***
На большом перерыве они остановились где-то в коридоре и устроились на широком подоконнике. Кадзуха, как прилежный ученик, читал учебник, Скар, как не прилежный ученик, уснул, съехав головой ему на плечо. (Что удивительно, это было не запланировано) И Скар бы так и спал до начала следующей лекции, если бы не…Темнота.
Топкий мрак.
Ступени.
Плотная материя.
Воздуха нет от бега.
Споткнулся.
Воздуха нет от удушения.
Скар подскакивает так резко, что Каэдехара едва не роняет учебник на пол. И себя вслед за ним. — Что случилось? — спрашивает он обеспокоенно, но опускает голову чуть ниже уровня глаз, в область шеи, и как-то опасливо поджимает губы. — Опять кошмар? — Тот же самый, — сдавлено отвечает Скар, обняв себя руками и вперив взгляд в пол. Болтает ногами, свешенными с края. Кажется, так высоко… Он бы мог разбиться, если бы упал. — Повторяющийся кошмар… — бормочет под нос Каэдехара, прикладывая ладонь к подбородку. Даже не замечает, как тянется к чужой ладони, переплетая пальцы. Ну что за наглость.***
В общем, больше Скар спать не собирался. Вообще никогда. Потому что, стоило неосторожно закрыть глаза, как все погружалось во мрак, липкий и вязкий, как болото. Как темнота заливалась в горло нефтью. Как чьи-то черные и безжалостные руки силой вырывали из его легких последние вздохи. Скар передергивает плечами. Явно не от холода. — Замерз? — но Кадзуха все равно спрашивает. Нет, естественно, он не верит. Просто не хочет лишний раз напоминать об этом. Не хочет лишний раз акцентировать внимание на синяках на чужой шее. Да, Скар заметил их только утром. Когда по своей неосторожности пошел умываться и случайно посмотрел в зеркало. Они были большими, лиловыми и страшными, как следы молнии. Торжество природы над человеком. Подсознательного над сознательным. Скар медленно провел по ним кончиками дрожащих пальцев, едва ли касаясь. Затаил дыхание. Может, это все-таки его галлюцинация…? Надавил. И тут же отдернул руку, зашипев. Боль импульсом прокатилась по всему телу, захлестнула его волнами. Такие съедают серферов заживо, такие проглатывают целые материки. — Все нормально, — бросает Скар, утыкаясь носом в ворот куртки. Ветер бушует на улице, почти скручиваясь в торнадо. Дорога до дома теперь похожа на непроходимый квест, для которого Скарамучче просто не хватает уровня. — Скар, это не нормально, — Каэдехара сохраняет поразительное самообладание, только напряженный звон в голосе выдает его волнение. — Ты уверен, что мне не нужно оставаться с тобой? Я могу. Скар прикусывает губу. Заталкивает подальше рвущееся из сердца «Останься» и сжимает руки в карманах в кулаки. — Ты что мне, нянька что-ли? — говорит резче, чем хотел бы. Просто иначе его голос точно неуверенно дрогнет. И тогда Кадзуха точно останется. — Я буду на связи. — Ага. — Пиши, если снова что-то будет не так. — Ага. — А лучше звони. — Ага. — Ты уверен, что мне не нужно идти с тобой? — Ага. — Скар, ты меня вообще слушаешь? — Ага. Кадзуха шумно выдыхает. Молочный пар облаком поднимается вверх, растворяясь над головой. Двери подъезда сверкают впереди маяком, Скар готов прямо сейчас рвануть с места, только бы укрыться. Укрыться от своего смущения и чужих пристальных рубинов. Но он сохраняет остатки самообладания. — Я пойду, — бросает он себе под ноги. — Пока, — машет рукой, не поднимая головы. Делает осторожный шаг и стремительно движется в сторону дома. Укрыться укрыться укрыться… — А… да, пока, — рассеяно слышит он вдогонку и прикусывает губу. Сдирает кожу почти до крови, начинает щипать. Какой же ты, Скар, мудила. Скрывается в подъезде с поразительной скоростью. В сторону лифта не поворачивает — сразу начинает идти по лестнице, почти бежать. Даже сонливость и седьмой этаж не смогли его остановить. Зато около своей двери его остановило собственное дыхание. Организм явно не был готов к такой резкой физической активности, поэтому в дом Скарамучча заходит на негнущихся ногах и с сильной одышкой. Стягивает кроссовки где-то на пороге, куртку бросает на вешалку — даже не смотрит, попал или нет. Кофе за этот вечер он выпил невесть сколько. Страшно считать, если честно. Скару в принципе было до усрачки страшно. Страшно заснуть. Часы в зале отвратительно тикали, будто нехотя, будто дразнились. Тянули будто специально, насмехались, растягивались кривой улыбкой между минутной и часовой стрелками. Луна, будто с ними сговорившись, тоже не торопилась показываться. Сначала уступала место солнцу, что мучительно медленно растекалось красками по горизонту, пачкало кровавым ранением, идеально продуманным убийством. Потом скромно просвечивала сквозь грязные облака, испуганно выглядывала, едва ли светила. Полностью решила показаться она только ближе к двенадцати ночи. Скар почти облегченно выдыхнул, когда на пол легла бледная полоса света. Даже несмотря на то, что свет был включен почти в каждой комнате, Скарамучча все равно обессилено клевал носом, сидя перед компьютером. Сколько бы видео он ни пытался посмотреть, сколько бы раз ни пытался убраться в комнатах, сколько бы раз ни пытался отвлечься, все было без толку. Сон брал над ним верх, сваливался на голову роялем, придавливал намертво, не пошевелиться. Скар лег всего на пять минут. Закрыл глаза, чтобы просто полежать.***
Мрак вокруг густой и вязкий. Липнет к телу, отвратительно и мерзко. Скар делает пару шагов, прежде чем понимает, где находится. Он тут был. Это та же темнота. Ее ни с чем не спутать. Шаги за спиной словно свинцовые. Гремят предзнаменованием, предупреждением, предсмертной агонией. Скар спотыкается о ступеньки, бежит наверх как только может. Поворачивает налево и направо, перепрыгивает через дыры в лестницах, — черные, как и все вокруг, — пытается ухватиться хотя бы за что-то, чтобы удержать равновесие, но перил нет, и с этим никак не получается смириться. Сердце оглушительно грохочет в груди, но даже оно не может заглушить шаги, стремительно приближающиеся в нему. И настигают они слишком быстро. Скар не успевает даже увернуться. Даже закричать. Даже вздохнуть. Чернильное лицо размывается перед глазами, Скарамучча дергается и вырывается, но это так же бесполезно, как пытаться увернуться от лезвия гильотины. Руки сдавливают тисками, сжимаются только сильнее, хотя каждый раз кажется, что дальше некуда. Скар хрипит, впивается ногтями в чужие черные руки, крепко зажмуривается. Нет нет нет нет нет Просто добей.***
Сил подскочить уже нет. Он только распахивает глаза. Если он где умрет, только во сне. Архонты бы его побрали. Шумно выдыхает и аккуратно ложится обратно. Чтобы снова подскочить через полчаса. И еще через двадцать минут. И еще через час. Честно, Скар сомневается, что хочет смотреть в зеркало. Вообще в любые отражающие поверхности. Поэтому утром он не глядя натягивает водолазку с горлом. Только бы не увидеть. Только бы никто не увидел.***
— Скажи честно, — Кадзуха осторожно склоняет голову набок. Смотрит пристально, считывает каждое движение. — Сколько ты спал? Скар хмурится, глотнув из термоса. Смотрит куда-то в угол аудитории, и совершенно честно отвечает: — Семь часов. Окей, ладно. Почти честно. Но он пытался. Каэдехара старания не оценивает. Оценивает только Скара сжигающим взглядом. — Ты сейчас серьезно? — складывает руки на груди, откинувшись на спинку стула. — А я похож на клоуна? — «Ещё как», — язвительно тянет подсознание. Скар кидает косой взгляд на Кадзуху. Обжигается и снова отводит. — Ни капли. — Ну ладно, шесть с половиной. — Скар. — Пять. Хорошо, пять. Кадзуха молчит. — Четыре? Два часа. Он спал два часа. Но четырех уже достаточно, чтобы Каэдехара обеспокоенно поджал губы. — Не прекращается? — остальные слова излишни. Им не нужно задавать целый вопрос. Им вообще при желании можно не говорить — Кадзуха и так поймет. — Не то чтобы, — Скар рассеяно заправляет прядь волос за ухо, борясь с желанием ее вырвать. — Просто темнота. Страшно, тоже куда-то бегу, но никого, — врать ему почти стыдно. Только без «почти». — Но место то же? — Каэдехара задумчиво прикладывает палец к губам, и Скар просто не хочет об этом думать, не хочет этого видеть. Это нужно запретить на всех уровнях, уничтожить на всех носителях, стереть с лица земли. Потому что Каэдехара задумчиво прикладывает палец к губам — это почти порнография. Мир к такому не готов. Скар заливает свое грохочущее сердце большим глотком кофе. — Да, темнота всегда одна и та же, — сипло говорит он. Подавился. — Ее вообще трудно с чем-то спутать. — То есть, тебя больше не душат? Скар не задумываясь поправляет воротник водолазки. Синяки саднят от малейшего касания, боль волнами прокатывается по телу. Собирается в цунами. — Нет. Врать отвратительно. Скарамучча ненавидит врать. Ни Кадзухе, ни себе. Потому что ложь на вкус как темнота — горькая, липкая и противная. Скар отпивает кофе. И понимает, что там почти ничего не осталось. — Тогда хорошо, — Каэдехара облегченно выдыхает, съехав на сложенные на столе руки. Прикрывает глаза, и Скарамучча проклинает Яэ за то, что она подарила только один термос. — Я рад, что стало лучше. Меня в тот раз ужасно напугали твои синяки, это выглядело жутко. Скар поджимает губы. Горько, липко и противно. — Они уже сходят, — говорит он. Да, сходит. С ума он сходит. — Отлично, — Кадзуха улыбается. Переводит взгляд на Скарамуччу. — Но спишь ты все равно мало. — Неправда, — Каэдехара скептически выгибает бровь. — Не так уж и мало. — Скар. — Все нормально, — отмахивается он, убирая пустой термос в рюкзак. И засыпает, как только лекция начинается.