Последнее суждение

      Теплый вечерний воздух, наполненный запахом солоноватой морской воды и малозаметным, но вполне ощутимым запахом йода, мягко вливался в легкие, очищая их от накопившейся дорожной пыли. Солнце давным-давно скрылось за горизонтом, оставив на небе ослепительную мерцающую луну, и на поверхность океана ложился ровный, чуть светящийся свет. Я невольно залюбовался величественной панорамой, развернувшейся передо мной, до тех пор, пока не заметил вдалеке четко очерченную фигуру человека, стоящего у перил.       В темной неподвижной фигуре без труда угадывалась величественная стать Майлза, выделяющаяся даже в зыбком ночном освещении. У меня в груди затрепетало, а ладони сами собой сжали крепче велосипедный руль. Несколько секунд я просто созерцал его застывшую перед морем фигуру, собираясь с духом, а затем, набрав скорость, устремился к нему, словно гонимый невидимым потоком. С характерным свистом я затормозил рядом с ним и, не дожидаясь, когда он повернется, соскочил с велосипеда, остановился в нескольких шагах от него и замер, с радостным изумлением глядя на него. Привычно уложенные волосы растрепались от ветра, рукава белой рубашки были закатаны по локоть, чтобы не испачкаться о металлические перила, взгляд, направленный куда-то вперед, оставался таким же непроницаемым.       Я вздохнул и, подойдя сзади, обнял его, положив подбородок на его плечо. Майлз не пошевелился, продолжая смотреть вдаль, к белеющей в ночной мгле далекой линии горизонта.       — Ты опоздал, Райт, — раздался чуть глуховатый голос с ноткой осуждения. — Мне напомнить тебе, что это была твоя инициатива встретиться именно в это время? Встретиться… на пирсе?       — Я прекрасно помню, но… надеюсь, ты ждал не дол… — я не договорил и виновато улыбнулся. Теперь пришла очередь Майлза укоризненно вздохнуть. — Да, я хотел встретиться с тобой здесь, в такое время. Знаешь, это так удивительно и… очень романтично. Ведь я еще никогда не видел океана ночью, хотя живу здесь всю жизнь… а ты? — я легонько коснулся губами его шеи, запечатывая на гладкой коже горячий поцелуй. Он чуть вздрогнул, явно стараясь не реагировать на ласку, однако я чувствовал, какое удовольствие доставляет ему мой порыв.       — Нет… не приходилось. Но, тем не менее, он прекрасен… в любое время суток, — Майлз чуть наклонил голову, подставляя шею под мои поцелуи. Тихонько засмеявшись, мои губы скользнули по тонким изгибам шеи и замерли на впадине между ключиц. — Работа не позволяет часто посещать подобные мероприятия.       — Значит, сегодня у нас будет на это больше времени.       Майлз не спеша повернулся ко мне и провел рукой по моим волосам, откинув их назад, затем по щеке к подбородку, задевая и оттягивая кончиком пальца нижнюю губу. Его сосредоточенное лицо выглядело сейчас совершенно безмятежным и даже как-то по-особенному притягивающим. Ладонь задержалась в районе моей шеи, поглаживая свои же засосы, легонько нажимая на них. Мягкий болезненный прилив наслаждения вызвал в моем теле жгучий протест, который я тут же подавил, приоткрыв губы и испустив тяжелый медленный вздох. Майлз этим воспользовался, прильнув своими губами к моим, одновременно обвивая руками мою талию. Я обвил его шею, отвечая на поцелуй с не меньшим пылом, прислушиваясь к слабому грохоту волн, разбивающихся о сваи пирса. Постепенно плавный и завораживающий ход нашей близости прервался — он мягко отстранил меня и внимательно посмотрел в глаза.       — Ты даже не удосужился скрыть улики похождений моих губ, — медленно, будто смакуя каждый слог, проговорил он, облизывая верхнюю губу, все еще влажную от моего поцелуя. — Ты так и в здание суда заявишься, не так ли? Я буду не удивлен, Феникс.       — Ну я… Я не знаю чем их можно скрыть, они все равно будут видны, разве не так? — смущенно пробормотал я, старательно отводя взгляд. Мое лицо горело, вспотевшие ладони прилипли к рубашке Майлза. — Я имею в виду, их трудно замаскировать — пластырь потребуется внушительных размеров… а это еще страннее будет выглядеть… будто у меня левая половина шеи травмирована. Я мог бы, конечно, прикрыть шарфом, но на улице такая температура, что… это только ненужное внимание привлечет.       Майлз устало вздохнул, обдавая меня запахом ментола, и взяв меня за подбородок, резко поднял вверх, тщательно осматривая результат своих трудов. Его прищуренные глаза были абсолютно бесстрастны, на губах заиграла мягкая усмешка, стоило мне на миг встретиться со взглядом серых глаз. Затем, видимо, удовлетворенный результатом, отпустил меня. — Полагаю, здесь потребуется помощь аскота.       — А-аскота? Это… — я осекся, заметив, как его бровь вопросительно приподнялась, придавая лицу выражение крайнего изумления.       — Шейный платок, Райт… — удивленно пояснил Майлз, сопровождая свои слова легким покачиванием головы.       — Чего? Ты… ты шутишь? Какой шейный платок, Майлз? Я… я только недавно научился завязывать галстук… и то не очень хорошо. А это… — искренне ужаснулся я, ощупывая шею. — Может, никто не заметит?       — Не заметить это может только человек, полностью лишенный зрения. Что непосильного в том, чтобы завязать платок на шеи?       — О, ну раз ты так просто об этом говоришь, то и завяжешь мне этот чертов шейный платок сам, ясно? Это все-таки твои засосы и по твоей вине…       — Моя вина? Теперь ты перекладываешь ответственность на меня? Это не соответствует действительности — если бы ты меня не дразнил, ничего этого не случилось бы, — Майлз скрестил руки на груди, всем своим видом давая понять, насколько абсурдна эта мысль. Повисло молчание, тяжелое и неловкое. Отступать я не собирался. Во-первых, у меня же даже нет такого платка, а во-вторых… А во вторых, ему сложно завязать мне эту тряпку? Я ведь не умею. Но, на удивление, Майлз не стал настаивать на выяснении отношений и, вздохнув уже в который раз, добавил: — Хорошо, я завяжу тебе платок… И заеду за тобой утром. Не опаздывай.       Я не ожидавший такого поворота событий, совсем растерялся. На несколько мгновений мне показалось, словно Майлз и сам не уверен в своих словах, которые он только что произнес, поскольку пауза была довольно напряженной. Однако я быстро справился с растерянностью и заключил его в крепкие объятия, улыбаясь и прижимаясь щекой к его щеке. Секунду он стоял неподвижно, а затем заключил меня в ответные объятия. Быстрый поцелуй в щеку Майлза выразил мою признательность за проявленное понимание, после чего я взял его за руку и повел к краю пирса, туда, где кончались перила и начинался открытый и бескрайний океан. Мне хотелось насладиться этой красотой и оттенками синего и темного цвета, растворенными в белом пенящемся океане. Майлз не возражал, сжимая мою руку в своей. Как только мы оказались на краю пирса, я стал поспешно разуваться, складывая обувь и носки на деревянные доски под нами.       — Что ты делаешь, Райт? — он явно был в затруднении, наблюдая за моими действиями.       — Давай на пару минут сбежим от всех этих условностей, ладно? Позволим себе посидеть на краю пирса, как два идиота… посмотрим на океан… — сбивчиво забормотал я, сбрасывая с ног также джинсы. Мои ноги сразу же покрылись мурашками от прикосновения прохладного ветерка к коже. Майлз уставился на них с непроницаемым лицом, явно ожидая продолжения. — Не хочу намочить…       — Я не сяду на эти доски даже под страхом смерти. Они мокрые. И грязные.       — Сядешь, сядешь… — задумчиво проговорил я, складывая штаны и расстилая их на краю пирса. — А теперь?       — Райт, прекрати это. Позади нас стоит скамейка, давай присядем и как нормальные люди…       — А я хочу здесь — с тобой. И я ненормальный. Разувайся, Майлз, — настойчиво повторил я, демонстративно поворачиваясь к нему спиной и садясь на разложенные джинсы, опуская ноги к воде океана. Последние слова я добавил, скорее, для эффекта.       Тот не выказал никаких признаков протеста, и вскоре мы с ним уже сидели, касаясь друг друга плечами. Он поджал ноги, обхватив колени, глядя вдаль. Когда волна внушительных размеров с глухим звуком вдребезги разбилась о пирс, накрывая нас морской водой, он вздрогнул и повернул ко мне лицо. Майлз с раздражением смахнул прилипшие к лицу мокрые волосы, хмыкая и обнажая недовольный оскал. Я не смог сдержать смеха, так забавно он выглядел — мокрый и взъерошенный, сидящий на таких же мокрых и грязных досках, с лицом обиженного ребенка, зато рядом со мной… Белая рубашка липла к телу, обрисовывая мышцы груди и плеч. Одно это чудо, несомненно, заслуживало восхищения.       То ли от моего заразительного смеха, то ли от того что он осознал комичность своего положения, вслед за мной тихо засмеялся и Майлз. Он одной рукой взял меня за плечо, будто удерживая, а другой провел по моим волосам, откидывая их назад, и представляя перед моим лицом зеленые водоросли, словно в ответ на мою мысль. Новый приступ смеха охватил меня, и я обнял его, уткнувшись лбом в его плечо. Такого светлого и приятного чувства я давно уже не испытывал. Наконец, прервав смех, мы принялись молча рассматривать переливающийся водной поверхностью горизонт.       Завораживающий океан, похожий на огромное зеркало, расшитое лунными бликами, расстилался перед нами. Холодная, но умиротворяющая сила плескалась в нем, заставляя думать о вечности. Дул порывистый теплый ветер, небо было усыпано звездами — они казались сотнями разноцветных светильников, застывших в этом небе среди черного бархата ночи. Огромная луна заливала все вокруг мягким, но ясным светом, создавая чарующий и колдовской эффект — океан и небо были неразделимы. Мелодичный шум прибоя и плеск волн создавали музыку мироздания, которая волновала, захватывала и успокаивала одновременно. Все происходящее казалось сном, сюрреалистической фантазией, центром которой были мы.       Мой взгляд скользнул по лицу Майлза, разгладившемуся и погруженному в раздумья, в котором угадывалось какое-то возвышенное душевное переживание, близостью которого он наслаждался. Его волосы успели подсохнуть и изящно развивались на ветру, под светом луны они блестели, подобно расплавленному серебру. Заостренный кончик носа был чуть вздернут, губы мягко изгибались в улыбке, придавая его лицу еще более мечтательное выражение. Светло-серые глаза с тоскливой нежностью внимательно смотрели вдаль, отчего вокруг них собрались мелкие морщинки. Обозначенные скулы и подбородок придавали его внешности какое-то неповторимое благородство, граничащее с суровостью. Бледная кожа словно светилась изнутри, лицо казалось изваянным из тончайшего фарфора и оттого еще прекраснее. Глядя на него, я понял, что это похоже на лицо ребенка, томящегося по своей первой любви.       Перед моим мысленным взором проплыли картины детства — мы с Майлзом, бегаем по пляжу, строим замки из песка, играем в догонялки; после школы, идя в сторону его дома, делим один зонтик на двоих под проливным дождем, его отец встречает нас на пороге, укутывает с головы до ног в теплые пледы, отпаивает горячим чаем с лимоном… а затем также после школы я веду Майлза в парк или в другое любое место кроме «дома», на порог которого меня пускать не желали, мы устраиваемся под деревом, он садился обхватывая руками колени и мы долго сидели молча, пока он не начинал плакать, я заключал его в крепкие объятия, не сдерживая и своих слез…       — Это так восхитительно — оказаться рядом с океаном… чувствовать себя живым… быть рядом с тобой, — послышался вдруг тихий шепот Майлза, от которого у меня мурашки пробежали по коже. Я поднял взгляд на его лицо и увидел, как он с нежностью улыбается мне, смело кладя свою руку поверх моей, — Феникс, ты необыкновенный человек, самый настоящий… и нет в мире ничего лучше того, чтобы сидеть вот так рядом, на этих мокрых досках… говорить, любить, молчать… нет ничего прекрасней… ты… ты плачешь? — он сильнее сжал мое запястье, заглядывая мне в глаза. Невероятная красота океана и ночного неба в сочетании с близостью лица Майлза и его тревожащим взглядом вызвали во мне совершенно немыслимые ощущения. Внезапная слеза скатилась по моей щеке. Он взял меня руками за щеки, приподнял мое лицо, почти касаясь его своим, и осторожно вытер слезу большим пальцем.       — Тебе не о чем беспокоиться, правда… Я просто… — я вдохнул, наконец, морской воздух и перевел дыхание, пытаясь справиться с чувствами, пришедшими в смущение. — Ох, Майлз, я не знаю, что на меня нашло. Я так давно тебя люблю… И очень хочу, чтобы в твоей душе царили мир и спокойствие, чтобы на сердце было как можно меньше тревог. Обязательно, чтобы не произошло, я буду рядом. Всегда. — Улыбка полная искреннего счастья расцвела на моем лице. Какой я глупый…       — Спасибо за все, Феникс.       Майлз поддается вперед и касается моих губ своими. Наши губы сливаются в долгом поцелуе, чуть солоноватом от океанской воды. Сильные руки прижимают меня все плотнее. Иногда мои пальцы путаются у него в волосах, изредка он целует мою шею. Мы тонем друг в друге, как медленно тонущий корабль в бушующем море. Некоторое время мы молчим, слушая бешеный стук сердец и шум прибоя. Мне кажется, будто я уже целую вечность нахожусь в объятиях Майлза, а может, это он в моих.       Он уже не обхватывает свои колени, наоборот, его ноги почти касаются воды, и я пользуюсь таким мгновением, укладываясь на его коленях поудобнее. Меня переполняет восторженное чувство. Майлз вздыхает и начинает неспешно гладить мои волосы. То, с какой нежностью он это делает, заставляет меня придвинуться к нему еще ближе, ближе к его теплому и надежному телу.       Такое приятное ощущение близости стоит использовать для откровений, которыми так богата наша с ним жизнь, ну по крайней мере его. Тем более что они затрагивают довольно серьезные темы, а у Майлза сейчас, похоже, самое подходящее для этого настроение. Поэтому я с чувством говорю: — А как ты пришел к тому что ты — гей? Ну… в смысле, ты упоминал своих любовников… Как это произошло?       Майлз пару раз удивленно моргает и широко распахнутые серые глаза встречаются с моими, явно ошарашенные моей прямотой, словно не понимая, о чем идет речь, а затем он морщится. — Почему твой невежественный рот смеет задавать мне такие вопросы? Почему ты никогда не можешь просто заткнуться и не портить момент?..       — Потому что мне интересно знать прошлое моего парня, я хочу узнать, каким ты был раньше, — спокойно отвечаю я, без всякого смущения выдержав его взгляд. Он убирает руку с моих волос и некоторое время молчит, нахмурив брови. Его лицо заметно каменеет, сквозь строгость прорывается несколько еле заметных черт разочарования.       — В отличие от тебя, Райт, я логически обоснованно заключил вывод о своей сексуальной ориентации, когда поцелуи с тобой стали обычными деталями моей жизни. Я вырос — меня совершенно не интересовали девочки… Хотя я никогда не был лишен женского внимания… Сколько приглашений на выпускной бал я получил, даже не сосчитать, — он горько усмехнулся, потирая лицо ладонью, точно хотел стереть свои воспоминания.       — А я… Я пригласил лишь одну девочку, ту «особенную», которая понравилась мне с первого взгляда, но все кончилось полным провалом, она так и не ответила мне взаимностью… Ларри заставил меня пригласить других, потому что у нас считалось, что если ты придешь на выпускной бал без пары, то будешь полным лохом и неудачником, раз тебе не с кем танцевать… В конце концов, они все отказали… Они так странно смотрели на меня, просто смеялись надо мной…       — Райт, я могу составить целый список причин, почему люди смотрят на тебя так и считают странным.       — О, да ладно, старый Майлз Эджворт вернулся, а то я испугался, что потерял тебя в этих волнах, — я иронично улыбаюсь и Майлз тихо смеется. Напряжение, кажется, оставляет его, он снова прижимает меня к себе. — Так с кем ты тогда пошел?       — Я посчитал ненужным свое присутствие на данном мероприятие.       — Ты и наши чувства всю жизнь считал ненужными, — добавляю я, глядя в его светлые глаза, внимательные и серьезные, полные такого родного тепла.       — Кхм… Мистер Карма всегда учил, что чувства — это проявление слабости и ненадежности, а это, в свою очередь, не те качества, которыми должен обладать прокурор. Годы жизни под крылом его руководства сделали из меня настоящего профессионала, скрывающего свои истинные чувства под маской хладнокровия и равнодушия…       — Но я сорвал ее, — победная улыбка играет на моих губах, заставляя Майлза улыбаться в ответ.       — Да… — тихо отзывается он. Его взгляд перемещается на далекий горизонт нескончаемого океана, улыбка тускнеет. — Это случилось когда я занимал должность помощника прокурора Верховного Суда Германии… Мистер Карма нечасто позволял мне принимать к рассмотрению уголовные дела — чаще всего я проводил прием граждан, оформлял все необходимые бумаги, готовил заключения… Поэтому Штат принял решение назначить меня наставником пришедшего практиканта… — он на секунду замолкает, нахмурившись, и я понимаю, насколько неприятны ему эти воспоминания, — он начал ухаживать за мной… Цветы, конфеты, комплименты, ухаживания… У него были такие же синие глаза как у тебя, — Майлз с грустью улыбается и проводит рукой по моим волосам, смотря прямо в мои глаза. — Но в них не было того огонька, который так ясно горел в твоих… Мне не нужны были все эти ухаживания, я хотел лишь отвлечься, перестать думать о тебе… Что я и сделал. Все последующие дни и месяцы были просто… игрой.       Я с интересом слушал его исповедь и думал о том, как менялись наши жизни с годами. Он в столь юном возрасте уже добился такого положения, занимал такой пост, а я… Тогда мы с Ларри, проживая в общаге при университете, делили пачку хлопьев на двоих, иногда выпивали дешевое пиво, спрятанное от соседа под моей кроватью, ходили на дискотеки в студенческий клуб, мечтали об открывающемся перед нами будущем… В то же время у Майлза будущее уже наступило, он взошел на карьерную лестницу, поднимаясь все выше и выше, его имя появлялось в газетах и рейтингах…       — Как только я вернулся в родную страну, эти отношения перестали иметь для меня какое-либо значение… Когда я принимал прокурорскую присягу в Америке, Франциска на следующее утро принимала ее в Германии… Только из-за этого мистер Карма на год остался в Европе — чтобы помочь дочери разобраться в сложностях карьеры. Я остался совсем один — такой свободы я не испытывал никогда прежде. Поэтому походы в самый дорогой бар Лос-Анджелеса по субботам стали моим единственным шансом почувствовать себя живым, даже на короткое время… — он нежно гладил мою щеку большим пальцем, пытаясь унять накатившую боль воспоминаний. — Никто не был похож на тебя… Никто. Это продолжалось месяца три, прежде чем я понял, что теперь секс ради секса мне не нужен — ничто уже не способно затронуть меня настолько, чтобы пробудить в душе хоть что-то. Я был мертв внутри… и дал себе слово, что отныне все мое внимание и вся жизнь будет зависеть от карьеры. Ведь другого от меня не ждали… — Майлз глубоко вздохнул, прикусил нижнюю губу и несколько секунд смотрел вдаль, думая о своем. На его глазах выступили слезы. Мое сердце болезненно сжалось. Я взял его руку и стал целовать каждый палец, осторожно прижимаясь к ним губами, всей душой чувствуя его боль.       — Я горжусь тобой за то, что ты посвятил меня в такое интимное откровение своей собственной жизни… Запомни, я всегда готов тебя выслушать, что бы ты мне ни рассказал, как бы это ни было больно. Ты можешь поделиться со мной всем, что у тебя внутри, — я поцеловал бледную кисть и, беря его за плечо, поднялся с его коленей. Пасмурные глаза Майлза заблестели, с надеждой глядя на меня. — Не имеет значения, что было раньше — главное, мы снова вместе… Теперь все будет хорошо. Верь мне.       Моя рука обвивает его шею и губы беспрепятственно находят его губы. Неистовый поцелуй возвращает Майлза к реальности, вырывая его из цепких объятий воспоминаний. Мы сливаемся в страстном поцелуе, даря друг другу все, на что способны, стараясь избавиться от всех мучивших нас годами сомнений. Когда мы отстраняемся друг от друга, кожа у меня горит, словно ошпаренная кипятком, дыхание сбито. Щеки Майлза также пылают.       — Я верю тебе, Феникс… И меня мучает одна мысль…       — Да? Какая? — прерывающимся голосом спрашиваю я.       — Франциска. Она… у нее странное поведение, — глухо говорит он, отводя взгляд в сторону. Слегка растерявшись, я с удивлением обнаруживаю, сколько любви и заботы в его голосе. — Будто стремится занять себя работой и не обращать внимания на окружающий мир — постоянно проводит судебные заседания, ведет допросы, расследования, просит назначить прокурором на дела в других городах. С ней что-то происходит, но я до конца не понимаю что…       — Может… может она избегает тебя? — неуверенно спрашиваю, теряясь в догадках. Майлз отрицательно качает головой.       — Неверное предположение. Мы… мы с ней пытаемся наладить отношения — завтрак и ужин проводим вместе, приезжаем в прокуратуру вместе, стараемся разговаривать не только о работе, — он устало вздыхает и закрывает глаза, — Ракету вдвоем выгуливали в том самом парке, где мы с тобой…       От этих слов меня передергивает, и я давлюсь слюной, осознавая, насколько я далек от понимания происходящего. Откашливаясь в кулак, чувствую как рука Майлза опускается мне на плечо. — Ч-что?! Ты и Франциска?.. — растерянно бормочу я, не веря своим ушам. Его брови хмурятся.       — Да. Ты не знаешь, однако мы действительно были близки… Как ты думаешь, кто помогал мне заснуть после резкого пробуждения от ночного кошмара?.. Бывало, мы засыпали вместе… Кто поддерживал меня в трудную минуту, после унижений и оскорблений Кармы? Я… я люблю ее… Она мне дорога.       Я все еще в шоке от того, чему не могу поверить. Несколько раз я хватаю ртом воздух, собираясь с мыслями, а потом говорю: — Майлз, она сумасшедшая… Она обвиняла тебя в убийстве, которое ты не совершал. Я никогда такого не пойму и не приму.       — Не говори так о моей сестре, Райт, — холодно и строго шипит он. — Тебя никто не заставляет ее понимать… Зря я поделился с тобой своими переживаниями. Это — моя ошибка.       Майлз разочарованно убирает руку с моего плеча. Я чувствую стыд за свой порыв и жалею о сказанном. Но для него, похоже, все кончено. Посмотрев на часы, он встает. Боль в груди заставляет меня съежиться. Моя рука резко хватает его запястье, стараясь остановить отступление. Он, поджав губы, вопросительно смотрит на нее.       — Майлз, прости меня, пожалуйста… Я не должен был так говорить о Франциске, после того, как ты признался мне в своих чувствах… Мне тяжело… принять что Франциска способна на какую-то доброту и внимание к людям… Она всегда относилась ко мне как к грязи под своими ногами.        — Не надо извиняться, Райт. Все что ты хотел сказать, ты сказал, — тон его голоса вновь становится непринужденным. Его попытка стряхнуть мои пальцы со своей кисти не приносит успеха — я сжимаю ее сильнее, так, что он морщится.       — Это моя ошибка, Майлз, правда, моя. Виноват мой грязный язык. Надо было прикусить его чуть сильнее. Знаешь… я думаю тебе стоит с ней обсудить эту тему. Возможно, причина ее странных поступков не в ней самой…       «А в дебильном Ларри Батце…».       — Я думаю, это действительно стоит сделать, — соглашается Майлз, опуская глаза.       — И… Мне жаль, если мои слова причинили тебе боль. Пойми меня правильно, у меня нет злого умысла… Просто у нас с Франциской не сложились отношения. Я знаю, какое у вас было трудное детство и ее огромное желание преуспеть тебя во всем… — расслабив хватку, поглаживаю прохладную кожу его запястья, чувствуя, какая она гладкая и шелковистая. — Ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку, на мое доверие и понимание, — шепчу я и целую его ладонь. На секунду он замирает.       — Буду иметь в виду. А теперь вставай, нам пора возвращаться по домам — время слишком позднее, — одним коротким движением Майлз поднимает меня на ноги и смотрит прямо в глаза своим пронзительным и одновременно хищным взглядом, который в свете луны сверкает опасным серебром. У меня перехватывает дыхание и я сглатываю от прилившей к горлу теплоты, а затем, прижимаясь к нему всем телом, обхватываю его шею руками. Крепко сжимая его в объятьях, целую в кончик носа.       — Ты снова замерз, Майлз. Давай я согрею тебя своим теплом, своим дыханием, своей любовью, душой… Отвези меня домой и позволь обнимать тебя всю ночь напролет… Тем более днем нам помешал твой чертов телефон с самой чертовой работой на свете, — задыхаясь, шепчут мои губы, чуть приоткрытые от улыбки, покрывая его серьезное лицо влажными поцелуями. — Отныне твои тупые и бесящие телефонные звонки пойдут нахер, верно?       — Может мне еще и работу послать подальше, чтобы тебя это так не раздражало, да? Мистер бездельник, — подхватывая, шепчет он мне, когда наши губы встречаются в сладостном и терпком поцелуе. Его обнаженное колено слегка трется о мое, вызывая во мне сладкую дрожь. Стоп…       — Мои джинсы, — отстраняясь, замечаю я, поднимая их с досок. Они насквозь уже мокрые, грязные и мятые. Я вздыхаю, осознавая, что теперь до дома буду в нижнем белье.       — Я оплачу химчистку, — неожиданно заверяет Майлз, также осматривая нашу импровизированную подстилку, и я отрицательно качаю головой, открыв рот, чтобы запротестовать, но он крепко и нежно целует меня. Удивленный таким ответом, я тут же уступаю, закрывая глаза и отдаваясь на волю его губ. — Оставишь их на пассажирском сиденье.       — Хорошо… — смущенно улыбаясь, киваю я, продолжая покрывать его губы быстрыми, жадными и горячими поцелуями, которые заставляют его слегка отклоняться назад. — Нам еще нужно обуться… И заняться безумно хорошим и таким необходимым сексом… Блять, Майлз, я люблю тебя, черт возьми! — наконец выпаливаю я после шестого или седьмого поцелуя, заставив его губы изогнуться в легкой ухмылке. — Позволь мне любить тебя еще больше и позаботиться о тебе как следует.       — Что ж, пожалуй, другого выхода у меня нет… Сторона обвинения принимает предложение стороны защиты.