the stupid, the proud

      — Получается, ты меня обманул, — объявляет Хуа Чэн, упираясь ладонями в шаткий стол.       — Не говори так, Сань Лан.       Се Лянь виновато вздыхает, и его бледное лицо мигом застилает стыд; ему часто стыдно, и Хуа Чэну больно нравится думать, что он его потерянная совесть. Но сегодня думать об этом не выходит.       — Я не нёс цели тебя обмануть, ты же и сам это понимаешь.       — Но и друга предать ты не мог, — кивает он.       Клиническая паранойя, генеральская чуйка — бред, бред, и снова бред. Хуа Чэн — идиот. Как он упустил столь очевидное? Как не догадался, что Юйлун не Юйлун вовсе, а шиди его пригрел на груди змею? Теперь, это казалось таким очевидным. Но он действительно не сразу додумался, что проблема в дружелюбном божке.       — Ши Цинсюань отнюдь не плохой человек, — успокаивает его бедствия, неуверенно кладя прохладную ладонь поверх его собственной. — У него большое сердце. Разве что он иногда слишком нервный, и легко поддаётся эмоциям, но… Он не за отмщением пришёл. Он не желает зла ни своему брату, ни уж тем более Хэ Сюаню. Ему нужны только ответы.       Да будь этот Ши Цинсюань хоть трижды святым — Хэ Сюаня уже предали. Не просто предали, но затащили в ловушку, только чтобы заманить в неё самонадеянного идиота, Ши Уду. Даже если вся эта стычка закончится не катастрофой, а воссоединением братьев, то Хэ Сюань всё равно не вернётся к прежней жизни.       — Ты злишься, потому что дело касается Хэ Сюаня.       Он не завершает предложение, но смысл очевиден — будь на месте Хэ Сюаня кто угодно, Хуа Чэн бы и бровью не повёл. Может, даже рассмеялся от творящегося хаоса.       — Извини, — терпеливо продолжает Се Лянь, мягко ему улыбаясь. — Мне вовсе не хотелось от тебя что-то утаивать.       — Всё в порядке, — невнятно бормочет генерал, медленно убирая руку. Усаживается на стул полноценно, игнорируя лёгкое головокружение. — Считай, ты свёл счёты за Призрачный Город.       — …Боюсь, я перед тобой в вечном долгу, — странно взволнованно хмурится тот.       Он всегда так отвечает, и Хуа Чэн никогда не понимает этой странной и беспричинной благодарности по отношению к себе. Если ему что-то кто-то и должен, то только потому что у него слишком много информации на руках. Или потому что в далёком прошлом, в его золотые годы, небожители проигрывали ему в азартных игрищах — услуги, секреты, артефакты.       Но Се Лянь ему ничего не должен. Совсем.       — …Я не умею на тебя злиться, — признаётся он тихо, одаривая его неровным оскалом. — Смирись, гэгэ.       Бедствие одаривает его робкой улыбкой.       Он не нравится Хэ Сюаню, если честно. Совсем. Но после сегодняшнего Хуа Чэн не уверен, что они вдвоём — ветераны войны, вы только поглядите — в праве быть уверенными в собственных суждениях об их окружении. К тому же, Се Лянь действительно ему не лгал. Ни разу.       — Я попытаюсь связаться с шиди, — хмурится он, дёргая плечом.       — Хорошо, — поспешно кивает тот. И пододвигая второй стул ближе к нему, усаживается сбоку, беря его под локоть. — Я буду передавать тебе духовную энергию. Ни о чём не беспокойся.       — Спасибо.       Ему безразличны братья Ши.       Но если что-то произойдёт с Хэ Сюанем, то он этого просто не переживёт.       …Если что-то произойдёт с Хэ Сюанем, то он уничтожит их обоих — и проклятого Самодура, и ветряного демона.       В конце концов, генералу Хуа никогда не было равных в мести.

***

      Где-то на подкорке сознания, Хэ Сюань ощущает присутствие стороннего наблюдателя — Хуа Чэна — но в нём слишком мало сил, чтобы этим фактом руководствоваться.       Он не уверен, говорит ли он это о духовных, что оказались приглушены, стоило им оказаться запертыми в Висячих Садах, или о моральных, но сил бороться у него действительно нет.       Потому что незнакомец, стоящий напротив него — его некогда лучший друг. И вопреки чужой доброжелательности, руки и ноги его всё равно надёжно скованы ядовитыми плющами, острыми шипами впивающимися в бледную кожу.       — Ничего личного, Хэ-сюн, — ласково убеждает тот, гладя его по щеке. Хорошо знакомая ладонь теперь непривычно ледяная и костлявая. — Правду говорю. Просто, тебе не повезло понравиться гэ. Ты же сам понимаешь, это редкость.       — И это всё? — Хрипит он, игнорируя смыкающиеся вокруг шеи лианы.       Ши Уду совсем неподалёку, по-прежнему без сознания, но участь ему досталась заметно мягче, чем распятому в воздухе Хэ Сюаню.       Он привязан к стулу, и с опущенной вниз головой, сидящий за накрытым столом, он больше напоминает бесполезную куклу. И всё же, что его ждёт при пробуждении — сказать сложно. Хэ Сюань пока сам не понимает как будет с сегодняшими событиями справляться. Что уж говорить о нём?       — Ну… Да? — Моргает медленно бедствие. — Ладно, не буду врать: я очень долго тебе завидовал. Не потому что ты небожитель! Правда, не подумай — я бы вряд ли простил гэ, сработай его безумный план. Ты отличный бог! А вот близости твоей с Ши Уду… Да, ревновал. Это же моё место было, понимаешь?       В медовых глазах обида смешивается с сожалением, но Повелителю Ветров слишком тошно, чтобы этим упиваться.       Ему вообще никак.       — Я не твоя замена, — выплёвывает он почти оскорблённо. — И никогда не был.       Юйлун ему улыбается, но почему-то не отвечает. Вместо этого разворачивается, и усаживается за противоположный конец стола. Смотрит подолгу на трепещящие ресницы Ши Уду, и лишь потом спрашивает, очень ласково:       — Гэ, проснулся?       — …Цинсюань.       Хэ Сюань жмурится.       Он не замена. Он не хочет ею быть. Он не мог ей быть. Правда ведь?       — О! А я боялся, что ты и имя моё уже забыл, — весело восклицает тот, откусывая стоящее на столе печенье. — Знаешь, гэ… Ты ведь даже со мной попрощаться не подумал. Ни с помощью сна, ни оставленным письмом или подарком. Я тебе ведь молился каждый день, до самого своего конца. А ты просто ушёл.       Разве Хэ Сюань виновен в происходящим? Почему он здесь? Потому что он друг и Юйлуна, тоже?       …А друг ли?       — Я… Цинсюань, не было ни одного дня, чтобы я не…       — Я, конечно, думал, что ты так пытаешься горевать, — игнорируя разбитый шёпот, мычит демон, попутно макая лакомство в чай. — Но, понимаешь, я не мог упокоиться, пока не попрощаюсь с тобой. Оказывается. Ну, вышло что вышло. Се Лянь мне со всем сильно помог, если честно…       Се Лянь. Ну конечно.       — В общем, я уж решил, что заявлюсь в Столицу под прикрытем. Что мы поговорим по душам, и как-нибудь продолжим общение, — энергично продолжает тот с набитым ртом. — Но, гэ, ты так быстро отыскал мне замену.       Ши Уду обращает затуманенный взгляд на Хэ Сюаня, болезненно стискивающего зубы, и почти виновато тупит взгляд в сторону.       — Он не твоя замена.       — Ну, ну… Твоё присутствие доказывает мне обратное, — Цинсюань задумчиво оттряхивает руки. — Но, знаешь, это даже не самое грустное, гэ. Я подумал, что это всё не помешает нам сблизиться. Только вот… Юйлун тебе не понравился.       О, Ши Уду его на дух не переносил. Почти с первого дня раскритиковал, обозвав слишком шумным, пустоголовым и наивным. Для него Юйлун был излишне мягкотелым. Слабым. А слабость в людях он ненавидел.       — Я раньше никогда не задумывался о том, насколько тебе ненавистен мой характер. Ведь, Ши Уду, не будь я твоим братом, ты бы меня никогда не полюбил. Не так ли?       — Я любил тебя, — моментально отрезает тот. — Всегда любил, и сейчас люблю.       — Нет-нет, я не отрицаю, — машет руками Ши Цинсюань, широко улыбаясь. — Но нравлюсь ли я тебе как человек, гэ?       Хэ Сюань думает, что Ши Цинсюань — идиот. Ведь, в конце концов, если бы не бесконечный отптимизм младшего брата, если бы не его безусловная любовь — Ши Уду бы не выжил. Не стал бы тем, кем сделался. Разве это непонятно?       — Не отвечай. Я и сам выяснил, пока старательно подбирался к Хэ-сюну ради тебя. Он ведь больше похож на человека, которого ты был бы горд называть своим братом?       Чужие слова болезненно вознаются и в без того вспоротое сердце.       Подбирался к Хэ-сюну ради тебя.       Хэ Сюаню нравилось всегда считать, что Юйлун избрал его своим лучшим другом, потому что правда увидел в нём кого-то интересного.       Ведь, это редкость. Повелитель Ветров со своим апатичным выражением лица, молчаливостью, и репутацией бывшего спутника проклятого бога, может и уважаем, но никак не достойный кандидат для становления чьим-то другом. А Юйлун, мальчишка с большим сердцем и тёплой улыбкой, смог разглядеть в нём что-то стоящее. Настоящее.       (Отголоски юноши, которым Хэ Сюань когда-то был?)       Но он, конечно, ошибся. Снова.       — Ты выбрал меня только поэтому?       Ши Цинсюань на него не оборачивается. Продолжает сверлить взглядом брата.       — Не сейчас, Хэ-сюн. Слишком долго я ждал разговора с гэ.       — А-Лун! — Почти отчаянно зовёт он.       Плющи сжимают его так сильно, что Хэ Сюань, кажется, слышит хруст собственных костей.       — И это даже не моё имя.       Почему это, этого достаточно.       Ведь он прав — нет никакого Юйлуна. Имя такое же фальшивое, как его единственный друг.       Хэ Сюань жмурится, стараясь удержать рвущиеся наружу слёзы обиды. А ведь думал, что разучился плакать.       Но вот он снова здесь, преданный и оказавшийся ненужным. Вновь полюбивший сильнее, чем когда-либо любили его.       История имеет свойство повторяться, а Хэ Сюань, кажется, совершенно не учится на ошибках.       — Гэ, всё что я хочу узнать… Почему ты бросил меня?       Голос Ши Цинсюаня внезапно холодный, и взгляд пронзительно цепкий.       — Я тебя не бросал, я никогда бы не…       — Почему ты не появился, даже когда я умирал?       — Я не мог. Прости, я просто не мог, я…       И он кажется, даже не слышит ответы брата.       — Почему?       — Цинсюань!       — Почему?!       Шёпот Бедствия стремительно нарастает, и пронзительный вопль разносится по пустым закоулкам садов так громко, как только может.       Внезапно, яркий и пестрящий сад под горем демона вянет. И нет больше роскошных деревьев, разноцветных цветов, украшающих землю. Есть только иссохшие стебли и жухлые, почерневшие лепестки. И опасное бедствие, оказавшееся сошедшим с ума мальчишкой, гонящимся за братом, то ли желая отомстить, то ли заполучать извинения.       Хэ Сюаню бы сочувствовать, но ему слишком больно.       Слишком сильно сдавливают горло лианы, слишком глубоко вонзаются шипы, выпуская яд, и гнев бедствия сокрушительнее, чем он мог бы себе представить.       — Цинсюань, остановись! Я отказываюсь!       — Отказываешься от чего? От меня ты уже отказался. Разве ты не видишь, ты-       — Я отказываюсь быть богом! Не смог стать достойным братом — значит и небожителем мне не быть, — Хэ Сюань не видит, но ему мерещится в чужом голосе слёзы. — Я не сожалею, что ты лишил меня сил. Слышишь?       Хэ Сюаню так больно, что хочется умереть.       Он вспоминает своё первое боевое ранение — он никогда не был солдатом, но хорошо умел лезть куда не нужно — и как над ним кудахтал взволнованный Хуа Чэн. Он тогда весь трясся, и вынес мозги военному врачу, работающему над швами. Кажется, настрадался сильнее самого Хэ Сюаня.       Это вызывает у него улыбку.       — Остановись, Цинсюань.       Он знает, что больше такого не будет. Ему не вернуться в прошлое. Но так хочется.       — Хэ-сюн!       Повелитель Ветров не сразу замечает, что оковы спали. Дышать становится легче, и всё тело, больше ничем не сдерживаемое, безвольно валится навзничь. И лишь чужие горячие слёзы на его лице, вынуждают его распахнуть глаза.       — Х-хэ-сюн, прости меня.       Ши Цинсюань, почему-то, плачет.       Хэ Сюань устало прикрывает глаза вновь.       Он не может пошевелиться — до ужаса болит нога, и лёгкие сдавливает железными тисками.       — Я не хотел сделать тебе больно. Я никогда не хотел… Хэ-сюн, ты злишься? Я лишился контроля, извини, я… Ты же простишь меня, правда?       Глаза его слипаются, и он позволяет себе расслабиться.       Мрачное небо над висячим садом смягчается.       Хэ Сюаню больше не интересно где Ши Уду, и что станет с этими двумя.       Вместо этого он безразлично хмыкает одно-единственное:       — Размечтался.       И позволяет себе заснуть беспробудным сном.       Он слишком устал бороться за людей, которые его бросают.