Последнее суждение

      — Доктор МакЛин, я хотел бы задать вам один вопрос. Мой клиент, страдающий бессоницей, обратился к вам за консультацией. Через сутки по стечению обстоятельств его обнаруживают мертвым в собственной постели… Вам не кажется это странным? — я поднимаю на него взгляд полный безграничной решимости. Он никак не реагируют. — В его крови обнаружено крайне значительное содержание карбинола, это ведь очень сильный яд?       — Тридцать миллилитров способны привести к летальному исходу, — лаконично отвечает он, заполняя медицинские карточки. — Мистер Райт, я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне? Я выписал мистеру Мур психоактивные лекарственные средства, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы он впал в глубокий сон.       — Вы правы, он в него действительно впал. Только заключение патологоанатома гласит, что данное вещество было введено в организм внутримышечно…       — Послушайте, мистер Райт, — прерывает меня доктор, с трудом сдерживая раздражение. Я чувствую, как его глаза, в которых больше нет ничего человеческого, темнеют от гнева, взгляд становится безжалостным и одновременно испуганным. — Это дело было закрыто месяц назад генеральным прокурором. Обычное самоубийство — глупо было бы предположить, будто оно как-то связано с моей деятельностью. Если вас это так интересует, обратитесь к нему лично с этими вопросами.       — Я уже имел удовольствие пообщаться с мистером Эджвортом, доктор МакЛин, поэтому именно сейчас я и нахожусь здесь, — говорю я с мягким укором в голосе. Намек, видимо, слишком прозрачен, потому что МакЛин заметно бледнеет. Я открываю папку с делом и вынимаю из нее лист бумаги. — Отчет о вскрытии, к вашему вниманию. Мистер Мур был отравлен шестого декабря в одиннадцать часов тридцать минут, то есть примерно на той же отметке времени, когда у него был назначен ваш прием. Согласитесь, совпадений слишком много.       — О каких совпадениях вы говорите? Это самоубийство, а не убийство.       — Дело было закрыто ошибочно, на данный момент оно является возобновленным, по требованию генерального прокурора, — на одном дыхании выпаливаю я, с шумом опуская лист в открытую папку на моих коленях. — Вы не ответите на мой вопрос?       — Заключение судмедэксперта не всегда являются точными. Мистер Мур мог принять дозу этого вещества сразу после того, как покинул мой кабинет. Да и откуда я мог достать карбинол? Вы слишком наивны, господин адвокат.       — Протестую! Я допрашивал перед этим вашу медсестру — миссис Бейли — она в тот день нашла на вашем столе этикетку. Метиловый спирт, — веско добавляю я, подкрепляя свои слова маленьким клочком бумаги. МакЛин бросает на меня мрачный взгляд, но ничего не говорит. — Я подозреваю, что вы виноваты в смерти мистера Мура. Ведь так, МакЛин?       Доктор разражается громким пугающим смехом и я понимаю — он действительно уверен в своей безнаказанности. — Вы так в этом уверены? Эта старая дура могла наплести вам всякой ерунды и подставить меня. Какой у меня мотив для убийства человека, которого я вижу первый раз в жизни?       — Мистер Мур не первый раз навещал вас. Я изучил его медицинскую карточку и обнаружил, что вы выписывали ему другие психоактивные лекарства, значительно более сильные, чем обычное обезболивающее средство.       — Это не имеет никакого отношения к смерти моего пациента.       С силой я захлопываю папку, не обращая внимания на его вялый протест, встаю и, сжимая кулаки, приближаюсь к МакЛину. Как только он встает вслед за мной, единственным, за что я могу зацепиться взглядом, становится его рука, быстро мелькнувшая за спину. Я нервно сглатываю, ощущая резкую сухость во рту.       — Кроме вас, никто не мог бы выполнить это убийство, так как только вы имеете доступ к метиловому спирту, — сквозь зубы произношу я, стараясь не терять самообладания.       — С какой стати вы решили, что я тот, кто выполнял инъекцию? Как вам уже известно, в моем распоряжении есть медицинская сестра. Может, стоит проверить ее показания? — с издевкой говорит он.       — Значит, вы соглашаетесь, что была проведена инъекция?.. В тот день она проходила медицинскую комиссию до часу дня. Соответствующий документ прилагается, — я опускаю документы на стол перед доктором. С каждой секундой в комнате нарастает напряжение. — Вы отравили мистера Мур… — продолжаю я отстаивать свою версию, набирая полные легкие воздуха. — Знаете, я изучил и другие карты ваших пациентов. Вы многим выписывали рецепт на психотропные средства. Верно? Так что в связи с этим я делаю вывод…       — Молчать! — срывается он на визг. В одно мгновение его лицо делается багровым. — Не смейте лезть в мои дела! Вернитесь к себе в контору, мистер Райт. На сегодня достаточно. Прощайте.       — Я всего лишь произвожу официальное следствие и вы мне в этом не можете помешать. Собственно говоря, я хочу провести обыск вашего кабинета.       — На каком основании? Кто дал вам такое право? — судорожно говорит МакЛин, пытаясь отступить. Его глаза испуганно бегают по сторонам.       — Кажется, это был я, — неожиданно раздается за моей спиной холодный и властный голос.       Я вздрагиваю, оборачиваюсь и вижу стоящего в дверях Майлза. Он выглядел невозмутимым и уверенным в себе, только его серые глаза сверкали стальным блеском. Скрестив руки на груди, он внимательно наблюдал за нашей сценой. Как долго он здесь стоит?       — Майлз!.. — выдыхаю я, тут же давая себе мысленную оплеуху. Чего это я так разволновался? Мы не виделись всего несколько часов, а я так отчаянно рад его видеть.       Он делает едва заметный взмах рукой, приказывая мне замолчать и одним взглядом заставляет доктора замереть на месте. — Поднимите руки. Немедленно, — ровным и спокойным голосом говорит Майлз, неторопливо приближаясь. — Ваш кабинет будет опечатан и подвергнут обыску. Я попрошу вас не оказывать сопротивления и немедленно поднять руки.       — Нет… Нет! Вы не можете этого сделать! У вас нет никаких доказательств! Это просто совпадение! — беспомощно кричит доктор. Кажется в этот момент он изо всех сил пытается убедить себя самого. Вид его искаженного лица показывает, до какой степени он перепуган.       — Успокойтесь, если это действительно случайность, вам нечего бояться, уверяю вас, — строго говорит между тем Майлз, глядя на доктора в упор, и тот вдруг сникает, словно от удара.       — Нет… в любом случае теперь меня убьют. Мне не оставили выбора…       — Постойте, что это зна?..       Майлз не успевает договорить, так как доктор с неожиданной скоростью бросается к стене, разжимает кулак со стеклянной бутылочкой и поднимает ее над головой. Прозрачная жидкость расплескивается по его лицу, заливая одежду, шею и даже пол. Последовавшее за этим его оглушительное хрипение режет мне уши. Еще секунду он стоит неподвижно, а затем раздается животный нечеловеческий крик, он небрежно валится назад, хватаясь руками за горло и сползает на пол, задыхаясь и кашляя. У него на губах появляется кровь.       Тошнота подступает к горлу, а холодный пот прошибает насквозь. Я прикрываю рот рукой, делаю шаг назад и покачиваюсь. Сколько раз смерть оказывалась ко мне лицом? Все же к этому никогда нельзя привыкнуть — это раз за разом ошеломительное событие, каждый раз совершенно новое, всякий раз оказывающееся страшнее любого из предыдущих.       — Что вы делаете?! — вырывается у Майлза, который, мгновенно подлетев к несчастному, опускается рядом с ним на колени и кладет руки ему на плечи. — Мистер МакЛин! Мистер МакЛин!       Из руки доктора выпадает пустая бутылочка и катится по полу, ударяясь о тумбочку. Майлз с силой встряхивает его за плечи, ожидая, очевидно, любой реакции, однако доктор ни на что не обращает внимание. Помещение наполняет едкий запах спирта, смешанный с терпким запахом страха и ужаса. Изумленно Майлз закрывает лицо и морщится, осматривая флакон с остатками яда на полу, и неожиданно отпускает доктора. Тот мешком падает на паркет, продолжая хрипеть и содрогаться всем телом, конвульсивно подергивая руками и ногами.       — Феникс, ничего здесь не трогай — пары карбинола опасны, он с легкостью впитывается в кожу! Уходи отсюда! Позови на помощь медперсонал! — шипит он на меня, хватая за руку и подтаскивая к выходу. Его пальцы больно впиваются мне в запястье, и это немного отрезвляет меня. Мои глаза встречаются с серыми, непроницаемыми глазами Майлза. — Я вызову полицию, — уже более спокойно говорит он, отпуская мою руку. Хотя в его голосе все еще сквозит напряжение.       — Подожди, н-но… — заикаюсь я, чувствуя, как по спине ползет предательская струйка пота. — Я не брошу тебя здесь… Ты же можешь отравиться! А если…       Майлз хмыкает, и выдавливает из себя кривую усмешку. — В этом нет никакой необходимости, дорогой, я проветрю помещение. Иди же… — Он еще раз подталкивает меня к двери, показывая, чтобы я поскорее убирался из комнаты.       Мой взгляд приковывает подрагивающее в предсмертной агонии тело доктора, и возвращается на лицо Майлза. Еще несколько секунд мы смотрим друг на друга, пока я наконец не соображаю, что мне следует делать. Развернувшись, поспешно выхожу в коридор, сталкиваясь с негодующими пациентами, ожидающих своей очереди. Как во сне, заворачиваю за угол и, добравшись до ближайшей лестницы, нахожу людей в белых халатах, пытаясь объяснить им ситуацию. Увидев меня в таком состоянии, они пугаются еще сильнее, реагируя на мои слова в равной степени со страхом и замешательством.       Мне не остается ничего другого, кроме как кинуться назад в кабинет, показывая дорогу. С бьющимся от волнения сердцем вхожу в помещение, в котором все еще неприятно пахнет спиртом, и вижу Майлза — он стоит у настежь распахнутого окна и разговаривает по телефону. На вид он в полном порядке. МакЛин, посинев, больше не падает никаких признаков жизни. Он лежит на спине, подогнув ноги, с открытым ртом, точно из него вышел весь воздух и от такого зрелища мне становится дурно. Тут же его окружают пара медработников, а Майлз, резко оборвав телефонный разговор, поворачивается в мою сторону.       Бросив отстраненный взгляд на труп под ногами, он подходит к одному из работников, коротко объясняет что-то, указывая на тело. Я чувствую как на сердце опускается осадок безнадежности и вины, прекрасно понимая, что все могло закончиться по-другому. К счастью, долго мне не приходится иметь дело с эмоциями — в кабинет врывается группа полицейских и среди них, конечно, детектив собственной персоной.       — Полиция! Всем оставаться на своих местах, не двига!.. — во весь голос начинает Гамшу и врезается в меня, чуть не сбивая с ног. Мы оба подпрыгиваем от неожиданности. — П-приятель?! Вот это сюрприз! Ты как здесь оказался?       — О… Эм, привет, Дик? — растерянно выдыхаю я, придерживая себя за сердце, словно оно может не выдержать и выскочить из груди. — Я проводил расследова…       — Райт, перестань тратить время на пустые разговоры и изложи показания — свидетелем чего ты стал, — сердито перебивает Майлз нашу беседу, переводя взгляд с меня на детектива и обратно. Под его таким пронзительным взглядом нам обоим становится не по себе. — Детектив, вы можете приступать к своей работе.       — Так точно, сэр! — слегка сбито отзывается Гамшу, отдавая честь, задевая рукой мое плечо и виновато отскакивая в сторону, прежде чем я успеваю среагировать. Очевидно, я еще не смог отойти от шока.       Детектив не медля и не испытывая терпения Майлза присоединяется к его расследованию, слушаясь приказов Майлза, попутно отдавая ненужные комментарии, раздражающие его начальника, когда остальные сотрудники делают снимки, записи и обыск помещения. Оставшийся рядом полицейский вручает мне протокол для дачи показаний и я сажусь на стул, стоящий у стены в противоположном углу кабинета, поглядывая на Майлза. Из-за этого я быстро перестаю замечать происходящее, наслаждаясь зрелищем моего предельно внимательного мужчины, занятого изучением какого-то документа со стола доктора, труп которого уже успели к этому моменту накрыть простыней.       Пепельная непослушная прядь падает ему на лицо, брови нахмурены, и меж ними залегла глубокая складочка, придававшая его облику особую значительность и пикантность; тонкие губы сжаты в одну прямую линию, а прищуренные серые глаза с лихорадочным блеском выглядят чрезвычайно интригующе. Полицейский, следивший за мной краем глаза, нарочито громко прокашливается, заставляя меня обратить внимание на его присутствие и мой незаконченный протокол.       Я выдыхаю, в который раз поражаясь, каким образом этот великолепный мужчина может быть одновременно настолько серьезным и настолько соблазнительным, что у меня подгибаются колени. Впрочем, кажется, он и сам это замечает — Майлз поднимает на меня чертовски до неприличия проницательный взгляд, от которого по моей спине пробегают приятные мурашки. Немая игра наших взглядов длится несколько секунд, но для меня этого уже достаточно, чтобы признать поражение — я краснею, опустив глаза и остро ощущая желание заключить его в объятия, прижать к себе и горячо поцеловать.       — Мистер Райт, вы записали все, что видели? — сухим официальным тоном спрашивает полицейский, явно желая прекратить эту сцену, позволившую мне забыть о главном. — Не отвлекайтесь, пожалуйста.       — Извините… — бормочу я, опуская взгляд в протокол и борясь с искушением еще раз встретиться с ним глазами, ведь мысли о произошедшей на глазах смерти совсем не дают мне покоя. Лишь усилием воли я заставляю себя сосредоточиться на тексте — в конце концов, я написал там все предельно точно, стараясь не пропускать ни слова. Перечитывая строчки своего отчета, невольно вздрагиваю и вытираю со лба холодный пот, вспоминая обезумившие глаза умирающего МакЛина.       — Свяжитесь со мной, если что-то прояснится. Я буду ждать. Спасибо, — вдруг говорит Майлз, обращаясь к Гамшу, после чего решительно направляется ко мне, одним махом преодолевая оставшееся между нами расстояние. — Райт, ты ужасно выглядишь, пойдем, подышим свежим воздухом.       Я неопределенно киваю и передаю протокол сотруднику полиции. Под его цепким взглядом Майлз осторожно подхватывает меня за локоть и ведет к двери. Мы выходим на улицу, где редкие снежинки на фоне серого неба уже начинают медленно опускаться на асфальт, постепенно покрывая его прозрачным инеем, а порывы холодного ветра заставляют меня ежиться и кутаться в шарф. Майлза это, похоже, ни капли не беспокоит — он не выпускает моей руки и заботливо поддерживает меня, пока мы не доходим до красного автомобиля, припаркованного чуть в стороне от входа.       — Феникс, как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, окидывая меня внимательным взглядом. В его глазах вспыхивает знакомый огонек, такой чуткий, любимый и ставший родным. Как мне по-настоящему приятно видеть его таким, понимаю я с тяжелым чувством.       — Лучше, чем в кабинете с трупом, Майлз, — нервно улыбаюсь я, глядя на пасмурное небо за его спиной. Кажется, весь мир затих вокруг — не слышно ни звука, кроме шелестящего под ногами снега и завывающего ветра.       — Ты уверен? — серьезно спрашивает Майлз, даже не пытаясь скрыть своей тревоги, проступающей в его голосе. Он открывает дверь машины и делает приглашающий жест. Я сажусь внутрь и он устраивается рядом, повернувшись ко мне и озабоченно хмурясь.       — Не знаю… — честно отвечаю я, откидываясь на сидение и закрывая глаза. — Какая-то пустота в голове… Мысли нехорошие…       — Я могу их понять. Это пройдет, не беспокойся. Тебе надо прийти в себя…       — Да, наверное, надо… — тихо соглашаюсь с ним я и после минутного тяготящего молчания добавляю: — А если бы все было по-другому? Если бы я допрашивал его не в клинике, а в другом месте?.. В участке?.. Он бы не умер…       Майлз напряженно выдыхает, обдумывая мой вопрос. Его аристократичные пальцы на руле мягко постукивают по кожаной поверхности. — Это действительно многое бы изменило, но лучше не думать об этом. Уже поздно, так что давай не будем. Прими этот факт и смирись. Ты ни в чем не виноват — так сложились обстоятельства.       На душе становится невыносимо скверно и тоскливо. Мысленно я возвращаюсь к тем минутам, когда приходилось видеть смерть, и меня пробирает нервная дрожь. Как много людей на самом деле ждет именно такая несчастная судьба, которая уготовлена им, несмотря ни на что…       Мою руку перехватывает прохладная ладонь Майлза, сжимая. — Феникс… Ты пройдешь через это. Рано или поздно ты смиришься…       — Как можно смириться с таким? Как ты это сделал? — разочарованно говорю я еле слышно, обхватывая его ладонь своими и пытаясь согреть.       — Становиться свидетелем чьей-то смерти всегда тяжело — это моменты, которые никогда не приносят удовольствия. Однако именно они и побуждают человека действовать — находить каждую крупицу правды в море лжи, бороться за справедливость и помогать другим. Такова наша работа… Никто не говорил, что она легко дается, — с задумчивостью произносит Майлз, опуская глаза. Несколько секунд он молчит, погрузившись в свои мысли. Его лицо мрачнеет, становится суровым, каменяя. — Мое первое расследование было настоящей пыткой. Мне было шестнадцать, когда Карма решил показать мне то, как прокурор ведет надзор за процессом. Картина была ужасной… — он качает головой, точно пытаясь отогнать кошмарное видение, прикусывает нижнюю губу и отворачивается к окну. — Со временем я обнаружил, что это было необходимо — от меня требовалось стать равнодушным, здравомыслящим человеком, бесстрастно глядящим на то положение вещей, в котором находился несчастный. Сейчас я понимаю, насколько непростым это оказалось для меня… Но процесс стал намного проще и терпимее. Я пытаюсь сделать все от меня зависящее в обстоятельствах такого рода.       Слова наполнены такой тоской и силой, такими глубокими переживаниями, что я непроизвольно успокаиваюсь, слушая его. И постепенно мои чувства принимают свой естественный характер.       — Майлз… Я же говорил, что ты самый сильный человек, которого я знаю… — шепчу я в сгущающейся тишине, украдкой гладя костяшки его пальцев. — Ты столько пережил… Неудивительно, что ты седой, — не сдерживая глупой улыбки, говорю ему я. Он оборачивается и удивленно смотрит на меня. Мои слова, кажется, слегка шокировали его.       — Сделай мне, пожалуйста, одолжение и прекрати говорить, — хмурится он, выдергивая свою руку. Я издаю низкий смешок, уткнувшись ему в плечо.       — Да ладно, самое страшное уже случилось, милый, ты стал вредным, несносным стариком с сединой…       — Гм… Ужасно смелые заявления от мужчины, у которого на голове колючий беспорядок, — косо усмехается он, склоняясь ко мне, чтобы коснутся своим лбом моего. По моему телу прокатывается волна легкого восторга.       — Ты любишь этот колючий беспорядок!       — Я такого не говорил, — слегка улыбаясь, поправляет он меня, дотрагиваясь до моих волос и отводя их с лица.       — Так скажи, — лукаво предлагаю я, с любовью глядя в серые, словно пронизанные светом глаза с опасными отблесками. Они способны подчинять своей власти гораздо быстрее, чем я когда-либо думал.       — Ни за что, — наигранно упрямится Майлз, впиваясь в мои губы своими.       На мгновение я перестаю дышать, понимая, как сильно хотел этого поцелуя, насколько вкус его губ опьянял и сводил с ума. Я закрываю глаза, отдаваясь ощущениям, и обхватываю его лицо своими руками. А он пропускает мои волосы сквозь пальцы и перебирает их, пока поцелуй не становится сильнее и глубже. Наши языки, соприкоснувшись, лихорадочно сплетаются в безмолвном танце, не в состоянии насытиться друг другом. Меня начинает трясти от возбуждения, из горла вырывается стон, а руки Майлза скользят по моим плечам, спускаясь все ниже.       — Майлз… Мой Майлз… — невнятно шепчут мои припухшие от поцелуя губы. — Умоляю…       — О чем, дорогой? — срывающимся от страсти голосом отзывается он. Я уверенно подаюсь вперед, скидывая со своих плеч куртку.       — Люби меня… — выдыхаю я прямо ему в лицо, бесстыдно подставляя шею для поцелуев. Майлз нежно проводит рукой по ней, поглаживая, а после грубо берет меня за галстук, оттягивая его вниз, оголяя кожу. Его покрасневшие губы жадно и требовательно припадают к моей шее, превращая поцелуй в один бесконечный обжигающий след. Возбуждение все сильнее овладевает мной.       Я стараюсь воспользоваться моментом и забраться к нему на колени, протиснуться между рулем и сиденьем, прижаться к широкой груди. И только я пытаюсь осуществить задуманное, слышится грохот чего-то упавшего на покрытие. Мы оба вздрагиваем, отрываясь друг от друга. Мой взгляд машинально обводит салон машины и останавливается на лежащем под нашими ногами фонаре. Непонимающе моргаю и поднимаю эту отвратительную вещь, которая прервала наши поцелуи.       — Мне пригодилась его помощь в расследовании, — сухо комментируют Майлз, облизывая губы. После чего он добавляет чуть громче: — Убери в бардачок, пожалуйста.       Огорченно я повинуюсь и, возвращаясь на место, откидываясь на спинку сиденья. — После такого я рассчитываю на обалденный секс в твоем кабинете или у нас дома…       — Кмф, в любом случае у меня сегодня тяжелый день и для подобных развлечений нет времени… — недовольно морщится он, поправляя свою растрепанную челку, глядя в зеркало заднего вида.       — Не переживай, я это запросто устрою… У мистера Эджворта найдется для меня пара минут… — хихикаю в ответ я, и получаю в награду хмурый взгляд Майлза, который снова притягивает меня к себе, чтобы затянуть узел галстука.       — Я пригласил свою сестру к нам на ужин… — его голос становится тише, словно он собирается с мыслями. Мои брови вопросительно приподнимаются.       — Уже? Она только вчера приехала и я…       — Что-то не так, Феникс? — серые пронзительные глаза поднимаются на меня, прожигая насквозь. Я мысленно съеживаюсь под его взглядом.       — О… Нет, конечно нет, — поспешно говорю я, тщетно стараясь произнести эти слова ровно и спокойно, несмотря на возникшую остроту ситуации. — Я очень скучал по Франц!..       — Райт. — Это звучит так угрожающе, что я замолкаю, не докончив фразу. На его лице расцветает искренняя тоска, его плечи печально опускаются, и он отворачивается к окну, пряча лицо за волосами. — Мне бы не хотелось видеть разыгранный по этому поводу спектакль…       Теперь моя очередь хмуриться. Я с нежным трепетом прикасаюсь к его мягкой шелковистой челке, будто боясь спугнуть, проводя по ней пальцами и заправляя назад. Но он упорно продолжает смотреть прямо перед собой, от чего мои губы сами собой растягиваются в улыбку.       — Майлз, ну ты чего, а? Я правда по ней скучал… — повторяю я уже совсем другим тоном, поворачивая его лицо к своему. Мимолетным движением я касаюсь губами кончика милого носа, чувствуя, как постепенно растворяется его напряжение. — Разумеется, я скучал по ней. Больше ни один прокурор меня не бьет кнутом и так искусно не втаптывает в грязь, как она… Ну хотя, у нее есть старший брат, который любит плевать мне в лицо…       — О, Боже, Феникс… — жалобно стонет Майлз, приоткрывая губы. Они невероятно соблазнительны, и я не могу устоять перед таким искушением, чтобы не завладеть ими. Поцелуи с Майлзом всегда лишали рассудка — они подобны головокружительной игре на грани безумного риска, с каждой секундой становясь все опаснее и слаще.       — Твои талантливые руки приготовят самый вкусный ужин на свете? — шепчу я, наклоняясь к нему и вдыхая исходящий запах мяты. Такой резковатый, но при этом удивительно приятный и успокаивающий…       — Кажется, только у меня имеются любые базовые таланты…       Моя улыбка становится шире и я слегка касаюсь губами его губ, ощущая как его волосы бархатисто щекочут мне щеку. Легкий укус за нижнюю губу вызывает удивительную гамму эмоций, однако Майлз дразняще ухмыляется и отстраняется. Я растерянно смотрю на него, стараясь понять, что происходит. А он, не теряя времени, поворачивает ключ в замке зажигания, заводит машину и плавно выруливает со стоянки на оживленную дорогу.       — Какого черта? — говорю я с неудовольствием, когда до меня доходит его издевательский маневр.       — Тебе хватает наглости меня спрашивать? — строго отрезает Майлз, мельком глянув на меня. — У меня есть определенный список дел и твои выходки ставят его под угрозу.       — Добавь туда секс с Фениксом Райтом, — ворчу в ответ я, рассматривая в окне проносившиеся мимо дома.       — Я постараюсь принять это во внимание, — издает приглушенный смешок он, искоса поглядывая на мои по-обиженному надутые губы. Он явно наслаждается этим. Ну ничего, смеется тот, кто смеется последним. — Убери, пожалуйста, фонарь в бардачок, Райт.       К моему удивлению, я действительно держу фонарь между колен, игнорируя его присутствие. Скорее всего, я забыл про него — меня вполне отвлекли происходящие события.       — Как прошло расследование? Я не думал, что ты закончишь раньше, чем я… — спрашиваю я как бы между прочим, мысленно прикидывая, как мало времени потребовалось Майлзу для достижения цели.       — Усложнилось. Одно ясно — Эванс обвинил в убийстве в полной мере не того, кого следует. Мне удалось выяснить, каким образом погибший получил дозу барбитуровой кислоты… Кажется, в Лос-Анджелесе сформировалась преступная группа… — удручающе монотонным голосом говорит Майлз. Похоже, у меня снова холодеют все внутренности. Только этого не хватало…       — Ты для этого выгнал меня из кабинета? — подозрительно осведомляюсь я, нервно прокашливаясь.       — Нет… У меня оставалась надежда — МакЛин мог бы что-то неосторожно проронить перед смертью. Но мой шанс был упущен… В ящике его стола нашлись два флакона барбитуратов…       — Святое дерьмо… — ругаюсь я, закрывая лицо руками и морщась от нахлынувшего приступа тошноты. — Я читал про это в медицинских картах пациентов этого типа… Что… Что ты будешь делать?       Он молчит, лишь покачивает головой в такт своим мыслям, внимательно глядя на дорогу, которая снежным полотном ложится перед колесами автомобиля. Этот взгляд не предвещал мне ничего хорошего. Я устало провожу ладонью по лбу, стирая выступивший пот.       — Я рассчитываю в ближайшее время созвать совещание по одному важному вопросу… — без выражения произносит он, наконец. — Будь уверен, Феникс, я приму меры.       — И все же… Какие? — спрашиваю я, уже начиная опасаться худшего. — Ты думаешь, твой заместитель стоит за всем этим?       — Я… смею предположить, что Эванс — не ключевая фигура. Скорее, он обычный исполнитель… — достаточно настороженно произносит Майлз, заметно напрягаясь. Костяшки его пальцев, лежащих на руле, белеют. Ситуация по-настоящему достаточно неприятная. Я очень надеюсь — Майлз знает на что он идет. Если дело обстоит так, как он думает, стоит действовать осторожно и тщательно. Мне и самому все это не по душе — лезть в подобное с головой не хотелось бы. Правда, Майлза я ни за что не оставлю разбираться с этой проблемой самостоятельно.       Откинув со лба длинную черную прядь волос, я вспоминаю про фонарь и открываю бардачок. Там, на красной подкладке, хладнокровно поблескивает с серебристым затвором, ярко выделяясь, пистолет. Такое мне даже в страшном сне не привидится. На его ребристой черной рукояти выгравировано «M&P», а чуть ниже — стандартный знак эмблемы полицейского управления Лос-Анджелеса. Я инстинктивно дергаюсь, словно от удара током.       — Феникс?.. — беспокойно окликает меня Майлз, пока не замечает, во что я уперся взглядом.       Салон автомобиля наполняется почти физически ощутимым напряжением, которое трудно передать, хотя оно и очень реально. Мое лицо бледнеет. Если он хранит в своей машине огнестрельное оружие, значит… — Ты способен застрелить человека? — вдруг неожиданно и коротко спрашиваю его я, сам от себя не ожидая вслух такого вопроса. Майлз резко вздрагивает, не спуская с меня тяжелого взгляда, но быстро переводит его на дорогу, будто очнувшись.       — Ч-что?.. — запинаясь, только и выговаривает он, и я вижу, насколько он потрясен подобным вопросом. Такого он явно не ожидал, а я, не подумав, так нелепо и с размаху попал в больное место. — Я-я… Нет…       — Извини, Майлз! Я… Я не хотел! — говорю я с совершенно искренним раскаянием в голосе, чувствуя, однако, легкое омерзение от самого себя. Относительно недавно я так упорно доказывал, что он не способен на убийство, причем дважды. — Какой же я дурак… Прости, пожалуйста. Только… он же не просто так находится в твоем бардачке и я… — я чувствовал себя ужасно глупо, видя как он вжимается в спинку сиденья, подобно испуганному кролику. Мне правда было стыдно. Нужно было как-то сменить тему разговора. — То есть… я хотел спросить… Ты умеешь стрелять из пистолета? Я вот никогда не держал в руках чего-то подобного…       Он смотрит на меня как на полоумного. В светло-серых глазах можно заметить тень смешанных чувств — удивления и страха, неуверенности и настороженности, которая тут же сменяется выражением крайнего недоверия.       — Стрелять — это самое первое, чему Карма научил меня, — наконец, осмелившись, скорбно говорит Майлз, прикусив нижнюю губу.       — Что?.. Да как он!.. Ты же… Ах, он ублюдок! Он знал, он знал! — мои слова все быстрее и быстрее перетекают в поток возмущенной речи, прорываясь сквозь переживания, по мере осознания их горькой тяжести.       — Спокойно… Успокойся, Феникс, — взывает меня к рассудку его низкий и глухой голос. — Это в прошлом… — я, как могу, стараюсь выполнить его просьбу, но не понимаю до сих пор — почему он может удерживаться от замечаний по поводу Кармы? — Кхм… а ты?.. Смог бы? — он будто сменяет мой внутренний монолог, интересуясь, сбавляя скорость и останавливаясь у знакомого нам входа в высокий и стеклянный бизнес-центр. Вид его выточенного лица уже не выдает такой сильной дрожи и страха, скорее грусть.       Некоторое время я в упор смотрю на пронизывающее до костей смертоносное железо, затем встречаюсь с ним взглядом — он слегка прищурен, и задержав дыхание, незаметно киваю.       — Если на кону будет моя жизнь или близких мне людей — я… — слова застревают в горле, словно кто-то мне сжал его, и я снова опускаю глаза на пистолет. — Я сделаю это…       Майлз отводит свой взгляд, нервно постукивает пальцами по рулю и некоторое время молчит, уйдя в свои мысли. — До такого не дойдет… Я справлюсь со всем…       — Ты справишься со всем, я знаю это, — как можно мягче говорю ему я, слегка изгибая губы в ответ на короткий кивок его головы. Моя рука заботливо опускается на его плечо, чтобы хоть как-то подбодрить моего мужчину. — Я верю в тебя всем сердцем, милый…       — Спасибо, Феникс… Я тоже в тебя верю, — отвечает он, принимая мое сочувствие и ласку, сжимая ладонь и поднося ее к губам, чтобы осторожно поцеловать запястье. На меня волной накатывает ощущение нежности и доверия. Какое счастье. — Сколько у тебя сегодня клиентов?       — Ни одного, сегодня я хотел пересортировать документы, а то мой офис превратился в бумажную свалку, — тихо посмеиваясь, я немного расслабляюсь, мне становится гораздо лучше — я обхватываю его за шею и привлекаю к себе. Его запах и жар словно становятся осязаемыми, разгоняя хмурые мысли и чувства.       — Тогда я попрошу тебя… — томно выдыхает он мне в губы, приблизив лицо к моему. Я подчиняюсь, приоткрывая рот, в ожидании поцелуя… — Провести дома влажную уборку и хорошо вымыть пол, — шепчет Майлз, касаясь своими губами моих.       — Ох, нет… Еще и дома… — с досадой бормочу я, отвечая на поцелуй, чем вызываю на лице Майлза легкую усмешку. — Все будет сделано, господин генеральный прокурор.       — Хороший мальчик…       Поцелуй снова приобретает чувственный оттенок: давление его губ на мои становятся сильнее, его руки скользят по моей рубашке, настоятельно заостряя внимание на груди, задерживаются на сосках, затвердевших под тонкой тканью. Я упиваюсь этим прикосновением.       — Может… ненадолго зайдем в мой офис?       — Нет, дорогой, я правда не могу задерживаться, — с сожалением выдыхая, отстраняется он от меня. Во мне возникает щемящее чувство прощания, но ненадолго — я еще раз сдержанно целую его и открываю дверь автомобиля.       — Спасибо, что подвез, — благодарю я, окидывая Майлза влюбленным взглядом. Он выглядит чертовски соблазнительно — в его глазах светится самодовольство, на губах играет еле заметная ухмылка, хорошо зная, какое впечатление она производит на меня.       — Перестань благодарить меня каждый раз, я по-собственному желанию подвожу тебя, — замечает Майлз, и издает короткий смешок.       — А я по-собственному желанию благодарю тебя за твою доброту, — улыбаюсь я, выходя из машины и оборачиваясь, машу ему рукой. Он безнадежно качает головой, не сдерживая широкой ответной улыбки, и отпускает педаль газа, отъезжая от бордюра. Красный спортивный автомобиль срывается с места и исчезает за поворотом.       Мой офис встретил меня полной тишиной и полумраком, горами раскиданных бумаг и неразобранными папками. Закрыв дверь, глубоко вдыхаю и снимаю куртку с пиджаком, вешаю их на спинку кресла. Черные ботинки поспешно ретируются в угол, и их заменяют нежно-розовые домашние тапочки. Суетливо открываю жалюзи и окна, впуская в помещение свежий морозный воздух и тусклый свет холодного январского дня, а после вытягиваю под столом ноги и оглядываю свое скромное рабочее место. На столе лежит еще несколько папок с кипой бумаг, которые я не успел просмотреть вчера, пара распечатанных писем, несколько фотографий, к которым я также не прикасался.       — Ну почему этот мир устроен таким подлым образом, Чарли? — задумчиво спрашиваю я, запуская пальцы в растрепанные ветром волосы и смотря на безмолвное растение, привольно раскинувшее широкие листья на принтер. Оно, конечно, хранит молчание, будучи не в силах помочь своему несчастному хозяину с ответом на заданный вопрос. — Какой ты у меня немногословный.       Несколько часов я потратил на то, чтобы разобраться в деталях произошедшего дела, которое мне доверил расследовать Майлз, но так и не пришел к каким-либо внятным выводам. Правда, пока это не мешало моей основной работе — я разбирал бумажные завалы, сваленные как попало на столе, перелистывал папки, недовольно морщился, понимая, что стоило бы заранее позаботиться о целостности содержимого, с особым вниманием уделяя сортировке материала по значимости и по сроку хранения.       Мгновение — и слышится как кто-то дергает дверную ручку, или, может быть, мне только кажется, однако спустя несколько секунд этот звук раздается снова. Я нехотя отрываю взгляд от разбросанной по столу массы бумаг и встаю, распрямляя затекшие от неудобной позы мышцы. Привычно мысленно ругаясь, пытаюсь привести себя в порядок, поспешно подходя к двери.       — Кто там? Извините, сегодня у нас закрыто, — вежливо отзываюсь я, открывая замок и чувствуя, как мои глаза сужаются от захлестнувшего меня бешенства. Только этого мне не хватало! — Ларри?!       — Йоу, чувак, привет! — распахивает дверь улыбающийся Батц, протискиваясь мимо меня в кабинет. Неосознанно я бью себя ладонью по лбу, прикрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной, медленно и глубоко вздыхая. Его ничуть не смутило мое лицо. — Я тут такое дело хотел обсудить… Такую сенсацию!.. — продолжает он, оглядываясь и ожидая от меня продолжения.       — Эм… Да, конечно, проходи… Я тут немного занят был, понимаешь…       — Не беда! Я ненадолго! Мне предстоит такую зашибенную статью опубликовать, ты просто не поверишь! Такой материал! Смотри!       Он вынимает что-то из внутреннего кармана пиджака и протягивает мне, не прекращая идиотски улыбаться.       В моей груди, словно расплавленный свинец, разливается смятение и в то же время сладость восторга. Стена, за которой таится наша с Майлзом любовь, кажется такой близкой. Моя рука держит снимок, сделанный Батцем в рождественскую ночь — я и Майлз, тесно сблизившись бедрами к друг другу, окруженные сиянием золотых огней на украшенной елке, смотрим друг на друга так нежно и желанно, что любой другой не преминул бы незаметно прочесть в наших глазах немую мольбу о взаимности. Наши приоткрытые губы практически касаются друг друга, и мне даже сразу представляется, как тяжело было вынести подобную пытку. Соблазнительно-точеная талия Майлза с чувственным изгибом, на которой покоятся мои руки, почти спускающиеся, к его упругим ягодницам, неотразима и заставляет меня вспомнить незабываемые ощущения, когда я сжимал ее, поглаживая.       На мои щеки наползает румянец, и я моментально отворачиваюсь к столу, чтобы скрыть зарождающееся на лице чувство. — О-откуда это у тебя? Эджворт сказал, что ты удалил снимок.       Вместо ответа я слышу его сдавленный смешок, выражающий гордость, хотя чему тут гордиться. — Он действительно был удален по требованию Эджи, но я вернул его по доброй воле через компьютер! Снимок сохранился на карте памяти, так что… Ну, Ник, что скажешь в свое оправдание?       Я лихорадочно сглатываю. Действительно, нужно что-то сказать. Но что? Батц же не отстанет. Как назло, из головы вылетают все слова.       — Ты трогал Эджи за зад! Его парню это не понравится! Как ты мог? — взвизгивает Ларри, обходя меня и выхватывая фотографию из моей руки. Мое сердце вдруг пропускает один удар. Нет, это единственная наша фотография, сделанная в осознанном возрасте… Как только я поднимаю взгляд на искаженное ужасом лицо Батца, у меня пропадает всякое желание защищать себя. Я понимаю, что скрывать это бесполезно. По его глазам ясно, какие мысли проносятся у него в голове.       — Ларри, присядь, пожалуйста, — спокойным тоном прошу я, кивая на диван и избегая встречаться с ним взглядом. Волнение, которое я испытываю, граничит с безнадежной отчаянностью положить этому конец.       — Я написал об этом целую статью, осталось только сдать материал в редакцию! — Ларри не прекращая махать руками садится на диван.       — Нет… нет, прошу тебя… — повторяю я, садясь перед ним на корточки. У меня есть последний шанс убедить его. — Не делай этого, Ларри…       — Чувак, ты с ума сошел? Я не имею права не опубликовать такую статью!       — Дело не в этом… я-я… — я осекаюсь, поймав на себе его непонимающий взгляд, и тут же беру себя в руки, чувствуя, как краска заливает мое лицо. Ну что же, надо быть откровенным до конца, даже если потом мне прилетит от любимого. — Мы с Майлзом… Эм… Вроде как… вместе?..       Он растерянно моргает, пытаясь понять, не ослышался ли. Потом до него доходит смысл моих слов. Его глаза становятся круглыми, а рот открывается в немом крике. — ЧТО?! — от неожиданности он даже роняет снимок. Ларри делает рывок, чтобы встать с дивана, но я успеваю схватить его за плечи и удержать на месте. Сейчас, когда на горизонте появился лучик надежды, отступать уже нельзя.       — Да, я… Я люблю его, — выдыхаю я на одном дыхании, наконец справившись с собой. Это признание дается мне с огромным трудом, ведь я так давно привык скрывать свои чувства. Это ощущение невероятно… приятно. Ларри смотрит на меня с недоверием, наверное, ему кажется, что я сошёл с катушек или решил разыграть его. — Я люблю его, — более уверенно повторяю я, глядя прямо в его потрясенное лицо.       — Ты?! Ты гей, Ник?! — наконец, обретает дар речи он, отшатываясь от меня. Кажется, эта информация действительно потрясла его до глубины души. — Н-но ты же… Ты ведь встречался с Далией!!! А как же Уилл Пауэрс!!! Эджи!..       — Ты сам это придумал и поверил… Впрочем, Майлз действительно в отношениях… Мне все равно на пол, на положение в обществе и… на все остальное. Я просто хочу, чтоб ты знал… Что я любил его все это время. И люблю. Даже больше, чем я могу себе представить. — Мне резко становится так легко и спокойно, словно с моих плеч сняли неподъемный груз. С души свалилась самая огромная тяжесть, самый ценный секрет, который только можно было вообразить.       Ларри с отвисшей челюстью хлопает глазами, переводя взгляд с меня на фотографию и обратно, пока до его сознания не доходит суть только что произнесенных слов: — Ты любишь его?!       — Да… А он любит меня… Мы живем вместе, мы засыпаем и просыпаемся вместе, все эти годы мы любили друг друга… понимаешь? — слова льются у меня изо рта сами, без всяких усилий, так естественно и просто, будто это было со мной всегда.       В его глазах постепенно появляется осмысленное выражение, перетекающее в гнев и досаду. — ВЫ ЧТО?!.. НИК, Я МОГ ОЖИДАТЬ ТАКОГО ОТСТРАНЕННОГО И ХОЛОДНОГО ОТНОШЕНИЯ ОТ ЭДЖИ, НО ОТ ТЕБЯ?! — он впервые на моей памяти так громко и искренне возмущается, что мои уши слегка закладывает. Да, сейчас я понимаю насколько все запутанно… — КАК ТЫ МОГ НЕ РАССКАЗАТЬ МНЕ ОБ ЭТОМ?! Я ДОЛЖЕН БЫЛ УЗНАТЬ ОБО ВСЕМ ЕЩЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕ!..       — Тише, Ларри, тише, успокойся, пожалуйста. Ты должен понять… Мы скрывали ото всех наши отношения… — поясняю я, вкладывая в свои слова мягкость, насколько это только возможно. — Я очень хотел с кем-то поделиться своей сбывшейся мечтой, но боялся… боялся последствий…       — Каких еще последствий, Ник?! Мои единственные лучшие друзья встречаются, а ты еще спрашиваешь, последствий каких?! Так ты…       — Если кому-то станет известно о наших отношениях, мы оба можем потерять наши статусы и должности. Нас уличат в фабрикации дел и общем сговоре! — быстро перебиваю я его, одновременно пугаясь наступающего на меня гнева. Мне совсем не хочется его спугнуть. — А ты… журналист, Ларри…       — И что с того? — огрызается он, теряя остатки былой апатии.       — Ты написал о нас статью… — возражаю я, показывая на снимок.       — Да, я на… — Батц резко замолкает, и его лицо темнеет. — Написал статью о вас?.. — я смотрю на него и чувствую, как во мне просыпается глубокая грусть. Этот человек даже не понял бы, в какой тупик завел нашу жизнь, если бы не появился на пороге моего офиса. — Я-я же не знал, чувак… — он не спеша поднимает снимок с пола, внимательно разглядывая его и словно раздумывая о чем-то. Безнадежный вздох вырывается из моей груди и я тру руками лицо, отгоняя подступающее к горлу отчаяние. Ларри хмурится. — Я не опубликую эту статью, — говорит он глухо, наконец-то, заставляя меня посмотреть ему в глаза. — Ник, я бы никогда причинил тебе или Эджи вреда, клянусь чем угодно! Я буду молчать…       — П-правда? — мой голос срывается и дрожит, когда я вижу на его лице отдающуюся решимость.       — Клянусь! Ты же знаешь, какие у меня принципы… Я не дурак, чтобы подставлять своих друзей! — уверенно произносит он. — Давай, Ник, вставай с колен, не время раскисать!       Ларри встает с дивана и протягивает мне руку, помогая встать на ноги. Я не без улыбки принимаю ее, чувствуя прилив благодарности. Не дождавшись, пока я обрету более или менее вертикальное положение, он заключает меня в объятия. К своему удивлению я не испытываю никаких неприятных ощущений — просвет в моем сознании окончательно прояснился, оставив в душе приятное тепло.       — Конечно, не дурак… — повторяю я тихо, гладя его по спине. — Спасибо, Ларри…       Мы стоим так довольно долго, обнявшись. Все мое горе уходит, испаряясь, словно утренний туман. Внезапно Ларри размыкает объятья, отстраняется от меня и отступает на шаг, напряженно вглядываясь в мое лицо.       — Постой! Значит ли это, что вы двое тусовались без меня?!       — Эм, да… У нас отношения, причем довольно серьезные, очевидно, что мы проводим вместе достаточно много времени.       — Черт возьми, мои лучшие друзья тусуются без меня!       — Ох, Ларри… — слабо улыбаюсь я, шутливо касаясь его плеча. — Ты придешь на нашу свадьбу?.. Я купил для Майлза самое красивое кольцо, из золота с рубином и бриллиантами, я почти больше полугода на него копил…       У Батца округляются глаза, и приоткрывается рот. — С-свадьба, Ник?!       — Да… Правда, я не сделал Майлзу еще предложения… но, по-моему, мы близки к этому… По крайней мере, я очень на это надеюсь… — смущенно бормочу я, радуясь возможности поделиться с ним наболевшим. — Только вот пока мы не обсуждали, как это будет выглядеть…       — А что тут обсуждать, — оживляется Ларри, пожимая плечами. — Это будет грандиозная свадьба! Лучшего фотографа в Лос-Анджелесе вы не найдете!.. — он, смеясь, толкает меня локтем.       — Ну да, Майлз же тебе книжку подарил, — лаконично замечаю я, улыбаясь в ответ. Смех Батца мгновенно прекращается.       — Очень ценный подарок… — вздыхает он, скривившись, и тут же продолжая уже спокойно: — А Франни приехала? Я соскучился…       — Приехала вчера еще, вечером, а сегодня Майлз пригласил ее к нам на ужин… — признаюсь я, отмечая как лицо Ларри приобретает торжественное выражение, явно свидетельствующее об его радости.       — Вот здорово, значит, сегодня увидимся! Я подкараулю ее возле вашего дома и подарю ей… — радостно говорит он и замолкает, бросая взгляд на часы и снова бледнея. — Блин, мне пора, меня ждут курсы по вождению… Ты точно больше не будешь их посещать?       — Точно, точно… Мне уже хватило провалить два раза экзамен, — я тоже смотрю на наручные часы, вспомнив об обещанной уборке квартиры, и мне становится не по себе.       — Ладно, держи, старик, — Ларри протягивает снимок. — Чтоб больше никаких секретов, ясно, чуваки? Мы друзья со школьной парты!       — Да… да, хорошо.       — Ну, бывай. Не падай духом… я тебе всегда помогу, чем смогу… и Майлзу тоже.       — Спасибо еще раз, Ларри, за такие нужные слова, — с улыбкой говорю я, смотря на фотографию, и он ободряюще подмигивает и оставляет меня наедине с моими мыслями.       Эта фотография будет особенно дорога для меня — любовь и ласка Майлза, так прелестно проявленные на ней, были увековечены в мельчайших подробностях на маленьком глянцевом снимке. Мне кажется, что никто никогда не умел играть моими чувствами так, с таким искусством, как великолепно это делал мой любимый мужчина.       Кинув беглый взгляд на загруженный бумагами стол, я задумчиво надеваю пиджак, убирая снимок в его внутренний карман, провожу ладонью по волосам и подхожу к зеркалу, чтобы поправить волосы. Звонок телефона возвращает меня к действительности, на который я сразу же отвлекаюсь и, вздрогнув, беру трубку.       — Юридическое бюро «Райт и Ко», слушаю.       — Феникс, я тебя отвлекаю? — звучит в трубке аскетический голос Майлза, и от него в моем сердце становится солнечно и тепло. Улыбаясь, я подпираю трубку плечом и поправляю галстук, разглаживая на нем несуществующую складку. — Ты чем-то занят?       — Нет, милый… — шепчу я в трубку, не сводя глаз со своего отражения в зеркале. У него самый сексуальный голос, который мне приходилось когда-либо слышать.       — Вероятно, я задержусь — мне надо срочно съездить по одному важному делу, — вздыхает Майлз, понижая голос, и я чувствую, насколько напряжены его голосовые связки. Я закусываю нижнюю губу, представляя как он бы ее прикусил, ощущая ее влажность под своими губами. — Дорогой?..       — Что?.. А, да, я слушаю…       — Кхм… Ты сможешь приготовить ужин к моему приходу? Я постараюсь не задерживаться… — взволнованно говорит он. Его слова внезапно сбивают меня с толку.       — У-ужин? А что мне приготовить?       — Полагаю, твое лучшее блюдо — макаронные изделия. У тебя получается превосходно… — слегка усмехается он с оттенком смущения. Моя улыбка становится шире, почти обнажая зубы. Не удержавшись, Майлз снова вздыхает, видимо, понимая, как я польщен его словами. — Как насчет спагетти с соусом болоньезе и овощного салата?..       — О, конечно, я справлюсь с таким, господин главный прокурор, — кокетливо отзываюсь я, нежно растягивая слова и придвигаясь к трубке, почти садясь на стол. В ней отчетливо раздается хриплое мычание. — Ты же знаешь, какой я хороший мальчик…       — Феникс… — сдавленно произносит Майлз, ловя ртом воздух. Похоже, еще чуть-чуть — и он не выдержит. — Займись, пожалуйста, делами. Я рассчитываю на тебя…       — Подожди-подожди! — обрываю я его, чувствуя, к чему он клонит. — Постарайся, пожалуйста, прийти пораньше. Я тебя буду ждать, слышишь? Очень буду… Позвони мне, как будешь собираться домой.       — Да, разумеется, я хотел успеть освежиться и накрыть на стол.       — Эй, а как же секс с Фениксом Райтом? Ты так и не внес его в свой список дел? — напоминаю ему я, затаив дыхание. Майлз только хихикает в стационарную трубку.       — Возможно — нет… Возможно, сейчас нет времени… — едко парирует он, забавляясь.       — Ты найдешь его, Майлз, обязательно найдешь… — сладким голосом говорю я.       — Посмотрим. — В тоне его голоса проявляются ноты серьезности, и вся пикантность нашей беседы сходит на нет. — До встречи, дорогой.       — Пока, милый.       С чувством выполненного долга кладу трубку на рычаг, улыбаясь как идиот, блаженно растворяясь в своей любви и мечтательно глядя в зеркало, отражающее меня. Единственное, в чем я абсолютно уверен — так это в том, каким будет этот непосредственный вечер.

***

      — Феникс, я дома! — услышал я Майлза, когда за углом стукнула входная дверь и связка ключей с характерным звоном упала на поднос, где обычно лежал всякий мелкий хлам — мои наручные часы, солнцезащитные очки Майлза, непонятно откуда взявшаяся записная книжка и прочее. Этот звук эхом отозвался во мне, напоминая о том, что эта глупая привычка гордо перешла к нему.       Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул, стараясь не обращать внимания на вспыхнувшую внутри нахлынувшую панику. Пусть лучше будет так как хотел он — на меня у него нет времени… С большим нетерпением я ждал его возвращения домой, со страхом дожидаясь момента, пока он встретит меня.       В доме царила идеальная чистота и порядок — насколько это возможно в моих условиях, конечно. Все, от ароматного ужина до традиционного порядка, было исполнено. За исключением одного — мытья полов. Я, честно, приберег этот компонент на самый последний момент, надеясь, порадовать хозяина.       — Феникс? — повторил он, видимо, разуваясь и верно идя по коридору ко мне. Тревога заметно нарастала, и я поправил белоснежный фартук, еще крепче вцепился в швабру, чтобы она ненароком не выскользнула, напряженно прислушиваясь к его шагам. Как и следовало ожидать, меня, при появлении Майлза, с невероятной скоростью покрыла бледность. — Боже, что… — единственное, на что хватило его красноречия.       Я не поднимал на него глаз, не решаясь встретиться взглядом, но я был полностью уверен, какое впечатление произведет мой вид. Руки тряслись, а сердце бешено колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. Майлз на несколько секунд замер, испытующе меня разглядывая, словно стараясь понять, достаточно ли серьезна ситуация. А ситуация была и впрямь чрезвычайно серьезной.       — Да, мистер Эджворт? Что-то случилось? — справившись с волнением, как можно более равнодушно спросил я, старательно вымывая пол и одновременно делая вид, будто для меня все происходящее вообще не имеет никакого значения.       — Райт… что за?.. — только и смог неуверенно произнести он. Майлз пребывал в полном смятении. То, насколько тщательно я старался изобразить абсолютную тупость, делало мой маскарад особенно смешным. Я спонтанно почувствовал прилив вдохновения, мимолетно глядя на его ошарашенное лицо. Похоже, мое желание было сильнее всего остального — я издал тихий смешок.       — Добро пожаловать домой, мистер главный прокурор! Насколько мне известно, вы сами дали мне инструкции по поводу уборки. Собственно, я этим и занимаюсь, — решительно сказал я и выпрямился, поднимая глаза на него и опираясь на швабру, в то время как его руки инстинктивно сомкнулись на груди, а на лице ясно проступило раздражение. — Ужин готов, влажная уборка закончена, в моем распоряжении осталось только вымыть пол.       — Я вижу, — процедил он сквозь зубы, подходя ближе и с хмурым видом снимая с моей головы ободок с белыми рюшами, отчего мое лицо оказалось в опасной близости от лица Майлза. — Я просил тебя хорошо убраться, идиот, а не разыгрывать из себя… посмешище! Скоро прибудет Франциска, а у нас дома… Кто теперь будет перемывать эти чертовы полы?! Они все в разводах, Райт! — голос Майлза зазвенел от напряжения, серые глаза потемнели и зловеще сверкали в полумраке коридора. Я, бросив взгляд на пол, действительно заметил видимые следы своих манипуляций, которые высохнув, напоминали грязь, расползающуюся по паркету. От такого зрелища у меня чуть не подкосились ноги. — Ты хоть представляешь, какая у моей сестры будет реакция на этот безобразный беспорядок?! А тебе хватает ума устраивать цирк!       — Простите, мистер Эджворт…       Майлз одним рывком выхватил из моих рук швабру, намереваясь ею воспользоваться, если бы только я не успел схватиться за нее сам, сопротивляясь его порывам. Он, кажется, всерьез разозлился…       — Райт, твою мать, ты в своем уме?! Клоун! — заорал он и резко толкнул меня в стену, так, чтоб я врезался в нее спиной, но из-за того, что швабру удерживала моя рука, Майлз прижал меня к стене сам. Его тяжелое и горячее тело придавило меня. Теперь он стоял так близко, обдавая меня дурманящим запахом одеколона и своим прерывающимся дыханием. Сердце мое билось так часто, словно хотело вырваться из груди.       — Я-я хотел только вас, мистер Эджворт. Хотел всего лишь вас… — шепотом выдохнул я, ощущая как кровь приливает к щекам. И не только к ним. Оценивающий взгляд Майлза обволакивал меня, он гипнотизировал и лишал рассудка. — Тебе разве не нравится, как я выгляжу?.. — он опустил глаза ниже и, на мгновение оцепенев, прикусил губу и уставился на полоску кружева, которое бесстыдно обрисовывало мою грудь, почти полностью открытую глубоким вырезом туго обтянутого платья, предназначенного для женской изящной фигуры. Только это совсем неважно — именно из-за такой незначительной вещи платье смотрится на мне намного непристойнее и притягательнее. Мне внезапно стало душно. — Я старался для вас, потому что… мне действительно хочется тебя… вас, черт возьми, прямо сейчас.       — Забавно… Старался для меня, но не постарался даже выполнить то, о чем я тебя просил, да? Тебе и в голову не пришло, чем может обернуться твоя… твоя безответственность… — его рука отпускает швабру и грубо касается моего бедра, закрытого под подолом юбки, которая едва прикрывает черные обтягивающие чулки, заставляя меня глубоко вздохнуть. По моему телу прокатывается волна жара, и я вдруг осознаю, какой предосудительный вид у его брюк, демонстрирующих слишком много, без сомнения, неприличных деталей. Швабра падает на пол, глухо стукнувшись об него.       — Я заслуживаю наказания, мистер Эджворт…       — Ты заслуживаешь наказания, Феникс Райт…       Не отрывая от пронизывающих насквозь сталью глаз, пожирающих меня с почти животным интересом, я судорожно начинаю расстегивать пуговицы на черном жилете, непослушными пальцами вытаскивая одну за другой и припадаю губами к его губам в жадном и нетерпеливом поцелуе. Майлз издает короткий звук, похожий на шипение, когда мой язык касается его языка, и он крепче прижимает меня руками к себе, придерживая за бедра, сжимая тонкую ткань платья. Я чувствую, насколько сильно желание бьется в каждой жилке, вызывая во мне острое до боли возбуждение. Почти теряя над собой контроль, я расстегиваю пуговицы рубашки Майлза, стаскивая ее вместе с жилетом самым бесцеремонным образом, обнажая могущественные литые мышцы его тела. Его бледная мраморная кожа выглядит безупречной, а с каждой секундой становится все притягательнее.       Поцелуи разъедают мои губы, он кусает мою нижнюю губу, причиняя сладкую боль и заставляя тело выгибаться дугой в его руках. Мне кажется, что я таю под его руками, сгораю от страсти, и почти полностью принимаю его власть надо мной.       Ладонь Майлза движется вверх, приподнимая край юбки и натыкается на кружевную подвязку чулка с черным бархатным бантом. Он сразу прерывает поцелуй, опуская взгляд вниз и замирая, будто не в силах поверить своим глазам. Я лишь дразняще провожу языком по распухшей нижней губе и ногой соблазнительно оглаживаю его пах, заметно твердеющий под бордовыми штанами.       — Сумасшедший… — произносит он севшим от возбуждения голосом, от которого у меня слабеют колени. Его палец осторожно опускается под кружево чулок, оттягивая резинку. Через несколько секунд я чувствую легкое жжение, наслаждаясь восхитительным ощущением. — Ты приводишь меня в бешенство, Райт…       — Понимаю, сэр, — усмехаюсь я, прижимаясь к нему всем телом, чтобы позволить нашим эрекциям встретиться в тесном дуэте.       В его глазах разгорается целое пламя, на щеках появляется румянец, в движениях его руки появляется уверенная сила — она настойчиво скользит по моей коже, заставляя ее покрываться новой порцией мурашек, и, находя упругую поверхность ягодицы, секунду удивляясь отсутствию какой-либо преграды в качестве нижнего белья, сжимает ее, одновременно кусая меня за шею. Все это происходит так быстро, что я успеваю только застонать, полностью отдаваясь его напору.       От таких беспорядочных и неудержимых ласк трудно удерживать равновесие, и только ладони Майлза, с нужной силой сжимающие мое бедро и ягодицу, дают возможность удержаться от падения по стене. Я медленно наклоняюсь вперед, навстречу его губам, с жаром отвечающим на мое приглашение, оставляя на моей коже цепочку красных следов, тянущуюся к ложбинке между округлостями грудей. Он смыкает губы на набухшем соске через материал платья, мне не хватает воздуха, и я уже сильно жалею о том, как туго затянул корсет, лишив себя возможности дышать. Перед глазами проплывает дымка, за которой я не могу разглядеть ничего, кроме его лица и взъерошенных пепельных прядей волос. Это зрелище вызывает новый прилив желания.       В ответ я начинаю нетерпеливо ерзать, так мучительно нуждаясь в его великолепном члене, который от моих действий только увеличивается в размерах. Однако я предельно глубоко и физически ощущаю мешающую нам одежду, поэтому слегка отстраняюсь, опуская руки на пряжку его ремня, наскоро расстегивая его, а Майлз, опомнившись, ловит мои запястья и поднимает их вверх, прижимая к стене и не давая возможности больше пошевелиться. Мое сердце сбивается с ритма, когда наши взгляды встречаются, я приятно обнаруживаю, как его глаза становятся хищными и голодными, несущими очевидную угрозу. Я с шумом выдыхаю в его губы, напрягая бедра.       — В чем дело, Райт? — ненасытно спрашивает Майлз, внимательно глядя мне в глаза. — Я не вижу в тебе и капли сожаления… — его горячее дыхание обжигает мое лицо, но я не отвожу взгляда, выдерживая эту пытку. — Мне придется преподать тебе урок за столь легкомысленное и неуважительное отношение к моим просьбам, дорогой…       — Как ты думаешь, чего мне это стоило? — мой голос срывается, выдавая последние остатки контроля над эмоциями. — Ты… Ты слишком сексуальный, Майлз, я так хотел привлечь твое внима…       — Похоже, моя непослушная горничная плохо уяснила приказ господина, — перебивая, вздыхает он, выпрямляясь и со снисходительной иронией глядя на меня. Мои губы тут же растягиваются в издевательской улыбке, которая, кажется, доставляет ему удовольствие.       — Я очень непослушный, ты прав… Я ведь постоянно тебя разочаровываю? То разводы на полу, то кружка с остатками кофе… то заставляю тебя усомниться в моей любви к тебе… — слова вылетают из меня сами собой, вынуждая его недовольно наморщиться.       Без всякого предупреждения он берет меня за руку, заламывая ее за спину и ведя меня в сторону спальни, не обращая внимания на мои протестующие возгласы и попытки освободиться. От его хватки появляется тупая боль, и я удивляюсь, почему она кажется мне такой приятной.       Спальня встречает нас ароматом только что выглаженных простыней и легким мускусным запахом ароматических свеч. Приглушенно подсвеченная кровать внушительных размеров манит блеском шелковых бордовых покрывал, словно приглашая упасть на нее. И через секунду это происходит — он опрокидывает меня на кровать, резко придавливая сверху своей тяжестью, заполняя собой все пространство. Его возбужденный член упирается в мою обтянутую юбкой задницу, вызывая в теле дрожь предвкушения. Я издаю сдавленный стон, вжимаясь в прохладный шелк простыни, чтоб хоть как-то остудить раскрасневшееся лицо.       — Феникс, я правда тебя очень люблю, но твои выходки иногда заставляют тебя ненавидеть… — слышится где-то над ухом бархатный голос Майлза. — Испорченный ребенок…       Не дожидаясь ответа, он поднимается, с силой задирая мне юбку и сжимая упругие ягодицы. На этот раз он не спешит, поглаживая мое тело руками и наслаждаясь столь откровенным видом: задравшееся черное платье открывает его бесстыдному взгляду мои ноги в чулках и сексуальные кружевные подвязки, а также по-прежнему голый зад. Мне явно хочется большего.       — Встань на четвереньки, — приказывает Майлз, дернув меня к себе за ленты корсета. Недолго думая, я послушно выполняю это требование, принимая удобную позу и чуть выгибаясь, чтобы открыть его взгляду ту часть тела, которой так хочется любоваться. Он шумно вздыхает, гладя меня ладонью по бедру.       — Тебе нравится то что ты видишь, Майлз? — дразню я, покачиваясь и чувствуя как в комнате сгущается раскаленный воздух, в котором отдаются гулкие удары моего сердца.       — Нравится, — твердо отвечает он, и до меня доносятся звуки расстегиваемой пряжки ремня. Понимая, что может последовать дальше, я широко распахиваю глаза и оборачиваюсь к нему, замирая от догадки. Самодовольное лицо Майлза в полутьме спальни расплывается в знакомой усмешке. Он отступает назад, снимая ремень и складывая его вдвое. Я нервно сглатываю, боясь пошевелиться. — Что такое, дорогой? Куда делась твоя решительность? А я ведь только начал… — преувеличенно ласковым голосом говорит он, проводя ремнем по моей напряженной ягодице, заставляя меня вздрогнуть. — Как жаль, что послушным ты решил стать только в такой ситуации… Что ж, я исправлю эту ошибку.       — Я… М-Майлз?.. — испуганно бормочу я, выглядывая из-за своего плеча. Но он уже не смотрит на меня — его глаза устремлены только в одну точку. По моей спине пробегает холодок.       — Ты мог бы избежать всего этого, если бы внял моим просьбам, конечно, — Майлз демонстративно обходит меня по кругу, поигрывая ремешком и останавливаясь напротив, так близко, насколько позволяет наша кровать. Он, с самой непринужденной грацией, проводит ремнем вдоль моих губ — я непроизвольно приоткрываю их пока кожаное полотно скользит вдоль моего рта, обводя по контуру, а после опускается вниз по подбородку, оставляя на моей коже воздушное касание и заставляя меня в очередной раз встретится с ним глазами. — Однако, Феникс, подозреваю, что ты наоборот хочешь, чтоб все происходило именно так. Возможно, ты даже не осознаешь, как сильно желаешь этого, но в твоих глазах я вижу по-настоящему упрямую, страстную и совершенно безумную жажду…       Внутри меня с нарастающей скоростью полыхает почти физически ощутимая дуга тлеющего жара. — Я хочу этого…       Этих бессвязных слов достаточно — со смешком Майлз возвращается в исходное положение. От этого жеста мое сердце сжимается… Паника разламывает меня на части, я зажмуриваюсь до разноцветных кругов перед глазами.       — Считай до десяти, — тихо произносит он и прежде чем я успеваю сообразить, его ремень звонко ударяется о мою правую ягодицу, ясно показывая, кто теперь главный в этой комнате. Острая боль, вынуждая меня стиснуть зубы, пронзившая подобно раскаленному железу, ослепляет меня. Легкая дрожь, пробегающая по моему телу, доставляет Майлзу удовольствие.       — Один… — выдыхаю я, кусая губы и не открывая глаз. Боль меркнет, уступает место теплу, разливающемуся по мышцам. И наконец я понимаю, что постепенно расслабляюсь, приходя в себя. Правда, еще остается смутное ощущение неясного давления. Это длится довольно недолго — всего несколько секунд, пока лакированная поверхность кожи снова не прикасается к моей беззащитной заднице. И этот короткий дискомфорт удивительно приятен. Крепкий брючный ремень из темной кожи моего парня во всех отношениях выполняет свои обязанности отлично. — Два…       — Ты осознаешь свою ошибку, Райт? — тихо спрашивает Майлз, лаская меня ременным покрытием по покрасневшей в месте удара ягодичной области. — Ты ведь понимаешь за что я сейчас подвергаю тебя наказанию?       После его слов, я слышу собственный всхлип, от резкого и точного движения ремня — по телу проходят искры колющей боли. Мои руки рефлекторно сжимают смятую простыню в кулак, словно от этого может стать легче.       — Три!.. Да… прекрасно понимаю… — хриплым голосом отвечаю я, открывая глаза. Занавески в спальне задернуты — на комнату почти незаметно опустилась темнота. — Я больше… не буду, сэр… Честное сло… Ах! — вырывается у меня, когда я ощущаю четвертый удар, более сильный и болезненный. Дыхание со свистом вырывает из легких, а на глаза наворачиваются слезы. Дрожь, сотрясающая меня всего, усиливается.       — Что не будешь? — глумливым тоном переспрашивает он. Повернув мою голову лицом к себе, я встречаюсь с его мрачным взглядом и непроизвольно вздрагиваю.       — Не буду больше… оставлять разводы на полу… — торопливо говорю я, не в силах оторвать взгляда от его лица. — И грязную кружку с кофе тоже…       — Феникс… идиот… — с мягким укором в голосе произносит он, гладя меня ладонью по щеке, стирая слезу, скатившуюся по моему лицу. Ему удается вызвать во мне неуемное желание принять его ладонь, к которой я с силой прижимаюсь.       — Пожалуйста, остановись… — жалобно тяну я, чувствуя, что глаза снова наполняются слезами. — Прошу, Майлз…       Его лицо смягчается, в глазах мелькает выражение жалости. Он снова нежно проводит пальцами по моей щеке, убирает выбившуюся прядь волос, и медленно отстраняется. Я широко открываю глаза, изумленно глядя на него, не в силах поверить, насколько легко и непринужденно он это сделал — лишил меня своего присутствия, своего тепла, чего-то более важного. Не говоря ни слова, Майлз спокойно обходит меня сзади, снова задирая скользкую ткань юбки до талии, успевшую опустится вниз. Из глаз, как бы я ни старался их удержать, опять вырываются слезы. Мне остается лишь склонить голову вниз и со стыдом ожидать следующего удара.       Неожиданно я чувствую, как кровать прогибается под его сильным телом. Именно чувствую — я не могу ни повернуть голову, ни даже открыть глаза — лишь ощущаю касание его холодной руки к своему бедру, которая тут же перемещается выше. Я вздрагиваю, когда он осторожно касается до разгоряченной, покалывающий от ударов, кожи, и с опозданием понимаю, что конкретно он собирается сделать. Сердце в моей груди замирает от его горячего дыхания.       Майлз невесомо прикасается губами к пострадавшему от его наказания месту, оставляя после себя влажный след. Очень неторопливо, еле ощутимыми, бережными движениями он наносит поцелуями дорожку к ее внутренней части, раздвигая в стороны мои ягодицы. С моих губ срывается стон, просящий о большем. Шелковые волосы Майлза рассыпаются по мне, щекоча чувствительную кожу. Это совершенно новая пытка, которой я не ожидал, но мне становится легче не обращать внимание на ноющую боль — все мое внимание сосредотачивается на его ласках.       Жаркий язык облизывает мое чувствительное место, заставляя меня мучительно застонать. Тягучая и вязкая слюна обжигает меня, я боюсь даже дышать и крепче сжимаю бордовую простыню в ладонях, совершенно потеряв голову от страсти и желания. Внутри меня зарождается мягкая пульсация и изнуряющий зуд, просящий только об одном — заполнить меня целиком Майлзом.       Он, обводя языком подергивающийся вход в меня, дразняще погружается в него кончиком, но лишь слегка толкается вперед. Я выгибаюсь навстречу его языку, все сильнее стискивая простыню пальцами. — М-Майлз… не издевайся… — с отчаянием шепчу я. Боже, до чего же это тяжело… И одновременно невыразимо приятно. — Войди в меня… я подготовился к тебе…       — Да, я заметил как твое тело хочет меня, Феникс… То, какой ты на вкус, опьяняет сильнее любого вина, — мурлычет Майлз, плавно замедляя движения и продвигаясь глубже, исследуя языком самые чувствительные участки моего тела.       Теперь из моего горла вырываются приглушенные стоны, переходящие в более громкие и протяжные. Мое лицо покрывается бисеринками пота. Все тело, кажется, под его ловким языком дергается и извивается, превращается в податливое изваяние, готовое принять любой его маневр.       Язык Майлза в неувядающем темпе описывает круги по отверстию, постепенно расширяя его, проскальзывая внутрь и наслаждаясь изгибами нежных стенок, так сильно нуждающихся в нем. И только его рука, касающаяся моего живота и упорно движущаяся вниз, застает меня врасплох. Эта теплая ладонь, длинные тонкие пальцы, которые прикасаются к моему напряженному члену, оттесняя злосчастный подол юбки, в конце концов приводят к тому, что я уже не просто прогибаю спину, а всем своим телом подаюсь вперед, к его руке. Майлз издает тихий короткий смешок, поглаживая и распределяя предэякулят так, как он, очевидно, умеет — лучше всего — осторожно, нежно, играя с ним и тем самым, подводя меня к самой грани. Он не торопится, но я все равно ощущаю растущую тяжесть внизу живота.       Я, изнемогая от наслаждения, двигаю бедрами навстречу ладони, сильнее сжимающей мой член. — Черт возьми, Майлз… Прекрати, я такими темпами сейчас кончу…       — Разве суть секса не заключается как раз таки в этом? Ты хочешь, чтобы я остановился? — самодовольно улыбается Майлз в мою кожу. Его язык резко проникает в меня, вызывая по телу вспышки нестерпимо сладостной дрожи, и я с силой сжимаюсь вокруг него, чуть не теряя сознание от темноты в глазах.       — Нет… Да… Я не хочу, чтоб ты останавливался… — признаюсь я между судорожными вдохами. Туго затянутый корсет придавал подчеркнутую чувствительность к любому втягиванию воздуха в легкие. — Я хочу… кончить с тобой… быстрее, Майлз, п-пожалуйста…       — Как я понимаю тебя… у нас ограничено время, Феникс, — шепчет Майлз касаясь влажными губами ягодицы. Его слюны слишком много — она стекает вниз по моему бедру, оставляя за собой извилистую дорожку. — Хорошо… Тогда давай сделаем это.       Я чувствую, как его лицо отстраняется от меня, а рука перестает двигаться вверх-вниз. Мои колени дрожат, не слушаясь, и я наконец позволяю себе опуститься на кровать — со стоном от все еще покалывающей травмированной кожи. Мягкая простынь уже не холодит кожу, она утратила свою первоначальную сглаженность, придавая впечатления большей интимности. Я оборачиваюсь, проводя руками по своим влажным от пота волосам, смотря в равнодушное лицо Майлза, который с ленивой грацией, приблизившись к прикроватной тумбочке, достает из ящика маленький прозрачный пузырек лубриканта. Его губы и подбородок по-прежнему чуть-чуть блестят, светлые волосы взлохмачены, на щеках заметный румянец. Он выглядит великолепно. Меня охватывает неукротимое желание наброситься на него прямо сейчас, впиться в него губами и прижать его к себе так тесно, насколько это вообще возможно.       Мой взгляд непроизвольно падает вниз, по бледной фарфоровой коже, стройной талии и натыкается на полоску ткани боксер, все это время по какой-то причине остававшихся на нем — они натянуты — достаточно для того, чтобы его эрекция была очевидна — и заметно намокли от наших совместных усилий.       Наверное, я смотрю на него дольше, чем следовало бы, поскольку Майлз ухмыляется, стягивая с себя нижнее белье. Теперь, когда он передо мной совершенно обнаженный, мне сложно не отвести взгляд — его совершенные мышцы мощно выступают под бледной кожей. Мы не сводим друг с друга глаз. Сексуальная напряженность так густа, что трудно дышать.       И вот, наконец, мое сердце падает куда-то вниз — я поднимаюсь и медленно приближаюсь к нему, околдованный блеском серой стали глаз, соблазном его налитого кровью лица и ощущением его мужественности. Он делает едва заметное движение навстречу мне и наши губы сливаются в долгом поцелуе, длившемся по ощущениям целую вечность. Мой язык находит его, и, изгибаясь и переплетаясь с его собственным, покорно принимает такой значительный напор. Поцелуй влажный, но нас это не смущает.       Его руки медленно скользят вниз по платью, слегка смяв его и задерживаясь на талии, и добираются до бедер, массируя их и успокаивая меня не столько руками, сколько насыщенными и требовательными поцелуями. Это только раздувает угли нетерпеливого костра.       На секунду я приоткрываю глаза, краем сознания замечая его оставленный ремень в изножье, коварно поблескивающей пряжкой. Что-то меняется во мне — азарт перехватывает дыхание, от неожиданной и острой потребности. Майлз замечает мою переменчивость и с непониманием разрывает наш поцелуй, не давая ниточке слюны оборваться между нами.       — Феникс?..       Охваченный возбужденным порывом, я обвожу губы языком, слизывая остатки слюны, оставленной Майлзом. — Свяжи меня, любимый, — с придыханием прошу я, взглядом указывая на валявшийся ремень. Мне трудно сохранять самообладание. Майлз по-милому хмурит брови. — Поскорее, милый. Хочу, чтоб ты связал мне руки и использовал мое тело, принадлежащее тебе по праву. Не заставляй меня ждать слишком долго…       — Ох, ты… ты уверен? — озабоченно спрашивает он. Мои слова приводят его в замешательство. — Я не хочу причинять тебе б…       — Да, да, посмотри на меня! Как сильно я тебя хочу… — протестующе начинаю я, протягивая к нему руки. — Твою мать, Майлз, свяжи меня уже и трахни, в конце концов! Я согласен на все. Только выполни мою просьбу. Чего ты медлишь?       Майлз молча смотрит на мои сложенные руки, потом переводит взгляд на ремень, лежащий рядом. Очевидно, он знает, какое решение принять. Так и происходит — он поднимает ремень, не так давно причинивший мне боль, грубо связывает мне запястья, затягивая тугим узлом. Я морщусь — повод изрядно врезаются мне в кожу — но мне абсолютно все равно, сильнее всего я сейчас беспокоюсь об одном — почему Майлз еще не во мне?       Будто в ответ на мой мысленный вопрос, он толкает меня на подушки, отчего я издаю слабый писк от болевых ощущений, притягивая руки к спинке кровати, плотно прижимая и привязывая их к деревянным прутьям. Мои глаза широко распахиваются от удивления, как он до этого догадался? Все его действия производят на меня завораживающее действие. Майлз, часто дыша, обводит меня взглядом хищника, предвкушая упоительный пир нашей близости. Этот взгляд гипнотизирует.       — Расслабься, дорогой. Я не смогу насладиться твоим телом, пока ты так напряжен… — сообщает он низким голосом, ласково поглаживая белые рюши на груди от платья, которая обнажилась на короткое мгновение, приоткрывая два затвердевших соска.       — Я готов, я готов, я готов, — торопливо бормочу я, извиваясь от нетерпения. Майлз решительно разводит мои ноги в стороны и устраивается между ними, задирая подол юбки до талии. Мой член, жаждая получить внимание, активно реагирует на каждое движение, содрогаясь.       — Если моя горничная уверена в себе — тогда…       До моих ушей доносится звук отрывшейся бутылочки лубриканта, означающий, похоже, конец моих мук. Проходят считанные секунды — и я чувствую как горячая гладкая головка его члена касается моего подрагивающего отверстия, легонько трется, растирая по нему вязкую смазку. У меня возникает дурацкое желание обвинить шею Майлза и крепко прижать его к себе, чтобы он почувствовал всю силу моей любви и нежности, но из-за того, что мои руки связаны, мне приходится терпеть, смотря на его пожирающий взгляд, пронизывающий меня насквозь.       — Ну же, Майлз… Еще чуть-чуть… — молю я сквозь стиснутые зубы, придвигаясь к нему ближе и подталкивая его член в себя.       Он шумно вдыхает, глубже погружаясь в мое раскаленное нутро, беря меня за бедра. Я из последней отчаянной попытки стараюсь не закрывать глаза, мысленно восхищаясь лицом Майлза в этот момент, которое меняется прямо на глазах — морщинка между бровей разглаживается, морщины в уголках глаз исчезают — он закрывает их, придаваясь восхитительным ощущениям — и его лицо становится почти мальчишеским. От невыразимого наслаждения, ощущая как каждый дюйм заветного члена Майлза наполняет меня, расширяя собой изнутри, моя кожа покрывается испариной и я издаю протяжный стон, выгибаясь от удовольствия.       — Ч-черт, Майлз… Это потрясающе…       Одним рывком он проникает в меня еще глубже, и из моего горла вырывается еще один стон. — Я заставлю тебя издавать эти прекрасные звуки снова и снова, Феникс…       — Не сдерживай себя… Мой ангел…       Майлз открывает глаза, смотрит в мой затуманенный ожиданием взор и больше не медлит — он начинает двигаться, совершая грубые и мощные толчки, сопровождающиеся моими протяжными стонами и его более тихими и меркнущими за мной, полностью опустошая меня и тут же наполняя снова, задевая простату головкой своего члена. С каждым таким толчком я все больше растворяюсь в нем, подзабываясь и поддаваясь его власти.       Попытка пошевелить руками причиняет мне боль — мои запястья намертво прикованы к изголовью кровати и мне остается только из полуприкрытых глаз наблюдать за происходящим, громко и непрерывно постанывая. Чувства настолько поразительные и ошеломительные — от них никогда не устанешь и они не дадут покоя ни мне, ни Майлзу…       Я смотрю на его тонкие губы, оскаленные от наслаждения, на волосы, упавшие на лицо и чувствую, как желание соприкоснуться с ним губами сводит меня с ума. Ногами я заключаю его в плен своих бедер, сводя их вместе на талии Майлза и прижимая его как можно ближе к своей груди. — П-поцелуй меня, — прошу я, не отрывая взгляда от его губ, медленно растягивающихся в улыбке.       Он наклоняется ко мне, приоткрывая их шире, обдавая мое лицо горячим дыханием и я из последних сил тянусь к его губам, желая слиться с ними, утонуть в них. Но у Майлза на этот счет совсем другие планы — он неожиданно отстраняется, проводя языком по губам. Меня переполняет отчаяние.       — Дорогой Феникс… — шепчет он, приподнимая мою голову за подбородок. — Скажи мне… что ты мой…       Эти слова, сказанные его томным, чуть хрипловатым голосом, подводят меня почти к самому краю, и я понимаю, что я всегда принадлежал только ему. Его сильный толчок заставляет меня вздрогнуть и заскулить, сжать онемевшие ладони в кулаки и зажмуриться.       — М-Майлз, ты действите… — с дрожью в голосе говорю я, прерываясь на стон, когда он очередной раз проталкивается внутрь меня. Мне не хватает воздуха, я ощущаю, насколько безумно хочу еще и еще.       — Ответь мне, Феникс… — уже требовательно повторяет он, внимательно глядя мне в глаза. — Если я не хочу тебя делить ни с кем, хочу тобой владеть, отдаваться тебе и брать тебя без остатка, можно ли меня упрекать в этом? Упрекать в том, что я считаю тебя только своим?       До меня с задержкой доходит смысл его слов. Пылающий взгляд Майлза наполняется безграничной любовью, серые глаза наливаются слезами. У меня перехватывает дыхание от этой картины, необдуманно я дергаюсь вперед, стремясь обхватить его широкие плечи руками, только ремень врезается в кисти, останавливая меня… Я несмиренно смотрю ему в лицо, заметно приобретающее выражение грусти, крепче сжимаю свои ноги вокруг его талии и вскидываю лицо, превозмогая себя и боль, оказываясь напротив его манящих губ. Нам мешают считанные сантиметры.       — Я твой, мой любимый, лишь твой, Майлз… — медленно произношу я, всей душой желая, чтобы эти слова наконец дошли до него, чтобы эти слова прозвучали как клятва.       По его лицу пробегает тень, он судорожно выдыхает и, наклоняясь, впивается в мои губы жадным поцелуем. Майлз наваливается всем телом, придавливая меня к кровати. В его груди учащенно бьется сердце, которое я очень хорошо чувствую своей грудью. Я подтягиваю ноги, давая ему войти глубже, потом откидываюсь на подушку, разрывая наш поцелуй. Он с нежностью смотрит на меня, касаясь пальцами моих растрепанных волос, отбрасывая их с лица.       — Я был твоим, когда мы впервые поцеловались — в том саду, под ветками цветущей сирени и шиповника, прячась от твоего папы… — на моих губах появляется улыбка, готовая превратиться в смех. Майлз повторяет этот жест, глядя на мою улыбку. — Я был твоим, когда газета со статьей о «демоническом прокуроре» заставила меня вытереть слезы, и позвонить в деканат… — я мягко целую его в щеку, чувствуя, как Майлз тает от моего прикосновения. — Я был твоим, когда ты доверил мне свою душу и самое сокровенное… — я целую кончик его миленького носа. — Я буду твоим, милый, пока я дышу… несмотря ни на что…       — Мой Феникс… — выдыхает Майлз и прижимается лбом к моему лбу. Трогательные, совершенно неотразимые глаза, цвета грозового неба, затягивают меня в свою глубину, а шире губы изгибаются в непроизвольной улыбке. Я никогда не перепутаю эти глаза с другими, с любым другим взглядом.       На этот раз он целует меня — в губы, долго и проникновенно, словно вкладывая в этот поцелуй всю накопившуюся в его сердце любовь. И я тоже вкладываю в него все, до последней капли, всего себя. Все внутри меня замирает, и только его новый толчок, исторгающий из меня стон в рот Майлза, возвращает меня на землю. Мое тело не выдерживает, снова выгибается, еще раз дергаясь от проникшего глубоко внутрь пульсирующего члена. Майлз отстраняется от моих губ, и утыкается мне носом в шею, покрывая ее обжигающими поцелуями, покусывая.       Я так близко к тому, чтобы кончить, что даже не знаю, сколько еще смогу продержаться. Он тоже совсем близко, судя по нарастающему ритму его движений, становящихся все более быстрыми, сильными и беспорядочными. Сквозь туман удовольствия, я еще успеваю заметить, как рука Майлза скользит по моему бедру вверх и находит мой твердый, вздрагивающий от каждого толчка член. Пальцы его задевают чувствительную головку, но этого уже достаточно, чтобы довести меня до самой грани — я изгибаюсь всем телом в конвульсивном оргазме, сжимаясь вокруг него так тесно, насколько это вообще возможно. Зажмуривая глаза, на последнем издыхании вцепляюсь в мягкое шелковое покрывало пальцами ног и не сдерживаю громкого стона от пронзившего внутри спазма, отдающегося дрожью удовольствия. Майлз успевает еще несколько раз вонзиться в меня членом и замереть, зарывшись лицом в изгиб моей шеи, издав при этом негромкое рычание и отдавшись во власть медового наслаждения. Горячая струя эякулята разливается где-то внутри, наполняя собой каждую клеточку моего тела. Тяжело дыша, мы замираем в этой позе, глядя друг другу в глаза.       Несколько долгих минут мы не произносим ни слова, потому что не хотим разрушить волшебную гармонию нашего единения. Наконец Майлз мягко отстраняется, я замечаю на его животе и груди смазанные следы от моей спермы, потягиваюсь, вытягиваясь на покрывале, улыбаюсь как придурок.       — Я сбился со счета, Майлз, какой секс был самым запоминающимся и лучшим… — тихо смеюсь я, наблюдая за тем, как он, находясь все также между моих ног, развязывает тугой узел на моих запястьях. — Может, подскажешь?       — Любой наш секс — это лучший секс в твоей жизни, — ухмыляется Майлз, высвобождая мои затекшие руки, и заботливо их массируя, разгоняя кровь по онемевшим пальцам.       — В твоей тоже, — нагло улыбаясь, заявляю я и обхватываю его шею руками, притягивая к себе. О лучшем и мечтать нельзя.       — В моей тоже, — соглашается он. Мои губы касаются его губ в долгом сладком поцелуе, который неожиданно прерывается робким стуком в дверь. — Франциска!       — Фра… Франциска? — пытаюсь догадаться я… Мой энтузиазм мгновенно улетучивается. — Твою мать, Франциска!       Майлз выскользает из моих объятий, подхватывает коробку салфеток на прикроватной тумбочке и, вскочив с кровати, наспех вытирается. Его лицо, залитое густым красным румянцем, конечно, не вытрешь…       — Где моя одежда, Феникс?! — нервно спрашивает он, осматривая комнату. На полу покоились только его брюки и белье.       — О… Эм… Полагаю, что… в коридоре?.. — я неуклюже поднимаюсь, придерживая подол платья, чтобы не испачкать его об себя. Майлз швыряет мне на кровать коробку с салфетками, а сам, пригладив рукой волосы, надевает первое попавшееся под руку — мою черную футболку с Микки Маусом на груди и домашние серые штаны, оставленные мной на спинке стула. Стук в дверь раздается снова, на этот раз громче. Ох, только не это… Я лихорадочно стираю с себя следы своего оргазма, осознавая, что на мне не только мои следы…       — Боже, я не накрыл на стол… Я хотел зажечь свечи… Черт… Все из-за тебя, Феникс! — строго бросает мне Майлз, натягивая штаны. Я издаю нервный смешок, пытаясь развязать ленты на корсете. — Приведи себя в порядок, прошу тебя!       — Секундочку, сэр, я почти закончил…       Он смиряет меня суровым взглядом и исчезает за дверью, захлопывая ее за собой. Через пару секунд до меня долетают обрывки громкой эмоциональной тирады, произнесенной отрывистым женским голосом: «М-Майлз Эджворт?! Что на тебе?!.». Кажется, Франциска в шоке… И ленты, как назло, запутались! Надеть на себя платье — дело одно, а вот снять его после такого бешеного секса — другое.       Проклиная все на свете, в частности себя, я все-таки умудряюсь развязать ненавистный корсет, и вынырнуть из чертового черного платья на спасительный свежий воздух. Кружевные подвязки и чулки падают на пол.       Быстро открыв шкаф, я бросаю в него платье в уже и без того безнадежную кучу вещей, хватаю свои шорты и майку, одновременно пытаясь причесать спутавшиеся волосы. Все это время, пока я пытаюсь привести себя хотя бы в относительный порядок за дверью спальни, разговор Майлза с Франциской стихает. Размышлять об этом у меня не остается времени — я открываю дверь, как только заканчиваю возиться с майкой, и эффектно появляюсь перед обнимающимися братом и сестрой. Меня переполняет радость при виде их таких крепких объятий, и я со счастливой улыбкой любуюсь ими, позабыв обо всем на несколько мгновений. Франциска реагирует первой — она со вздохом отрывается от Майлза, выглядывая из‑за его плеча, хмурясь, разглядывая меня. Майлз слегка отстраняется от нее и поворачивает ко мне лицо. Я чувствую себя неловко под их цепкими взглядами, но все же решаюсь спросить: — Я… помешал вам?       — Нисколько, — отвечает Майлз, скользя по мне прищуренным взглядом. Он поворачивается к Франциске, целует ее в лоб и отпускает, только когда ее щеки заливает краска смущения. — Мне нужно освежиться и переодеться… Феникс, ты… проводишь Франциску до кухни?       Я несколько раз моргаю, сбитый с толку таким предложением, затем неуверенно киваю. Франциске, судя по лицу, не нравится это, однако она не пытается ничего возразить. Майлз, видя это замешательство, усмехается и хлопает меня по плечу, давая понять, что для него не тайна, о чем мы думаем, после чего исчезает в направлении ванной.       Оставшись в одиночестве, мы с ней переглядываемся. Она выглядит, как и обычно, безмятежно красиво — голубое платье с большим белым воротником, под которым виден такой же белый бант, удачно подчеркивает нежность ее бледной кожи, осиную талию и гордую стать ее маленькой фигуры. Волосы, чуть отросшие и собранные в аккуратный пучок, открывают удивительно тонкую шею и выточенный аристократический профиль. Мне хорошо знакомы все эти ее достоинства — с детства она была воплощением идеала. Ее серые глаза смотрят на меня с хорошо скрытым интересом. Я, хоть и чувствую неловкость от возникшего момента, тем не менее, решаю подойти к ней.       — Приветствую тебя… Франциска, — начинаю я, остановившись на расстоянии вытянутой руки от девушки. В моей голове проносятся тысячи мыслей — воспоминания о прошлом, обрывки наших совместных судебных заседаний, надежды Майлза на наше совместное будущее… — Я очень рад увидеть тебя.       — Перестань лгать, Феникс Райт, я знаю твои уловки. Только прибереги свои лживые речи для тех, кто способен оценить их по достоинству. — Ее голос по-прежнему холоден и официален, с оттенком снисходительной насмешки. Я хмурюсь, стараясь не потерять лица от таких беспочвенных колкостей.       — Это вовсе не так. Я действительно рад встрече с тобой, — настаиваю я, глядя ей в глаза. Конечно, она отводит взгляд — но это ничего не меняет в моих чувствах к ней. — Мы не виделись уже полгода. И я… Собственно… Я соскучился, — Франциска не сдерживается, смех прорывается из ее уст, слегка похожий на фырканье. — Это правда! Хочешь сказать, ты — нет?       — Нет, — твердо отвечает она. Мы молчим несколько секунд, пристально вглядываясь друг в друга. Чувства переполняют меня — я хочу, чтобы она приняла мою правду, верит ли она мне или нет. Поэтому я, неожиданно для себя самого, делаю шаг к девушке и смело беру ее за локоть, вынуждая последовать за мной в гостиную. Она, ошарашенная моим порывом, покорно следует за мною. И как только мы останавливаемся у камина, ее глаза загораются гневным огнем, от которого становится не по себе. Франциска резко выдергивает локоть.       — Что ты себе позволяешь, дурак? — почти шипит она, сверкая глазами. Я быстро вздыхаю, чувствуя себя настоящим дураком.       — Я просто хотел сказать… Смотри.       Моя рука тянется к каминной полке, на которой стоит фотография в серебряной рамке, сделанная очень много лет назад. Это снимок последнего нашего Рождества с Майлзом до того, как он уехал в Германию. Тогда мы были маленькими, сидели возле елки в гостиной, слушали музыку и разговаривали обо всем на свете, не подозревая, что вскоре наши жизни разойдутся и столько важного придется пройти, чтобы вновь увидеть друг друга… Франциска, смотря на снимок, тихо ахает, прикрывая рот ладонью, словно не веря. Она забирает рамку из моих рук.       — Это фотография, где мы…       — Празднуете Рождество, — заканчивает за меня Франциска, скорее печально, чем с укором. — Я помню. Майлз оставил меня одну среди светского папиного общества… И все из-за тебя, Феникс Райт.       — Не называй меня так, у меня есть имя! — обиженно восклицаю я, потом спохватываюсь. — Пожалуйста…       — Это не меняет сути!       — Франциска… — мягко произношу я, стараясь успокоить ее. Ее глаза встречаются с моими, и вдруг я вижу в них такое искреннее отчаяние, такую неприкрытую боль и отчаяние… Она так беззащитна… — Этот снимок, до недавнего времени служивший мне единственным напоминанием о Майлзе, так много значил для меня. Он был моим самым дорогим воспоминанием… Мне больно, если его у тебя отобрали…       — Ты сам отнял его! — вспыхивает Франциска, отворачиваясь от меня. Я сглатываю, потому что не имею права предъявлять претензий, зная, какие чувства она питает к Майлзу.       — Мне жаль, что так вышло, Франциска… Мы могли бы втроем отпраздновать Рождество… Но мы… мы не подружились как следует, да? Ты постоянно била меня хлыстом и насмехалась…       — Зачем мне дружить с таким глупым глупцом вроде тебя, Феникс Ра… — она вздыхает, поправляя платье.       — Потому что я — самый умный глупец в мире, — забавляясь, отвечаю я и кладу руки ей на плечи, поворачивая к себе. Она прячет лицо челкой. — Посмотри на меня, пожалуйста, — Франциска нехотя поднимает глаза, полные слез. — Потому что глупый дурак вроде меня нуждается в тебе. Мне не хватило нашего детства… Мы могли бы… начать все сначала. Если ты хочешь… Майлз был бы счастлив… и я тоже… Я хочу дружить… Не молчи. — Я чувствую, какое напряжение сковало ее тело и отпускаю ее, отступая. Несколько секунд она стоит, раздумывая, а потом отдает мне рамку с фотографией. — Теперь не будет такого, Франциска… Мы будем вместе — втроем. Мир?       Я протягиваю ей руку, предлагая свой мизинец в качестве примирения. Она с сомнением смотрит на мой палец, затем на фотографию и неуверенно принимает мое рукопожатие. Внутри меня все замирает — какое приятное чувство, тем более неожиданное. Что-то теплое, теплое и светлое.       — И вот… Как ты видишь, я не обижал Майлза, сколько мы уже живем здесь…       — Хорошо, что ты умеешь сдерживать обещания, Феникс…       — Пойдем уже к столу, я пока Майлз не вернулся и не отчитал меня за то, чего я еще не совершил.       — Что это лежит на полу? — спрашивает Франциска, указывая на ободок с белыми рюшами от моего костюма, лежащий у стены. Видимо, Майлз выронил его и он закатился сюда… — И что за ужасные красные полосы на твоих запястьях?..       — Ой, отсидел, наверное… я так проголодался, просто умираю! Идем, идем… — я торопливо провожаю Франциску в кухню, к столу, боясь такого внимания и его возможных последствий.       Хмыкнув, она садится за стол, проводя ладонью по скатерти. Кажется, у нее дрожат руки. Не теряя времени, я ставлю перед ней тарелку с пастой, рядом ставлю тарелку с овощным салатом, наливаю воды в стакан, и, в общем-то, выполняю роль прислуги, кой и являлся несколько минут назад. Она благодарно кивает.       — Слушай, а ты… не хочешь дать шанс Ларри? Он… влюблен в тебя и уже давно.       — Нет, спасибо, мне хватает дураков в моей жизни, — надменно отвечает она, раскладывая на коленях матерчатую салфетку.       — Но почему?.. Да, он, конечно, бывает грубоват и несдержан, зато он добрый и отзывчивый, пожалуй, самый верный друг из всех, которых я знаю, — достав из буфета бокалы, я разливаю в них темную алую жидкость.       — Кмф… — только и произносит Франциска, погружаясь в раздумья.       Наконец-то, своим присутствием нас почтил Майлз, переодевшийся в домашнюю черную рубашку, приоткрывающую его соблазнительную грудь, такие же шорты. Он опирается плечом на дверной косяк, молча оглядывая нас поверх очков.       — Феникс, ты же в курсе, что это фужеры для шампанского? — интересуется он, расплываясь в теплой улыбке и подходя ближе.       — Эм… Думаю, это не проблема…       — Ты прав, — кивает Майлз, — присаживайся, я сам накрою на стол.       Благодарно улыбнувшись, я сажусь напротив Франциски, слегка морщась от боли и вздрагивая. Все таки я весьма успел проголодаться… Майлз с задумчивым видом по-волшебному сервирует стол, не сводя глаз с ее лица — словно ожидая от нее какой-то мысли. Но она молчит. Я решаю разбавить этот мрачный церемониал разговором: — Кстати, Франциска, эти спагетти готовил никто иной, как я. С любовью… Лучшие спагетти в твоей жизни.       — Наслышана о твоем макаронном таланте, — самодовольно улыбается она, поднимая на Майлза глаза, который чуть наклоняет голову в знак согласия, ставя зажженные ароматические свечи на серебряный поднос. — Младший братик, оказывается, без ума от твоих кулинарных шедевров. Пока находился в Германии только об этом и твердил.       — Не буду отрицать, — с улыбкой отзывается Майлз, садясь, в кои-то веке, за стол. Я улыбаюсь в ответ.       — Вы мне льстите… Так приятно получить похвалу от самых требовательных и дорогих мне прокуроров… — скромно замечаю я, улыбаясь ослепительной улыбкой. — Но должен признать — руки моего любимого творят настоящие чудеса…       — Выпьем за это? — предлагает Франциска, беря свой бокал. Мы поднимаем бокалы, чокаемся и делаем по глотку. Вино необычайно приятное на вкус, чуть терпковатое, с легкой горчинкой и при этом сладкое. Поднося бокал к губам, вдыхая его аромат, глядя на мерцающие свечи, на душе становится так спокойно и уютно.       Каждый из нас принимается наслаждаться своим уединением, смакуя прекрасные макароны, в мирной беседе отдавая дань ушедшему времени и делясь впечатлениями о разном — например, о гастрономических вкусовых пристрастиях, жизни в Германии, тоску Ракеты по своему хозяину и прочие подобные вещи, так радующие сердце. Никакой работы!       И вот в эту минуту, когда все, казалось бы, счастливы, улыбка на лице Майлза меркнет. Мне становится ясно — что-то не так. Опуская глаза и внимательно глядя в свой бокал, он тихо говорит: — Ты подумала о моем предложение, Фрэн?       Мне остается только догадываться, о каком именно предложение он говорит… Лицо Франциски становится в высшей степени серьезным. Неужели он предложил ей что-то неприятное?       — Оно кажется мне ужасно глупым и необдуманным. Что будет с твоим нынешним заместителем?       — Эванс уйдет в отставку. Я сделаю для этого все возможное, — уверенно отвечает Майлз. Его взгляд становится хмурым. — Не отказывай мне, Франциска… Никто лучше тебя не справится с этой должностью.       Я непонимающе моргаю. — Какой должностью? — осторожно осведомляюсь я, собирая пазл, расползающийся от моего сознания. — Стоп… Должность заместителя?!       — Я не уверена, что готова принять это предложение…       — Сестра… — Майлз отчаянно берет ее за руку. — Поверь мне. Ты этого достойна. Пожалуйста…       — Я… Я благодарна тебе за предложение… но…       — Дорогая, будь же старшей сестрой, — умоляюще шепчет он. Глаза Франциски туманятся слезами. Она скрывает их ладонью.       — Мне не нравится твое предложение. И я не готова его принять… Оно слишком… рискованное. Как бы не пришлось пожалеть… — говорит она, всхлипывая и пытаясь высвободить руку из хватки Майлза.       — Франциска… — потрясено выдыхает Майлз. Напряжение в комнате становится почти невыносимым.       — Прости, Майлз. Я помогу тебе с твоими серийными убийствами. Обещаю. Однако на большее не рассчитывай.       — П-почему?.. — заикаясь, потерянно спрашивает он, отпуская руку сестры. На его лице отображается такое отчаяние, словно он только что потерял все.       — Я не готова становится тенью генерального прокурора… Мое место в Берлине, и ты это знаешь, — она допивает вино и встает. — Было очень приятно с тобой повидаться…       — Нет, подожди, Фрэн, пожалуйста… Нам нужно поговорить… — поднимается вслед за ней Майлз. Я вижу, какой он бледный. Не в силах усидеть на месте, я встаю тоже. — Т-ты не будешь моей тенью… Мы будем работать вместе… Я все исправлю, как прежде — никогда не будет! Дай нам шанс!       — Майлз… Не надо… Я приняла решение, не уговаривай меня, — холодно произносит Франциска, опуская глаза, и, повернувшись, направляется в прихожую. Мы срываемся за нею. — Я знаю, ты изменился… благодаря Фениксу Райту. Спасибо, Феникс, — вдруг обращается она ко мне, чем немало удивляет меня.       Немного смущенный этим, я киваю ей в знак благодарности. Смотреть на их вымученные лица, конечно, невозможно, учитывая, что полчаса назад мы смеялись. — Эй, ну чего вы… Успокойтесь… Все будет хорошо! Давайте вместе еще раз встретимся, прогуляемся, выпьем…       — Да, возможно… было бы хорошо, — говорит сдавленно она, натягивая меховую шубу.       Майлз выглядит расстроенным и подавленным. Он смотрит на нее растерянно и одновременно с вызовом, чуть наклонив голову. Совершенно молча, без единого слова, он заключает Франциску в объятия, крепко прижав ее к себе. Она не противится, а лишь тихонько всхлипывает, уткнувшись ему в плечо. Сам я даже не заметил собственных слез, выступивших у меня на глазах. Мне хотелось подойти к ним, утешить их, но я стоял в стороне и не знал, нужно ли это.       Майлзу, видимо, становится легче — его лицо снова приобретает нормальные краски. Он поворачивается ко мне, изумляясь выражению моего лица. Словно прочитав в моих глазах немой вопрос, он тихо произносит: — Феникс, подойди к нам…       Не успел я сделать и шага, как он хватает меня за руку и увлекает в их с Франциской теплые объятия. От неожиданности я едва не теряю равновесие и наваливаюсь на нее — она довольно ощутимо вздрагивает, плотнее прижимаясь к брату. Мои руки сжимают талию Майлза, в то время как его ладони скользят по моей спине, делая Франциску жертвой наших взаимных объятий. Оказывается, она очень маленькая и хрупкая, несмотря на то, с каким достоинством держится.       — Знаете, лучшее еще впереди. Давайте перестанем волноваться и думать о худшем. Иногда бывает сложно продолжать, но мы должны не опускать голову… — заключаю я полушепотом, глядя на светло-серые глаза Майлза, которые теперь сосредоточены на мне. Мои слова растворяются в тишине. Мы продолжаем обниматься еще несколько минут, пока, Франциска не высвобождается из моих объятий и Майлза.       — Мне пора идти, — слабо произносит она, поправляя голубую прядь челки, упавшую ей на глаза. — Меня еще ждут неоконченные дела. Доброй ночи.       — Пока, Франциска! На этих выходных я найду нам развлечение!       — Я буду ждать, тебя… Ложись раньше, завтра тяжелый день…       Она закатывает глаза и слегка улыбается, махнув ему рукой, прежде чем исчезнуть за дверью. Майлз смотрит ей вслед, ничего не говоря, затем поворачивается и идет на кухню. Я же задерживаюсь у двери, чтобы запереть ее на замок, а затем направляюсь за Майлзом. Он, убрав со стола все, занимается мытьем посуды, думая, похоже, о своем. Мне кажется, его тоска не меньше моего. Я снова обвиваю его талию руками, лицом укладываясь к нему на плечо, пытаясь хоть как-то согреть его, привести в чувство.       — Майлз… а мы не сказали друг другу самое главное после секса. То, что стало уже нашей традицией, — говорю я, надеясь отвлечь его от невеселых мыслей.       — Я люблю тебя, Феникс, — его голос звучит так тихо и нежно, так проникновенно и в то же время так беспомощно.       Мое сердце начинает биться чаще. Вместо ответа я заправляю пепельные волосы за ухо, целую его в щеку, чувствуя, как он вздыхает и расслабляется, подвигаясь ближе. Губы сами собой растягиваются в улыбке, блуждая по его шее, отчего он чуть прикрывает глаза, склоняя голову в сторону.       — Мне нужно кое-что рассказать тебе, милый… Только не ругай меня за это…       — Что, дорогой? — томно спрашивает Майлз, поднимая веки и уставившись на меня слегка затуманенным взором.       — Я рассказал Ларри о нас… Ну, что мы встречаемся… — неловко признаюсь я, смотря на то, как его глаза медленно расширяются, между бровей появляется тонкая складочка, предвещая что-то нехорошое. — Но для меня это было важно! Ларри — наш друг и…       — Все в порядке, — внезапно перебивает меня он, вытирая руки полотенцем, и поворачиваясь ко мне. — Я знаю, что для тебя это важно…       — Ты вроде был против, чтобы кто-то узнал о наших отношениях…       — Так было до недавнего времени, сейчас все изменилось, потому что… Мне важно, что ты чувствуешь, Феникс… — его слова поражают меня своей искренностью, глубиной и прямотой. Я, не в силах ничего сказать, потрясенно гляжу на него. Майлз с сожалением улыбается, поднимая очки на макушку. — Прости, мне не следовало загонять тебя в угол.       — Ох… — только и могу произнести я, когда его ладони обхватывают мое лицо, поглаживая щеки и подбородок. Его губы накрывают мои — робко, едва касаясь, словно боясь напугать.       — И все же, я против, чтобы о наших отношениях знал кто бы то ни было, кроме наших друзей и близких. Ты… — он мягко улыбается, проведя большим пальцем по нижней губе, приоткрывая ее для поцелуя. — Ты не ответил… Ты любишь меня?       — Люблю больше всего на свете, Майлз… — с трудом выговариваю я и притягиваю к себе его лицо, встречая его губы своим. Наше дыхание сливается в одно, сплетаясь в сладостный, жгучий и восхитительный поцелуй. Все на сегодня — действительно все — закончено. Впрочем… — Ларри отдал мне фотографию, сделанную в Рождество, где мы с тобой танцуем медленный танец… Он восстановил ее… Наша первая совместная фотография спустя столько лет…       — Правда? И где она? — в перерывах между поцелуями интересуется Майлз без всякого раздражения. Я удивлен его пониманием и теплотой.       Последний раз поцеловав его, отстраняюсь и, переплетая наши пальцы, веду его в спальню. Там, подойдя к шкафу, нахожу свой синий костюм и наскоро порывшись в нем, не нахожу ничего, хотя бы отдаленно напоминающего фотографию. Майлз видит мой непонимающий взгляд и приходит мне на помощь. Осмотрев все вокруг, в том числе и содержимое шкафа, мы так ничего и не обнаруживаем. Странно. Очень странно… Снимок исчез без следа, будто его и на самом деле никогда не было…