Последнее суждение

      — Что мотивировало тебя стать адвокатом? — Ларри сидел по-турецки на офисном диване и смотрел в потолок, пока я раскладывал по стопкам документы.       — Ты уже сто раз спрашивал. Майлз Эджворт.       — Чувак, красиво расскажи. Во всех подробностях. В любом ракурсе. Не упускай деталей. Ты же у нас подкованный в этих вопросах.       — По моему, журналист здесь ты и тебе следует вести беседу и задавать наводящие вопросы. Это, наверное, можно сравнить с перекрестным допросом? — я с улыбкой посмотрел на него, а он в ответ пожал плечами, изогнув брови. — Ладно, ладно. У Майлза в третьем классе украли конверт с тридцатью восьмью долларами на школьный обед. Поскольку в тот день я единственный пропустил урок физкультуры, так как чувствовал себя плохо, весь класс посчитал, что во всем виноват я. Хотя этой козлиной оказался ты, Ларри.       — Эй, Ник, да ладно тебе! Какая козлина, о чем ты? Я ж не знал, что это его деньги, — он повернулся ко мне, имитируя обиду. — Я даже в полицию их отнес! Хотя… Ладно, проехали.       — Вот это и был самый большой парадокс. Конечно, мне было неловко, и я чувствовал себя, как подсудимый, выставленный на всеобщее обозрение. И я понятия не имел, как мне доказать свою невиновность. А он… Эджворт заступился за меня. Поставил на место весь класс своим «Протестую!». Я не могу выразить словами, что тогда чувствовал… От него исходила спокойная уверенность, достоинство и сила, и в этом была такая своеобразная доброта, что я сразу почувствовал к нему доверие. Хотя до этого я никогда не обращал на него особого внимания. Он был не похож на остальных… В общем, с того дня мы стали хорошими приятелями, — я глубоко вздохнул, стараясь отогнать глупые воспоминания. — Ну, ты понимаешь, о чем я, мы же были друзьями. Эджворт тогда горел желанием стать адвокатом, как и его отец… Защищать тех, кто в этом нуждается и кто не может сам за себя постоять. Он поразил меня своим мужеством, а также непоколебимой верой в справедливость. Вот и все.       — А может, причина совсем в другом? — Батц усмехнулся, и я почувствовал во рту неприятный привкус от недосказанного.       — Ч-что ты имеешь в виду?       — Ты три курса проучился на художника, не так ли? — спросил он, почесывая бородку. — А потом решил пойти в адвокаты. Почему?       «С каких пор ты умеешь размышлять, Ларри?!».       — Э, ну что ты… Просто захотелось работать с людьми, делать добрые дела, и все такое, — щеки покрыл предательский румянец от стыда, но я постарался говорить спокойно. — Я давно собирался стать адвокатом. А тут просто подвернулось так. Нужно было решить один важный юридический вопрос…       «Почему в зале суда блефовать намного проще?».       — Ага, — перебил меня Батц, зевая, — мда, Эджи был тем еще занудой. Как тебе вообще удалось добиться его расположения? Он никогда не отличался разговорчивостью, был замкнутым, скрытным типом, а тут вдруг затеял дружбу с тобой.       — Не драматизируй. Смерть отца повлияла на него так. Эджворт совсем не такой, каким его знают люди. Он хороший человек. И у него очень доброе сердце. Я уверен в этом. Я знаю его уже много лет. Бывает, конечно, что он груб и эгоистичен, выглядит как мраморная скульптура, но ему свойственна искренняя человечность, а еще он умеет улыбаться. Красиво так. Редко, но все-таки… Майлз от рождения владеет собственной магией и прекрасно осведомлен о ней. Может быть, поэтому он кажется таким загадочным и привлекает внимание других. Мы с ним… — очнулся вдруг я, перехватив удивленный взгляд Батца, осознавая, что сболтнул лишнее.       — О, ты чего так раскраснелся?       «Блять». Я сразу же отвернулся к стеллажу, чтобы Батц не заметил, как меня бьет мелкая дрожь. Он понял. Он все понял. И ему хватит ума написать это в своей газете. «Генеральный прокурор Лос-Анджелеса — гей, и его связь с адвокатом-защиты тому ярое доказательство». Все, к черту.       — Что-то ты слишком много говоришь о нем. Кстати, а ты не знаешь, есть ли у него девушка? Я бы целую статью накатал о личной жизни самого Майлза Эджворта. Представляю, как это будет смотреться на первой полосе.       — Я думаю, что ему это не интересно… — сглотнув, ответил я, изо всех сил стараясь не глядеть на свое отражение в стекле от книжного шкафа. — И я ничего не знаю о его личной жизни… Совсем ничего.       — Да брось ты. Думаешь, ему только рука помогает выполнять все прихоти? Его, небось, на каждом углу подстерегает целая свита поклонниц… вот бы и мне так.       Последнее предложение я пропустил мимо ушей и представил себе, как Майлз, возвращаясь с работы, уставший и мрачный, оставляет свой костюм в гардеробной, снимает жабо, расстегивает рубашку и встает под теплые струи душа, позволяя своим рукам осторожно скользить по телу… Я помотал головой, отгоняя видение, но было поздно. Возбуждение мгновенно приятной волной растеклось по телу, и я невольно сделал резкий вдох. Черт!       Видимо, Батц заметил мою реакцию — он вдруг встал с дивана и выключил записывающее устройство, после чего произнес: — Сердце что ли прихватило? Видимо, шутки, что ты дед перестали быть таковыми… Ладно, на сегодня достаточно. Ну а на завтра я тебе пару вопросов еще подберу. Уже шесть часов, я думаю, ты не против?       «Шесть! А я даже не собирался еще!».       — Завтра встретимся часов в двенадцать, а сейчас мне пора, а то опоздаю на работу. До завтра. — Батц протянул мне руку, и мне пришлось к нему повернуться, чтобы пожать ее. Несколько мгновений он молча смотрел на меня, а потом вдруг подмигнул и добавил: — Пустяки, ты не бери в голову. Статья нормальная будет, обещаю. Все попадают от такой корреспонденции. Так что не робей.       Я провожал его взглядом, пока он не скрылся за дверью. Пришло время собираться — мероприятие обещало быть интересным. Хотя я и не сходил с ума по этому сериалу, все же пропустить возможность сходить куда-то с Эджвортом было бы глупо. После короткого размышления я переоделся в свой любимый строгий синий костюм, сменил рубашку и повязал галстук, отдав предпочтение тому самому, длинному, ярко-красному из шелка. И, конечно, парфюм. Вот теперь все было в порядке — мой первый крупный выход, с человеком, который был мне особенно дорог. Закрыв глаза, я вздохнул. Что ни говори, а сегодняшняя встреча с Эджвортом была для меня одной из самых важных.       Минут через двадцать я уже спускался по лестнице к выходу. У меня было очень приятное чувство, почти что предвкушение — встречусь с ним, и все будет хорошо. Он же не посмеет все испортить, верно? Он сам меня поцеловал своими страстными губами, прижимая к себе, до дрожи в костях, признался в «ненужных» чувствах… он не посмеет. Это был его поступок, его выбор — он захотел — и я… я ведь тоже хочу его.       Прохладный вечерний воздух немного остудил мое лицо. Впереди, почти у самого входа, стояла красная спортивная машина Эджворта, а сам он, спокойный и сосредоточенный, ожидал меня, спиной оперевшись о машину. Он, конечно, был прекрасен. Из-за солнечного света, падающего на его лицо и волосы, я представлял себе, как он сейчас красиво щурится. И что-то мне подсказывало, что он меня заметил. Я спустился со ступенек и подошел к нему, напряженно улыбаясь. Но он даже не взглянул на меня — он просто сделал рукой еле заметный приглашающий жест. Я отрицательно покачал головой и взялся за ручку двери. Майлз все так же молча кивнул и повернулся к машине. Мне ничего не оставалось, как сесть на переднее сиденье. В салоне приятно пахло кожей, чистотой и тем самым запахом мяты, которого мне так не хватало все эти дни. Когда я устроился на мягком сиденье, он положил руки на руль и, чуть склонив голову набок, с легкой иронией посмотрел на меня. Лицо его было серьезным и, как обычно, усталым, но глаза смотрели ясно и без тени упрека.       «Да почему мы просто не можем поздороваться по-человечески?».        Я молчал, не зная, с чего начать разговор. Пальцы Майлза барабанили по рулю, он печально улыбнулся и заговорил сам: — Похоже, твоя страсть к решительным действиям совсем остыла. Или просто решила подождать?       — То же самое могу сказать и про тебя. Ты… не жалеешь? Все-таки этот поцелуй вызван алкогольным опьянением, — он молчал и надежда на легкую и приятную развязку заинтриговала меня. — Я ни капельки не жалею об этом поцелуе… Майлз, — шепотом продолжил я, — я… я думаю мы можем дать друг другу то, что…       — Кмф… Ты и думать — вещи несопоставимые, Райт, — холодно перебил Майлз, по-прежнему храня удивительную невозмутимость.       От этих слов меня прошиб холодный пот. Как грубо! Черт побери, ведь я вовсе не сумасшедший, я просто искренен в своем чувстве, и хочу того же от него! Сглотнув, сказал сдавленным голосом: — Ты издеваешься? Ты сам меня поцеловал, сам… А теперь… тебе настолько не понравилось? — несколько секунд я, наверное, испепелял его взглядом, и он медленно повернулся, удивленно глядя на меня.       — Я… я не это имел в виду, — его лицо точно приобрело оттенок костюма, одетого на нем. — Это просто… просто было слишком неожиданно, — Майлз глубоко вздохнул, — Райт, меня всю жизнь обременяли ненужные чувства. Я давно уже смирился быть их рабом… Но сейчас они стали такими сильными… Я их больше не сдерживаю, понимаешь? С той секунды, как я поцеловал тебя, ты словно стал для меня всем. Все мысли, которые я обдумывал последние несколько лет, разлетелись в пыль, у меня все перепуталось в голове. Остались лишь ты, твой голос, твоя улыбка и твои прикосновения… Я совсем запутался и не знаю, как быть…       — Пожалуйста, перестань называть наши чувства к друг другу ненужными. Это то, о чем мы оба мечтали и мечтали с детства, признайся, разве нет? — попытался я успокоить его, но он поджав губы, молчал, закрыв глаза, — ты мне нужен, так же как я нужен тебе, мы связаны одной нитью, которая не рвется уже восемнадцать лет, и все годы нашего одиночества прошли, не ослабив нашего чувства друг к другу. И я хочу быть рядом с тобой. Позволь мне доказать тебе это. Открой глаза, прошу тебя. Все будет хорошо, мы обязательно справимся, — я потянулся к нему, нежно и уверенно касаясь его руки. Он открыл глаза — такие родные, такие пронзительные, и в тоже время опасные, почти гипнотические. Под этим взглядом я почувствовал, что таял, словно снежинка под лучами весеннего солнца. — Тебе… понравился поцелуй?       — Гм… Да… Поцелуй… мне понравился, — медленно выговорил он, растягивая слова и глядя мне прямо в глаза, все также заливаясь смущенным румянцем. Но в этом взгляде не было ни капли смущения, а лишь уверенность и дикая сексуальность. И я ощутил, насколько он сам на грани.       — Повторим? — предложил я, невольно усмехаясь своим словам, которые вызвали у него ответную усмешку, — как тогда, в детстве.       — Райт… дурак… — выдохнул Майлз и потянулся ко мне. По моему телу пробежала крупная дрожь. Он аккуратно поцеловал меня в губы, чуть задержавшись на секунду, будто сомневаясь, следует ли. Я ответил ему, и, не колеблясь, взял инициативу в свои руки, страстно желая сделать так, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался. Меня потрясло, какое от него исходило горячее дыхание, ведь обычно он был холоден, хладнокровен и равнодушен во всех смыслах. Но сейчас все было иначе. Кончиками пальцев он провел по моему подбородку, затем по щеке, спускаясь к шее.       Это был едва ощутимый и осторожный поцелуй, очень нежный и напоминающий легкое касание крыльев бабочки. Такого мне было мало. Рывком прижав его к себе, мои руки сомкнулись у него на шее, а губы завладели его губами в страстном поцелуе. Теплое дыхание Майлза щекотало мою щеку, его губы отвечали, подобно нежным лепесткам розы. Этот поцелуй был просто восхитительным, даже лучше, чем в прошлый раз. Я чувствовал, как напряглись мышцы его плеч и спины. Майлзу это понравилось — он довольно улыбнулся прямо мне в губы. Слегка отстранившись, он прошептал: — А вот и твоя решительность.       Я не смог сдержать улыбки. Мы очень мягко отстранились друг от друга и еще какое-то время, глядя друг на друга, улыбались. Со стороны я наверняка выглядел нелепо. Но на сердце у меня уже потеплело, и я был совсем не против такой близости.       — Я рад, что тебе понравилось, — сказал я, все еще улыбаясь как идиот. — Ты такой очаровательный с этим румянцем на щеках, с этими глазами, полными предвкушения…       — …Райт, тот поцелуй не совсем связан с опьянением, а скорее с огромным желанием тебя заткнуть, а еще конкретнее — задушить. Этот тоже не стал исключением.       Лицо Майлза приняло то же самое серьезное выражение, какое было у него практически все время. Меня это вдруг рассмешило — так это было по-детски. Какой же он все-таки милый в минуты влюбленности.       — Давай хоть немного насладимся моментом, пока он у нас есть… просто наслаждаться этим вечером и возможностью побыть друг с другом вдали от работы. Мы ведь можем, правда?       — Конечно! Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Тем более, этот вечер не будет исключением. Наслаждайся каждым его мгновением. Я буду счастлив сделать для тебя все, что в моих силах.       Майлз ласково посмотрел на меня и я чуть не расчувствовался окончательно. Он повернув ключ зажигания, от чего машина плавно тронулась с места. Тщательно стараясь сдержать свои эмоции, я уставился на проносящиеся за окном стеклянные небоскребы. Водил он мастерски — одна улица сменяла другую за несколько секунд, не давая возможности увидеть хоть что-то другое, кроме сияющих витрин и рекламных щитов. Может, мне стоит попросить его научить меня водить? Потому что без большой в этом необходимости я не решался на это даже в шутку, но если бы Майлз снизошел до подобной просьбы, я бы сделал это не раздумывая. Тепло нашей с ним близости внушало мне доверие, и в глубине души я уже тосковал о минувших днях, когда мои отношения с Майлзом ограничивались только судебными разбирательствами.       Все мысли куда-то исчезли, уступив место тихому ликованию. Пораженный такой скоростью, я даже не заметил, когда он остановил машину перед ярко освещенным парадным входом «Trois Mousquetaires» — так назывался культурный центр, в котором проходило это торжество. Впрочем, меня, признаться, заинтриговала обстановка этого места. Архитектура его очень напоминала что-то европейское — белые колонны, яркие цветные витражи, небольшой фонтан. Этот культурный центр славился своей интернациональностью.       Я повернулся к Майлзу и заметил на его лице легкое изумление. Кажется, он был очарован увиденным. Так и не произнеся ни слова, мы вышли из машины и поднялись по ступеням. Охрана приняла у нас билеты, и мы вошли в холл. Все вокруг было выдержано в ярких цветах и ярких декоративных элементах, отсылающих к тематике «Стального самурая». Свет очень ярко бил в глаза. Майлз, видимо, внимательно осматриваясь вокруг, даже не заметил, что я встал перед ним, и поэтому чуть было не налетел на меня. Я успел схватить его за руку и не дал ему упасть, сам чуть не рухнув на него. Так, уцепившись друг за друга, мы некоторое время стояли, не отрывая глаз от друг друга. Серебряные глаза Майлза излучали тот особый, сумасшедший и притягательный взгляд. Под таким ослепительным светом, вблизи, можно было заметить линзы на его радужке. Как давно его зрение стало таким? До его последних поездок по Штатам, я не замечал ничего подобного.       Я понял, что вот-вот поддамся его колдовскому обаянию, и у меня возникло сильное желание притянуть его к себе и поцеловать, ощутить на губах пьянящий вкус его губ. Он, наверно, почувствовал, как сильно колотится у меня сердце, и, отпустив мою руку, тихо засмеялся. Как это было восхитительно! Его смех мог бы растопить кому угодно сердце. Он совершенно не выглядел тем жестоким беспощадным прокурором, каким я его обычно видел в зале суда. Сейчас, глядя на него, я ясно видел, что передо мной совсем другой человек — ангел, спустившийся на землю. Он и сам, видимо, заметил эту перемену в моих глазах и сказал: — Райт? Что-то не так?       — Ты удивительный, Майлз, — прошептал я, не в силах оторвать от него взгляда. — Ты всегда был такой.       Щеки Майлза слегка порозовели, а в глазах запрыгали озорные искорки. Я обнял его, чтобы хоть как-то выразить то, что творилось у меня внутри. Однако он выскользнул из моих рук и покачал головой, ухмыляясь: — Ну, разве можно быть таким наивным, Райт? Мы находимся в обществе. Не забывай об этом.       «А будь мы в безлюдном месте ты был бы не против, значит? Интересно… это стоит взять на заметку».       В этот момент дверь рядом с нами открылась, и мы услышали знакомый до боли голос: — Вы что тут делаете?!       Батц с камерой и пресс-картой, висевшими у него на груди, смотрел на нас с веселым недоумением. Эджворт отступил от меня на шаг, и улыбка сползла с его лица, уступив место серьезному и холодному выражению.       — А что такого? — вежливо спросил я, чувствуя как обстановка вокруг несколько накаляется. — Эджворт так решил меня с днем рождения поздравить. Он же не смог прийти и… вот.       Батц широко улыбнулся: — Ну да, да. Совершенно ничего такого. Вы ведете себя так странно, и явно что-то скрываете… А вот моя камера, между прочим, снимает все. И вы очень недурно смотритесь на этих снимках! Для обложки нашего журнала, может быть, сгодитесь.       «Только не это!».       — Ларри, ты что, не знаешь, с кем разговариваешь? — неожиданно спросил Майлз, сверля Батца прищуренным взглядом, от чего тот заметно занервничал. — Съемка, без согласия владельца, является незаконным актом и преследуется законом. Ты понимаешь, что я могу предъявить тебе иск?       — Эджи, ты чего? — напряженно засмеялся Батц. — Какой еще иск. Я же журналист, в конце концов и делаю материал. А тем более вы находитесь на территории культурного центра на публике. Ни о какой конфиденциальности не может быть и речи.       — Не морочь мне голову, — угрожающе продолжил Эджворт. — Отснятый материал, в таком случае, ограничен в публикации и распространении. Так что придется тебе отказаться от своего нездорового любопытства, либо в противном случае я привлеку тебя к ответственности. Я понятно выразился? — Ларри перестал улыбаться и обиженно поджал губы, видимо понимая, что положение его незавидно.       — Ник? Чего молчишь? Ты же адвокат — защити меня! — жалобно взмолил Батц, глядя на меня преданными глазами.       — Райт — последний адвокат, на чью защиту стоит рассчитывать.       — Да? Тебе напомнить как я успешно два раза смог оправдать тебя, Эджворт? Или число оправдательных приговоров, сколько бы ты ни пытался загнать меня в угол? Я — отличный адвокат, просто признай это.       — Только в твоих мечтах, Райт.       Его колкости в зале суда, по традиции, лишали меня самообладания, некоторые он говорил просто для того, чтобы задеть меня. Фирменное «Тц, тц, тц» всегда звучало у него с такой дьявольской ядовитой иронией, что вызывало дрожь в моих ладонях. Но сейчас, после этих незабываемых поцелуев, прикосновения его горячих рук, прилива на его щеках, его бархатного голоса, я просто сгорал от неуемного желания услышать из его уст подобные издевки даже в более грубой форме. И как мы теперь будем выступать в суде?       — Стойте, ладно, не обижайтесь, фотки потом удалю. А то Ника еще сердечный приступ хватит. Но за дурака меня держать не надо. Вам-то уж это как никому должно быть известно, — Ларри добродушно улыбнулся, обнимая нас вдвоем за плечи. — Итак, если вы пришли на шоу, которое, кстати, уже идет, то чего вы ждете? Откуда вы вообще взялись? Эджи, своди меня тоже на какое-нибудь крутое представление!       — Боюсь, у меня нет времени на это, — раздраженно бросил Майлз, высвобождаясь из объятий. — Райт, тебе особое приглашение нужно?       — Мерзавец, да, Ник? — Ларри хмыкнул, убирая руку с моего плеча, — пошлите, я вас провожу.       «Ты даже не представляешь насколько мерзавец. Мерзавец с самыми красивыми глазами на свете и самым мелодичным смехом, от которого мурашки по коже».       Ларри провел нас по лабиринту полутемных коридоров, и мы оказались в зале, где была устроена сцена. На ней уже во всю шла постановка боя Стального самурая и Мрачного магистрата. Стены зала были украшены длинными постерами со сражающимися воинами этого шоу, а фоном сцены служила огромная луна, заливая светом каждую клетку в театральном пространстве.       — Р-р-р! Больше ты не сможешь меня одолеть, Стальной самурай! Я покончу с тобой навсегда! — вопил на всю сцену механический голос злодея. — Твое копье сломается, как тростинка под натиском моего меча! Бледная луна на небосклоне жаждет твоей крови!       — Сдавайся, отродье Тьмы! Ты уже давно проиграл! Наступило время нашей последней встречи! — пылко отвечал ему Стальной самурай.       Майлз от восторга даже приоткрыл рот. Он встал посреди входа в зал, как вкопанный, и уставился на сцену, словно не мог поверить в происходящее. Нет, я, конечно, предполагал, что он обожает этот сериал, но чтобы видеть его таким по-детски восторженным…       Я аккуратно взял его за локоть и повел за собой к креслам. Майлз даже не заметил этого. Все его внимание было приковано к сцене. Усадив его в одно из кресел, мы с Ларри сели рядом. Похоже, нескрываемая страсть Майлза к самураям не осталась для него незамеченной.       — Эджи светится от счастья, — прошептал он мне на ухо, косясь на Майлза, — я его никогда таким не видел. А что если он гей и встречается с актером Уиллом Пауэрсом? Тогда понятно откуда он взял билеты на это шоу. Их за месяцы давно еще раскупили.       — Чего?! — я даже подскочил на месте от неожиданности, и Эджворт недовольно шикнул поморщившись.       — Ну да, именно. Поэтому он такой счастливый. Пришел на встречу со своим парнем. Я разгадал его секрет личной жизни, Ник.       — Заткнись, Ларри. Не неси ерунды. Эджворту просто нравится этот сериал.       — Ага, как же. Этот сериал для детей. Он по-любому пойдет после шоу за кулисы к Пауэрсу, а потом они вместе выйдут из здания. И… — он на секунду задумался, а затем радостно хлопнул в ладоши, — я смогу их сфоткать и написать целую статью!       — Как скажешь… — только и смог произнести я, но приятеля мои слова не смутили — он напустил на себя самодовольный вид. — А ты сможешь пройти за кулисы? Тебя ведь пустят?       — Да, я же журналист, мне все позволено, в конце концов.       — Возьмешь автограф у Пауэрса?.. Для меня…       «Да, для меня. Я же знаю о чем этот сериал, и пускаю слюни на него… Что-то я совсем сегодня заврался».       — Конечно, возьму, чувак. Но мог бы и Эджи попросить — его парень исполняет эту роль.       Вздохнув, я решил не спорить с ним и повернулся обратно к сцене. Поединок постепенно становился все ожесточеннее — самурай, изгибался, пятился, уклонялся и размахивал своим боевым оружием как заведенный. Все его движения были точными, отработанными и выверенными до миллиметра. Вдруг я услышал крик Майлза: — Райт, смотри! Финальный удар!       Мрачный магистрат неподвижно замер с разинутым ртом, глядя на гигантское лезвие копья, блеснувшее в последнем яростном броске самурая. Сцепленные намертво лезвия поднялись, и вдруг с треском меч взлетел в воздух и упал на сцену. Весь зал восхищенно ахнул.       — Стальной самурай всегда побеждает зло! — звенящим голосом выкрикнул актер.       Можно было подумать, что это конец всего спектакля, но тут на сцене появились приспешники Мрачного магистрата. Их было трое, и их одежда была такой же темной, как и у их предводителя. Подняв свои мечи, они медленно двинулись к самураю и… В этот момент у Майлза зазвонил телефон. Он, не скрывая недовольства, взглянул на экран и досадливо нахмурился.       — Мне надо отойти. Сейчас вернусь, — сказал он и с возмущенным видом вышел из зала.       Почему-то мне стало не по себе, когда я увидел, с какой уверенностью он направился к выходу. Кто мог звонить ему в такой момент? Рабочий день уже давно кончился, так что можно было предположить только, что звонят из полицейского управления, для того, чтобы сам Майлз или назначенный им прокурор срочно занялся какими-нибудь документами или расследованиями. А если бы мы с ним жили вместе, и ему вот так вдруг позвонили по срочному делу? Я бы никуда не отпустил его. Не отпустил бы ни за что на свете на ночь глядя. Вот тебе и перспектива иметь отношения с главным прокурором…       Прошло уже достаточно времени, для того чтобы я начал всерьез волноваться за него. Ну куда он мог так влипнуть? Мне очень не хотелось думать, что с Майлзом что-либо случилось, или что он попал в серьезную беду. Но тревога росла с каждой минутой.       — Я проверю как там Эджворт, — сказал я Ларри, вставая и направляясь к двери. Тот помахал мне рукой в знак того что все в порядке, не отрывая взгляда от сцены.       Выйдя из зала, я с облегчением вздохнул, увидев, как Майлз удаляется по темному коридору, освещенному только редкими лампочками. Он до сих пор говорил по телефону.       — Мистер Эванс, вы совершенно безответственно относитесь к своим обязанностям, ставя под удар репутацию генеральной прокуратуры Штата, у которой сейчас и так тяжелый период. Сроки рассмотрения тяжб, сроки подачи исков истекают, в прокуратуре накапливаются крупные недочеты в работе и вы это прекрасно понимаете, так что оправдать свою халатность вы не в состоянии, — говорил он в трубку, с таким холодным презрением словно обвинял в каком-то тяжком преступлении. Его показное хладнокровие меня порядком пугало. — Я убедительно советую вам пересмотреть свое поведение, поскольку я не намерен ни обсуждать ваши решения, ни лишать вас должностных полномочий. Не заставляйте меня прибегать к административному совету по поводу вашей отставки, — Майлз обернулся, и заметив меня, только выразительно покачал головой. — Что ж, это ваше право не подчиняться моим приказам, однако учтите, что это может быть использовано против вас. Всего хорошего.       Майлз с вызовом захлопнул крышку телефона и принялся смотреть куда-то вдаль, отворачиваясь от меня. Я не спеша подошел к нему, взял его за плечо и развернул к себе. Лицо его выглядело бледным и усталым, но он покорно опустил голову и закрыл глаза, а челка его светлых волос вновь упала на лицо.       — Майлз… Послушай, я знаю, как тебе тяжело, — начал я. Мне искренне хотелось его подбодрить. Но его молчание явно не располагало к лирике. В эту минуту он был похож на человека, для которого весь мир рухнул. Так что я уже всерьез начал беспокоиться о его психическом состоянии.       — Ты не знаешь… не знаешь сколько раз я хотел избавиться от этого чертового прокурорского значка. Ты понятия не имеешь о том, каково это — нести ответственность за жизнь множества людей, иметь дело с большим количеством инстанций и следить за таким количеством всякой мелочи, которая стремится сделать твою жизнь невыносимой… Нет, ты не поймешь…       — Так расскажи мне, Майлз. Я всегда готов тебя выслушать и помочь в любой ситуации. Давай пройдем вместе этот путь, — я осторожно приподнял его лицо, заправляя назад несколько выбившихся прядей. — Давай поговорим об этом… Давай начнем строить новую жизнь. Мы же взрослые люди.       — Я знаю… — обреченно прошептал он, поднимая на меня печальные глаза. Похоже, он уже смирился с реальностью. — Ох, Феникс, сколько же мне нужно всего рассказать… Всю жизнь моим лучшим другом было молчание… Я никогда никому не рассказывал о своих мыслях, о своем сокровенном, но появился ты и… — он запнулся, подбирая нужные слова.       «Он назвал меня по имени, я не ослышался?».       — Выманил меня из мрачного склепа раздумий, устроенного мной самим.       — Боже, Майлз, у тебя завтра выходной? — он кивнул, прикусывая нижнюю губу. Какими горькими были его глаза! Мое сердце болезненно сжалось. — Пожалуйста, останься у меня. Я… Я выслушаю все, что волнует тебя, обещаю… Иди ко мне.       Я притянул его к себе и осторожно обнял, ощущая исходящий от него страх и неуверенность. Плечи у него дрожали, и я гладил его по спине, бормоча что-то успокаивающее, пока он сам не задышал ровнее. Боже мой, какая это была для нас обоих пытка. Его работа почти убила его.       — Мне никогда не приходило в голову, что… кхм… нужные чувства могут быть романтическими, — неожиданно нарушил он молчание. Сердце у нас обоих глухо стучало, волнение пронизывало все тело. Он пытался извиниться, пытался объяснить, почему не поверил мне тогда, в машине. Но мне было уже все равно.       Кончиками пальцев я нежно провел по его скуле. Словно завороженный, он смотрел мне прямо в глаза. Медленно наклонившись, я поцеловал его в уголок рта, чувствуя, как его голова клонится мне навстречу. Наши губы слились в поцелуе, томительном и ужасном, полном сдерживаемого, горького отчаяния. Руки Майлза больно сжали мои плечи. С каждой секундой этот поцелуй становился все более и более диким, почти болезненным. Я прижал его к стене, все сильнее прижимаясь к нему. Вся жизнь сосредоточилась в этом напряженном мучительном поцелуе. Казалось, мы не можем оторваться друг от друга ни на секунду — но это было не так. Мы действительно могли оторваться, но… хотели ли?       — Ник?! Эджи?! Вы где? — послышался вдруг откуда-то голос Батца.       Губы Эджворта дрогнули. И он сразу же отпустил меня. Когда я открыл глаза, на его лице по-прежнему было выражение раскаяния, глаза смотрели умоляюще. Передо мной стоял весь раскрасневшийся, со взъерошенной челкой, тяжело дыша, самый дорогой для меня человек… Он не должен видеть нас такими.       Взяв Майлза за руку, прежде чем он успел что-то сказать, единым движением я отвел его от стены и втолкнул в первую попавшуюся дверь. В тот же миг в коридоре послышались возбужденный голос, и топот ног. Мы притаили дыхание, прижавшись друг к другу. Темнота в помещение не позволяла увидеть лицо Майлза, который стоял ко мне вплотную. Наконец крики смолкли, и мы расслаблено перевели дух. Я чувствовал себя так, будто совершил подвиг. Сейчас надо было думать только о том, как бы скорее покинуть это здание. Майлз внезапно переплел наши пальцы. О том, что я до сих пор держал его за руку, я уже забыл. Его кожа была холодной, видимо от волнения.       Рядом послышался шорох и мы оглянулись. В такой кромешной тьме я не видел вообще ничего. Чуть повернувшись, Майлз нашел на стене выключатель и зажег свет. Прямо перед нами в крови, залившей весь пол, лежал труп мужчины. Поблизости с ним валялись осколки разбитой фарфоровой статуэтки. По всей видимости это было помещение для уборщика. Мне стало дурно.       — Он… мертв? — с ужасом спросил я, удивляясь, до чего тихо звучит мой голос. Бледное лицо, огромная струя крови стекающая по виску, раскинутые в сторону руки и приоткрытые губы — все это было невыносимо жутко.       — Успокойся и не делай поспешных выводов, — сказал Эджворт, присаживаясь на корточки перед трупом, безразлично его осматривая. — Я думаю, нет. Просто его оглушили, скорее всего статуэткой. Впрочем, это не важно. Вызывай медиков, пусть проверят состояние пострадавшего, а я пока вызову оперативную группу.       «Вот и поговорили, Майлз…».