***
Честно говоря, в осознанном возрасте, не припомню ни одного такого случая, когда зима для меня ассоциировалась бы с каким-либо долгожданным и приятным событием. Я никогда не воспринимал ее в позитивном свете, никогда мне не приходилось испытывать радости от снежного хруста под ногами, и всегда я воспринимал зимний холод, как нечто неизменное — то, что должно наступить. В детстве до смерти отца я часами видел зимний пейзаж в окне, дожидаясь папу с работы и с тоской наблюдая, как другие дети весело бегают по занесенному снегу, играют в снежки, лепят снежных ангелов, лежа на спине, и снеговиков. Эта та детская картинка, которая запомнилась на всю жизнь. Позднее, в моей жизни появились Феникс и Ларри и вместе с ними появились оттенки новых впечатлений — той, настоящей, зимней сказки. Лишь с возрастом мне стало казаться, что это только детские беззаботные фантазии, пустая и вздорная трата времени. Кто бы мог подумать, насколько все это действительно важно… Тем не менее именно сейчас Майлз Эджворт стоит на пороге нового опыта. — Поверить не могу, что согласилась на эту глупую авантюру, — пробормотала Франциска, сжимая ладонями мое плечо. — Среди идиотов… — Ты преувеличиваешь, Франциска, — улыбнулся Райт, с легкостью отклоняясь от нас в сторону, словно для того, чтобы показать свои профессиональные навыки. — Попробуйте же, ну… Он возвращается обратно, протягивая к нам руки. Смотря на простирающийся вокруг лед, поблескивающий в последних лучах заходящего солнца, я с трудом подавляю в себе желание немедленно шагнуть назад и больше никогда не позволять «гениальным» идеям моего парня быть услышанными. Во всяком случае, до тех пор, пока в их пользу не будет представлено хоть какое-нибудь доказательство. Феникс же в ответ лишь смиренно улыбается, видя наши окаменевшие лица с сестрой, ожидая, когда кто-то из нас решится. Я отвожу взгляд от Райта, на миг ловлю взгляд Франциски — и вздыхаю, принимая протянутую руку. Сзади слышится какой-то шорох, и я отвлекаюсь всего на долю секунды, но этого достаточно, чтобы я почувствовал легкий толчок в спину, заставивший меня невольно выйти прямо на лед. Ноги, совсем не готовые к такому повороту событий, то ли от страха, а то от неожиданности, подламываются, я теряю равновесие и начинаю падать, едва успев выставить руки перед собой. И только сильные руки Феникса, мгновенно среагировавшие, удерживают меня от падения за плечи, не позволяя сделать следующий шаг. — Давай, Эджи, учись на практике! — доносится до моего слуха смех Батца, и я сжимаю предплечья Феникса, окидывая его сердитым взглядом, под которым он только виновато улыбается. — Ты никогда не решился бы без меня на такой шаг! — Зачем ты его пригласил? — шепотом спрашиваю я, выпрямляясь и убирая руки из-под хватки мужчины, заметно нервничая, не ощущая под ногами устойчивости. — Мне показалось, нам будет весело, разве нет? — также шепотом отвечает тот, кивая в его сторону, и все равно прижимает меня к себе. — Привет, Ларри! — Боже… только не ты, — вырывается у Франциски, отступившей от края. Ей явно не нравится происходящее, да и кому захочется оказаться на льду от толкания такого сомнительного субъекта. — Я немного задержался на работе, но только потому… что сделал это для тебя, крошка! — бодро заявляет Батц, подмигивая нам и протягивая Франциске что-то маленькое и блестящее. Сестра, непонимающе глядя на него, хмурится, поджимая губы, словно маленький капризный ребенок. Ларри, видя такую реакцию, глупо улыбается и чешет затылок. — Э-этот браслет я сделал из своих шнурков для кроссовок и… Вот это маленькие гайки… Из отцовской развалюхи… — указывая на дорожку блестящих кусочков металла, поясняет он, нервно смеясь. — Я сделал это с любовью… Для тебя, детка… Она совсем тихо ахает, ее щеки заливает румянец, и ее рука в белоснежной перчатке тянется к лицу, прикрывая рот, который остается в таком же неопределенном положении. Мы с Фениксом глядим на происходящее с растущим чувством неловкости. Неужели Ларри?.. — Эй, как тебе? Я так старался… — обиженно бормочет он, заметно разочарованный. — Кхм… Я… — Франциска смущена и подыскивает какие-то слова, начиная все больше волноваться, и убирать с лица пряди челки. — По-моему, получилось… хорошо. — Х-хорошо? — уже не скрывая удивления, вмешивается Феникс. Я одергиваю его за рукав куртки, заставляя не поднимать лишнего шума. Он лишь фыркает в мою сторону и пожимает плечами. — П-правда? Тебе нравится, детка? — оживая, повторяет Ларри и радостно улыбается. С недоверием разглядывая сие украшение, Франциска утвердительно кивает. — О, давай я тебе его помогу надеть! Не дожидаясь ее согласия, он быстро берет ее руку, спуская перчатку, и надевает ей на запястье маленький браслет собственного изготовления, ласково скользя пальцами по ее коже. Румянец на ее щеках становится ярче, а взгляд становится завороженным и слегка печальным. — Он очень тебе идет… Ты похожа на королеву. Правда, без короны… Но я тоже смогу ее сделать… — он смотрит на нее сияющими глазами полными трепета, смешанного с робостью. — С-спасибо… — чуть запнувшись, отвечает она, неожиданно поднимая на Ларри глаза. Между ними происходит безмолвный и удивительно теплый обмен взглядами, от которого у меня по спине пробегает холодок. Очевидно, что для Франциски этот жест любви означает нечто большее, чем простое украшение. Только, Ларри не совсем подходит на роль возлюбленного… для моей маленькой сестры. — Я покажу тебе как правильно кататься на коньках, мы с Ником ни одну зиму без этого не обходились… — продолжает он, все так же нежно сжимая ее кисть и подводя сестру к самому краю ледового поля, куда сам с проворством кошки прыгает вперед. Стараясь не допустить, чтобы она поскользнулась, Ларри плотно прижимает ее к себе и, пока она пытается восстановить равновесие, медленно тянет ее за собой. Цепляясь за его руку, она медленно скользит вперед, с каждым шагом все увереннее находя опору. Я чувствую, как сильно колотится его сердце. Хоть Франциску так легко и непринужденно держит в своих объятиях взрослый человек, я тревожусь, понимая, насколько она хрупка и уязвима. Феникс дает о себе знать, подтолкнув меня локтем под ребро. — Не тревожься, милый, — говорит он в самое ухо, прекрасно понимая, о чем я думаю. — Ларри давно испытывает к ней чувства… — Ты знал? — изумленно вскидываю я бровь, отшатываясь от него. — Только не говори мне, «почему ты не рассказал об этом?». Ты сам прекрасно знаешь, почему. В этом, признаться, есть доля правды… — Ладно, давай вспомним детство, милый, — шепчет Феникс, откровенно веселясь и беря меня за руку. — Это не так уж и сложно, тебе стоить только расслабиться и войти в ритм. — Серьезно, Райт? А как насчет того, чтоб рассказать мне, как стоит держать ноги? Или показать, как останавливаться? — с сарказмом отзываюсь я. В ответ он только хихикает. — Ты надо мной издеваешься. — Вовсе нет… Все бывает в первый раз. Это намного легче, если, конечно, у тебя есть правильный партнер. — Мой партнер… Нет, Феникс, что угодно, только не «правильный». — Хэй, котик, ты забыл мою фамилию? — приторно усмехается он, и от такого интимного прозвища у меня пересыхает во рту, а по телу пробегают мурашки. Вопреки моим ожиданиям, лишь сейчас до меня доходит, зачем он затеял эту нелепую игру — не спеша Феникс ведет меня к противоположному краю катка, подальше от катающихся, увлекая за собой. Встретившись с моим удивленным взглядом, он широко улыбается. — Ты заболтал меня! — сердито возмущаюсь я, нервно поправляя очки и стараясь удержать равновесие, но это мало помогает — колени дрожат, ноги, кажется, стали ватными и плохо слушаются. Феникс замедляется. — А я думал, ты не заметишь… — произносит он, с заботой подхватывая меня под руку. — Ты не упадешь, все будет хорошо, детка… Для начала просто попробуй стоять прямо, привыкнуть к скользкой поверхности. Я несколько раз мотаю головой, стараясь не глядеть на него, в то время как он придерживает меня, и осторожно отпускаю его руку — равновесие, на удивление, возвращается почти мгновенно, я лишь не могу сдержать вздоха облегчения. Стоит отметить, катание на льду для меня всегда было болезненной процедурой — особенно, если учесть, что я впервые надел коньки за шестнадцать лет. Но сейчас я ощущаю себя вполне сносно. Присутствие Феникса всегда творило чудеса… — Здорово, ты такой молодец! А теперь немного потренируемся — согни колени и оттолкнись от льда. Я буду держать тебя за руку, мы сделаем это вместе… — продолжает инструктировать он, демонстрируя свое мастерство на практике. Я не то, чтобы соглашаюсь, со вздохом, повторяю его движения, крепко держась за протянутую им горячую руку. — Насчет три… — он чуть замолкает, глядя мне в глаза. Неосознанно я напрягаюсь. — Три! Феникс с силой отталкивается от поверхности льда и легко скользит вперед, держа меня на вытянутой руке — я так же плавно двигаясь, зажмурившись и совсем не думая, пытаюсь сделать то же самое. На мгновение мне кажется — вот-вот я упаду, потому что только морозный ветерок, дующий в лицо и развивающий мои волосы, свидетельствует о реальности происходящего — о каком-либо движении. — Поверить не могу, что ты забыл. Мы с тобой так часто катались на катке, падали, смеялись… Еще тогда меня покорили выразительные серые… Майлз… открой глаза… — неожиданно долетает до моего сознания мягкий голос Феникса, заглушая мои собственные мысли. Когда я открываю глаза, перед моими глазами простирается гладь льда, залитая ярким светом фонарей, по которой мы продолжаем скользить, хоть и в несколько замедленном темпе. От неожиданности я вздрагиваю, сильнее вжимаясь в его ладонь. Он усмехаясь, подмигивает мне. Вид у него достаточно расслабленный, слегка довольный, он, словно маленький мальчик, задирает лицо навстречу ветру. Его темные, чуть взъерошенные волосы сверкают в косых лучах фонарей, а на губах играет застенчивая улыбка. Мое сердце пропускает удар — это не может быть правдой… это слишком хорошо, слишком прекрасно, это невозможно… но не верить своим глазам я не в состоянии. Прилив уверенности, пробившийся сквозь все прежние сомнения и переживания, придает мне сил. Лед подо мной уже не кажется таким опасным, как несколько минут назад. Напротив, ощущая тепло ладони Феникса, видя его улыбку и чувствуя себя самым счастливым человеком на свете, я набираюсь смелости и начинаю немного отталкиваться ногами, постепенно разгоняясь. Он, не переставая улыбаться, понимает мои действия, подстраиваясь под ритм. Перед моими глазами проскальзывает Франциска с Ларри, неторопливо выписывающие круги на коньках — их улыбки кажутся мне такими же искренними, живыми и сияющими, прямо как у Феникса… — Я же говорил, у нас получится, Майлз! — окликает он меня. Его переполняет радость. Я лишь улыбаюсь ему в ответ. — Невероятно… Спасибо, дорогой… — тихо отвечаю я, переплетая наши пальцы. В зыбком молчании ночи я различаю только треск льда под коньками. Неожиданно меня посещает ужасная мысль, пронзающая меня насквозь — скорость, с которой я и мой партнер несемся по льду, становится слишком большой. Ей невозможно противостоять. — Феникс, черт возьми, как остановиться?! — не выдерживаю я, повышая голос. Паника накрывает меня, и, я смотрю на него, пытаясь призвать на помощь здравый смысл. Однако он все еще улыбается. Почему-то меня удивляет его спокойствие. — Не волнуйся, Майлз, — говорит он успокаивающе. — Все под контролем. Просто расслабься, попробуй вес тела перенести на пятки или на носки… чтобы увеличить соприкосновение со льдом… Моих сил, должно быть, совершенно не хватает на то, чтобы остановить развитие событий, они развиваются слишком быстро. Прямо перед нами возникает преграда в виде бортика от катка, который кажется мне чудовищно подле. — Покажи мне как! Остановись, Феникс! — Давай, давай, попробуем… смотри, — он ободряюще кивает мне головой, согнув одну из ног в колене. Это нивелирует ситуацию, но не до конца — замедляющаяся скорость все равно слишком велика. Моя попытка сбросить скорость, повторяя за ним, внезапно оказывается успешной — мы постепенно останавливаемся, одновременно скользя к бортику. Заканчивается это тем, что я всей тяжестью своего тела наваливаюсь на Феникса, придавливая его к поверхности злосчастной преграды. Несколько секунд я, не двигаясь, стою, стараясь отдышаться. Я все не могу поверить в то облегчение, которое приносит мне наша остановка. Если бы не большие синие, цвета морской волны глаза, смотревшие на меня с безмятежной улыбкой, мне было бы действительно страшно. Я доверил этому лучшему мужчине на земле свои надежды, свои тревоги, свою жизнь… Мой взгляд скользит по его лицу — выбившиеся черные пряди, обрамляющие и спадающие на глаза и лоб, колышутся при малейшем порыве ветра, от мороза его щеки и кончик носа покраснели, а с пухлых губ, изгибающихся в едва заметной улыбке, срывается легкий пар. Вид этого прекрасного лица вселяет в меня спокойствие. Зажатый между мной и бортиком, он мог бы выглядеть хрупким или беззащитным, если бы я не чувствовал, насколько сильна его воля, и какую решимость несет в себе каждый его вздох. Во мне медленно разгораются искры восторга. — Ты такой красивый, Майлз… — нарушает он молчание, глядя на мое лицо и приглаживая за ухо длинную прядь челки. Тепло от его улыбки растекается по всему моему телу. — Ты… неотразим, — выдыхаю я, наклоняясь к нему и касаясь его носа своим. На мои щеки накатывает жар, и, опустив взгляд, я замечаю, что его шарф наполовину развязан и ветер треплет его концы. — А еще ты сейчас очень-очень милый… Эти слова затрагивают самые глубинные струны моей души. Улыбаясь, я завязываю синий шарф потуже, пока его горячие ладони не обхватывают мои, останавливая дальнейшее движение. Я встречаюсь с яркой синевой его глаз, и тону в них, совсем потерявшись в океане переполняющих меня чувств… — Любимый, ты… так много значишь для меня… Мы могли бы… — начинает он дрожащим голосом, все крепче сжимая мои ладони. Пришла моя очередь остановить его. Не произнося ни слова, мои губы касаются его губ — короткий, почти невесомый поцелуй, точно порхание крылышек мотылька, в считанные секунды распускается в нечто большее, неповторимое… Невольно я прижимаюсь к его телу, силясь ощутить биение его сердца, почувствовать его тепло, только одежда мешает мне в этом. Поцелуй становится глубже, пережигая мои сдерживаемые чувства. Руки Феникса уверенно обхватывают мое лицо, заставляя меня приоткрыть рот, требуя продолжения. — Кхе-кхе… Ребят, вы на секунду можете… — доносится до нас голос Батца, и мы вздрагиваем, отстраняясь друг от друга. С виноватым видом Феникс поправляет мои покосившиеся очки. Пребывая на грани раздражения, я поворачиваюсь к Батцу, вспоминая о льде подо мной, и покачиваюсь. — Наконец-то! Ф-Франциска собралась уезжать, она… расплакалась… — мои глаза расширяются от удивления, когда его слова доходят до моего сознания, я бросаю на него сердитый взгляд, от которого Ларри испуганно поднимает руки вверх. — Я-я-я не причем, правда! Я не знаю, что произошло! Она хочет покинуть меня, останови ее, Майлз! Пожалуйста! Франциска… Остатки нежности и счастья стремительно испаряются из души, но я не сдаюсь. Я твердо киваю, ища поддержки в лице своего мужчины. Батц фыркает, закатывая глаза. — Быстрее, чувак, она меня не слушает. Он берет меня за руку, увлекая за собой к выходу, отчего я издаю протестующий возглас, хоть и понимаю, что спорить не имеет смысла. К своему сожалению, я снова погружаюсь в тот краткий миг неуверенности и страха потерять равновесие. Спонтанно Феникс ловит мою ладонь в воздухе, удерживая меня от возможного падения. Я отдаю ему должное — его выдержка и понимание поистине удивительное. Он всегда готов протянуть руку помощи, как бы глупо и нелепо это ни выглядело со стороны. Благодаря им — профессиональным фигуристам — мы преодолеваем огромное ледяное поле в целости и сохранности за короткое время. Не без труда залетев в раздевалку, я нахожу сестру, сидящую на скамейке, с силой переобувая коньки на высокие сапоги. Сердце сжимается при виде ее бледного, заплаканного лица — я никак не ожидал, насколько сильной будет ее реакция на подобный вечер «развлечений». Она замечает меня и наскоро стирает с лица слезы, отворачиваясь. Меня этот жест не удивляет. Глубоко вздохнув, я забираю из шкафчика свою обувь и опускаюсь на скамью рядом, потирая озябшие руки. Недовольно хмурясь, я смотрю на сестру, мысленно готовясь ее к худшему. — Франциска? — спрашиваю я тихо, боясь напугать ее. Она продолжает молча плакать, разглядывая пол под своими ногами. — Я понимаю тебя… мне тоже было тяжело привыкнуть, что вокруг меня существуют люди, интересующиеся мной не ради рабочих моментов… а по более глубоким причинам. Но все в прошлом, Франциска, теперь нас окружают наши лучшие друзья… — Ты не понимаешь… — всхлипывает она, не поднимая на меня взгляда. Это тревожит меня. — Ты ничего не понимаешь, Майлз… — Не понимаю что? Что ты имеешь в виду? — настороженно переспрашиваю ее я, придвигаясь к ней ближе. Франциска прикусывает нижнюю губу. — Мне кажется, я совершила большую ошибку, — шепчет она, поднимая лицо ко мне. Ее миндалевидные пронизывающие глаза покраснели от слез. Сколько в ее взгляде тоски… — Ты говоришь о Ларри? Да, может он… своеобразный, возможно даже, несколько эксцентричный и грубый, однако… Он старается. Я видел, какими глазами он смотрел на тебя… — У него поразительные глаза… — еле слышно отвечает Франциска, через секунду дивясь словам, слетающим с ее губ и прикрывая их ладонью. Я не сдерживаю улыбки, глядя на румянец, разлившийся по ее щекам. — Что он тебе подарил? — интересуюсь я, беря ее за запястье. Браслет, сделанный из черных шнурков, украшенных металлическими маленькими гайками, изящно поблескивает в свете помещения. На ней любая вещь выглядит эффектно. Даже такая… — Кхм… Это не все… Вдобавок он выждал меня у вашего дома и подарил… Портрет… От упоминания такой интимной детали у меня внутри все переворачивается. Рисунок Феникса… По вечерам в Германии он согревал мою душу, и я почти забывал о боли, преследовавшую меня каждый день. Сейчас же рисунок перекочевал и обустроился на моей прикроватной тумбочке дома, придавая особый уют. Удивительно — это сделали его руки. Их руки. — Я знаю, что это такое… Поразительное чувство. Она прижимает пальцы к губам, словно пытаясь справиться с собственным мыслями. Затем, собравшись с силами, продолжает: — Что… Что мне делать? Я не понимаю, что я чувствую… Совсем запуталась. Снова слеза медленно стекает по румяной щеке, и Франциске приходится сделать несколько глубоких вдохов. Не в состоянии видеть ее страдания, я притягиваю сестру к себе, крепко обнимаю и глажу ее по волосам. От нее исходит слегка сладковатый запах духов, знакомый мне по прошлому визиту в Берлин. Ее печаль — моя печаль. — Давай попробуем разобраться вместе… В любой момент у тебя существует возможность все решить, сказать себе «эта история так не закончится»… Я буду рядом, Фрэн, обещаю… — Правда? Ты правда будешь? — с отчаянием низким голосом произносит она, прижимаясь щекой к моей груди. Мне хочется уверить ее, чтобы она ни в коем случае не забывала об этом. — Конечно, буду. Мы вместе. Вместе. — Этим словам меня научил Феникс, он же показал колоссальное значение этого понятия. Я верю в них, несмотря ни на что. — Мне столько нужно тебе рассказать… — Фрэн… Фрэн. Успокойся, пожалуйста. Мы обязательно все обсудим, но чуть позже. Ты устала. Тебе надо отдохнуть. Сестра поднимает заплаканное лицо и смотрит мне прямо в глаза, чтобы найти в моем взгляде подтверждение. Долгие секунды мы выдерживаем взгляд друг друга, после я осторожно убираю челку с ее лба, приглаживая, и касаюсь губами гладкой кожи ее лба, вкладывая в это движение все свое сочувствие и понимание. Она вытирает глаза и прижимается ко мне. Окидывая быстрым взглядом помещение, я замечаю у входа Феникса и Ларри. Они с жалостью смотрят на нас. — Я ухожу… — произносит она, отстранившись, ловя его направление моих глаз. — Мне надо… Я должна… Увидимся в понедельник. — Да, — киваю я, отпуская ее и закусывая нижнюю губу. — В понедельник будет совещание в департаменте. Я хочу, чтоб ты на нем присутствовала. Это важно. — По поводу Эванса? — догадывается Франциска, избегая моего взгляда. — Верно… Что ты… — Меня на нем не будет. У меня суд назначен утром, — твердо говорит она, вставая. Я встаю следом, не переставая размышлять о том, насколько непростая ситуация сложилась… — Франциска… Ты уверена? Поддержи меня на этом собрании, ты моя сестра! — прошу я, срывая голос и изо всех сил стараясь не поддаться овладевшей мной панике. Она вдруг останавливается, сжимая кулаки. — Ты мне уже это говорил… — Я буду повторять вновь и вновь, каждый раз, чтобы ты поняла — мы семья. Мы должны поддерживать друг друга! — не выдерживаю я, уже не в силах контролировать накопившиеся эмоции. На несколько секунд она впадает в ступор от такого напора. Но потом все-таки находит в себе силы и говорит: — Прости, меня, Майлз… Если ты хочешь — я приду, но участвовать в этом не стану. Она не поворачивается и, тяжело ступая, уходит к двери, проходя шокированных Райта и Батца, одаривая каждого из них мимолетным взглядом и исчезает, оставив меня в полной растерянности. С сожалением проведя ладонью по лицу, ощущая смутное напряжение ко всему происходящему, опускаюсь обратно на скамью и разглаживаю неглубокие морщины на лбу. В голове пульсирует лишь одна мысль — как же так, отчего я стал таким плохим братом? — Все очень плохо, Эджи? — участливо спрашивает Ларри, садясь рядом и переобуваясь. — Даже не знаю, как сказать, — качаю головой я. — Майлз… Ты хочешь поговорить об этом? — вмешивается Феникс, обеспокоено глядя на меня. Разговор с Франциской сильно потряс меня. Сейчас я на сто процентов уверен, что подобное мне бы не хотелось обсуждать… — Нет, — мрачно усмехаюсь я и запускаю пальцы в волосы, закрывая глаза и стискивая зубы. Надо успокоиться. Иррациональные доводы — плохой помощник… — Милый… — Может выпьем? Я что-то устал, денек был долгим. На работе аврал, а тут еще эта цыпочка… Тут рядом есть какой-то бар, вроде… — перебивает Феникса Батц, указывая на дверь. Мы с Фениксом переглядываемся. — Эм… Ну, я не против… Только ты разве не?.. Не заполнил свои отчеты? — глуповато улыбаясь, отвечает Феникс, но я замечаю в его глазах зарождающуюся тревогу. Действительно, сидеть дома, накручивая и до того раскаленные нервы и ожидая неизбежного — то еще удовольствие… Не дожидаясь повторного приглашения, я встаю. — Пожалуй, хорошая идея… — выдавливаю из себя я после минутного раздумья. Густые брови Райта сходятся у переносицы, и он чуть заметно морщится. Я понимаю, о чем он думает. Мои планы, которые в последнюю неделю были нерушимы, в последние дни превратились в огромный список «если». Может, алкоголь помог бы мне немного расслабиться… Когда мы вышли на улицу, было совсем темно, с неба падали мелкие редкие снежные хлопья, качаемые легким ветром, по асфальту метались лучи фонарей, а впереди мерцала вывеска ночного бара, обещая долгожданное успокоение. Возбуждение последних дней немного выросло, усталость взяла свое, навалившись свинцовым грузом. И сейчас я уже почти не сопротивлялся ей. Я устал… Мне хотелось только одного — добиться отставки Эванса, пусть даже со скандалом, со всеми вытекающими последствиями, и переступить наконец порог того края, с которым я так упорно последние восемь месяцев боролся. Если глава администрации действительно виноват в происходящем и использовал Эванса в качестве марионетки — я должен его остановить. Снова мои мысли начали снедать меня изнутри, я не заметил, когда и как мы зашли в бар, хотя я точно знал, кто вел меня за руку. Внутри оказалось тепло, людно и накурено — посетители входили и выходили, громко разговаривали, обсуждая последние новости. Зал был почти полон, всюду стояли столики, занятые немолодыми парочками или компаниями, в основном мужчинами. Запах дешёвого алкоголя ударял в нос. За столиком в самом центре зала, двое парней мерились силой, вокруг них толпились зрители, с интересом следившие за их поединком. Мне не доводилось видеть чего-то подобного, никогда не бывал в подобных заведениях и был немного шокирован. А вот мои друзья напротив не выказали никаких признаков удивления. Почувствовав мое смятение, Феникс успокаивающе погладил большим пальцем мою ладонь, сжимая ее сильнее. Я благодарно улыбнулся ему. Мимо нас, постукивая каблуками, прошла высокая девушка в чрезмерно короткой юбке, с подносом в руках. Повернувшись, она бросила на меня оценивающий взгляд, облизнув губы. Черт. Почему именно сейчас? — Мда, ей до стройных ножек Франни еще далеко… — Добрый вечер, господа. Чем могу быть полезна? Хотите что-то выпить? — ее приторный с хрипотцой голос резанул по ушам. Кокетливо улыбаясь, девушка подошла к нам ближе. Все ее внимание было приковано ко мне. — Вот тот столик в углу как раз освободился. — Светлого пива на ваше усмотрение, для начала, — стойко сохранил невозмутимость Батц, не отводя взгляда от лица девушки. К счастью, на ее лице не отразилось никаких эмоций, поставив поднос на ближний стол, она записала в маленьком блокноте заказ и удалилась, задевая меня бедром. На меня вдруг нахлынуло глухое раздражение, но я проглотил его, хмыкая. Лучшая позиция — игнорирование. Раздевшись от верхней одежды, мы заняли столик, несмотря на то, что я чувствовал себя несколько неловко в такой атмосфере и был весьма напряжен. Это не укрылось от глаз Феникса. — Если ты хочешь, мы можем уйти и провести спокойный вечер дома. При мысли о «спокойном вечере дома» меня пробрало холодом. — Нет. Посмотрим, чем все это кончится… — Майлз, ты ведешь себя глупо, тебе не… — Ты тоже, более чем глупо, — перебил я его, нахмурившись. — Эй, старики, остыньте. Не ссорьтесь. Дайте хоть раз выпить по-человечески, ладно? — с обидой в голосе вступился Ларри. — Пиво снимет любой стресс. — Я не пью американское пиво, — отрезаю я, взглянув на своего друга из-под очков. — Да брось, попробуешь и передумаешь. Ни-и-ик! — лениво поддразнивает меня он и, усмехаясь, подмигивает Райту. — Ты же угостишь нас, верно? Лицо Феникса моментально приобретает каменное выражение, он сверлит его недобрым взглядом. — Ларри, в тот раз я уже угощал тебя, теперь твоя очередь. Прояви заботу обо мне, я недавно выплатил аренду за офис. Перед нами снова появляется официантка, расставляя на столе три бутылки пива и глубокое блюдо с поджаренными сухарями, засыпанными какими-то травами. — За счет заведения, мальчики. Комплимент за красивые серые глаза вашего друга… — она смеется, глядя на наше непонимание и откидывая светлые волосы за плечо. Я никак не реагирую, уставившись на бутылку, изучая этикетку. Светлый пшеничный Вайцен. Интересно. В Германии это считается популярным сортом, неудивительно, потому что он дает более мягкую обработку пивной фракции за счет пшеничного солода. Конечно, американское производство не идет ни в какое сравнение с немецким. — Спасибо, — вежливо говорит Феникс официантке, сверля ее суровым взглядом, и та с улыбкой исчезает. — Какая же она… невозможная. — Твои мерки она не затмит, — самодовольно ухмыляюсь я, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. — Это как посмотреть… — раздраженно он откупоривает бутылку, с шумом открывая ее и делает несколько торопливых глотков. — А как же чокнуться, Ник? — невинно спрашивает Ларри, открывая свое пиво. Он, видимо, хочет отвлечься, но все-таки отрывается от бутылки, чокаясь с ним и отпивая глоток. — Феникс, не говори глупостей. Она — обычный назойливый официант, ее дело обслуживать. — Да? А ты не заметил, какими взглядами она тебя окидывала? Феникс Райт ревнует или мне кажется? Почему-то меня этот факт забавит. — Пусть себе смотрит, главное — я смотрю на тебя, — улыбаясь от его колючего тона, отвечаю я, протягивая ему руку. Сапфировые глаза изумленно расширяются, несколько секунд он смотрит на нее в замешательстве, а после его щеки заливает румянец, и он протягивает мне свою ладонь в ответ. — Извини… я-я не знаю, что на меня нашло… — Я сейчас расплачусь… — слезливо бормочет Ларри, хлопая ресницами и переводя взгляд с меня на Феникса. Мы неловко смеемся, отпуская друг другу руки. Наверное, это хорошо, что Ларри знает. Я решаюсь открыть несчастную бутылку, пытаясь взбодриться, и, надеясь на чудо, настороженно делаю маленький глоток — горькое амбре, нетипичное для немецкого пива, заставляет меня поморщиться, коснувшись языка. Но от него ощутимо разит лагерными дрожжами, что разрушает такие тонкие и важные ноты гвоздики, пряный вкус банана. Отвратительно. Через несколько глотков наваждение проходит, я позволяю себе расслабиться. Райт и Батц с некоторым азартом терпеливо ждут, пока я закончу свой ритуал дегустации, вынося приговор пенному напитку. Мне удается не скорчить недовольную гримасу — и только. — Отдаленно это могло бы сойти за немецкий Вайцен или Вайсбир… — презрительно говорю я, ставя бутылку на стол. — Вкус, пожалуй, совсем другой. — Какой же ты зануда, Эджи… Как ты его терпишь? — вздыхает Ларри, пригубляя пива и запуская в свою шевелюру руку. — Терплю? Я его люблю, ты просто не знаешь каким ангелом может быть Майлз… — застенчиво отвечает он, улыбаясь своей фирменной легкомысленной улыбкой, не сводя с меня глаз. Я издаю тихий смешок, подпирая лицо рукой, вспоминая то, как совсем недавней ночью тот самый ангел грубо и нагло трахнул его, связав. — Ангел, да? Может тогда угостишь нас, хех… — совсем по-детски пробует поддеть меня Батц. — Гм… Может и угощу… — Было бы неплохо. Мне сейчас тоже нелегко — на работе возникли затруднения, — в его голосе проскальзывает нечто похожее на огорчение. Трудности? Что он знает о трудностях? В моей работе трудности возникают постоянно — я представляю закон и осуществляю правосудие, проверяю и веду надзор за расследованиями, стараюсь в сроки подать и подписать все необходимые документы. — Да, так… Нет идей и материала для статей… — словно пытаясь примириться с этим фактом, добавляет он, опустив взгляд. — Вот так всегда. Стоит чуть расслабиться, и перед тобой пустой белый лист бумаги, ночь за окном, а тебе надо на утро сдать материалы для номера… Или наоборот, мыслей много и не знаешь с чего начать. Сложности возникают и с получением информации, и с поиском людей, которые могли бы ее дать… За две недели я не написал ни одной статьи, такого еще не бывало. О гонораре, правда, речи и не идет — я даже цветы своей девушки не могу позволить, — с грустной улыбкой заканчивает он свою исповедь, снова отпивая из бутылки. Меня сильно задевает его признание — до этого момента мне и в голову не приходило, каким тяжелым грузом оно ложится на его плечи, ведь для меня журналистика — это всего лишь развлечение, игра на публику, бизнес, где ценится не душа и не истина, а сплетни и слухи, которые можно продать за деньги. Мысль о том, что такой человек, как Батц, может испытывать трудности в работе журналиста, врезается в мое сознание, заставляя меня почувствовать себя неловко. Я оглядываюсь на полный зал гостей, с удивлением замечая, насколько все они выглядят усталыми. У многих мешки под глазами, живые и ярые споры с друзьями, запах перегара в воздухе — доказательство того, каких усилий стоили им эти несколько часов веселья, а завтра опять ехать на работу… — Да ты не переживай так сильно… Уверен, все наладится, Ларри, — заботливо говорит Феникс, положив ему руку на плечо и улыбаясь. Феникс… стойкий рыцарь, стоящий на страже настоящего и светлого… Я восхищаюсь им — мой мир уже давно замкнут на этом мужчине. В его заботе и нежности растворено все — и блеск его глаз, вселяющий в меня уверенность в завтрашнем дне, когда он накрывает ладонью мою руку, и несгибаемая воля, которую Фениксу не нужно демонстрировать, ибо она видна так же ясно, словно ее высекли на граните. — Да-да, конечно, спасибо, Ник, — без энтузиазма откликается Батц, неожиданно поднимая на меня глаза. Я замираю, чувствуя, какая в них тоска. — Я хотел бы принести тебе извинения за… постоянное преследование и надоедание. Ты единственный в моем окружении, кто обладает какой-то известностью и имеет влияние на общество… — у меня перехватывает дыхание от этих слов, в груди что-то сжимается, и я опускаю глаза, чтобы он не увидел моего волнения. Но его видит Феникс, глубоко вздохнув. — Я-я думаю, не за что извиняться… — искренность его поступка поражает меня, даже несмотря на всю свою печаль он говорит такие слова и просит прощения. В конце концов, я понимаю, что у него не было другого выхода. Выхода у него нет и сейчас, если только… — Кмф… когда-то ты предлагал взять у меня интервью. — Ты отказался. — Помню, да, это правда… однако прошло уже много времени… Тем более, у тебя возникли определенные трудности связанные с работой, — я сглатываю комок в горле, поднимая глаза и встречаясь с его внимательным взглядом. Мне трудно говорить, но я решаюсь продолжить. — Я хочу тебе помочь. — Ч-что?.. — Интервью… Я мог бы тебе его дать. Без всяких условий… Кроме личной жизни, разумеется, — краем уха я слышу тихий смех Феникса. Ларри несколько секунд смотрит на меня, удивленно подняв брови, потом решительно кивает. — Чувак, это… это будет так круто! — радостно восклицает он, поднимаясь на ноги и протягивая мне руку. В его карих глазах больше нет тоски, в них разгорается огонь надежды. Я принимаю протянутую ладонь, и он неожиданно тянет меня к себе, поднимая в воздух и обнимая. Меня немного мутит от такого напора, ко мне вдруг приходит странное чувство глупой юности. Никогда еще у нас с ним не возникало такого дружеского расположения друг к другу, разве что в далеком детстве. А сейчас… — Спасибо, Майлз, большое, — от души говорит Ларри, похлопывая меня по плечу. — Ты же не против, что я тебя так называю? — Наверное, не против… — Супер! Только позвони мне — я мигом прилечу в прокуратуру. Может, встречу Франни… — А теперь моя очередь плакать? — мы оборачиваемся к Фениксу, который наблюдает за происходящим, слегка наклонив голову вбок. На его губах играет насмешливая улыбка. В данный момент он выглядит даже трогательно, совсем мило и по-родному. Во мне снова пробуждается желание дотронуться до его мягких волос, взъерошенных от порывов ветра, вдохнуть запах одеколона и алкоголя, исходящий от него… — Не сегодня, дорогой. Пойдем… домой, — последний раз кинув благодарный взгляд на Ларри, я отстраняюсь и вытаскиваю из рядом висящего пальто портмоне. Пара десятидолларовых купюр падает на стол, там же остается и моя бутылка пива и бутылки Ларри и Феникс наполовину пустые. — Уже уходите? Может составишь мне компанию, красавчик? Моя смена скоро закончится… — разочарованный женский голос окликает нас, заставив меня вздрогнуть. Феникс прав, она невозможная, и я вижу как меняется его лицо, когда она подходит. — Мы пойдем, время позднее. Моя вторая половинка уже устала ждать, пока я появлюсь на пороге нашей спальни, — язвительно произношу я, не пытаясь даже скрыть своего презрения. Она, не ожидавшая такой реакции, несколько мгновений молчит, соображая, а мы с Фениксом еле заметно ухмыляемся, украдкой переглядываясь и покидая данное заведение. Морозный воздух с улицы немного отрезвляет, освежает голову и возвращает ощущение реальности происходящего. Я подхватываю под локоть хихикающего Райта, прижимая его к себе так, чтобы наши лица оказались рядом. — Люблю тебя, Майлз, — шепчет он мне в ухо, прижавшись щекой к моему плечу, удерживаясь от смеха. — Больше всего на свете… — И я люблю тебя. — Эм, ребят, я все еще здесь… — жалобно говорит Батц, чувствуя наше нарастающее напряжение. Я делаю вдох, поправляя одним элегантным движением очки. — Это был зачетный вечер, почаще бы такие… — Точно… — соглашается Феникс, все также уткнувшись в мое плечо. — Майлз… Ты поговоришь с моей деткой об этой ситуации, чтоб такого дерьма больше не повторилось? Я смиряю его недовольным взглядом. — Поговорю, Ларри, обязательно. — Мой герой! Тогда позвонишь мне, когда сможешь дать интервью и все такое… — Всенепременно, до скорого, — спокойно говорю я, пожимая ему руку. — Пока, Ларри! — прощаясь, выкрикивает мой мужчина, напоследок игриво пихая его в бок. — Еще увидимся, старики, — весело подмигивает нам он, исчезая в темноте за углом. Мы с Райтом молча идем по тротуарной аллее, наслаждаясь чувством полной гармонии и покоя. Снегопад прекратился, вокруг тьма, сугробы и тишина, только нечастые фонари освещают пустынную улицу. Мои губы трогает улыбка — я не перестаю удивляться тому, как меняются мои чувства в присутствии Феникса. Он открыл для меня совершенно новый мир. Мир, о существовании которого я даже не подозревал… С ним я и вправду могу почувствовать себя солнцем на небосклоне… — Ты готов к завтрашнему совещанию? — вдруг спрашивает он, взглянув на меня. Его лицо кажется абсолютно безмятежным, а вот мое — мрачнеет с каждой секундой. — Хочу надеяться, что готов… Я боюсь, Феникс, боюсь того, чего не смогу предотвратить. — Я тоже, детка. Жаль, что я не могу присутствовать на нем, да и клиент у меня на девять… — Нет, Феникс, все в порядке, ты должен провести эту запись. Мир не рухнет, в любом случае. — Ободряюще улыбаюсь я, и неуверенно он соглашается со мной. — Что ты хотел мне сказать у борта? — А?! — его лицо в одночасье обретает озабоченное выражение. Секунду он задумчиво глядит куда-то вдаль, потом качает головой, словно отгоняя непрошеные мысли. — Ничего особенного… Я просто хочу, чтобы ты лег пораньше спать сегодня… Я вопросительно смотрю на него, понимая что его что-то тревожит, но он немедленно переводит разговор на другую тему. По его лицу трудно догадаться о том, было это просто глупой шуткой или выражением его чувств. Возможно, и то и другое. — Да… Только перед этим я хочу услышать твои громкие, чувственные показания, искренние и глубокие, — уголки моих губ невольно растягиваются в ухмылке. Феникс ловит мой взгляд и отвечает мне широкой улыбкой. От нее у него на щеках появляются очаровательные ямочки. Я еще больше проникаюсь к нему теплыми чувствами. Этот вечер явно стоил потраченного времени.***
Его медовые губы соприкоснулись с моими, вселяя во мне такую же сладкую истому, какой был полон и он сам. Все в нем казалось мне совершенным — и линия его носа, и очертания высоких скул, изгиб шеи, украшенной гроздью соблазнительных крохотных родинок, за которую я притянул его к себе, поглаживая выступающий кадык. Я чувствовал себя в его руках счастливым. Он отвечал на мой поцелуй так же страстно, впиваясь в мои губы почти с болезненным пылом. По моему телу пробежала волна мурашек, сердце чаще забилось, ладони, только что гладившие его шею, теперь скользнули на плечи. — Ф-Феникс, мы должны остановиться, — переводя дыхание, пробормотал я, оторвавшись от его губ, чтобы вздохнуть полной грудью. Райт откинулся на спинку сиденья, тяжело дыша, провел по своим влажным раскрасневшимся губам кончиками пальцев и, уставившись на меня, лучезарно улыбнулся. Эта улыбка. Эта улыбка, невероятно притягательная, обнажающая ряд белых зубов, казалось, сводила с ума, оставляя в моем сердце неизгладимый след, от которого оно было не в силах избавиться. Меня обжигали лучи чистосердечности и простодушия, исходившие из этого полного неподдельной любви и нежности взгляда. — С тобой я вижу солнце, Феникс. И каждый раз готов благодарить тебя за это. Он несколько раз моргнул, словно приходя в себя от моих слов, а потом глубоко вздохнул и посерьезнел. Казалось, его мысли приняли неожиданное направление, так что его улыбка сменилась более нервной, взволнованной. — Майлз… Я не знаю, стоит ли все это говорить, но… Я… — начал Райт и замолчал, поджав губы, как будто подбирал слова, способные облечь в определенную форму. Я с некоторым любопытством ждал его слов, предчувствуя что-то важное. Он бросил на меня короткий взгляд, резко взял за руку и поднес ее к своему лицу. — Ты такой сильный, смелый, красивый, добрый и умный, ты — настоящее чудо. — Я не совсем могу понять, о чем ты… — он прервал меня, поцеловав тыльную сторону ладони и опять заглянул мне в глаза. — О том, что я сейчас чувствую… И всегда чувствовал и буду чувствовать… К тебе… Я знал, к чему он клонит. Феникс — непредсказуемый мужчина, однако сейчас его порыв был вполне понятен… — Ох, мой Феникс… — мои легкие испустили тихий вздох, позабыв как дышать. Его губы снова тронула ласковая улыбка. — Могу я попросить тебя об одном одолжении? — спросил он, продолжая покрывать чувствительными поцелуями каждый из моих пальцев. При этом он умудрялся смотреть мне прямо в душу. Я смог только кивнуть головой, не сводя взгляда с его лица. — Ты мог бы прийти пораньше с работы? Это очень важно, Майлз… Мне хотелось бы, чтобы этот день стал особенным для нас обоих. Скажи «да», пожалуйста… Биение сердца отдавалось в моих ушах. Кисти рук онемели. Мысли, попавшие в плен водоворота его глаз, постепенно теряли свою значимость. Только на самом краю сознания мелькал слабый огонек разума, пытающийся уцепиться за шаткую реальность. — Д-да… Я постараюсь… Честное слово, постараюсь, — прошептал я хриплым голосом, прикасаясь к его горящей щеке, поглаживая слабо отросшую щетину большим пальцем, обводя линию подбородка. Он, доныне старавшийся сохранить спокойствие, облегченно вздохнул и оживленно засмеялся, глядя на мое лицо, точно ребенок, получивший долгожданный подарок. Мои губы дрогнули в ответной улыбке, и я, повинуясь внутреннему инстинкту, обхватил его широкие плечи и привлек к себе. Закрыв глаза, Феникс наспех поцеловал меня в губы, зарываясь руками в мои волосы. Я растаял в этом поцелуе, вдыхая его терпкий, волнующий аромат, точно также, как и всегда… На фоне быстрых ударов моего сердца, смешивающегося с биением сердца Райта, отчетливо я смог расслышать вдали из включенной на новостной станции магнитолы женский голос: «…и еще один неожиданный аспект… целых три года между генеральным прокурором штата Калифорния Майлзом Эджвортом и известным адвокатом Фениксом Райтом сохранялась необычная для таких случаев связь, которую СМИ трактовали как частью чего-то большего, чем…». Без лишних слов мы ошеломленно отпрянули друг от друга, с изумлением глядя друг на друга. Улыбка Феникса угасла, а лицо побледнело. Я, чувствуя прилив страха, разжал пальцы, выпустив его плечи, и повернулся к источнику звука, в то время как он продолжал излагать новость: «…данный факт получил развитие в результате новых доказательств, подтвержденных, по официальным данным, в виде фотографической информации…». Больше я ничего не слышал, потому что в следующее мгновение наступила тишина. Я был настолько поражен и подавлен услышанным, что даже не заметил, как выключил магнитолу. Но даже и после того, когда в салоне последовала полная тишина, я не смог пошевелиться, завороженно глядя в пространство перед собой. В голове моей билась только одна мысль — все знают… они видели эту фотографию. Во мне нарастала паника, стремительно переходящая в горькую ненависть и гнев, замешанные на отчаянии. Не думаю, чтобы я когда-то ясно представлял себе суть происходящего. В сердце зияла черная бездна, освещенная лишь крохотным огоньком желания отомстить. Как такое могло случиться? Как, черт возьми, это могло произойти?! — М-Майлз, — робко позвал меня Райт, нарушив затянувшееся молчание. Я поднял на него глаза. Он выглядел не лучше моего — растерянный и опустошенный. На его лбу блестели капельки пота. — Я привлеку к ответственности этих проклятых журналистов за нарушение неприкосновенности частной жизни! — сквозь зубы процедил я, отворачиваясь к окну и сжимая кулаки. Руки мои тряслись, сердце неистово колотилось, призывая немедленно что-либо предпринять, найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Это было просто немыслимо, недопустимо, бесчеловечно… — Тише, Майлз, тише, успокойся, прошу тебя… — с тревогой повторял он, стараясь хоть как-то вывести меня из оцепенения, крепко обнимая меня. — Если ты сделаешь это, привлечешь еще большое внимание к нам и… — Еще большее внимание, говоришь? — ядовито прошипел я, поворачиваясь к нему. Его глаза расширились, он с ужасом уставился на меня, не зная, чего ожидать. — Все, что могло нас погубить, уже случилось! Неужели, ты думаешь, что общественность проглотит это? Связь прокурора и адвоката?! Если да, ты идиот, Райт! Он дернулся, словно его ударили, молча отступил меня, опустив глаза. Мне вдруг стало стыдно за свои необдуманные слова, но я все никак не мог успокоиться. Боль, обида, досада и отчаяние, казалось, заполнили всю мою душу. Дрожащей рукой я провел по лицу, отводя челку назад, глубоко вздыхая. — Феникс, прости меня… я-я сгоряча… — сказал я тихо, с совестью и раскаянием заглядывая ему в глаза. Одинокая темная прядь упала ему на лоб, придавая его лицу выражение печали. Я наклонился к нему, приглаживая ее, пытаясь поймать его взгляд. — Феникс, пожалуйста… Я не хотел… не ожидал… Я сделаю все, чтобы… Чтобы мы были счастливы. Внезапно он взял меня за руку, целуя, как и несколько минут назад, с таким же упоением, а у меня также перехватило дыхание. — Милый, сделай лучше так — ты не пропустишь сегодняшнее совещание, — меня наградил его тяжелый пристальный взгляд, от которого мне стало не по себе. В нем угадывались прежняя твердость и решимость. — Ни за что. А я не пропущу запись клиента. — Хорошо, дорогой, я сделаю это… — внутренне содрогаясь, промолвил я. Выражение его лица несколько смягчилось. — Мы будем счастливы. Рано или поздно это бы произошло, как бы мы ни противились. Мы справимся с этим. Не теряй силы и надежды, они тебе еще понадобятся, Майлз. Если ты упадешь — я подниму тебя, поставлю на ноги, а если не смогу, то спущусь к тебе и мы вместе придем в себя. — Его губы изогнулись в привычной улыбке, слабой, правда. Но я верил ему. Он смог вселить в меня уверенность, хоть мы оба были расстроены и, можно даже сказать, напуганы случившимся. Только у нас не было другого выхода. Наша с ним любовь — это наше общее будущее, и если мы хотим его сохранить, мы должны идти вперед, невзирая ни на какие препятствия. Феникс взглянул на часы, затем мягко поцеловал меня в уголок рта, поднял с пола портфель и повернулся к двери, оглядываясь. — Я люблю тебя, детка. Позвонишь мне после собрания, а то я не разобрался еще как звонить с нового телефона? — Обязательно позвоню. Я тоже тебя люблю, солнце, слышишь? — ответил я дрожащим голосом. Теперь он улыбался уже по-настоящему. В ответ мои губы тронула теплая улыбка. — Удачи на совещании, — он открыл дверцу и вышел из машины, напоследок посылая мне воздушный поцелуй. Мои глаза провожали его до самого порога здания, и я чувствовал, как по щекам катятся слезы. Еще раз не оправившись от потрясения, несколько минут я просидел неподвижно, сжимая руль. Боль в сердце постепенно стихала, сменяясь неясной грустью, будто я впервые в жизни испытал чувство потери, утраты самого главного в своей жизни. Ощутив, наконец, легкое облегчение, я повернул ключ зажигания, выехал со стоянки и двинулся к главному департаменту. Вскоре я уже подъезжал к месту своего назначения. Оно навевало тревогу. Прежде всего, меня тревожило чувство собственного бессилия. Ничто из происходящего не казалось мне достойным внимания, кроме нашей с Фениксом проблемы. На входе меня встретили сотрудники охраны — они что-то активно обсуждали, но когда я приблизился, на них напало глумливое молчание, означавшее, что все детали произошедшего им известны. Я беспрепятственно миновал центральный зал и оказался в более узком коридоре, ведущем к кабинетам руководства. В нем царило мертвое затишье. В конце коридора меня ждала Франциска. Ее бледные губы были сомкнуты, а на лице застыло выражение тоски. Заметив меня, она сразу подошла. Приглушенная мучившая боль снова вернулась ко мне, при виде сестры. У меня не было сил сказать что бы то ни было, только когда мы оказались рядом, я глубоко обнял ее, уткнувшись лицом в ее макушку и уже не сдерживаясь, зарыдал. Это был рев растерзанной души. Все мое существо было неизлечимо уязвлено. Сестра не противилась, в частности оторопев от такого порыва, словно чувствуя степень моих мучений, напротив, прижавшись к моей груди, сильнее и сильнее стискивала меня в своих объятьях. — Франциска… — Майлз… Я не мог найти слов, чтобы выразить всю свою печаль и всю ненависть к обстоятельствам, которые так жестоко обрушили на нас наказанием за нашу любовь. Слезы ручьем текли по моему лицу, из горла вырывались всхлипывания, мне даже не хватало воздуха. Она молча поглаживала мою спину, ее слезы капали мне на пиджак, оставляя на нем мокрые следы. По ее лицу было видно, что разделяет мое отчаяние. Наконец, совсем обессиленный, плач прервался. — Совещание вот-вот начнется, Майлз, — прошептала она, отстраняясь от меня и разглаживая пиджак. — Ты должен успокоиться… Пожалуйста. Мне действительно требовалось время, чтоб прийти в себя, восстановиться, привести в порядок мысли, но его не было. Сделав над собой усилие, мы разомкнули объятия. Франциске хватило выдержки смахнуть оставшиеся слезы и сделать вид, точно ничего не произошло. Однако для меня это было тяжело — сквозь слезы я поправил жабо, шмыгая носом, провел ладонью по волосам и постарался придать лицу бесстрастное выражение. Она, смотря на меня с жалостью, слегка улыбнулась, взяла меня под руку и повела по коридору. — Г-где папки по делам? — едва решившись, спросил я, не поднимая глаз от пола. Сестра неожиданно остановилась, с удивлением оглядываясь на меня. — Они… должны быть у тебя, разве нет? — непонимающе ответила она, после чего, заметив выражение моего лица, поспешила добавить: — Я в пятницу отдала их Эвансу, когда мы пересеклись в архиве. Он обещал, что отдаст тебе. В моей голове мелькнула мрачная догадка, от которой в горле встал ком. Каким-то образом мои самые страшные опасения подтвердились. Отвратительным пониманием случившегося неожиданно стала наполнена вся моя жизнь, практически не оставив места прежним надеждам. Предусмотрительность сестры сыграла с ней злую шутку. — Франциска?!.. — ошарашено произнес я. Эхо моего голоса прокатилось по длинному коридору и замерло в стенах. Ее глаза расширились, она уставилась на меня так, будто перед ней возник оживший кошмарный сон. — Как ты могла?! С кем ты связалась?! Ты… Понимаешь ли, ты, чем это может для меня кончиться? — Майлз… — только и смогла растерянно проговорить она. — Ты до сих пор не поняла, в какую игру ввязалась?! Я!.. — я запинался от бессильного гнева, пытаясь подобрать слова, неспособные найти отклик в душе. Сестра же застыла, поняв, видимо, все сама. Лицо ее стало мертвенно-бледным, губы мелко задрожали. Кое-как совладав с собой, я глубоко вздохнул и, отпустив ее локоть, повернулся к ней спиной, направившись к дверям кабинета. Открыв дрожащей рукой дверь предзнаменовавшего заседания, я вошел внутрь. Все были уже на месте — и члены совета администрации, и сенаторы Штата, окружной прокурор. Эванса, виновника торжества, разумеется не было. Они разом повернулись ко мне, впившись в меня вопрошающими взглядами. Я, храня на лице маску холодной невозмутимости, поприветствовал собравшихся легким кивком головы, прошел к своему месту и опустился в кресло. Франциска, как я и ожидал, села рядом. В помещении воцарилась тягостная тишина, пока ее не прервал Чейз: — Вы, мистер Эджворт, как обычно, не потрудились явиться на совещание вовремя. — Прошу простить мою оплошность, у меня возникли неотложные дела… Но сейчас, если позволите, можно обсудить основные моменты… — Неотложные дела — это дела, связанные с удовлетворением ваших потребностей и вашего… гм… партнера? Мое сердце вдруг сжалось от невыносимой пытки. Меньше всего на свете мне хотелось сейчас обсуждать с кем бы то ни было тему, которая все это время не давала мне ни минуты покоя. Франциска бросила на меня встревоженный взгляд. — Это… Не является темой заседания. Мы собрались здесь не для того, чтобы предаваться глупостям прессы, — ледяным тоном отозвался я, украдкой взглянув на Чейза. — Правда? — поддельно изумился он. — Вы считаете, что обсуждение этих «глупостей» не достойно серьезного обсуждения? Позвольте вас поправить, в таком случае. Речь идет о вашей, мистер Эджворт, связи с адвокатом Фениксом Райтом. И, к несчастью, о вашем положении в обществе, — ровным тоном добавил он, глянув в мою сторону. Меня пробрала ледяная дрожь. Чейз явно намекал на то, чего я всячески старался избегать. Напряжение в офисе между тем остро нарастало. — Каким образом, позвольте спросить, информация, просочившаяся в прессу, может быть поводом для подобного обсуждения, а тем более для такого серьезного разговора, — раздражаясь все больше, заговорил я. — Это собрание я созвал исключительно в своих интересах. — Мы понимаем это, но именно ваши интересы ставят нас перед необходимостью принять решение. Решение. Это слово лязгнуло в моем мозгу, подобно скрипу ножа по стеклу. — Ответьте, пожалуйста, честно, какие интересы вам лично представляет мистер Райт? Та фотография из газеты поддельна? Или, возможно, это чье-то преднамеренное стремление к публичной скандальной огласке? Мистер Эджворт, где правда? Весь собравшийся в кабинете совет нервно уставился на меня, ожидая ответа. Чувствуя на себе их взгляды, боясь поднять глаза, я машинально постукивал пальцами по подлокотнику. Ужас происходящего, казалось, поразил каждого из присутствующих. Ложь, лежавшая на мне тяжелым грузом, вдруг стала кристально ясной. Теперь я искренне понимал Феникса, загнанного в угол судьбой. Стоит мне открыть рот, один только намек на связь с этим мужчиной и все кончено. Кончено. Врать дальше было бесполезно, поэтому я решил во всем признаться, как бы мне этого ни хотелось. Тяжело вздохнув, я поднял глаза, смотря на всех присутствующих. Почему-то, мне показалось, им хватило одного моего взгляда. Никто не отвел взгляд в сторону, никто не стал задавать вопросов — все внимательно смотрели на меня. — Вы все правильно поняли… Ф-Феникс — мой партнер… Потрясенные члены совета разом ахнули, Чейз вскочил, громко хлопнув ладонью по столу. — Да как же вы могли?! Как вы могли позволить себе такое?! Это ставит на кон всю систему правосудия! Я беспомощно смотрел на него, теряя остатки воли к сопротивлению. — Это истина, которой мне не изменить… Дальше мои слова потонули в шумной реакции всех остальных. Послышались крики: — Так вы признаетесь в этом позоре?! Устало проведя ладонью по лицу, я уставил взор на потолок. Мне так хотелось верить, что это лишь сон. Плод моего воображения. Что я сейчас проснусь в объятиях своего мужчины от будильника, повернусь к нему и смахну с его прекрасного лица волосы… — Брат… — прошептала в отчаянии Франциска, заставив меня опомниться. Ее ладонь легла на мою кисть. Глаза ее были полны слез. — Тишина! Попрошу соблюдать порядок! Мистер Эджворт… — звучным голосом поставил всех на место Чейз и медленно обвел меня взглядом. — Раз вы признаетесь в связи с мистером Райтом, то я считаю необходимым провести расследование ваших совместных дел на спекуляцию и фабрикацию информации. — Мы… Наши отношения не предполагают подобного… — Вы хоть сами понимаете, как глупо это звучит? — язвительно спросил один из сенаторов. Я прикусил нижнюю губу, подавляя в себе желание возразить, да и любое желание тоже. — Совокупность обстоятельств подразумевает именно такое развитие событий. Вы поставили под удар всю Генпрокуратуру! Вы именно тот, кто пропускает совещания, берет беспричинно отгулы и не укладывается в сроки работы, хотя является главным лицом. Теперь же, понятно, что вам вскружило голову. Какой пример вы подаете остальным, позволяя себе подобные выходки? — Чейз отчитывал меня как мальчишку. Несмотря на полный хаос, царящий в моей голове, мне стало не по себе от его слов. — Мистер Эджворт, вы не оставили нам иного выбора. Мы будем вынуждены принять меры. Он вытянул из папки какую-то бумагу и положил ее передо мной. Рапорт об отставке. — Давайте обойдемся без мелодрам. Подпишите документ и сдайте свой прокурорский значок с удостоверением… — продолжал он, понижая голос. Внутри меня что-то надломилось. С болью и стыдом я понял, какую ошибку допустил. Чем быстрее все это закончится, тем лучше. И тем быстрее я смогу не задумываться о судьбе своих отношений. Но как же сильно кровоточило мое сердце, когда я взял в руки ручку. — Что вы делаете?! Вы не имеете!.. — Помолчите, мисс Карма. Ваш отец, кажется, научил вас правилам хорошего тона. Я взглянул на Франциску. На ее лице отражалась смесь испуга и возмущения. Череда обвинений, обрушившаяся на меня, казалась непереносимой и для нее. — Все хорошо, Франциска, — прошептал я. Кто бы знал, каких усилий мне стоило сказать эти слова. Рука невольно вывела мою подпись на бумаге. Все, к чему я стремился всю свою жизнь, разбилось вдребезги. — Мистер Райт, сам себя наказал, своим бизнесом, — проговорил глава администрации, положив руку на мое плечо. Я не заметил, как он подошел ко мне сзади. Изо всех сил пытаясь сдержать слезы, переполнявшие меня, я вынул из пиджака удостоверение и значок, сжимая в руках. Столько лет моей жизни было уничтожено за какие-то несколько минут. Этот значок я получил семь лет назад и носил его всегда с собой все эти годы. Как много он для меня значит я даже не мог вообразить и осознал только сейчас. Положив их на стол, я вздохнул выпрямляясь. Наши с Чейзом взгляды встретились. В его глазах была печаль. — Я… могу покинуть заседание? — Да, мистер Эджворт, теперь можете. Он кивнул, отстраняясь от меня и давая дорогу к дверям. Проклиная все на свете, стараясь не показать своих слез, с высоко поднятой головой я вышел в коридор. И как только дверь оказалась за моей спиной, меня вдруг охватила жгучая тоска. Однако она быстро прошла, уступив место гневу. Передо мной стоял тот, кто фактически уничтожил мою жизнь. — Эджворт? На тебе лица нет. Что, уже успел лишить меня должности? — злорадствовал Эванс, видя мое состояние. Меня поразила подобная смена эмоций — вместо скорбной покорности судьбе я испытывал ярость. А от его слов она вспыхнула с новой силой. Не контролируя свой порыв ненависти, я, словно обезумев, подлетел к нему, хватая за шею и впечатывая его тело в стену. Мне хотелось причинить ему такую боль, какую он причинил мне. — Сукин сын! В какие игры ты впутал Франциску?! — выкрикнул я ему в лицо, встряхнув его. — Тебе не сойдет подобное с!.. — Ох, какой заботливый братик, вы только полюбуйтесь… Ты поздно спохватился, Эджворт… — Заткнись! Не смей больше даже думать о ней! И, если ты… Ты посмеешь… — Что ты сделаешь? Убьешь меня? — его смех пронзил мне сердце, и мои пальцы на его шеи несколько расслабились. Он провел свободной рукой по своему лицу, будто стараясь стереть следы моей злости. — Пустые угрозы. Ты не стоишь и волоса на моей голове. Знаешь, твой отец был великим адвокатом, твой щенок, с которым ты спишь, может составить ему конкуренцию. А вот ты, Эджворт, ничтожество. У тебя никогда не было ничего настоящего, ты пришел к тому что имеешь за счет папаши Франциски… Я резко оттолкнул его от себя, задыхаясь и кашляя от унижения. Эванс продолжал усмехаться, глядя на меня. — Ты жалок… Хоть и стоит отдать тебе должное — то, как упорно ты продолжал работать не смотря ту грязь, которую я выливал на тебя, ни в какое сравнение не идет со многим, что я видел. Например, смерть Хортона и твой арест — моих рук дела. О, или признание в СМИ твоей наркомании… А теперь и твоей постели. Кто бы мог подумать, что такой мужчина может быть геем? — он распинался, подобно соловью, все больше распаляясь. То, что я испытал во время этой речи, было поистине страшным страданием. Оно пробирало до самых костей. Словно в кошмарном сне я начал осознавать, насколько был наивен в своей уверенности. На шум, царивший в коридоре, сошлись охранники, издали наблюдая за нами. Эванс равнодушно посмотрел на них, а после в плотную подошел ко мне, прямо глядя в глаза. — Теперь ты не помешаешь мне… Не по зубам, Эджворт. — Можешь считать, твой конец уже близок, я сделаю все, чтобы ты был приговорен к смертной казни, — прошипел я сквозь зубы ледяным голосом. Его позабавили мои слова — он опять рассмеялся, но выражение глаз стало жестоким. — Посмотрим… Держи, это твое, — сказал он, выхватывая из внутреннего кармана пиджака снимок, сделанный в Рождественскую ночь, и небрежно швырнул его мне в грудь. — Твоя сестра просила передать. Посмеиваясь, он развернулся и пошел прочь. Мои глаза все еще были прикованы к этому снимку, по его вине я стал тем, кем стал. И, главное, уничтожил все то что было мне дорого. Слезы мгновенно выступили на моих глазах, мне было так тяжело, осознавать себя никем. Мне хотелось выть от боли, лечь спать и никогда больше не просыпаться. Кое-как справившись с собой, я убрал фотографию в карман, потряс головой и направился к выходу, сжимая кулаки. Впереди был еще долгий путь, полный жестокости и мучений. Но я был готов к нему. В дверях я оглянулся, положив руку на карман пиджака. В нем не было значка. Не было… Его нет… В нем лежал только телефон. Феникс. Он ждал моего звонка. Как же мне хотелось услышать его голос. Увидеть его снова. Я сделал выбор в пользу той жизни, которой хотел жить. Ради своей любви, ради него, ради меня, принимая дикие условия общества. Холодный ветер насквозь пронизывал меня и заставлял дрожать, снег, падающий с неба, холодил сердце. Все кончено. Время решений прошло, а выбор сделан. Телефонные гудки раздавались слишком долго, мучительно долго. Каждый новый гудок заставлял мою израненную душу сжиматься. Никогда еще мне не хотелось так сильно, так страстно слышать его. Наконец, трубку сняли. Феникс не спешил заговорить, прошло несколько секунд, пока не раздался его приятный бархатный голос: — Майлз… К-как прошло собрание? Я горько усмехнулся, смахивая с ресниц слезы. Он, видимо, напрягся, ожидая худшего. И правильно. — Меня… лишили значка, Феникс… Райт, не ожидавший такого, подавился воздухом, послышался громкий кашель. Да и я сам был близок к очередному срыву. Во мне все кипело от переполнявших эмоций — слишком сильны были накопленные за эти года чувства. — Ч-ч-что?! — сипло выдохнул он, откашлявшись, и искренне не веря своим ушам. — Отныне я не генеральный прокурор штата Калифорния… Меня лишили должности.