясь смешной чепухе, которую с таким воодушевлением нес Феникс… Стоп! Феникс?! Нет, невозможно! Я ведь так старался забыть это имя, потому что память о нем будет мне мешать. Никакие мысли о моем прошлом не должны отвлекать меня от настоящего. Меня снова и снова сводило с ума чувство, которое еще недавно казалось мне таким естественным и простым, теперь оно давило на меня тяжелой каменной глыбой. Мне было нестерпимо стыдно оттого, чем я себя выдал. Я понимал, насколько безрассудными могут быть мои действия, но у меня не было другого выхода. Сегодняшние события заставляли мою душу корчиться от боли. Поэтому я зашел в ближайший продуктовый магазин, купил бутылку красного вина и направился к дому. Благо, шестнадцатилетним подросткам в Германии разрешено покупать слабоалкогольные напитки без ограничений. Впрочем, слабо — не значит «невкусно». По возращению меня никто не ждал кроме прислуги, которые были обеспокоены моим внешним видом. Но у меня не было сил и желания что-то объяснять, поэтому я просто прошел в свою комнату. Мое жабо сразу же было откинуто в сторону, а рубашка расстегнута. Отдернув с силой шторы, я распахнул окна. На улице было солнечно и тихо. Только далеко, почти у горизонта, было видно несколько облачков. Решив не брать бокал с собой, поскольку это явно бы вызвало вопросы у прислуги, взял бутылку вина, и уселся на кресло перед столом. Вино оказалось достаточно сладким, с легкой кислинкой. Раньше я никогда не употреблял алкоголь, но вино оказалось на удивление приятным. Только изредка слышал от одноклассников, что нужно иногда выпить пива или вина, когда совсем уж хреново. Да и мистер Карма всегда, изучая материалы дела, говорил, как легко работать под воздействием алкоголя. Сделав несколько мелких глотков, один за другим, я закрыл глаза и постарался максимально расслабиться. Где-то в глубине души, где скрывались не только мысли, вызывавшие тошноту, по телу проходила дрожь предвкушения, от которой я пытался избавиться все эти годы. Совершенно детские и глупые поцелуи с Райтом, шутки, которые он отпускал в мой адрес, обещание никогда больше не оставлять меня одного… Все это по-прежнему заставляло мое сердце замирать. Я, вздохнув, открыл ящик стола и вынул из него толстую стопку писем. Их было много, штук двадцать. Каждое из них заставляло меня улыбаться. Последнее письмо было написано год назад, которое я перечитывал невообразимое количество раз — последние строчки постоянно будили во мне надежду, заставляя слезы наворачиваться на глаза: «Мне так холодно без тебя, Майлз. Мы так давно не виделись, ты перестал писать мне письма, а ведь я так ждал. И вот я решил отправить тебе свою последнюю рукопись. Может она заставит тебя написать хотя бы пару строк. Я очень хочу, чтобы ты знал: я по тебе скучаю. Я никогда не забуду каждую секунду, проведенную с тобой… Я не знаю, зачем я это пишу… это так глупо, правда? Раньше я не мог представить, что ты станешь для меня настолько важен. Если когда-нибудь судьба сведет нас снова, то знай, что я больше тебя не отпущу никогда… Я всегда буду рядом… Там, где ты будешь…». Эти строчки, признаться, я выучил наизусть. Горячая слеза скатилась по щеке и упала на шершавую поверхность письма. «Простишь ли ты меня когда-нибудь? О, если бы ты знал, как часто я представлял нашу встречу. Твои глаза, такие голубые и чистые, твоя улыбка, такая добрая и милая… Скажи мне, Феникс, не потерял ли я тебя навсегда? Как только мне исполнится восемнадцать, я первым делом куплю билет в Америку. Тогда мы обязательно встретимся». Я не знаю сколько сидел вот так, смотря на каждое письмо затаив дыхание, заливаясь слезами и сжимая в руке бутылку вина. Когда она опустела, а слезы иссякли, мной овладела печаль. Только теперь, думаю, по-настоящему. Словно прорвало какую-то плотину. Я был готов выть от горя. Послышался громкий стук в дверь и после нескольких ударов она отворилась. На пороге стоял мистер Карма. Увидев меня, он помрачнел еще больше. Его лицо выражало удивление. Он, видимо, сразу понял, что я пьян. Но мне было уже все равно. У меня уже не осталось сил ни на что. Даже на то, чтобы встать или смахнуть слезы с глаз. — Что ты себе позволяешь? Кто тебе разрешил пить? — в ярости он подошел ко мне, выхватил бутылку из моих рук и начал ее трясти перед моим лицом. — Что это такое?! Ты совсем спятил?! — Сэр, я… — Ты позорище для моей семьи. Такое же позорище и для своего отца! Эти слова меня так потрясли, до такой степени, что я даже несколько секунд потратил на их осмысление. Но в конце концов обида от его слов закипела в моем сердце. Я нашел в себе силы встать, держась руками за стол, и гордо вскинуть голову. — Сэр, вы не знаете моего отца! Мой отец любил и уважал меня, всегда заботился обо мне, поддерживал в тяжелые времена. Он был добрым человеком, и я хочу… Я хочу быть похожим на него, а не быть бесчувственным монстром, как вы! Звонкая пощечина обожгла кожу, заставила пошатнуться, но я не потерял равновесия. Подняв глаза в растерянности, я встретился с его холодным и отчужденным взглядом. Так он меня еще никогда не оскорблял. Мистер Карма был жестоким, но я никак не мог взять в толк, откуда у него взялись силы поднять на меня руку. — Вот именно, что твой отец был человеком. А ты — жалкий сопляк, — он остановил взгляд на столе, где лежали письма, и усмехнулся, потом опять перевел на меня. — До сих пор помнишь эту дворнягу? А ты мне обещал, мальчик. Даже обещание не в силах соблюсти. Позор. Я смотрел на него, не отрываясь, будто меня притягивала какая-то сила, и молчал, не зная что ему ответить. Да, действительно, я был жалким. Я не мог ему этого сказать, потому что не хотел признаваться себе до конца, что по-прежнему мне так дорог Феникс, хоть и очень пытался подавить в себе эти чувства, но в конечном итоге это все равно выходило наружу. — Что же ты молчишь? — он наклонился ко мне. — Что ж ты не скажешь, как сильно по этой шавке скучаешь? — Нет… — Как же нет, если я вижу твои слезы, — усмехнулся он, отталкивая меня от стола и собирая письма. Он явно чувствовал свое превосходство надо мной, я же совсем сник, чувствуя себя виноватым за всю эту ситуацию. Я даже не пытался придумать что-нибудь в ответ — я просто опустил голову. — Запомни, Майлз, кто владеет мечом, тот и победитель. Ты можешь прятаться от себя в своем чувстве вины, но в душе ты уже проиграл и ты это знаешь. Позволь мне проявить доброту и великодушие, и поставить точку в этой истории раз и навсегда. Возражения? Я отрицательно помотал головой. Тогда он повернулся и зашагал к выходу, не оборачиваясь, забирая с собой самое ценное. У двери он остановился и холодно произнес: — Надеюсь, ты понимаешь, сколько ты потерял в моих глазах? Порадуешь меня еще раз, в следующий раз тебе мало не покажется. Я молчал, кляня себя за несдержанность и свою слабость. Очевидно, он этого и ждал. Дверь громко захлопнулась, оставив меня в полной тишине. Все было кончено. Больше обманывать себя не имело смысла. Феникс больше никогда не узнает того, что происходило в моей душе… Никто не узнает. Все мои иллюзии сгорели в сердце и остался только пепел. И без чувств рухнул на кровать. Весь свой жар, всю силу и всю ненависть я направил на то, чтобы не плакать, забыться в глубине себя и не выпустить наружу своих мыслей. Сознание затуманилось, и я начал медленно погружаться в бездонную черную пучину. Но какое-то движение заставило меня вздрогнуть. Я с трудом поднял веки. Свет резал глаза. Несколько раз моргнув, увидел сквозь мутную пелену лицо склонившейся надо мной сестры. Нет, только не это. Не хватало только, чтобы она видела меня в таком состоянии. — Тебе плохо? — в голосе ее звучало искреннее беспокойство. Она с тревогой смотрела на меня, и мне захотелось рассказать ей все. Но я не решился… да и никому не решусь. И снова закрыл глаза. — У тебя щека красная, — Франциска коснулась пальцами моего лица. — Пожалуйста, Франциска… — прошептал я, отворачиваясь. Мне действительно было перед ней стыдно. Но я знал, что сестра никуда не уйдет, пока не увидит мои глаза, и открыл их. Франциска грустно улыбалась. — Ты что-то бормотал во сне, и я решила разбудить тебя. «А я разве спал?». — Как прошло расследование? От одной мысли о расследовании меня затошнило. Ну что я мог ей сказать? Я непроизвольно прикрыл ладонью рот, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Ужасно, — тихо пробормотал я, чувствуя, как по моей спине ползет предательский холодок. Мне следовало бы сменить тему разговора, — принеси воды. Горло было совсем сухим. Пока Франциска ходила за водой, я кое-как прокашлялся и прогнал подступившую к горлу тошноту. Ничего другого не оставалось. Я боялся сорваться, рассказав, как все было на самом деле, боялся рассказать Франциске о пережитом ужасе. Но так хотелось поделиться с ней своей тайной. Что она подумает обо мне после этого? Когда она вернулась с полным стаканом воды, я залпом выпил его. Присев на край кровати, я выжидающе смотрел на нее. Она, глядя куда-то в сторону, поставила стакан на столик у кровати, и неторопливо подошла ко мне. Ее лицо было печально. Бедный ребенок. — О чем ты хотела поговорить? — она подняла на меня взгляд. Ее серые глаза, казалось, смотрели прямо в душу. Франциска села рядом со мной на кровать и несколько минут молчала. — Один глупый глупец из школы постоянно надоедал мне своими дурацкими беседами и вопросами. Я сначала не обращала на него внимания, но он все время оборачивался ко мне и смотрел в упор. Однажды я не выдержала и даже пару раз ударила его хлыстом, но это не помогло… Наоборот, он стал ко мне приставать еще больше. И вот недавно он пригласил меня в кино. Я хотела отказаться, но потом подумала, что, может быть, у меня еще будет случай отыграться… После сеанса, когда мы гуляли по улице, он принялся болтать всякую чушь. А потом… — щеки Франциски порозовели, и она вздохнула. — Этот дурак поцеловал меня… Я изумленно уставился на нее, а она опустила глаза и покраснела еще больше. Ни разу до этого я не видел ее в подобном настроении — и никогда не слышал ее признания раньше. У меня неприятно защемило в груди — я сразу вспомнил как мы с Фениксом целовались в том саду, и как жаль, что я тогда был другим, позволяя себе такие глупые слабости, от которых я мучаюсь до сих пор. Мне хотелось сказать ей что-то ободряющее, но я не знал что. Поэтому я просто притянул ее к себе, и она послушно прижалась ко мне. Мы долго молчали. Ей было всего девять лет — разве это тот возраст, чтобы заводить романы? А, впрочем… Нам с Фениксом тоже было не больше. Что это за проклятый возраст? Интересно, а он помнит это? Да нет, вряд ли. Наверное, его губы уже успели поцеловать других… Ревность тяжелым холодом сжала мою грудь. Чертов Феникс Райт! — Ч-что мне делать? — жалобно спросила Франциска, прерывая ход моих мыслей и заставляя меня посмотреть на нее. В ее взгляде была такая надежда, что мое сердце сжалось от сочувствия. — Этот глупый идиот… он… — Просто скажи ему, что не желаешь иметь с ним дела, — тихо сказал я. — Лучше не пытайся забивать свою голову глупой романтической чушью. Это бесполезное занятие, которое впоследствии доставит тебе одни лишь разочарования и будет упорно мешать твоей карьере… Ты ведь умница. Ты сама все прекрасно понимаешь. — Майлз… — прошептала она, кладя голову мне на плечо. — Ты — будущий прокурор. Твоя работа — бороться с преступностью, несправедливостью и повышать моральный уровень жизни человечества. Если ты будешь думать о всяких глупостях, то это скажется на твоей способности здраво мыслить и принимать взвешенные решения. Тебе придется быть жестче, решительнее, чаще иметь дело с суровой правдой жизни и следовать по тому пути, который намечен тебе судьбой, неважно, хочется тебе этого или нет. От этих слов становилось холодно и тошно на душе. Но я понимал, что скоро мне придется стать прокурором, и я должен быть готов. Последнюю ниточку, связывавшую меня с Фениксом, я оборвал в тот же день, пообещав себе никогда в жизни не возвращаться к этому. Чего бы мне это ни стоило.***
— Сэр, я звонил в генеральную прокуратуру Лос-Анджелеса по поводу прохождения практики, — я чуть развернул голову в сторону мистера Кармы, сидевшего за своим письменным столом в противоположном конце комнаты. Он ответил мне совершенно безразличным взглядом. — Штат принял решение утвердить меня на должности прокурора. Меня уже ждут там. — Гм… Ты действительно можешь претендовать на эту должность. У тебя отличные оценки по уголовному праву, процессуальному праву, другие экзамены также прошли успешно, хорошие навыки ведения следствия. Твои усилия высоко оценены окружным прокурором. Но… Это не значит, что тебе обязательно надо там работать. Я уже говорил, что пока ты учишься и набираешься опыта, будешь работать под моим руководством. И раз ты уже работаешь на меня, будь добр, веди себя соответственно. — Я готов выполнять любые ваши указания. — Я смиренно склонил голову. — Но могу я знать, по какой причине вы против моего назначения? Ведь работая на вас, я являюсь не больше чем помощником прокурора, и у меня нет никаких оснований отказаться от этой должности. Вам не кажется, что это было бы недальновидно с вашей стороны? — Причина одна — ты ее знаешь. Не трать мое время на пустые разговоры. — В голосе прокурора зазвучало неприкрытое раздражение. Надо отдать ему должное — он по-прежнему не скрывал своего ко мне отношения. Цветы были политы, поэтому я подошел к его столу. Он не оторвал глаз от бумаг. Моя беседа с ним напоминала мне шахматную партию: я начал поединок, и мы оба получили передышку для обдумывания позиции. — Если вы хотите, я могу объяснить, в чем именно она заключается. Хочу напомнить, что именно для этого я и просил вас обучить меня вашему прокурорскому искусству. Поэтому, мне кажется, вам следует позволить мне самому ответить на этот вопрос. К тому же, если вы до сих пор считаете, что моя голова набита каким-то непонятным мусором, то вы напрасно теряете время. Извините за грубость, сэр. — Я не требую от тебя объяснений. Я говорю только, что не позволю тебе на данный момент вернуться в Америку. Ты еще слишком молод, чтобы решать подобные вопросы самостоятельно. И мы не вернемся к этому разговору. «Мне девятнадцать лет, сэр», — возразил про себя я. В этот момент в дверь постучали. Через несколько секунд в кабинет вошел прокурор Венцель — довольно элегантный с виду мужчина лет пятидесяти, не очень высокий и не очень полный, который нагло подошел к столу, задевая меня плечом, сел в кресло. Он посмотрел на прокурора, потом на меня. — Ваш протеже быстро растет. С его прибытием здесь совершенно переменилась атмосфера. Ну что, Манфред? Обсудим детали нашего совместного дела? — Конечно… Майлз, можешь быть свободен, — я выжидающе смотрел на него, пытаясь прочитать на его лице хоть что-то определенное, но этого не случилось. Недолго думая, я взял свой дипломат, поклонился и вышел из кабинета. Он снова заставил меня почувствовать себя бесправным человеком, и я, сам того не желая, направился в свой кабинет, проклиная его в душе. Очевидно, наша беседа была окончена, и мы не вернемся к ней. Остаток дня я провел в суете, часто звонил в полицейский участок для уточнения деталей, подписывал и отправлял по почте бесконечные отчеты, проводил прием граждан, стремясь побыстрее разобраться со всем этим и вернуться в домой. К вечеру совершенно измотанный, я вышел из здания прокуратуры и неторопливо направился к стоянке, размышляя о жизни. Вечер был тихим и каким-то прохладным, по небу плыли рваные тучи, и пахло осенней прелью. Что-то неясное тревожило меня, какая-то мысль зудела на краю сознания. Сзади раздались шаги, я почувствовал, что сзади кто-то есть, и обернулся. Передо мной, слегка сутулясь, стоял тот самый прокурор Венцель. Я не удивился. Он никогда не оставался допоздна, а, подойдя ко мне, начинал издалека и продолжал свой затянувшийся монолог до тех пор, пока я не уезжал домой. Хоть и водитель обычно не заставлял себя ждать, но Венцель был ужасно назойлив. Он был причастен к моему огромному желанию приобрести собственный автомобиль, когда заработаю достаточно денег, и я знал это наверняка. Тем не менее меня удивило то, что он решил испортить мне вечер. — Что, Майлз, устал? — спросил он, закуривая сигарету. — Это только начало. Ты еще не знаешь, что такое прокурорский ежедневник. — Знаю, мистер Венцель, уже один исписан, — вздохнул я. «Надоел». — Какой ты все-таки забавный. А утром кто шумел? — мы остановились на стоянке и он глубоко затянулся. — Знаешь, у тебя слишком смазливое личико для прокурора. Тебе надо было идти с таким лицом в эскорт или в порно. Точно. Прямо со школьной парты. Спрос был бы жестким. Да и костюмчик тебе вон как идет. «Боже, за что мне это?!». — А ты все про эту Америку толкуешь. Я, видишь ли, скоро уеду в командировку… Хочешь, поедем в Лос-Анджелес? Я смогу тебе помочь с кадрами. А? Я удивленно поднял на него глаза. Его губы растянулись в саркастической улыбке, и он выпустил дым прямо мне в лицо. Я отшатнулся. Только этого мне не хватало. Он заметил, что на его слова я никак не реагирую, ни один дюйм моего лица не переменил своего выражения, и засмеялся. Знакомый мне автомобиль бесшумно подкатил к нам. — Подумай над моим предложением, мальчик. Не пожалеешь. Но не за просто так, конечно… — он сделал интригующую паузу, — ты вон какой симпатичный, юный и чистый. Еще не испорченный жизнью… — Мистер Венцель, во-первых, для вас я не мальчик, а Майлз Эджворт, а во-вторых, мне ничего от вас не надо. Я понял ваш намек. Больше мы с вами не увидимся, и тема закрыта. А сейчас извините, мне надо идти, — холодно произнес я, перебивая его. Он не успел ответить, как я повернулся и пошел к машине. Венцель некоторое время смотрел мне вслед, и я услышал за своей спиной его тихий хриплый голос: — Роза с шипами. Вид за стеклом автомобиля был таким же, как обычно. Романтичные замки, загадочные сады, домики, похожие на средневековые крепости, над ними клубящиеся облака. Я разглядывал этот удивительный мир, размышляя над всеми странностями этого дня. Мерзкий Венцель, бесконечная бумажная рутина, мистер Карма, который пресек мой шанс на карьеру, напоминая о Райте. Этот Райт никогда, видимо, не исчезнет, из моей жизни… Как он там? Помнит ли кто такой Майлз Эджворт? Я сильно в этом сомневался. Сколько уже лет прошло. Даже если бы он узнал, что я вернулся в Америку, вряд ли бы он захотел встретиться. Мы выросли — у каждого была своя жизнь. Я — будущий прокурор, он — художник. Нам не суждено было встретиться снова… С этим я уже давно смирился.