Когда Скар пошел вечером спать (немного позже нужного), он знал, что утром пожалеет.
Когда он открыл глаза утром, он пожалел.
Пожалел, что вообще родился.
Да, давно ему не приходилось вставать так рано... Сколько он там не ходил в Академию? Неделю? Две?
А, почти месяц...
Ну, ощущается.
Ощущается, что Скар до вечера не доживет.
Пока он собирался, несколько раз чуть не врезался в дверные косяки собственной квартиры, не попал зубной щеткой в рот, из-за чего пришлось смазывать с щеки мятную полосу, и чуть не пролил на себя кофе. Чудо, что он вообще попал ложкой с кофе в кружку. Чудо, что он вообще не пролил кипяток мимо.
А нет, — Скар брезгливо отрывает локоть от стола, — пролил.
Гребанный Кадзуха, думает он, отпивая немного из кружки.
Гребанное утро, думает он, высовывая ошпаренный язык. Кофе-то горячий, ну.
***
Что ж, Каэдехара не врал, когда говорил, что Скар в Академии — почти легенда.
Правда, без «почти».
Иначе никак нельзя объяснить удивленный вздохи и взгляды, что кидают студенты ему вслед.
Или не ему...
С чего он вообще взял, что речь о нем? Откуда его вообще могут знать другие студенты?
Но Скарамучче на это в любом случае плевать. Он слишком зол и слишком хочет спать, чтобы вступать с кем-то в словесную перепалку. У него сейчас может выйти только недопалка. Да и то, палка с натяжкой.
Поэтому, когда он оказывается в аудитории, он не говорит ни слова. Не говорит ни слова, когда расфокусированным взглядом натыкается на Кадзуху, сидящего на последнем ряду. Не говорит ни слова, когда подходит к нему и плюхается рядом (Неосознанно на расстоянии вытянутой руки, никогда — ближе). Не говорит ни слова, когда головой утыкается в сложенные на столе руки и закрывает глаза.
Глаза закрывает он весьма вовремя, потому что от пристального удивленного взгляда у него бы точно расплавились щеки.
И он бы не говорил ни слова и дальше, уж больно хорошо у него получается.
— Скар? — неверяще и растерянно звучит над ухом.
Но вопрос, как правило, предполагает ответ.
— Это определенно было ошибкой, — мрачно бормочет он в сгиб локтя.
И неважно, какое у этого ответа содержание.
— Что именно? Вставать утром?
— Слушать тебя.
Скару не обязательно открывать глаза, чтобы видеть, как Каэдехара усмехается. Чтобы видеть, как уголки его губ ползут вверх, будто кто-то дергает за ниточки. Чтобы видеть, как температура вокруг стремительно повышается, плавит все на своем пути в радиусе километра, и идет дальше. Выжигает дыру, будто лазером. Будто ядерной бомбой. Нежными гамма-лучами, прямо в сердце.
И Скарамучча все еще наивно верит, что у него иммунитет.
— Если ты пришел в Академию, чтобы поспать на лекциях, то не было смысла вообще приходить, — говорит он спокойно-спокойно, истребляет нервные клетки одну за другой. Скар поворачивает голову, кладя щеку на руки, и щурится на Кадзуху полусонными глазами.
«Ты сам просил меня прийти, какого хрена?», — возмущенно крутится в голове, но говорит только:
— Иди ты.
И снова утыкается в сгиб локтя.
А дальше начинается лекция, и Скарамучча самозабвенно уплывает в царство Морфея.
Он там, знаете, вообще частый гость. Чаще всего, незваный.
Морфей, наверное, видеть его уже не хочет.
***
Скара бесит Каэдэхара.
Но еще больше его бесит, когда Каэдэхара оказывается прав.
А он прав почти всегда.
Потому что целый день в Академии действительно не имел никакого смысла, ведь девяносто процентов из этого Скарамучча спал (неважно, на ходу или на лекциях). Остальные же десять процентов проходили на перерывах. И то, бодрствованием это можно было назвать с натяжкой, потому что Скар все равно наотрез отказывался открывать глаза.
Отличие от девяноста процентов заключалось только в том, что он мог говорить. Огрызаться, вернее. Потому что Кадзуха постоянно дергал его за локоть, чтобы наполовину спящий Скарамучча ненароком не врезался в кого-то из студентов.
И лучше бы он все-таки врезался. Может, хоть тогда бы проснулся.
Но просыпается он только под конец дня.
— Скар, — Каэдехара аккуратно треплет его за плечо. Скар недовольно дергается, пытаясь уйти от чужого касания. Издержки затуманенного рассудка.
В ином случае он бы не дергался.
— Чего тебе? — наверное, его плохо слышно, потому что поднять голову с парты он не удосужился. Зато недовольную интонацию точно можно было уловить. Так чего этот Кадзуха вообще лезет?
— Лекция закончилась, — спокойно поясняет, в голосе улыбка, будто сейчас засмеется.
Каэдехара еще и ржет над ним, отлично.
— И че? — коротко и лаконично. Очень исчерпывающе.
— Это была последняя.
— Ну и чт-
А потом Скар резко поднимает голову.
— Что, реально? — рассеяно спрашивает он, оглядываясь по сторонам.
Студенты действительно в спешке собирают вещи. Половины из них явно уже нет: ускакали в первые секунды. Скарамучча медленно поднимается с места, стараясь удержаться на ногах. Пробуждение, знаете, процесс не особо приятный.
Наверное, у него сейчас на голове первородный хаос. Наверное, у него на щеке следы от складок толстовки, а на лбу огромное красное пятно. Спасибо, хоть руку не отлежал. И то, она все равно неприятно покалывает.
Скар уверен, что сейчас он выглядит как никогда плохо. Наверное, окажись он сейчас на улице, люди бы стали кидать ему монеты в пластиковый стаканчик. И то, с большим сомнением.
Скар уверен, что он сейчас выглядит как апокалипсис во плоти.
Так какого черта Кадзуха
так на него смотрит?
— Чего? — недовольно скалится, складывая руки на груди.
— У тебя, — чужая улыбка впивается в мякоть внутренних тканей, как нож в масло, — пятно на лбу, — и аккуратно тыкает куда-то в область головы.
Проклятье.
— Жаль, что не след от пулевого ранения, — мрачно отвечает Скарамучча, обреченно потерев лоб ладонью.
(Знает, что не пройдет)
Он оглядывает парту на наличие своего рюкзака и находит его в руках Каэдэхары, который все еще спокойнее удава. У Скара в это время на уме только удавка.
Он одним резким движением выдергивает рюкзак из чужих пальцев и, кинув тихое «Пошли», грозно шагает к выходу из аудитории.
И молится, чтобы Кадзуха не заметил его пылающие, как раскаленное лезвие, щеки.
Но делать несколько действий одновременно — задача не для Скара, поэтому, не дойдя до двери, он спотыкается, едва удержав равновесие.
Отлично. Просто супер.
***
— Скар, ты как?
Он что, сейчас издевается?
— Лучше всех, — отзывается Скар, наотрез отказываясь смотреть на Каэдэхару. Иначе он сгорит заживо. — А что такое?
— Ты уже третий раз не попадаешь ключом по домофону.
Скар медленно моргает, переводя взгляд на свою руку. В ней преспокойно лежит ключ от домофона. А перед носом у него внезапно вырастает металлическая дверь.
Стоп, когда они успели...?
— Да просто погода хорошая, - отмахивается. — Я никуда-а-а-а, — прячет протяжный зевок в ладони. — Не тороплюсь.
Переводит взгляд на Кадзуху. И лучше бы не переводил.
Тот смотрит так приторно-ласково, что аж щеки сводит. Что все зубы тут же карамелезируются, превращаются в чистый кариес. Скар весь — один сплошной кариес.
Сахар — белая смерть, и Каэдэхара своей улыбкой способен выкосить половину Инадзумы.
— Да-а-а-а, — виновато тянет он, почесав затылок, отчего его идиотская красная шапка слегка съезжает на лоб (Скар искусно подавляет в себе желание ее поправить). Глаза прикрывает, чтобы, наверное, дать Скарамучче секунду передохнуть (ударение по вкусу), какое великодушие. — Тебе определенно надо было приходить ко второй, — еще и хихикает, зараза.
Скар несколько секунд смотрит на него так, будто тот сказал что-то совершенно глупое, а потом поворачивается к двери, предпринимая очередную попытку ее открыть. Ключи в неравном бою с дверью падают на асфальт смертью храбрых.
Скарамучча прикрывает глаза, мысленно прочитав пару проклятий. Таких, знаете, нецензурных.
А открывает глаза он, когда дверь приветственно пищит, открывая проход в дом.
Скар медленно моргает, переведя взгляд на Кадзуху, в руке у которого позвякивают ключи.
Он что, только что открыл дверь за Скарамуччу?
— Что? — недоуменно фыркает Каэдэхара, пожав плечами. — Я все равно собирался зайти к тебе, — на губах растягивается улыбка. Приторная, как сироп. — Надо же проследить, чтобы ты добрался до дома живым. А то, с такими перспективами, ты бы мог уснуть где-то в лифте.
Скар уже давно спрессовался в сахарный кубик, маленький и жалкий. А у сахарных кубиков словарный запас довольно скудный, поэтому:
— Иди ты.
***
— Я не понимаю, как мы каждый раз к этому приходим?
— Не знаю. Да и какая разница?
Действительно.
Действительно лучше не думать о том, как с безобидных роликов про смешные падения они перешли на видео из разряда «ТОП 10 ЖУТКИХ СУЩЕСТВ СНЯТЫХ НА КАМЕРУ»
Действительно лучше не задаваться вопросом, почему они каждый раз к этому приходят. Учитывая, что никто из них в паранормальщину не верит от слова совсем. Ну, Скар, по крайней мере, надеется, что Кадзуха в это не верит.
Хотя... Каэдэхара частично верит в приметы и гадания.
Но Скара это, естественно, не волнует. Он, знаете, за несколько лет уже как-то привык. Несмотря на то, что сам он ни в какие гадания не верит. И в совместимости всякие тоже.
(Да даже если бы и верил, у него с Кадзухой девяностопроцентная совместимость, он проверял)
Да и вообще, Скар все равно никогда не запоминает и половины из того, что они смотрят. Потому что каждый раз, когда они устраивают марафон бесполезного времяпрепровождения, он уже находится на шаткой грани сна и реальности. И даже наличие Каэдэхары под боком (а сидят они, между прочим, всегда непростительно близко) не помогает ему каждую минуту не клевать носом.
Однажды Скарамучча так и уснул за просмотром очередного ролика, случайно съехав Кадзухе на плечо. И сделал это даже неумышленно. Просто всегда они так: достаточно близко, чтобы остановилось сердце, но никогда — ближе. Четкая граница, яркая и острая, за которую Скару никогда не хватит смелости переступить. Это как Средневековые пытки — адски больно, но умереть не дают.
Скар протяжно зевает, зажав рот рукой, и слегка съезжает на диване. Веки свинцовыми ставнями падают на глаза, но он упорно и безуспешно пытается обратно сфокусировать взгляд на экране ноутбука.
— Скар? — слышится тихо совсем рядом. Достаточно близко, но никогда — ближе. — Спишь? — полушепотом, с примесью беспокойства, но Скарамучча четко слышит сдерживаемый смех.
— Нет, — сонно тянет он и пытается открыть глаза, но только больше обмякает.
— Я вижу, — Каэдехара усмехается. Мягко, прямо поддых. Нежно, как ножевое ранение. — Думаю, я правда засиделся, время уже позднее, — диван сбоку скрипит, и через секунду там становится тоскливо и пусто. — Я пойду, наверное.
— Не-е-е-е-е, погоди, — Скар пытается подняться, но на голову мягко ложится чужая ладонь, укладывая его обратно. Дальше подняться уже нет сил.
— Ты завтра пойдешь? — голос Кадзухи постепенно куда-то удаляется вместе с редким стеклянным стуком — относит кружки.
— Не... знаю, — только и говорит Скарамучча, окончательно закрывая глаза. Слова на языке сплетаются, слипаются, сиропные. — Будильник... надо...
— Я могу позвонить утром, — раздражающее свечение перед глазами пропадает, — Каэдехара захлопывает ноутбук. — Можешь прийти хотя бы ко второй, — его голос оказывается совсем рядом, совсем близко — сел перед диваном на корточки, смотря прямо на Скара. На плечи опускается что-то до дрожи мягкое — стянул плед со спинки дивана. — Дверь я закрою, не переживай.
— Стой, Кадзуха, — Скар наугад вытягивает руку вперед, вцепившись в чужое предплечье. — Не уходи.
Интересный факт о Скарамучче №1: он ненавидит это пограничное состояние, когда ты еще не уснул, но и не бодрствуешь, потому что в такие моменты он начинает делать и говорить самые идиотские вещи.
Интересный факт о Скарамучче №2: он ненавидит лояльное отношение Кадзухи к факту №1.
— Мне надо идти, — Каэдехара мягко высвобождается из чужой хватки, голос уже переходит на шепот. Да такой, что мурашки бегут по коже. И близко до смерти. Но никогда — ближе. — До завтра.
Скар ненавидит, когда он делает
так.
Когда уходит из
его дома, унеся все кружки на кухню. (Спасибо, что не моет, хотя пару раз было и такое)
Когда уходит из
его дома, выключив везде свет и закрыв ноутбук.
Когда уходит из
его дома, заботливо накинув на плечи плед.
Когда уходит из его дома.
Мысль обрывается с хлопком двери где-то в коридоре. Глаза застилает мягкая темнота.
