the stupid, the proud

      С того самого момента, когда к Хэ Сюаню навязали в союзники Ши Уду — наглого и самоуверенного мальчишку, что умудрился вскарабкаться на пьедестал подозрительно быстро — он осознал: они вряд ли когда-нибудь сойдутся характерами. И, вообще-то, это было не виной Хэ Сюаня.       Ши Уду изначально вёл себя крайне высокомерно со всеми — и даже со Владыкой, стоило бы заметить — но к Хэ Сюаню он воспылал ненавистью практически сразу. Всячески огрызался, морща вздёрнутый нос, язвил, и совершенно не воспринимал всерьёз матёрого небожителя. И то, что Повелитель Ветров старше его в два раза, его тоже не волновало. Ши Уду уважать никого кроме себя, в принципе, не умел. Хэ Сюань, впрочем, отвечал ему тем же. Слишком многое повидал он в жизни, чтобы уступать какому-то Самодуру.       Но увы, пути их как божеств, были прочно связаны меж собой — куда дул ветер, туда и неслись волны. И союз, предначертанный Цзюнь У, приходилось терпеть, скрипя зубы. Или, по крайней мере… До поры до времени.       — Какого чёрта ты ошиваешься пьяным под моими окнами? — Хмурится Хэ Сюань, упираясь острыми локтями в подоконник. — Куда это запропастились твои мерзкие друзья?       Под «мерзкими друзьями» Повелитель Ветров подразумевает, конечно, Пэй Мина — раздражающего ловеласа, вызывающего у Хэ Сюаня желание убивать — и вполне себе адекватную Линвэнь, по какой-то причине нашедшей союзников в лице этих двоих. Непонятным образом спевшиеся между собой, они донимают Столицу уже без устали, и по большей степени всегда ошиваются рядом друг с другом. Видеть их поодиночке, почти непривычно.       — Я под твоим? — Как-то растерянно спрашивает Ши Уду. Слепо поднимает голову к распахнутому окну второго этажа, с которого высовывается Хэ Сюань. И упёрто качает головой. — Нет. Я под своим. Что ты делаешь в моем дворце, угорь?       Он кто?       — Ши Уду, ты со всем с дубу рухнул? Твой дворец напротив, — шипит Хэ Сюань, сужая глаза. — Если это твой оригинальный способ поздравить меня с днём рождения, то я попрошу тебя обрадовать меня известием о своей смерти.       Традиция праздновать дни рождения божеств всем пантеоном — странная. Хэ Сюаню она не нравится по многим причинам — он никогда раньше не праздновал их без Хуа Чэна, и, если честно, и не хочет — но у него, как и всегда, мнения не спрашивают. Просто устраивают банкеты в его честь. И напиваются за его счёт. Как Ши Уду, например.       — Я не…       Ши Уду смолкает. И поскальзываясь на влажной траве, валится на колени, моментально пачкая изящные лазурные ткани.       А потом, блюёт. Просто берёт и блюёт на его газон.       Хэ Сюаню почти хочется завопить. Почти, потому что у него всё под контролем.       Наверное.       Но это зря он на празднике при Му Цине, очередном боге войны, с которым иногда сходится во мнениях, зарёкся, что хуже день стать просто не может.       Может.       Стал.       — Я тебя ненавижу, — под нос себе бурчит Повелитель Ветров.       И всё равно торопится, чтобы спуститься вниз, в сады. Потому что Хэ Сюань, вопреки своей спорной репутации, вовсе не подлец. Он прекрасно осознаёт, что его ненависть к Ши Уду по большей части беспричинная — он ему ничего не сделал всерьёз, в конце концов — и отказывать ему в помощи смысла нет. Хотя, он сильно сомневается, что поменяйся они ролями, Водяной Самодур поступил бы так же.       — Оставь меня, — цедит он. Голубые глаза расфокусированные, и он слепо бьёт веером куда-то, где, наверное, видит Хэ Сюаня. — Глупый морской угорь.       — Это сколько ты выпил, капитан? — Насмешливо ведёт уголком губ Повелитель Ветров, разместившийся у него за спиной. Придерживает передние пряди, ощущая очередной приступ тошноты. — Не дорос ещё.       Ши Уду бормочет что-то ещё, а потом, ожидаемо, снова вырывает.       — Несправедливо, — заявляет он, звонко икая. Морщится, когда Хэ Сюань подцепляет его подбородок, чтобы утереть платком лицо. — Это же не твоё место. И день рождения не твой.       Хэ Сюань невпечатлённо вздирает бровь.       — Угу.       Ши Уду пялит на него беспрерывно, и дрожащие ладони, давно позабывшие веер где-то на земле, вдруг ложатся на щёки небожителя. Притягивают его чуть ближе, словно пытаясь что-то в темноте разглядеть. Взгляд бегает по нему так отчаянно, что Хэ Сюаню на минуту чудится в нём влажный блеск.       — Совсем не похожи. Слишком разные, — выносит вердикт он. Болезненно хмыкает. — Почему на твоём месте не он? Ты ведь мне совсем не нужен.       И, быть может, это выпитое вино всё же отзывается и в Хэ Сюане. А может, это отвратительно знакомая тоска в голосе Самодура, что заставляет его смягчиться. Но он, почему-то, обнаруживает себя поддерживающим диалог.       — Ты тоже не похож на человека, которого я люблю.       Хэ Сюань хватает его за плечи, и встаёт на ноги, приподнимая пьяного бога следом. Ши Уду вцепляется в его плечи, наваливается почти всем весом, и громко хохочет. Отчаянно.       — Я тебя ненавижу, Хэ Сюань. Если бы не ты, то мой диди был бы здесь.       И Повелитель Ветров теряется.       Ши Уду скучает по младшему брату, и это не новость. Он знает об этом — о мальчишке, которого тому пришлось оставить на земле — как и все остальные. Но почему это ответственность Хэ Сюаня, ему непонятно.       — У меня тоже была младшая сестра, — не зная ещё что толком сказать, признаётся он, ведя того внутрь дворца.       Он хочет рассказать про неё побольше, наверное. Но не может. Воспоминания о сестре размытые, искусственные, и пустые. Он не помнит как она выглядела. И он с ужасом осознаёт, что её имя давно стёрлось из его памяти. Слишком долго он держал воспоминания в себе — слишком давно он видел в последний раз человека, способного разделить с ним эти разговоры — чтобы действительно их помнить. Хэ Сюань подозревает, что Хуа Чэн, где бы он не был, давно забыл её тоже.       — Что с ней стало? — Внезапно интересуется Ши Уду, почти самостоятельно забирающийся на мягкий диван в гостиной.       Хэ Сюань тянется к графину с водой. И сглатывает.       — Убили.       Ши Уду принимает стакан с водой, и подолгу молчит, прежде чем вяло кивнуть.       — И диди моего убьют.       Хэ Сюань ничего не спрашивает, но тому это и не нужно. Внезапно усталый, искренне разбитый, он рассказывает обо всём сам. О Ши Цинсюане, единственном источнике тепла для своего брата, об их родителях, о Пустослове и предсказаниях, и об одинокой жизни на отшибе, в страхе и ожидании. О собственном вознесении, которое оказалось омрачено нитями судьбы. О банальной братской беспомощности.       — Мне жаль, — искренне признаётся Повелитель Ветров.       Потому что незнакомого Цинсюаня правда жаль. И Ши Уду, узнавшего столь ужасное о будущем любимого человека, тоже.       — Ты знал, что нити судьбы можно поменять местами? — Вдруг интересуется тот, с почти безумной улыбкой на лице.       Знал. Хэ Сюань за долгие годы цеплялся за любую возможность отыскать и вернуть Хуа Чэна. Но его алая нить слишком уникальная — рождённых под проклятым знамением больше нет, если когда-то было — и, почему-то, совершенно невидимая для остальных. Лучшей жизни не добьёшься, но и найти его невозможно. Словно совсем пропал. Навсегда.       — Знаешь, в чём ирония? Единственный человек, чью судьбу я мог бы поменять с судьбой моего брата — это ты.       Ах. Так вот почему…       — Иероглифы одинаковые. Дни рождения. Всё как надо, — Ши Уду разбито смеётся, с грохотом откладывая стакан в сторону. — Не будь ты богом, родись ты на много лет позже, то… То…       Теперь чужая ненависть неожиданно понятна. Какого это, видеть каждый день человека, прекрасно зная, что на его месте мог бы быть другой, более родной и любимый? Хэ Сюань не знает наверняка, но может предположить.       — Будь оно так… Я бы тебя возненавидел, Ши Уду, — честно признаётся Повелитель Ветров. — И всё же… Я бы сделал то же самое для своей сестры. Если бы сумел.       Впервые за весь разговор, тот поворачивается к нему лицом. В чужих глазах, почти прояснившихся полностью, ни следа на жгучее презрение. Только усталость и своеобразное смирение.       — …Если бы сумел, — повторяет он эхом.       Кто бы мог подумать, что они похожи гораздо больше, чем изначально предполагали.       Может, в другой вселенной у них сложилось бы всё иначе. Может, безумный план Ши Уду удался бы, и Хэ Сюань бы его ненавидел так рьяно, что не мог бы упокоиться и после смерти. Но в этой, он не причинил ему никакого вреда. И поэтому он может спокойно признаться самому себе: он Ши Уду понимает.       — Ты не Ши Цинсюань, — вздыхает Самодур, прикрывая глаза. — Но ведь и я не тот, кого ты хочешь подле себя видеть.       Он не называет имя, но наверняка догадывается. О Хуа Чэне знают все.       — И всё же, — медленно жмёт плечами Повелитель Ветров, — работать нам придётся рука об руку.       — До самого конца.       Очевидного они вслух не произносят: о том, что даже в окружении других божеств, они ощущают себя одинокими. И что без людей, по которым они тоскуют, их жизнь полноценной никогда не станет. Но разве это нужно озвучивать?       Вместо Ши Уду устало жмётся своим плечом к Хэ Сюаню, а тот его не отталкивает.       Молчаливое перемирие установлено. И доверие, тоже.       Хэ Сюань мысленно решает, что подарок на день рождения это, всё же, не плохой.

***

      — Это невозможно! — Раздражённо шипит Ши Уду, нарезая третий круг по комнате. Веер в его правой руки почти трескается от напряжения, а зубы едва не скрипят. — Только не сейчас, когда–       Договорить он не успевает. Хэ Сюань, уставший наблюдать за бездумным мельтешением, подлетает к нему в два широких шага, и не колеблясь, залепливает ему звонкую пощёчину. Тишина в комнате прерывается синхронным громким вздохом — это о своём присутствии напоминают непривычно тихие Юйлун с Хуа Чэном — и Ши Уду поражённо моргает, не ожидавший такого от старого соперника.       — А ну успокоился, — цедит Хэ Сюань, впиваясь в чужие напряжённые плечи. — Пустослов вернулся — пускай. Ты не был его первоначальной целью.       — Не был, — он хмурится. — А теперь, как видишь, стал.       Это странно, и почти совершенно непонятно. Но Ши Уду слышал голос Пустослова в своей голове, и старая тварь, зарытая под толщей болезненных воспоминаний, почему-то, вернулась. Хэ Сюаню это кажется особенно подозрительно и запутанно, но делать нечего. Остаётся только расследовать дело дальше. Еще бы Самодур под ногами не мешался, и цены бы ему не было.       — Он до тебя не доберётся, — убеждает Повелитель Ветров, заглядывая в чужие глаза. — Ши Уду, разве я позволю кому-нибудь кроме себя, тебя линчевать?       Шутка эта между нами старая как мир, почти приевшаяся. Потому что давно обретённое доверие, конечно, никогда не означало, что их отношения станут спокойнее.       Они и не стали. Их перепалки и склоки продолжались — столкновение двух гордцов было необратимо — только уж без злого умысла, как это было раньше. А вместо извинений и перемирий беззлобные рассказы о том, как бы они друг друга убили, имей такую возможность.       — Губу закатай, — фыркает пренебрежительно Ши Уду. Но всё равно расслабляется.       Хэ Сюань не Цинсюань, и никогда им не станет.       Но он всё равно, в какой-то степени, стал Ши Уду братом.       — Пустослов — моя забота, — чуть тише добавляет он. — А твоя — это Небесная Кара. Помни, что чтобы не случилось, ты не должен отвлекаться.       Чужой страх понятен. Но Хэ Сюань, повидавший Ши Уду любого за эти столетия, не сомневается: он справится.       — И не подумаю, — кивает тот, прикрывая глаза. Ресницы нервно подрагивают. — Ничто не стоит моего внимания.       — Хотя, если провалишь Небесную Кару, я не сильно буду горевать, — тянет Повелитель Ветров в привычной безразличной манере. — Так ты меня точно не догонешь.       Он вспоминает свою Небесную Кару, последнюю — как рокотал ветер, пробивающий его барабанные перепонки, как безумно колотилось его сердце, и как страшно было ошибиться. Но именно Ши Уду его тогда поймал и встретил. И вопреки всем шуткам, Хэ Сюань знает, что пора возвращать долг.       — Хэ Сюань, я тебя ненавижу, — сообщает Самодур, мягко, почти не ощутимо, хлопая его закрытым веером по лбу. — Умри.       — Как только убью тебя.       — Наконец-то, ты осознал, что всегда будешь на втором месте после меня.       Хэ Сюань уверен, что Ши Уду справится. Потому что собственная карьера для него всегда стояла на первом месте. С тех пор, как он лишился младшего брата, любые человеческие отношения для него перестали нести такой же вес, как ослепительный успех. Поэтому, конечно, Пустослову его не сломать.       Ведь, в конце концов, манипулировать Ши Уду — невозможно.       (Или Хэ Сюань ошибается.       Потому что в решающий момент, когда карты раскрываются, а расследование приводит его в Висячие Сады — законную территорию третьего бедствия, Молодого Господина, Сеящего Раздор — Ши Уду, наплевав на свою цель, почему-то всё равно мчится туда за Хэ Сюанем. Это губит их обоих.       И потерянного, неупокоенного духа, неспособного совладать с разбитым сердцем, тоже.)