Не спать

Неясно было, сколько тянулось время в темноте. Кажется, оно тут и вовсе остановилось. И Скар в нем тоже остановился. Застыл, как в эпоксидной смоле, не двинуться, не выбраться. Не выбраться… Он до сих пор не помнит, как он смог убежать, отбиться от этой вездесущей Темноты, пнуть, куда нога попала, и убежать. О, кажется, он в жизни так быстро не бегал. А потом понял, что под лестницами вообще-то можно спрятаться. И сидел он там невесть сколько. Неясно было, сколько тянулось время в темноте. Кажется, оно тут и вовсе остановилось. И Скар в нем тоже остановился. Застыл, как в эпоксидной смоле, не двинуться, не… Кажется, он это уже говорил. А потом он услышал. Услышал чей-то голос. Тихий и растерянный. А за ним шаги. Тяжелые, свинцовые, летальные. И звонкий, едва уловимый скрежет катан о пол. Но, сколько бы в темноте ни было свободного времени, Скар не использовал ни секунды на то, чтобы подумать. Все его тело поддалось импульсу, непроизвольному, инстинктивному. Потому что этот голос он узнает из тысячи. — Скар? Но он ему ничего не отвечает. Только судорожно вслушивается в шаги вдалеке, надеясь, как бы они не начали приближаться. Так проходит минута. Или две. Честно, он без понятия, сколько времени проходит, потому что в темноте его как будто нет. Но когда Скар перестает слышать шаги, которые исчезают эхом в бесконечном мраке, он позволяет себе говорить. — Что ты тут делаешь? — произносит на грани слышимости, кажется, он и вовсе молчал. Едва различает силуэт Каэдехары, отчасти из-за того, что глаза почти привыкли к темноте. «Почти», потому что к этому кошмару привыкнуть в полной мере невозможно. — Я, — голос Кадзухи такой же тихий, едва ли можно разобрать слова. — Пришел за тобой, — но в груди все равно разливается обжигающий жар. Руки начинают дрожать. — Но ты ведь тоже можешь… — Это не значит, что я должен оставить тебя умирать, — чеканит Каэдехара удивительно твердо. Как свинец. Как гранит. Как удары молотком в крышку гроба. Скар застывает на мгновение. В носу начинает щипать. А потом он слепо падает в чужие объятия, крепко зажмурившись. — Я скучал, — шепчет он в чужое плечо, когда руки Кадзухи медленно смыкаются на его спине. Усилием воли Скарамучча проглатывает отвратительный всхлип. — Я тоже, — выдохом, беззвучным и облегченным. Так они сидят еще минуту. Или две. Честно, он без понятия, сколько они так сидят, потому что в темноте времени как будто нет. Когда же Кадзуха отстраняется, снова становится как-то одиноко и холодно. Почти физически больно. — И… как нам отсюда выбраться? — спрашивает он, на ощупь привалившись к обратной стороне лестницы. — Есть идеи? — Я без понятия, — отвечает Скар, подтянув к себе колени. — Я не знаю, что делать, — говорит он как-то рассеяно, прикрывает глаза. Все еще непроглядно, все еще темно. Кажется, у него уже болят глаза. — А ты не думаешь, что нужно, — Каэдехара делает неуверенную паузу, и хочется в этой паузе захлебнуться, утонуть уже наконец. — Победить эту… — О, поверь, я почти уверен, что это так и работает, — усмехается как-то горько, он почти скучает по вкусу кофе с солью. — Тогда в чем… — В чем проблема? — возмущение бурлит как будто пластилиново, нехотя и тягуче. Скар тяжело вздыхает, уткнувшись носом в колени. — Ты вообще представляешь, с чем мы имеем дело? — Ну… — Вот и я без понятия, — отрезает он. — Эта штука меня чуть не убила. Как я вообще должен ее победить?! — Мы что-то придумаем, — мягкая и теплая ладонь ложится ему на плечо, почти прожигает ткань толстовки. — Не переживай. — Вот я и не переживу… — Осторожно! Когда он слышит грохот и оглушительный металлический лязг, чужая рука с силой отталкивает его в сторону. Он видит, как сверкают в темноте бусины нечеловеческих глаз, сверкают погибелью, небесной карой. Смертью. Внутри что-то звонко рвется, когда удар металла о пол отделяет Скара от Кадзухи. И этот маневр можно было бы назвать чудесным спасением. Если бы Темнота по всем канонам не начала преследовать Скара. И дыхание снова рваное, обрывками, осколками, иглами оседает внутри, и ноги снова горят, и воздух весь вокруг словно проходит мимо, будто издевается. И дробный крик Каэдехары остается где-то за спиной. — Скар?! Ты же не можешь бежать все время! — Да… — в груди расцветает боль, Скарамучча едва не спотыкается. — Да знаю я! А есть другие варианты?! — Нужно что-то, — Кадзуха звучит еле слышно, почти растеряно, почти расстроено, как струны гитары. Словно сейчас расплачется. — Я что-то придумаю! Чужой голос резонирует со свистом катаны, проносящейся над ухом. Бок неприятно ноет, одолеваемый воспоминаниями. Скар едва успевает отклониться в сторону и чудом удержать точку равновесия. В голове стойкое ощущение, что в следующий раз ему так не повезет. Паутины лестниц почти родные, да только не вызывают никакого трепета. Только леденящий душу ужас и горящий внутри воздух. — Скар! — слышится совсем далеко. Каэдехара вообще не укладывается у него в голове. В его сне. Эта деталь так чужеродно стоит во всей этой мозаике, что она вся рассыпается, не желая собираться обратно. Кадзуха во всей этой темноте какой-то светлый, его не должно тут быть, он мутит все краски, мешает их так, что не разобрать. Только сейчас Скар понимает, что это то, чего он так боялся и так отчаянно в этом нуждался. — Скар, ты где?! — голос Каэдехары нигде и везде одновременно, рассеивается где-то на задворках сознания. — Как тебе поможет мой ответ? — кричит из последних сил, но они, проклятые, все никак не заканчиваются. В этих снах он всегда на грани, но никогда не переступает черту. Всегда на волоске от смерти, но отвратительно живой. Всегда задыхается, но все никак не задохнется. — Я… я не знаю! — восклицает Кадзуха. Скар болезненно представляет, как тот растеряно оглядывается и ничего не видит. Один в темноте, без возможности выбраться. В грудь штопором прокручивается горечь. Его не должно было тут быть. — Мне просто нужно знать, где ты, я ни черта не вижу и не могу понять, жив ты или нет! — звучит беспокойно, бегло и истерично. Скар поджимает губы. — Не надо было тебе сюда приходить, — говорит уже тише, потому что кислород больно спрессовывается внутри, не вдохнуть. Он даже не уверен, услышал ли его Каэдехара. — Нет, не говори так! — в иной раз Скар бы смутился его решимости, да только сейчас ему даже не усмехнуться. — Я не буду тебя бросать! Надо только… О, архонты, было бы здесь хоть какое-то оружие. В этот момент ступени, единственная опора этого кошмара, играют с ним злую шутку. Ставят подножку, извиваются и уходят из-под ног. Скар врезается спиной в их острые края и тихо выдыхает, боль растекается по телу раскаленным железом. Темнота нависает над ним крышкой гроба. И страшно, и больно, и душно так, что не выбраться. Черные руки заносят катану для удара. Жизнь короткой вспышкой, коротким замыканием проносится перед глазами, будто прощаясь, показывая титры. Скар сжимается и крепко жмурится, закрывшись руками. Что ж, он хотя бы пытался. Замах… Лязг. Скар изумленно открывает глаза. И дар речи у него пропадает вместе с дыханием. Рукоять клинка холодит руку, металл в ладони до одури реалистичный, слишком ощутимый. Лезвие катаны застывает в паре сантиметров от его лица. Сверкает побежденно и зло, нетерпеливо, будто сейчас сорвется с цепи цербером, которому не дали откусить ногу нежеланному гостю, влезшему на его территорию. — Что..? Скар не успевает даже закончить, как новый замах катаны и резкий удар, от которого получается увернуться лишь поворотом набок. Адреналин приливает в кровь, бурлит и сгорает, Скарамучча резким движением поднимается на ноги и слепо оглядывается. На секунду повисает оглушительная тишина. Темнота, будто пораженная, застывает прямо перед ним. — Скар..? — доносится из-за нескольких хаотичных рядов лестниц. Голос Кадзухи почти дребезжит, горько так и слезно, внутри что-то надламывается. — Какого черта у меня в руках гребанный клинок? — голос его звучит почти возмущенно, взбудоражено, словно этот клинок заботливо прокрутили у него в забинтованном боку. — Что?! — силуэт Каэдехары показывается вдалеке, он бегло оглядывается, борясь со своей вынужденной слепотой. — Клинок, Кадзуха! Чертов клинок появился из воздуха! — и воздух вихрем пролетает мимо него, блеснув острием катаны, Темнота не унимается, а разгорается только больше. Его тело инстинктивно подставляет оружие под удар. Скар судорожно отступает на несколько шагов назад. Двигаться вверх по лестнице спиной не сильно-то безопасно, да только превратить себя в решето отчего-то не хочется. Так он запоздало отбивает еще несколько ударов, которые будто с каждым разом только набирают силу. Эта штука хоть когда-нибудь уймется?! Запястье уже начинает неприятно ныть, когда он слышит озаренный крик. — Ну конечно! Мир снов! — восклицает Кадзуха, словно вспомнил что-то действительно важное. Так вспоминают свою жизнь после амнезии. Так вспоминают о забытом включенном утюге, когда до дома несколько километров. Так вспоминают название песни, ритм которой всю неделю играл в голове. — Скар, попробуй что-то пожелать! — кричит он, сложив руки рупором. — Ты что, изде- — Попробуй! Скар спрыгивает на другую лестницу, когда катана приземляется ровно в то место, в котором он стоял, и поджимает губы. Что ему можно пожелать? — Я хочу… — воздух запихивают в горло будто шомполом, он рвано вдыхает. — Я хочу видеть в темноте! Он стремглав летит вниз, когда шаги снова оказываются летально близко и спускаются вслед за ним. Уж было собирается думать, что предположение Каэдехары оказалось ложным. Но потом он моргает, и ступени под ногами становятся более четкими, словно через камеру ночного видения. Он даже на мгновение останавливается. — Работает! — восклицает он, но замолкает, когда прямо над ухом раздается пронзительный звон катаны. Лезвие пролетает совсем рядом, почти отсекает несколько прядей, сердце оглушительно стучит где-то в горле. Он оборачивается, но темнота по-прежнему остается размытым, мутным силуэтом, сгустком энергии, чистейшего страха, концентрированного ужаса. Проклятье. — Скар, шанс есть! — кричит Кадзуха и издает нервный смешок, который разрядом пробегается у Скарамуччи по позвоночнику. Шанс есть. А потом присутствие Каэдехары впивается в реальность когтями, когда он по щелчку пальцев возникает около Скара. — Ты... — Я загадал оказаться рядом с тобой, — Кадзуха мгновенно бежит со Скарамуччей, подхватывая темп. — Я устал тебя искать. — А если тебя сейчас заденет?! — в груди жар растекается зло и смущенно, приятно и больно. Он просто не понимает, почему Кадзуха… Просто почему Кадзуха. В ответ на это Каэдехара с победоносной улыбкой достает из-за пазухи такой же клинок. — Пусть сначала со мной сразится! — рубины горят, сжигают весь мрак дотла, такого пожара мир снов никогда не видел. — Я тебя не брошу, — говорит он, когда они укрываются от удара за крутым поворотом следующей лестницы. — Даже не пытайся отвертеться. И у Скара в груди бабочки. Кружат там роем, вихрем, торнадо. Спасайся, кто может. А кто не может, тот Скар. — Тогда, — он задумчиво оглядывается по сторонам. — Тогда я хочу, чтобы вместо лестниц был ровный пол. Каэдехара недоуменно глядит на него ровно пять секунд, прежде чем все острые пики ступеней складываются, как карточный домик. Скарамучча смотрит себе под ноги и почти видит свое отражение. Поднимает глаза на Кадзуху и слабо улыбается. Шанс есть. — Так, а теперь я хочу- Слова застревают в горле, когда Темнота возникает перед Каэдехарой стеной и он отлетает на несколько метров назад. Нечеловеские глаза-бусины медленно оборачиваются на него. — Нет, — тело каменеет, он почти становится скульптурой, неподвижной, с перманентным ужасом, навечно высеченным на его лице. — Ах ты мерзкий… Катаны лязгяют по полу, подкидывая вверх острые искры. Еще чуть-чуть, и он порежется. Еще чуть-чуть, и начнется пожар. Перед глазами все равно темно, черно до невозможности, эта тварь останавливается почти вплотную. — Скар? — приглушенно слышится вдалеке, у Скара внутри все закипает, как грешники в котле. Бурлит, как извергающийся вулкан. Раскаленные снаряды летят в разные стороны. Спасайся, кто может. — Я хочу, — собственный голос уже какой-то не его, словно чужой, искаженный, неправильный и хриплый. Он смотрит прямо в подобие глаз, сведя брови к переносице. — Я хочу знать, кто ты, черт возьми, такой! Ладони сами собой дергаются, складываюсь в удар, чистый импульс вперед. И ладони странным образом упираются в человеческую грудную клетку. Темнота растягивается в разные стороны, скручивается, витает непроглядной дымкой. Словно туман под потоками ветра, она нехотя, тягуче рассеивается. И Скар отшатывается, когда видит перед собой свое собственное отражение.