the stupid, the proud

      Первое, что Хэ Сюань видит, когда осторожно приоткрывает глаза — это алые вспышки. Неугомонные, метающиеся по сторонам, словно звёзды калейдоскопа, алые ткани. И вместо того чтобы напрячься, он подсознательно успокаивается.       — …Сюань-сюань?       Этому способствует и старое, давно позабытое детское прозвище. В конце концов, в этом мире остался всего лишь один человек, способный его так называть — и по совместительству, он единственный кого Хэ Сюань хочет сейчас видеть.       — Ты меня слышишь?       Воспоминания произошедшего там, в Висячих Садах, не накатывают на него внезапно, как обычно бывает это с людьми. Вместо этого они настигают его стоит ему открыть глаза, как если бы даже во сне он думал об этом.       Потолок над его головой белый-белый, и в нём узнаётся больничное крыло — совсем недавно Повелитель Ветров здесь дремал, пока сторожил раненного Юйлуна — а значит, он уже давно в Небесной Столице.       Его тело не ноет так сильно, как это было в последний раз — только нога отвратительно тянет, словно придавленная чужим весом.       — Сюань-сюань.       Хуа Чэн останавливается по правую сторону от его кровати, и его рука с длиннющими ногтями — как только сражаться удобно? — крепко вцепляется в неподвижную ладонь Хэ Сюаня.       Лицо у него почти бесцветное, губы будто совсем бескровные, и единственный глаз почти влажный. Ну, или, небожитель себе льстит.       — Завались, — хрипит он, скорее, по привычке. — И без того погано.       Бывший генерал выдыхает еле слышно, и тихо смеётся.       — Привет, Сюань-сюань, — мягко бормочет он.       И вместе с тем осторожно, явно боясь причинить Хэ Сюаню дискомфорт, невесомо жмётся лбом к его плечу.       — Привет, — смягчается Повелитель Ветров.       Такого шисюна хочется погладить по растрёпанной макушке, но он себя вовремя останавливает. Вместо этого задаёт беспокойный вопрос.       — Где… Ши Цинсюань и Ши Уду?       При упоминании братьев проклятое божество напрягается, и воздух в помещении мигом леденеет. Его гнев — а это несомненно он — давит почти физически, и в приподнятом на Хэ Сюане взгляде беснуется чистилище.       Ярость Хуа Чэна всегда тихая. И таким он напоминает себя в дни былого величия сильнее всего.       — Сбежали, — с бесцветной улыбкой сообщает он. — Самодур, человеком, и братец его. Ушли в мир смертных.       Хэ Сюань ловит себя на мысли о том, что… Не злится. Он ждал от себя иной реакции — раздражение, обиды, ненависти — ибо характер его всегда славился небольшой злопамятностью, но… На этих двоих злиться сложно.       — Что ж, хорошо.       — Хорошо? — Хуа Чэн расправляет плечи, отстраняясь от него, и шипит, совсем как змея. — Знаешь, что будет хорошо, шиди? Когда в следующий раз, я–       — Ой-ей! Дракон снова задышал пламенем, — весело посмеивается кто-то со стороны. — Повелитель Хэ, вы бы видели его по вашему возвращению! От того, чтобы пойти и разрушить, если не мир смертных, так уж покои Владыки, его останавливал только наш бедный генерал Наньян!       Хэ Сюань немного удивлённо косится на подходящего вблизь Пэй Мина.       Собранный и всегда привлекательный генерал сегодня усталый, и лицо его выдаёт явное волнение: и Ши Уду, и Юйлун не были ему чужаками.       — Генерал Мингуан, — здоровается он. — Приветствую.       Хуа Чэн смолкает, отводя взгляд в сторону. Похоже, даже красноречивый он, не понимает как нужно общаться с Пэй Мином. Хэ Сюань его замешательство разделяет — он вообще не ожидал его здесь увидеть. Близкими их назвать было, всё же, сложно.       — Да уж, — неловко смеётся бог Войны. — Чего только водный шисюн и маленький бог учинили, верно?       В ответ молчание.       — …Ну ничего страшного. Я Ши Уду ещё пойду навещать. Чуть позже. Можете пойти со мной, Повелитель Хэ.       Что-то Хэ Сюаню подсказывает, что видеть Ши Цинсюаня ему пока не хочется.       — Ты, блять, издеваешься? — Вдруг холодно цедит Хуа Чэн, выразительно приподнимая брови.       Пэй Мин вдруг правда теряется, и смолкает, словно наговорил что-то очень лишнего.       Хэ Сюань хмурится.       …Что-то здесь не так.       — Хуа Чэн, в чём дело?       — Повелитель Хэ, — мягко похлопывая его по плечу, улыбается Пэй Мин, — вы только не волнуйтесь…       В отличие от него, его шисюн и на половину не столь же тактичен. Его слова всегда острые и прямолинейные, без утайки — по крайней мере, когда он с ним — и этот раз не становится исключением.       — Твоя нога повреждена. Правая, — проклятое божество потирает переносицу. — Растения Ши Цинсюаня крайне ядовитые сами по себе, но на эту ногу пришлось больше всего. Сначала сломал, потом едва не оторвал в порыве гнева.       Ах. Вот что не так.       — Но вы будете ходить, — подсказывает Пэй Мин услужливо.       — В первое время, наверное, пригодится трость. Хромать, вероятно, продолжишь.       Повелителю Ветров внезапно вспоминается нападение Золотого Бедствия столетия назад — он тогда поднялся сюда, в столицу, и созвал тридцать трёх небожителей на поединок. А уничтожив их, призвал Императора.       Бой с Цзюнь У удался менее удачным, и Се Лянь всё же проиграл, почти в шаге от победы. И это всё равно было похвально. Ранения на Владыке остались знатные, и он до сих пор хромает, пускай незаметно.       Что ж, вот он и стал на шаг ближе к Императору.       — Пускай, — искренне безразлично жмёт плечами Хэ Сюань. — Я ветрами повеливаю, в конце концов, руками.       Этот ответ заметно успокаивает Хуа Чэна, но выглядит он всё равно разбито и совершенно уничтожено. Ему от этого невольно вспоминается как тот после его первого ранения, тихо, думая, что Хэ Сюань задремал, признался: «дело ведь не в том, что это всего лишь царапина, шиди. А в том, что я тебя защитить не смог».       Лицо Повелителя Ветров непроизвольно смягчается.       — Хуа Чэн, — тот быстро тупит взгляд в сторону. — Всё действительно в порядке.       Реакции ноль, и он, борясь с сомнениями, тихо добавляет:       — Спасибо, что приглядел… Шисюн.       Хуа Чэн вздрагивает, и его щёки едва заметно алеют.       — Да ладно, — нервно отмахивается он, свободной рукой цепляясь за цепочку на шее. — Всегда пожалуйста.       Хэ Сюань сверлит недовольным взглядом старое украшение, и не может вспомнить: боги, по чью душу тогда были уничтожены Золотым Бедствием… Не были ли они теми же, что прогнали их с шисюном из храма после падения последнего?       Ответ не находится.       Он не может вспомнить их лица.       — Хо-хо! — Вдруг прерывает блаженную тишину Пэй Мин.       Они синхронно поворачиваются на забытого бога, и не сговариваясь, унисоном тянут:       — Что?       — Хо-хо! — Подмигивает он, как-то заговорщицки.       …Но, понятнее, конечно, не становится.

***

      Неторопливо расхаживая меж заброшенными дворцами братьев Ши, опираясь одной рукой на принесённую Хуа Чэном трость — она изящная; с тёмно-серебрянной отделкой и мраморными рыбами на набалдашнике — Хэ Сюань ощущает себя сентиментальным дураком. Но воспоминания, заползающие под кожу, неизбежны, а отсутствие Юйлуна под боком, всё же, саднит сильнее, чем он мог предположить.       Повелителю Ветров не привыкать расставаться с самыми близкими, но в этот раз всё иначе.       Он вспоминает неловко шутящего в свои первые дни здесь Юйлуна, таскающегося за ним хвостом как потерянный цыплёнок, а следом — слова демона Ши. И делается особенно неприятно.       Хэ Сюань не может сказать наверняка, когда у него появятся силы, чтобы увидеться с ними вновь — обоими братьями — но сейчас их точно нет.       …Колено у него устаёт стремительно.       — Я тут подумал, и пришёл к выводу, что ты ещё ближе к званию ворчливого лаоцзы, — робко разбавляет тишину, расхаживающий рядом Хуа Чэн.       Он не придерживает его, не пытается помочь — Хэ Сюань рад. Жалость ему не нужна.       Впрочем, кажется, ещё пару минут прогулки, и он опуститься для вымаливания помощи сам.       — Знаешь, Хуа Чэн, трость ведь очень тяжёлая, — хмыкает он беззлобно. — Наверное, удар будет не особо приятным.       Уголки губ проклятого бога складываются в осторожной улыбке.       — Как она тебе? Нравится? Удобно?       — Хорошая, — соглашается он, явно приуменьшая её качества. — Где взял?       — Сделал.       У Хуа Чэна всегда была душа творца.       Он великолепно рисовал, и не менее искусно управлялся с камнем и глиной. Это его шедевры в былые времени украшали каждый уголок их дома и чайной лавки. А как талантливо он заманивал клиентов, привлекая возможностью оказаться нарисованными!..       Хэ Сюань по его творчеству скучал. Когда они разошлись, то у него совсем ничего от шисюна не осталось. Теперь же, крепче стискивая трость, он ощущает себя спокойнее.       — Талант, погляжу, не растерял, — сообщает он, приостанавливаясь посередине пути. — А каллиграфии так и не научился.       — Глаза прочисть, — фыркает Хуа Чэн, — на ней нет надписей.       Повелитель Ветров выразительно косится на закатанные по самые предплечья рукава чужой рубахи. На выглядывающей бледной коже левой руки, прямиком вдоль, бледно-красными линиями выведено нечто. Точно почерком проклятого бога — так плохо никто больше писать не умеет. И ничего, что юный Хэ Сюань его старательно пытался научить писать поприличнее.       — Татуировка?       — А, — прослеживая куда направлен чужой взгляд, выдыхает Хуа Чэн. И тут же неуверенно расправляет рукава, пряча метку. — Что-то вроде. Написал, вот, чтобы не забыть кое-что важное.       …Чтобы не забыть.       — В былые времена память у тебя была отличной, — не зная как подступиться к давно беспокоящей теме, откашливается он.       На долю секунды в чужом взгляде почти читается ужас. Но он его быстро смаргивает.       — Я… Просто…       — Если не хочешь говорить, то не утруждайся.       — Я хочу. Просто…       И вновь смолкает.       Хэ Сюань пытается понять насколько низки его стандарты, если признание, что шисюн рассказать всё-таки хочет, ему достаточно.       — Расскажешь, когда сможешь, — отзывается он.       Повелитель Ветров делает неряшливый, почти кривой шаг вперёд, и теперь настаёт его черёд прижиматься лбом к чужому костлявому плечу. Хуа Чэн нервно выдыхает ему в ухо.       — Хэ Сюань, я не хотел тебя выгонять тогда, — внезапно признаётся он, укладывая прохладную ладонь на его затылок. — Правда.       — Я знаю.       — Но ты ведь злишься, не так ли?       Злость… Хэ Сюань не помнит, когда в последний раз искренне злился на него. Если умел вообще.       — Я злюсь, потому что ты не остался.       Может, он сам повинен в своей наивности. Может, он надеялся зазря, когда возвысившись, ринулся искать его везде.       — …Если бы я мог, то остался.       Он устало выдыхает. Как много вещей в их жизни не произошло, несмотря на обратное желание, и какие-то глупые обстоятельства.       — Хуа Чэн… В тот день… Ты вырезал свой глаз?       Он не думал, что когда-то осмелится задать вопрос, беспокоящий его не первый год. Но как ещё иначе объяснить странный ятаган, который проклятое божество никогда не выпускает из рук?       Свою особенность он ненавидел всегда, сколько Хэ Сюань его помнил. И в дни службы в армии, слегка подвыпившим после пиров, шутил: «быть может, если ослепну, то проклятие закончится?». И учитывая отчаяние Хуа Чэна в тот год, то может…       — Бай Усянь, — односложно мычит проклятое божество.       Повелитель Ветров сглатывает.       Он помнит как неделями до произошедшего шисюн им бредил. Уговаривал, что бедствие где-то здесь — в отражениях, в стенах. Он никогда не воспринимал это всерьёз, только поглаживал по макушке, убеждая, что это обострившаяся паранойя. Но…       — Хуа Чэн, что произошло в ту неделю?       Он стискивает тёмные волосы на затылке, притягивает Хэ Сюаня к себе, и сталкивает лбами.       — Бай Усянь, — повторяет он. И больше ничего не объясняет. — Знаешь, но я даже по нему иногда скучаю.       Повелитель Ветров жмурится, и шипит, почти обиженно:       — Не скучаешь. Тебе просто кажется, что он наказывал тебя заслуженно.       — Хоть кто-то.       — Пожалуйста, заткнись, — нетерпеливо прерывает он. И чуть тише: — Ты никогда не заслуживал того, что с тобой произошло.       Вновь повисает тишина.       Хуа Чэн выдыхает в его приоткрытые губы, и Хэ Сюань, невзирая на весь кошмар ситуации, ужасно хочет его поцеловать.       — Шиди, — бормочет он, прижимаясь своим носом к его. — Шиди.       Хэ Сюань сдаётся.       — Я здесь, шисюн.       В первый раз ласковое прозвище можно было счесть за ошибку, за слабость усталого разума, но во второй раз — точно нет. И пути назад тоже, нет.       Хэ Сюань даёт ему второй шанс. На исправление и доверие.       — Я скорее умру, чем вновь позволю нам разлучиться, шиди.       — Следи за своим дурацким языком.       Хуа Чэн смеётся хохочет, и он окончательно под эту мелодию расслабляется. Устаёт слишком опираться на здоровую ногу, и перекидывает вес на бывшего генерала. Тот без лишних слов его подхватывает.       — Я скучал, — говорит он, едва ощутимо целуя его в висок.       Хэ Сюань не отвечает до тех пор, пока они не доходят до его дворца. И лишь затем признаётся тоже.       — Я ждал твоего возвращения.       Это совсем ничего — самое меньшее в чём он может ему признаться — но Хуа Чэну достаточно и этого. Им обоим, если честно.       Хэ Сюань ловит себя на мысли, что, может, Юйлун свое обещание двухмесячной давности, свести старых товарищей вместе, всё же исполнил. Пускай и так нелепо.