more than I can take

Fly, my friend, fly But hold on tight I just want to say, thank you Because friends never say goodbye. And I wish I could spend with you Little bit more time. © Fly — Mushmellow

      «Четыре тысячи двести двадцать три. Четыре тысячи двести двадцать четыре. Четыре тысячи двести двадцать…»       — Мистер Мракс, вы еще здесь?. — Профессор Шарп, наконец, вышел из лазарета и подошел к юноше, который вот уже больше часа ожидал в коридоре, подсчитывая каждый шаг, чтобы привести нервы в порядок.       — Да профессор. Я никуда не уйду, пока не узнаю, что с Абигейл. — Голос Оминиса звучал тихо, спокойно, но очень упрямо. Словно тот факт, что он останется в больничном крыле, был непреложен.       Наверное, если бы кто-то попытался его отсюда прогнать, Оминис наплевал бы на необходимость держать в секрете их взаимоотношения с Гейл, риск вылететь из школы и Мерлин знает, что еще. Если бы потребовалось, он даже применил бы магию, но не позволил увести себя. Похоже, декан прочитал по его лицу эту самоубийственную решимость, а потому попросил лишь подождать в коридоре, пока девушку осмотрят целители, чтобы убедиться, что она действительно здорова. И вот поэтому Оминис продолжал расхаживать из угла в угол, проворачивая в голове события последнего часа.       Поговорить им с Абигейл так и не дали — едва девушка пришла в себя, сработали чары, оповещающие целительницу, где бы она ни была. К тому времени, как взволнованная мадам Чиррей влетела в лазарет вместе с профессором Шарпом, Оминис успел разве что пересесть с постели в кресло для посетителей и пригладить волосы под тихий смешок Гейл, звук которого ему теперь казался звонким переливом колокольчиков.       Хотя юноша так и не успел сказать ничего толкового, глупо продолжая твердить «это ты, ты вернулась, наверное, я все еще сплю», нежно сжимая руку Абигейл, пока не послышались шаги в коридоре, внутри все пело, и Оминис не мог вспомнить, когда ощущал себя таким же счастливым, как в эти мгновения.       Гейл шепнула: «Потом», прежде чем Мракс все же согласился покинуть помещение и дать целительнице делать свою работу. А значит, все будет хорошо.       — Мистер Мракс, мне все же придется попросить вас ненадолго покинуть больничное крыло. — Юноша хотел возразить, но декан не позволил, протянув ему конверт. — Мне нужно, чтобы вы отправили вот это письмо в больницу Святого Мунго. Чем быстрее целитель Пруэтт, который пользует мисс Гринвич, осмотрит ее и вынесет свой вердикт, тем быстрее девушка сможет покинуть лазарет. Думаю, это и в ваших интересах в том числе.       — Я понимаю, профессор. — Оминис взял в руки конверт, принимая объяснение наставника и его правоту, хотя все внутри требовало сделать наоборот. Например, снести заклинанием проклятую дверь, отделяющую его от Гейл, и не отпускать ее руку ни за что на свете.       Скрепя сердце Мракс все же заставил себя покинуть лазарет, но вместо совятни, расположенной в Западной башне, направился в подземелья Слизерина. Себастьян не простил бы его, если бы узнал новости от школьных сплетников, а не от лучшего друга.       К счастью, Сэллоу, который проснувшись утром не обнаружил Оминиса в комнате, знал, где искать приятеля, и сам уже направлялся в больничное крыло, так что друзья пересеклись почти у самого входа в гостиную факультета.       — Почему ты не пришел ночевать? Ты же знаешь, у нас могут быть неприятности. — Голос Себастьяна все еще звучал сонно и недовольно, но Мракс пока не был готов к долгим объяснениям, а потому уложился всего в два слова.       — Абигейл очнулась. Новость подействовала на Сэллоу лучше любого бодрящего зелья.       — Что? Когда? Как она? Почему ты не сказал сразу?! — Накинулся он с вопросами, словно от ответов зависела его жизнь.       — Пойдем, расскажу все по дороге. — Оминис, эйфория которого уже немного схлынула, не хотел обсуждать все посреди коридора, в котором постепенно начали появляться студенты.       В больничное крыло Оминис и Себастьян вернулись уже вместе, взволнованные и запыхавшиеся — вдруг что-то успело произойти, пока их не было?       — О, так теперь вас уже двое? — Профессор Шарп вышел на звук шагов. — Надеюсь, еще через час здесь не соберется половина студентов Хогвартса?       — Если соберется, то мы тут не при чем, сэр. — Совершенно искренне ответил Оминис, прислонившись к колонне: очевидно, им все равно придется ждать, и юноша всем своим видом давал понять, покидать свой пост он был больше не намерен. Себастьян последовал примеру друга, устраиваясь на полу и выжидающе глядя на преподавателя.       Декан совершенно неприлично закатил глаза и вернулся в лазарет, проворчав что-то вроде «эти детки меня с ума сведут».       После того, как целительница со всех сторон осмотрела Абигейл и напоила, по ощущениям девушки, целым галлоном различных снадобий и зелий, ей дали, наконец, переодеться из больничной рубашки в принесенную кем-то из соседок («Надо будет узнать и горячо поблагодарить!») сменную одежду — простые брюки, мягкие ботинки, перчатки без пальцев и свободную рубашку мужского кроя. На предплечье знакомо застегнулись ножны, в которые уже была вложена волшебная палочка. Придумывать прическу было некогда, так что Гейл просто перевязала волосы лентой, которая обнаружилась вместе с одеждой. Не хватало только сумки, с которой Абигейл почти не расставалась.       При мысле о подарке опекуна в душе появилось неприятное тревожное ощущение.       — Профессор Шарп, где сейчас профессор Фиг? — Осторожно поинтересовалась у наставника Гринвич, выходя из-за ширмы.       — Мисс Гринвич, что последнее вы помните? — Немного помедлив, аккуратно поинтересовался в ответ зельевар.       Гейл бросила в сторону целительницы, что-то напевающей у столика с зельями, полный сомнений взгляд. Без слов понимая свою ученицу, Шарп накрыл их куполом тишины.       — Итак?       — Мы были в подземельях. В хранилище. Мне пришлось сразиться с Ранроком, который высасывал магию, собранную Исидорой, и превращался в драконоподобное чудовище. Было непросто, но мне удалось победить. Похоже, я была ранена — не помню точно, слишком быстро все происходило. Наверное, поэтому… Воспоминания, подавляемые разумом, нахлынули со всех сторон одновременно, словно пытаясь задушить Абигейл.       Ранрок повержен. Повсюду вихри магии, и подземелье рушится. Ей одной не удержать. Профессор Фиг пришел на помощь, хоть и был сильно ранен. Опять, он опять спасал Гейл, хотя мог бы уже быть в безопасности. Но он не бросил свою подопечную одну. Как и обещал, прошел с ней весь этот путь. Мужчина одарил ученицу теплой отеческой улыбкой. Он держал чарами огромную каменную колонну, давая Абигейл возможность запечатать остатки магии. Получилось, у нее получилось! Так хотелось порадовать наставника и сказать, что они должны убираться отсюда скорее.       Но профессор лежит на холодном полу, без движения. Он сильно ранен, возможно, повреждены органы. «Мириам…была бы рада такой дочери, как ты». С последним вздохом закрылись глаза Элеазара Фига.       — Нет…этого не может быть! — Абигейл не верила в то, что все могло закончиться вот так. Она была здесь, целой и невредимой. Значит, их нашли. И должны были спасти.       — Мне очень жаль, Абигейл. — Профессор Шарп положил руку девушке на плечо, выражая поддержку и соболезнования. — Мы нашли вас слишком поздно. Элеазар был уже мертв. Нам едва удалось спасти вас.       — Этого не может быть! Я… Где он? Я докажу, что вы ошибаетесь! Он не может быть мертв! — Гейл не вполне осознавала, как именно собирается это сделать, но отчаяние не позволяло думать, разрывая сердце на части.       — Мисс Гринвич, с той ночи прошел уже почти месяц. Похороны профессора прошли еще три недели назад.       — НЕТ! — Абигейл попятилась, случайно нарушив купол чар. Ноги подкосились. Пытаясь удержать равновесие, девушка схватилась за прикроватную тумбу, роняя с нее вазу с цветам лаванды. — Я… я не верю вам. Не верю! — Голос Гейл надломился, а в глазах стояли слезы. — Я ухожу.       — Мисс Гринвич? — Целительница удивленно посмотрела на пациентку, быстрым шагом направляющуюся к выходу. — Мисс Гринвич!       Прошло где-то полчаса, когда в лазарете раздался отчаянный крик и что-то разбилось с пронзительным звоном. Мракс и Сэллоу, которые почти успели задремать, прислонившись к стене, тут же вскочили на ноги и бросились к двери, намереваясь прорваться в лазарет. Но дверь распахнулась сама, едва не ударив Себастьяна по носу.       — Мисс Гринвич! — Раздался из глубины длинного больничного помещения недовольный голос целительницы.       — Я выписываюсь! — Прокричала в ответ Абигейл, оглушив друзей, привыкших к тишине. Но девушка этого даже не заметила, вихрем пролетев мимо них в сторону лестницы.       — Гейл! — Крикнул было шокированный поведением подруги Себастьян, но она даже не обернулась, быстрым шагом покидая больничное крыло.       — Профессор Шарп! Что произошло? — Обратился Оминис к декану, вышедшему следом за девушкой.       — Я был вынужден сообщить мисс Гринвич о смерти профессора Фига. Полагаю, ей тяжело принять эту новость. Идите за ней, она не должна сейчас оставаться одна. Кто знает, что может случиться, когда мисс Гринвич в таком нестабильном состоянии. — Покачал головой профессор.       — Но где нам ее искать? — Сэллоу все еще был шокирован резкими переменами состояния подруги, но спорить не решался.       — Полагаю, там, где находится профессор Фиг.       Больше пояснений не требовалось — слизеринцы сорвались с места. Догнать Абигейл они бы уже не успели, оставалось надеяться, что Шарп не ошибся.       Вся школа уже гудела, как пчелиный улей — героиня Хогвартса, месяц пролежавшая в лазарете без сознания, пришла в себя. Но вместо того, чтобы чинно лежать в палате и принимать поздравления и благодарности, фурией пролетела через замок, игнорируя приветствия и не обращая внимания ни на кого. Себастьян и Оминис как угорелые неслись к выходу из школы, также ничего не объясняя и заставляя самых любопытных строить догадки и предположение, что могло послужить тому причиной. Новое восстание гоблинов? А может, Гринвич повредилась умом в битве? Вдруг теперь она опасна для школы?       Но ни Оминиса, ни Себастьяна это не волновало — они должны были как можно скорее догнать Гейл, чтобы не позволить ей переживать смерть близкого человека в одиночестве.       Мракс ощущал, как гулко билось в груди сердце. Не таким он представлял первый день пробуждения любимой. Он думал о том, как они будут говорить, как обнимет ее и, может быть, она даже позволила бы поцеловать себя. Юноша корил себя за то, что совершенно не подумал о том, что будет чувствовать сама Гейл. Это для них все события восстания гоблинов остались в прошлом. Но для Абигейл этого месяца словно и не было — для девушки битва была только недавно, а боль потери затапливала сердце.       Ей сейчас нужна была дружба и поддержка, а не его признания в чувствах и раскаяние за прошлый ошибки.       Абигейл обнаружилась там, где и сказал профессор — на кладбище неподалеку от Хогсмида. Там, где были похоронены многие преподаватели и директора, а также жители волшебной деревни.       Девушка сидела на коленях у могильной плиты, на которой значилась лаконичная надпись: «Элеазар Фиг. Любящий муж, преданный друг и истинный герой».       Ее плечи сотрясались от рыданий. Пронзительный крик боли заставил Оминиса и Себастьяна заледенеть, остановившись в десятке футов от девушки, для которой сейчас не существовало ничего, кроме тоски и отчаяния.       Ей было больно. Почему, почему она пришла в себя? Почему не осталась лежать замертво на холодном полу подземелья?       Каждый вдох — сотня игл, пронзающих горло, каждый всхлип — рвущееся на клочки сердце. Она обрела семью и вновь потеряла. Абигейл оказалась не готова платить такую цену за победу над Ранроком. Отдать собственную жизнь — запросто. Но не жизнь единственного человека, который подарил ей отеческую любовь, о которой сирота мечтала столько, сколько могла себя помнить. Зачем ей вся эта магия, зачем столько сил, если она вновь осталась одна, потеряла опекуна. Зачем эта жизнь, если в ней не будет того, кто окружил ее заботой и поддержкой, кто открыл для нее мир магии, дал знания и ощущение того, что ты кому-то нужен?       — Уходите. — Голос девушки звучал низко и хрипло. Она даже не повернулась, чтобы посмотреть, кто стоит сейчас за ее спиной.       — Гейл, мы… — Начал было Себастьян.       — ВОН! — Абигейл, наконец, повернулась, на ходу доставая из ножен волшебную палочку.       — Мы не оставим тебя одну. Хочешь злиться? Злись. Хочешь использовать против нас магию? Используй. Но мы не уйдем. — Оминис старался сохранять спокойствие, хотя его собственное сердце рвалось на части при виде горя, охватившего девушку.       — Мне не нужна ваша помощь! Где вы были, когда погиб профессор?! — Гейл не думала о том, что говорила.       Разумеется, в глубине души она понимала, где были ее друзья, и совсем не хотела бы, чтобы они рисковали своими жизнями в битве с гоблинами. Но в этот момент за нее говорили боль, тоска и отчаяние от потери близкого, родного человека.       — Если бы мы могли, мы пошли бы за тобой! Не говори так, будто мы хотели отсиживаться в безопасности, пока вы сражались! — Яд, которым были наполнены слова девушки, ощущался как пощечина. Себастьян не смог сдержаться.       — «Если бы», — передразнила Абигейл. — Какая теперь разница, что вы бы сделали «если бы»! Вас там не было! Никого не было! Нам пришлось сражаться с Ранроком вдвоем! И профессор погиб! — Голос девушки надломился, а из покрасневших глаз покатились жгучие слезы, уносящие с собой злость. Оставляя только тоску и горечь утраты.       Гейл вновь упала на колени, закрывая лицо грязными от земли руками. Оминис и Себастьян, не сговариваясь, опустились рядом с ней. Слова не были нужны — они оба понимали, что сейчас чувствует Абигейл. Как злится на весь мир и саму себя, как винит себя в том, что не смогла помочь опекуну и спасти его, как тоскует по наставнику.       Окончательно лишившись сил и растеряв запал, Гейл позволила себе прислониться к Оминису, используя его плечо вместо жилетки. И плакать, плакать, плакать, выпуская боль, которая никак не желала заканчиваться.       Девушка не помнила, сколько они так просидели, в молчании, нарушаемом лишь ее всхипами. Заметила только, что солнце уже начало клониться к горизонту, когда она позволила Мраксу и Сэллоу увести себя обратно в сторону замка.       В больничной палате ее уже ждали профессор Шарп и незнакомый целитель. Себастьян и Оминис собирались уйти, проводив девушку до ее постели, но Гейл неожиданно сильно вцепилась в руку Мракса.       — Не уходите. — Голос был все таким же хриплым и слабым.       Слизеринцам не оставалось ничего, кроме как кивнуть, словно говоря: «Мы же говорили, мы тебя не оставим».       Целитель, представившийся как Ланселот Пруэтт, мягко спрашивал девушку о ее самочувствии, принимая присутствие ее друзей как должное.       — Мисс Гринвич, профессор Шарп рассказал мне о вашей утрате. Я сочувствую вашему горю. Однако, вам не стоит забывать о собственном здоровье, а потому я настоятельно прошу вас не покидать лазарет хотя бы до следующего осмотра. Вы понимаете меня? — Наверное, в любое другое время Абигейл была бы недовольна, что с ней общаются как с ребенком, но сейчас ей было все равно, а потому девушка лишь кивнула, подтверждая, что услышала слова целителя. Покорно выпила преподнесенное снадобье и медленно погрузилась в целебный сон.       — Мистер Сэллоу, мистер Мракс, спасибо, что позаботились о мисс Гринвич. Но теперь вам пора. — Обратился к ним профессор Шарп, намекая, что студенты должны покинуть лазарет.       — Но… — Оминис был против, ведь Гейл сама попросила их остаться.       — Мистер Мракс, я понимаю ваше беспокойство, — перебил его целитель все тем же мягким, обволакивающим тоном, отработанном на сотнях пациентов и их родственниках, — но вашей подруге сейчас требуется отдых. Вы сможете вернуться завтра утром и проведать ее, когда девушка проснется. То же касается и всех друзей мисс Гринвич, которые толпой ломились в больничное крыло сегодня днем. Ваша поддержка очень потребуется мисс, чтобы пережить утрату. Но если вы продолжите беспокоить ее, это помешает процессу выздоровления. Надеюсь, вы понимаете меня?       — Да, целитель. — Вновь ответил за них обоих Себастьян и, бросив взволнованный взгляд на спящую Абигейл, повел не сопротивляющегося Оминиса к выходу из лазарета.       В гостиной факультета их уже ждали — все жаждали узнать новости. Одни — потому что действительно волновались, как, например, соседки Абигейл или даже Малфой. Другие просто желали утолить любопытство и быть в курсе последний новостей. Омнис, при встрече с подобным напором, только огрызнулся, заявив, что не собирается потакать сплетникам, и скрылся в комнате. Себастьяну пришлось отдуваться за обоих — «Да, слухи правдивы, Абигейл пришла в себя», «Нет, сегодня ее навещать нельзя, целитель запретил», «Что? Бегала по замку как сумасшедшая? Какой бред, придумаете же тоже! Просто ушла ненадолго из лазарета. Вы же знаете, Гринвич, она на месте сидеть не умеет!», «Можно ли к ней завтра? Не знаю, как решит целитель».       Кое-как разделавшись с вопросами, Сэллоу попытался последовать примеру друга и спрятаться в своей комнате. Но стоило юноше закрыть дверь и прислониться к ней для верности спиной, как ее грубо толкнули, едва не заставив Себастьяна полететь носом в ковер. В дверном проеме показалась белобрысая макушка Малфоя.       — Ну, а теперь рассказывайте правду. — Родолф по-хозяйски прошел в комнату.       Услышав голос старого недруга, Оминис поднялся на постели с таким видом, словно собирался с боем защищать территорию.       — Не понимаю, о чем ты. — С самым невинным видом ответил Сэллоу.       — Перестань, мы тоже ее друзья и волнуемся за Гейл. — Проскочившие под шумок в комнату мальчиков Грейс и Имельда встали рядом с Малфоем.       — Не говоря уже о том, что даже пуффендуйские первокурсницы умеют врать лучше, чем ты, Сэллоу. — Скривился шестикурсник, заставив Оминиса усмехнуться. Хоть в чем-то они были согласны.       — Я не…       — Оставь, Себ. — Отмахнулся Мракс, усаживаясь в кресло. В конце концов, Рейес и Малфой помогали в их попытках разбудить Абигейл, а Грейс, насколько Оминису было известно, принесла подруге одежду, чтобы той не пришлось довольствоваться больничной рубашкой.       Как бы то ни было, они действительно любили Гейл, каждый по-своему. И волновались о ней. Так что усилием воли Оминис запихнул ревность и чувство собственничества куда подальше и начал рассказ.       — Абигейл пришла в себя и, похоже, полностью здорова. Но она не помнила о смерти профессора Фига. Для нас прошел уже целый месяц, но для нее все это было словно вчера: битва с гоблинами, ранение, потеря. Гейл тяжело переживает утрату, а потому целитель настоял, чтобы она осталась в лазарете еще какое-то время. — Юноша кратко изложил события дня, не упоминая время, которое они провели на кладбище. Слишком уж личным это казалось.       — Но как же слухи, что Гейл промчалась через весь замок? — Задала интересующий ее вопрос Имельда.       — Да что там слухи. Я сама ее видела, но Абигейл даже не отреагировала на меня. — Грейс слегка трясло: девушка была очень чуткой для слизеринки, и близко к сердцу приняла переживания подруги.       — Шоковое состояние. — Пожал плечами Мракс. — Услышав новость о смерти Фига, Гейл на время перестала себя контролировать, не понимала, что делает. — Не совсем правда, но и не чистая ложь.       — А меня вот другое интересует. — Малфой вольготно устроился на кровати Аббота, вытянув длинные ноги. — Может, наша звезда поделилась с вами, какого дементора она вообще оказалась в этих проклятых подземельях, вместо того, чтобы сидеть тихо и мирно в Большом зале, как и все нормальные студенты?!       Оминис, к своему удивлению, ощутил, что понимает Малфоя. Он и сам прошел через эту же стадию злости. Даже при том, что в отличие от шестикурсника знал, что участие Абигейл в битве, вероятно, было как-то связано с древней магией. Но все равно чувствовал злость, порожденную волнением за девушку. Но тревога и всепоглощающая любовь смогли затмить это негодование.       — Мы не спрашивали. Как понимаешь, Гейл сейчас не в том состоянии, чтобы отвечать на вопросы. Может, тебе чуждо такое понятие, как боль потери, но попробуй притвориться, что тебя волнует кто-то кроме тебя самого. — Оминис огрызался больше по привычке, прекрасно понимая, что Малфоя не было бы здесь, если бы его и впрямь волновал только он сам.       — Не шипи, Мракс, мы тут все в одной лодке. — Отмахнулся Родолф, не обращая внимания на ядовитые слова пятикурсника, но и не упуская возможности подколоть его по поводу происхождения, зная, что Оминис не слишком любил, когда акцентировали внимание на его родстве с Салазаром Слизерином.       — Целитель сказал что-то еще? — Попыталась Имельда вернуть разговор в мирное русло, переводя взгляд с одного блондина на другого, мысленно посмеиваясь: Абигейл пропускала такое потрясающее шоу, как два самых завидных парня факультета пытались не перегрызть друг другу глотки из-за нее. Рейес даже немного завидовала, хотя ее вполне устраивали собственные отношения.       К удивлению Омниса и Себастьяна, в лазарет их на следующий день не пустили, как и кого-либо другого, сославшись на запрет целителя.       Мракс уже начал возмущаться, когда добродушная мадам Чиррей воровато оглянулась и, убедившись, что поблизости никого нет, шепотом добавила, что, на самом деле, мисс Гринвич сама попросила ее никого не пускать к ней.       Весь запал юноши тут же схлынул, а плечи поникли. Себастьян же только открыл рот и тут же закрыл его обратно, не находя слов, помимо тех, что в присутствии старших произносить было неприлично. Оминис достал пергамент и с помощью зачарованного пера нацарапал короткое послание.       — Пожалуйста, передайте ей это. — Юноша протянул записку целительнице и вышел из больничного крыла, уводя за собой Сэллоу.       Абигейл лежала на постели, бездумно глядя на потолок и часами не меняя позу. Девушка проигнорировала завтрак, оставленный помощницей целительницы, лишь время от времени прикладывалась к стакану с соком, чтобы смочить саднящее горло, но совершенно не чувствовала вкус напитка. Весь мир вокруг казался каким-то застывшим и серым, все звуки прорывались словно через толщу воды. Слез уже не было, но и желания жить дальше тоже. Как и сил хотя бы подняться.       Гейл раз за разом прокручивала в голове события, развернувшиеся в последнем хранилище и на подходах к нему. Лицо профессора Фига, полное негодования, когда она некрасиво выразилась во время битвы. Беспокойство в добрых глазах, когда рассказала, что поделилась своей тайной с Оминисом. Холодное спокойствие, почти радость, когда… Когда он произнес свои последние слова. Практически назвав ее дочерью. От этой мысли одинокая слеза все же скатилась по щеке.       Абигейл никак не могла вспомнить, что последнее она сказала опекуну. Суматоха и безумие той битвы сливались в единое смазанное воспоминание без начала и конца. Может, это была какая-то глупость? Или хуже того, грубость? А может, просто что-то незначительное?       Что она хотела бы ему сказать, если бы знала, что это последние слова?       — Мисс Гринвич. — Голос профессора Шарпа пробился в сознание словно через какое-то препятствие. Похоже, декан звал ее уже далеко не первый раз, но она не слышала.       Девушке с трудом удалось сфокусировать взгляд — оказалось, все это время в глазах стояли невыплаканные слезы, которые Гейл даже не замечала.       — Мисс Гринвич. — Вновь обратился к ней профессор Шарп, присаживаясь в кресло для посетителей. — Я понимаю, через что вы проходите сейчас. — Гейл хотела возразить, заявив что нет, не понимает, но из горла вырвался лишь нечленораздельный хрип. — Мне доводилось терять близких. Да, каждый переживает потери по-своему. И никогда нельзя сравнивать свою боль с чужой. Так что ни я, никто другой не сможет полностью понять и прочувствовать вашу боль. Но я понимаю, через что вы сейчас проходите, хоть мне и не ведомо, что именно происходит в глубинах вашего разума. Абигейл, я не буду лгать вам и убеждать, что все пройдет и вы сможете жить дальше, словно ничего и не было. Эта потеря навсегда останется с вами. Эта боль будет частью вас. И со временем она станет не такой острой, обратившись с годами светлой печалью. А пока этого не произошло, вы должны помнить: вы не одна. И не обязаны проходить через эту трагедию в одиночестве. Ваши друзья были бы рады помочь облегчить эту ношу, разделить с вами это горе. — Профессор ненадолго замолчал, давая возможность девушке высказаться, если она захочет это сделать.       Но Абигейл продолжала молчать. Не потому, что сказать было нечего, а из-за колючего комка в горле, что мешал даже дышать.       — Я знаю, сейчас вам очень хочется закрыться и сбежать от всего мира, спрятаться в своей скорлупе, сделать вид, что ничего вокруг больше не существует. Наверняка вы думаете, а вдруг, это поможет, вдруг, что-то изменится, если делать вид, что этого мира не существует? Но это не так. Абигейл, вы очень сильная и смелая девушка. Вы сможете пережить это. Элеазар очень верил в вас. Думаю, он хотел бы, чтобы вы жили дальше и радовались, вспоминая о нем, а не хоронили себя заживо. Вот, возьмите. — Зельевар протянул ученице небольшой портрет в простой деревянной рамке.       Абигейл взяла картину трясущимися руками. С потертого полотна ей улыбались профессор Фиг и красивая статная женщина. Не высокомерная, с нежным взглядом из-за очков-половинок, Мириам восторженно смотрела на своего супруга, который широко улыбался и махал с портрета.       Гейл впервые с момента своего пробуждения улыбнулась, пусть и сквозь слезы. Разумеется, портреты профессора и мадам Фиг не был таким сложным, как портреты директоров или Хранителей. Наверняка, он был лишь отражением, тенью тех, кто был на нем изображен. Вряд ли мог подолгу рассуждать и вести глубокомысленные беседы. Но и этого Абигейл было достаточно — возможности сказать то, что не было сказано. Услышать голос близкого человека. Словно его частичка все еще жива.       Поразительная штука, магия.       — Я рад, что вы улыбаетесь. Ах да, вот еще что. Эту записку оставили утром некие очень настойчивые молодые люди. Догадываетесь, кто? Мадам Чиррей хотела передать ее сама, но так и не смогла до вас достучаться. — Профессор Шарп протянул девушке свернутый вчетверо лист пергамента. — Вам стоит поспать. Завтра состоится прощание с профессором Фигом.       — Но я думала… — Удивленно прохрипела Гейл. Каким-то удивительным образом, один разговор с деканом вызвал в ней больше эмоций, чем было за весь прошедший день.       — Мы с профессором Уизли смогли убедить директора, что было бы неправильно устраивать прощание, пока вы находитесь в лазарете без сознания. Но оттягивать дальше мы не сможем. — Профессор поднялся с кресла, давая понять, что его визит окончен.       Абигейл лишь кивнула в ответ, не зная, что можно сказать.       — И… Мисс Гринвич, если вам понадобится с кем-то поговорить, вы знаете, где находится мой кабинет. — Напоследок произнес зельевар, прежде чем покинуть владения целителей.       Гейл была ему благодарна. Она не знала, воспользуется ли когда-нибудь приглашением, но сама такая возможность грела душу.       Когда профессор ушел, девушка все же развернула записку. Знакомым аккуратным почерком Оминиса на ней было выведено всего несколько слов: «Помни, что ты не одна. Мы будем рядом. Я буду рядом. Всегда, когда понадоблюсь тебе».       Гейл свернула послание и отложила в сторону. Возможно, завтра она поговорит с Оминисом. Но не сейчас. Пока она еще не готова.       Девушка смиренно выпила снотворное зелье, принесенное целительницей, и, обняв портрет, забылась глубоким сном.       Да, ей понадобится еще много времени, чтобы прийти в себя и принять эту утрату, научиться с ней жить. Но Абигейл всегда была хорошей ученицей. И помнила слова мисс Джозефины: «Дорогие нам люди не уходят в небытие, пока мы о них помним, а потому продолжают жить в наших сердцах». Пока Гейл будет помнить профессора Фига, он будет в ее душе. _____________________________       Хогвартс был наполовину пуст — многие ученики все еще не вернулись с каникул. Абигейл была уверена, что это к лучшему — меньше людей, значит меньше вопросов. Ее и без того с самого утра довели до белого каления — как так вышло, что она оказалась в подземельях? Сколько гоблинов она убила? Сражалась ли с Ранроком сама? Почему она могла участвовать в битве, а других не пустили? Что за ранение? Больно было? Почему так долго не приходила в себя?       Гейл уже начинала задумываться, не заколдовать ли следующего, кто додумается спросить что-нибудь еще. Поначалу она еще пыталась вежливо улыбаться и придумывать какие-то отговорки — что ее позвал профессор Фиг, что в подземелья его вызвали срочно, и она оказалась там совершенно случайно, что была ранена и было больно, большое спасибо, никому не рекомендует, да и сама бы с радостью посидела в Большом зале, а не оказалась в гуще событий.       Но каждый раз, когда приходилось повторять придуманную наскоро историю во всех вымышленных деталях, девушка начинала чувствовать себя заводной игрушкой. Наверное, если бы не своевременное появление Имельды, кто-нибудь действительно бы пострадал. Но подруге, давно изучившей характер Гринвич, хватило одного взгляда, чтобы понять: все вопросы потом.       Рейес помогла Гейл дойти до комнаты, не отправив никого на свое место в лазарете. И только в женском общежитии позволила себе обнять Абигейл. То же самое сделала и Грейс. Нерида, вероятно, повторила бы этот жест, но ее забрали на каникулы родители. Девушки были искренне рады видеть подругу. И главное, по мнению самой Гейл, не спрашивали. Точнее, вопросы были, но ни один из них не касался Ранрока, гоблинов и подземелий. Имельду и Грейс куда больше волновали другие вещи — когда Абигейл будет разрешено вернуться на тренировки по полётам? Нужны ли ей конспекты, чтобы нагнать программу по занятиям, которые она пропустила? Не хочет ли Гейл чаю или, может, даже пива?       В общем, это были те вопросы, в которых Абигейл, к своему удивлению, обнаружила, что нуждалась. Что-то, что не напоминало бы о самых ужасных и травматичных событиях ее жизни. Что-то обычное, повседневное и простое, на чем мог бы сейчас выстраиваться ее мир. Новый мир, потому как старый погиб вместе с профессором Фигом.       — Абигейл, я знаю, это сложно для тебя, но мы должны идти. Скоро начнется прощание. — Тихо, но уверенно проговорила Имельда. Гейл с сомнением же покосилась на портрет профессора Фига и его супруги.       — Если ты не хочешь, мы можем не идти. Останемся в комнате. — Предложила альтернативу Грейс.       Профессор на портрете тепло улыбнулся: «Нужно уметь отпускать».       — Нет, Имельда права. Нужно идти. Профессор Шарп и профессор Уизли очень постарались для меня. Это было бы бестактно по отношению к ним и неуважительно по отношению к профессору Фигу.       Все уже собрались в Большом зале, ожидая начало речи директора Блэка. Абигейл, особенно не задумываясь и стараясь игнорировать заинтересованные взгляды, заняла свое привычное место. Ее тут же окружили со всех сторон: слева — Грейс и Имельда, справа — Оминис и Себастьян. Даже напротив себя, к своему немалому удивлению, Гейл увидела Малфоя и Стефанию Гринграсс, компанию которым составлял незнакомый девушке брюнет.       — Любишь же ты заставлять нас ждать, Гринвич. — Вместо приветствия обратился к ней Родолф, имея в виду не то это утро, не то месяц, что девушка провела без сознания в больнице. — Позволь представить тебе моего друга, Виктора де Вилле. Кажется, вы еще не знакомы лично. Виктор, — обратился блондин уже к другу, — это наша звезда, Абигейл Гринвич. Гринвич, — вновь повернулся он к девушке, — постарайся вести себя прилично. Нам с тобой еще, между прочим, через неделю нужно появиться на званом ужине, который устраивают родители Виктора. Будет неловко, если ты опозоришь меня перед хозяевами вечера еще до его начала.       — Абигейл, не слушай этого мерзавца, уверена, что если кто и способен тут всех опозорить, то только он. — Обратилась к Гейл Стефания, словно это не Абигейл в начале года перевернула ее вверх ногами на дуэли, поставив в неловкое положение перед всей школой.       Такая внезапная поддержка оказалась настолько неожиданной, что Гейл даже проглотила колкость, которой хотела ответить Малфою. Зато заметила, как Оминис погнул вилку, сдерживая свое недовольство.       Абигейл обвела взглядом полупустой зал. К своему удивлению, она увидела на лицах студентов не только любопытство. Из-за гриффиндорского стола ей ободряюще улыбалась Натти, за пуффендуйским приветственно махала Поппи. Даже Амит, сидящий за столом Когтеврана, неловко поприветствовал Гейл вежливым кивком. В душе стало теплее — девушка не ожидала такой поддержки. К горлу вновь подступил острый ком, но Абигейл усилием воли проглотила его вместе с непрошенными слезами.       Директор Блэк привлек к себе внимание, заняв место у кафедры.       — Профессора Фига любили многие из вас, а преподаватели относились к нему очень тепло, как к давнему коллеге. — Громко начал мужчина, одетый в неизменный зеленый сюртук, поднимая серебряный кубок. — О его любви к приключениям и выдающейся жажде знаний знали все. Это был человек бесстрашный… Я бы даже сказал, безрассудный. Который бросался навстречу неизведанному, презрев осторожность и благоразумие. Из этого, как ни прискорбно, нам всем теперь стоит извлечь урок. — Абигейл заметила, как профессор Ронен украдкой вытер слезу, и вспомнила, что они с профессором Фигом, кажется, были очень дружны. Насколько контрастным было это скупое, но искреннее проявление горя и бессмысленно-пафосные речи директора. — Сильнее его любви к приключениям была лишь его преданность Хогвартсу, и, разумеется, его жене Мари… Мириам, — быстро исправил оговорку Блэк, — которая, к несчастью, также покинула этот мир.       Профессор Уизли, кажется, тоже не могла больше слушать своего начальника, а потому, осторожно взяла слово и заняла место у кафедры.       — Профессор Фиг был примером для любого волшебника. — В голосе замдиректора слышалась искренняя грусть. Гейл улыбнулась, прикусив губу, чтобы не заплакать. Ее наставника действительно очень любили. — Он обладал изощренным умом, невероятной любознательностью… И безграничной преданностью друзьям. Но, пожалуй, главным его качеством была беспримерная отвага. И за это мы все перед ним в долгу. Если бы не профессор Фиг… — Абигейл отвернулась, боясь смотреть профессору в глаза, и заметила, что любопытство на лицах учеников сменилось грустью и подавленностью. Многие сидели с опущенными плечами и понурыми лицами. Даже слизеринцы, которые, в большинстве своем, не любили показывать свои чувства. — Скажу без обиняков: если бы не он, многих из нас, да что там, самого Хогвартса уже не было бы на свете. Те, кто хорошо его знал, согласятся: мы должны почтить его память так, как достойно Хогвартса. Сохранять рассудительность, находчивость, упорство и отвагу перед лицом любых испытаний. — При этих словах Уизли смотрела Абигейл прямо в глаза, вероятно, адресуя эти слова не только всем студентам, но в первую очередь именно ей.       — За профессора Фига. — Произнес тост директор Блэк. Вслед за ним встали со своих мест все профессора. Даже Бинс откуда-то взял кубок, такой же призрачный, как и он сам. Студенты также поднялись на ноги.       — Палочки вверх, Хогвартс. — Глухо произнес Ронен, когда кубки вновь стояли на столе. И первым поднял палочку с зажженным на ней огоньком.       Свечи, парящие под потолком, тут же погасли. Но зал не погрузился во мрак — он был освящен десятками огоньков на поднятых палочках студентов и преподавателей. Абигейл последовала примеру.       — Это дань уважения. Так мы прощаемся с теми, кто был нам дорог. — Шепнул девушке Оминис, поясняя суть ритуала.       — Гейл, мы можем поговорить? — Оминис и Себастьян остановили Абигейл, когда они выходили из зала.       Абигейл махнула подругам и Малфою, что догонит их.       — Вечером встретимся в крипте. — Кивнула она, когда поблизости не оказалось лишних ушей.       — Может, лучше в Выручай-комнате? — Без задней мысли предложил Сэллоу.       — Что ты сказал? — Тут же насторожилась Гейл и перевела взгляд на Оминиса, на щеках которого загорелся румянец. — Тааак… На восьмой этаж. Живо. — Себастьян не сразу понял, что именно сказала девушка, слова которой звучали как парселтанг.       Абигейл практически взлетела по лестнице башни, слегка запыхавшись — месяц на больничной койке негативно сказался на ее физической подготовке, и в нетерпении сделала несколько шагов туда-обратно напротив гобелена Варнавы Вздрюченного.       — И как это понимать? — Гейл начала злиться, увидев несколько лишних столов и вещи из своей сумки, разложенные то тут, то там.       Себастьян мысленно поблагодарил Деека, который хотя бы убрал посуду, которую они оставили.       — Мы… — Начал он, но Абигейл его перебила, обращаясь исключительно к Оминису.       — Значит ты устроил форменный скандал с показательной обидой, когда Себ привел меня в крипту, а сам без задней мысли сделал то же самое?! Ну ты и лицемер, Мракс! — Гейл не кричала, но ее тоном можно было замораживать пустыни в Африке. — Мало того! Я этот кабинет даже тебе не показывала! Только саму Выручай-комнату! Но нет, тебе оказалось мало, надо было пробраться в мое убежище и разворошить тут все! — С каждым словом все больше заводилась девушка. — Что вы еще успели сделать?! Может, и в моем белье покопались?!       — Это для твоего же блага! — Сорвался Мракс на крик, полный отчаяния. — Или ты думала, мы будем сидеть сложа руки и ждать, когда ты соизволишь очнуться или отправиться на тот свет?!       Но Гейл эти слова не убедили. На их глазах комната начала меняться — исчезли двери — все, кроме одной, пропали украшения и разные мелочи, оставляя только лаконичную и простую обстановку, ничем не выдающую факт того, что это место так кропотливо создавала по своему видению Абигейл. На своих местах остались только столы, шкафы с ингредиентами и зельями, стол с записями Гейл и ее вещи, а также дверь, ведущая в теплицу.       — Абигейл, пожалуйста, перестань. Мы правда не хотели ничего дурного. Только искали, чем можно тебе помочь. — Взмолился Себастьян, чувствуя себя неловко под разъяренным взглядом девушки.       — Да?! И что, нашли что-то в моей спальне? Или, может, в ванной? И сумку украли! Дааа, вот это я понимаю, аристократическое воспитание, Мракс. — Зло бросила она друзьям.       — Представь себе, нашли! — Когда Оминис обещал себе, что больше не будет ругаться с Гейл, он совершенно забыл, что эта девушка может вывести из себя даже Толстого Монаха. Юноша сделал вдох, успокаиваясь. — Гейл, дай нам возможность рассказать, почему мы это сделали. А потом будешь решать, хорошо?       Девушка поочередно посмотрела на обоих друзей, а затем на часы, стоящие на столе.       — У вас три минуты.       — На следующий день после битвы Шарп пригласил целителя, Пруэтта. — Начал рассказ Себастьян. — Из больницы Святого Мунго. Потому что сил и умений мадам Чиррей не хватало даже для того, чтобы стабилизировать твое состояние. Мы всю ночь просидели под дверью лазарета, мы слышали все. Ты не выжила бы.       Гейл вздрогнула, окунувшись в воспоминания того, что произошло перед тем, как она потеряла сознание — боль и жуткий холод.       — Утром тебя осмотрел целитель. — Продолжил за друга Оминис. — Я подслушал его разговор с Шарпом. Пруэтт рекомендовал окружить тебя дорогими сердцу вещами. Якобы, это бездоказательно, но, на его опыте, часто помогает больным скорее пойти на поправку.       — Мы цеплялись за соломинку, но как иначе? У нас не было больше ничего. — В голосе Сэллоу звучало отчаяние. Такое же, с каким он говорил о поисках лекарства для сестры. Сердце Гейл дрогнуло.       — Я вспомнил о лаванде. — Тихо вернулся к рассказу Оминис. — И о том, что ты говорила про свой кабинет в Выручай-комнате. Ходить в Хогсмид нам запретили, а где еще нам было искать лаванду?       Абигейл пристально посмотрела на юношу — значит, он не забыл о том, почему она любит этот запах? Ее слова из их старой игры в откровенность?       — А я пошел к Имельде. Она принесла твою шкатулку. Не смотри на меня так, мы тут же вернули ее, взяли только ожерелье. — Гейл кивнула, потянувшись к шее. Она перевесила украшение еще тогда, когда пришла в себя, все размышляя, кто додумался повесить его ей на руку, а потом стало уже не до того.       Значит, вещи, которые были связаны с ее детством и матерью. Вот почему Абигейл слышала ее голос, когда была без сознания, плавая в толще воды. Гринвич кивнула своим мыслям. За временем следить она уже перестала, с искренним интересом слушая рассказ.       — После этого твое состояние стабилизировалось. Ты больше не умирала, но и не приходила в себя. — Продолжил Оминис. — А со временем, когда твои раны залечили, ты начала иногда выдавать фразы на французском.       Гейл неверяще уставилась на друзей. Нет, она, конечно, неплохо знала язык, но чтобы говорить на нем в бессознательном состоянии? Себастьян только пожал плечами. А перед глазами девушки стали всплывать обрывки фраз и голос матери, которая действительно говорила на французском.       — Потом Малфой…       — Малфой?! — Абигейл даже пыталась скрыть удивление.       — Да, Малфой, который оккупировал кресло для посетителей и практически никого не подпускал к тебе. — Недовольно проворчал Оминис.       А Гринвич пыталась нарисовать в своем воображении картину, на которой Родолф с траурным видом сидит у ее бездыханного тела. Картина рисоваться отказывалась наотрез. Но об этом она, пожалуй, спросит у своего фальшивого кавалера лично.       — Так что там Малфой? — Вернулась она к истории.       — Он услышал, как ты кого-то звала. — Гейл пристально посмотрела на Оминиса, который явно что-то недоговаривал. Затем на Себастьяна, который отвел взгляд, чувствуя себя неуютно.       — И кого же? — Сейчас девушка не намерена была играть в угадайку.       — Ты сказала «il me manque». Только это. — Острые скулы Оминиса еще сильнее покрылись румянцем.       Девушка сложила два плюс два. Во сне она сказала что скучает по кому-то, Малфой тут же передал это Мраксу, а утром она пришла в себя, обнаружив Оминиса спящим на ее больничной койке. Зато понятно, почему ее друзья сочли это смущающим. Наверное, она и сама бы покраснела, если бы ей не было так дурно от всего, что происходило в ее жизни.       — Вот и вся история. Решение за тобой. — Теперь Себастьян смотрел ей прямо в глаза.       Гейл уже почти не сердилась, понимая, что она и сама поступила бы так же, окажись кто-то из ее друзей на грани между жизнью и смертью. Но признать это вслух? К тому же…       — А сумка моя вам зачем была? — Устала спросила девушка, меняя нему на менее неловкую.       — Мы думали, что сможем найти что-то еще, что помогло бы тебе вернуться в сознание. — Пожал плечами Оминис. — Но Малфой нашел выход раньше.       До Абигейл только теперь дошел тот факт, что она обязана нахальному шестикурснику едва ли не жизнью. Стало страшно от мысли о том, что он попросит взамен. А в том, что обязательно попросит, сомнений не было. Уж этот своего не упустит.       — Ладно, допустим. — Гейл продолжила размышлять, садясь на уголок стола, и усмехнулась, заметив широкий диван, на котором устроился Себастьян, уже явно научившийся использовать комнату.       Девушка прикрыла глаза, возвращая своему убежищу привычный вид.       А затем взгляд упал на ящики с документами и сумку. Боевое настроение мгновенно сошло на нет, а из горла вырвался хрип.       — Представить себе не мог, что нам доведется хоронить нашего преподавателя. — Оминис, ощутив состояние Абигейл, подошел к ней со спины и положил руки на плечи в успокоительном жесте. — Уизли сказала правильные вещи. Он оставил о себе добрую память. Никто из нас его не забудет.       — Знаете, я подумал сегодня… Жаль, что дядя не удостоился такого прощания. — Внезапно глухо откликнулся Себастьян. — Оминис, ты не мог бы написать Анне? Я знаю, она не простила меня. Но может, она сделала бы исключение на один вечер? Я хочу попрощаться с ним. Как он заслуживает.       Абигейл стало неловко. В голове вновь вихрем закрутились воспоминания — она о стольком еще не рассказала, хотя должна была уже давно это сделать.       — Себастьян, в одном из бандитских убежищ я кое-что нашла…       — Я знаю. Я нашел письма. Спасибо, Гейл. — В голосе юноши звучали тоска и сожаление. — Он заслужил чего-то получше, чем племянник-убийца.       Девушка хотела было ответить, что Сэллоу не стоит говорить так о себе, но прикусила язык. Себастьян должен был пройти через осознание и раскаяние, чтобы больше никогда не ступать на скользкую дорожку темной магии.       — Я напишу Анне, Себ. — Вместо этого ответил Оминис. — Не обещаю ничего, ты сам знаешь. Но попробую.       Еще одно воспоминание вытянулось из общего вороха мыслей.       — Я должна еще кое-что вам рассказать. Это касается Виктора Руквуда. — Взгляды Мракса и Сэллоу тут же метнулись к Абигейл.       — Мы знаем о том, что произошло у лавки Олливандера. Весь Хогвартс уже знает. —       Оминис крепче сжал руки на плечах девушки. — Похоже, это был серьезный бой. Мне жаль, что нас не было рядом, чтобы помочь тебе.       — Нет… То есть да, но речь не об этом. — Гейл не задумываясь положила руку поверх руки Оминиса. — Перед нападением Руквуд произнес кое-что. — Она посмотрела прямо в глаза Себастьяну. — «Детей должно быть видно, но не слышно».       Эти слова произвели эффект Бомбарда Максима. Сэллоу подорвался с места, Оминис метнулся к другу.       — Ты… Хочешь сказать, что это Руквуд проклял мою сестру?! — В голосе Себастьяна смешались страх и надежда.       — Разве это возможно? В ту ночь там были только гоблины. — Надежда была и в словах Мракса. Но если в случае Сэллоу Гейл хотелось порадоваться за друга, то теперь сердце кольнула ревность. Да, во всем сумасшествии последнего времени она успела забыть об одном немаловажном факте: о чувствах Оминиса к сестре друга.       — Он уже тогда сотрудничал с гоблинами. — Абигейл взяла себя в руки. — Он был там. Руины интересовали Ранрока, а значит и Руквуда. Анна могла не видеть его, но он наверняка там был. И ему не нужны были свидетели.       — Мы искали не там! Вы понимаете это? — Себастьян смеялся. И было в этом смехе и облегчение, и безумие. — У нас еще есть надежда. Есть шанс. — В глазах юноши появились слезы радости.       Абигейл ощутила тоску и в то же время счастье. Если она не смогла спасти свою семью, может, это получится хотя бы у Себастьяна.       Сэллоу не смог удержаться, подхватив девушку за талию и закружив по комнате в объятиях.       — Спасибо, Гейл. Ты… ты удивительная, ты знаешь? Не знаю, за какие заслуги мне послал тебя сам Мерлин. — Юноша крепко обнял подругу, которая воскресила в нем давно похороненную надежду. — Простите, я должен идти. Увидимся вечером, хорошо?       — Куда ты? — Окликнул его Мракс, когда Себастьян уже был у двери в Выручай-комнату.       — В библиотеку! — Весело откликнулся Сэллоу, скрываясь за дверью.       — Он прав. — Привлек внимание девушки Оминис. — Ты удивительная. Если позволишь, я придумал наконец вопрос для нашей игры. Прости, что заставил так долго ждать.       — Спрашивай. — Радость Себастьяна немного передалась и Гейл, иначе оне не могла объяснить, почему повелась на такую наглость.       — Ты дашь мне еще один шанс? — Юноша протянул руку, но Абигейл не торопилась ее принимать.       Она задержала дыхание, как перед прыжком в воду. Перед глазами пронеслись все события последнего времени — горячие поцелуи в крипте, спящий у ее постели юноша, записка с обещанием.       И Абигейл решилась, шагая в объятия Оминиса.       Крепко прижимаясь к его груди, она чувствовала, как гулко бьется его сердце и как дрожат руки. Он и правда боялся, что она откажет.       — Моя очередь. — Прошептала девушка.       — Никаких больше игр и очередей. Спрашивай меня о чем угодно. В любое время. — Юноша крепче сжал объятия, словно опасаясь, что Гейл передумает и сбежит.       — Ты… у тебя есть чувства ко мне? — Она все еще сомневалась, боялась обжечься.       — Я никогда не дам тебе упасть.       Абигейл поняла, что он хочет этим сказать. И первой потянулась за поцелуем. Оминис ни за что не смог бы ей в этом отказать, касаясь нежно. Целуя любимые губы, скулы, опущенные веки. Покрывая едва заметными поцелуями каждый дюйм лица.       — А к Анне? — Не смогла Гейл удержаться от вопроса, который не давал покоя, все еще не желая покидать объятия Оминса.       — Она мне как сестра. — Серьезно ответил юноша.       — Знаешь, я изучила ваше семейное древо, так что не аргумент. Мракс подавился вдохом, не ожидая подобной подлости.       — А ты жестока. Но я это заслужил, да? — Он уткнулся носом в растрепанную макушку. — У меня нет романтических чувств к Анне. Такой ответ тебя устроит?       — Вполне. Но… браслет. Как ты это объяснишь? — Продолжала допытываться Гейл.       — Твоей невнимательностью. Ты перепутала сирень и тополь. Думаю, Себастьян бы очень удивился, получив браслет с листом сирени, ведь я сделал близнецам одинаковые подарки. — Оминис чувствовал себя слишком хорошо, чтобы удержаться от шутки.       Абигейл рассмеялась, ощущая облегчение. Что ж, пожалуй, в этот раз она действительно сглупила. Но было еще кое-что, что она хотела узнать.       — Оминис… Насколько сильно я была ранена?       — Ты знаешь, я не могу увидеть, только по рассказам Себастьяна. Он видел… В ту ночь и после. — Голос Мракса тут же стал серьезнее, а объятия крепче.       — Расскажи мне. Я видела шрамы… Но хочу знать все. — Потребовала девушка. Оминис решил, что такие разговоры лучше вести сидя, и легко подхватил Гейл на руки, воспользовавшись ее невнимательностью, вместе с девушкой усаживаясь на диван, так удачно созданный Себастьяном. Абигейл не стала сопротивляться, так и оставаясь на коленях Мракса.       — Я знаю, что ты получила сквозную рану на животе. Которая привела к большой кровопотере. Много ожогов. В том числе, на руках и лице. Десятки разных порезов и переломов.       В ответ на его слова девушка коснулась едва заметного шрама на скуле. Этот жест не укрылся от Оминиса.       — Почему тебе это так важно?       — Знаешь, девушке не полагается иметь столько шрамов. А я, кажется, скоро смогу составить конкуренцию Шарпу. Но он мракоборец, мужчина. А я все же девушка. И меня шрамы уродуют.       — Не говори глупостей. Ты прекрасна. Ты и каждый твой шрам, слышишь меня? — Словно в подтверждение своих слов юноша легко поцеловал след от пореза на скуле. Он запомнил его расположение. — Все они — твоя история. Твоя жизнь, а значит, часть тебя. Шрамы не портят тебя. Им это не под силу.       Даже зная, что Оминис не увидит ее слез, Гейл спрятала лицо у него на плече. И как-то незаметно для себя заснула.       Юноша улыбнулся. Впереди их ждал долгий и сложный разговор. Но сейчас он мог просто позволить себе немного побыть счастливым.