Чужое гнездо

— Вот видишь! — не выдержала Ксения, когда они вышли из клиники. Папа промолчал. Ксения принялась теребить рукава куртки. Очень хотелось забраться сейчас же в ванну и натереться самой жёсткой мочалкой, чтобы смыть с себя прикосновение синих перчаток. И за пропущенную школу было ужасно обидно. Что там думает Руслан? Гадает, почему она не пришла? А сам-то он был? Пожалуй, вот это последнее беспокоило её больше всего. А вдруг его не было, вдруг вчерашний скандал закончился как-нибудь совсем плохо? Когда сели в машину, Ксения полезла в карман за телефоном, чтобы хоть посмотреть, онлайн ли Руслан. Папа не глядя протянул руку. Ксения мигом сунула телефон обратно в карман, но папа потребовал: — Давай сюда. — Да почему?! — воскликнула Ксения. — Тебе же даже врач сказал… — Это ничего не доказывает. Давай сюда. Ксения швырнула ему телефон. — Повыёживайся мне ещё, — угрожающе спокойно сказал папа. Ксения ссутулилась, зажала руки между колен и промолчала. Дорога до дома оказалась ещё бесконечнее, чем дорога до клиники. Ужасно хотелось плакать от унижения и обиды. Даже морщинистая суровая врачиха — и та, заглянув в недра Ксении, буркнула: «Умница». А папа? «Это ничего не доказывает». Получается, хоть наизнанку вывернись, всё равно он недоволен. За всю дорогу они не проронили больше ни слова. Папа молчал даже на других водителей, и это тоже было тревожным знаком. Но Ксения всё равно обмерла, когда он уже в прихожей сказал: — Иди раздевайся и ложись. — Да за что?! Тебе же сказали, я ни с кем… — Это, по-твоему, повод для гордости? — Папа смерил её полным отвращения взглядом. — Мне тебе в ножки поклониться за то, что тебе хватает ума не блядовать в открытую и не рисковать залететь? Думаешь, папка старый, папка глупый, не понимает? — Да что? — растерянно переспросила Ксения. — Ты посмотри на свой шлюший рот, посмотри! Папин палец негодующе указал на её пухлые, сохнущие вопреки всем живительным мазям и гигиеническим помадам губы. — Я тебе его зашью, — мрачно пообещал папа. — И в горле дырку пробью, чтобы кормить через зонд. Ксения испуганно замотала головой. — Тогда шагом марш к себе, разделась и легла! — рявкнул папа, и в серванте зазвенели праздничные бокалы. Ксения почти бегом кинулась в комнату. То, что папа называл раздеванием, в контексте порки было скорее переодеванием: Ксении полагалось снять с себя всю одежду, а потом надеть просторную хлопковую футболку и плотные трикотажные штаны, в которых папа сделал специальные прорези. Он очень гордился этим изобретением: целомудренно, унизительно, а главное — после самой жестокой порки можно спокойно идти хоть на физкультуру, хоть в бассейн. Ксения вытянулась в струнку на жёсткой кровати, чувствуя, как покрываются мурашками выглядывающие из прорезей ягодицы, и напряжённо прислушиваясь. Папа расхаживал туда-сюда по квартире. Успокаивался. Наконец он зашёл в свою комнату, скрипнул ящиком. Ксения обречённо зажмурилась. Обычно папа порол ремнём, который на нём был, но иногда, в самых, как он говорил, тяжёлых случаях… Шаги приблизились, скрипнула дверь. — Ты посмотри, как ты лежишь, — недовольно сказал папа. — Как? — едва слышно отозвалась Ксения. — Как портовая шлюха. — Папа подошёл и грубо ухватил Ксению за щиколотку. — Раскинула тут ноги! Ксения всхлипнула. На самом деле она вроде бы лежала как обычно, просто папа был не в духе. Он рывком сдвинул ей ноги, больно стукнув косточками, и почти сразу же принялся стегать сплетённой из проводов плёткой. Терпеть боль не было никакой возможности, и Ксения заорала, замолотила ногами. — Что, это не так приятно, как сосаться по подворотням? — дружелюбно спросил папа, продолжая стегать. — Я не сосалась! — выкрикнула Ксения. — Да как же. Плётка вгрызалась всё сильнее, не оставляя живого места. Штаны по краю прорези стали прилипать. Значит, потом снова придётся застирывать их холодной водой, чтобы смыть бурые пятна. Как всегда, вместе с кровью пришло облегчение. Ксения немного разжалась, перестала визжать и только хныкала в одеяло. — Ну что, подумала над своим поведением? Ксения молча кивнула. — Посмотри на меня. Она помотала головой. Если сейчас посмотреть, он увидит ненависть, он рассвирепеет, он её убьёт. Папа приподнял её за волосы и заставил повернуться. Ксения обиженно вскрикнула: и что всем покоя не дают её волосы?! — Не вижу смирения, — хмыкнул папа. — Ну, это ничего. Полежи пока. Он ушёл, а Ксения осталась лежать, тяжело дыша и чувствуя резкий запах свежего пота — своего собственного. Может быть, папа наконец окончательно свихнулся и зарежет её, как Авраам Исаака на той картине, которую им показывали на рисовании. Ксения без труда представляла, как папа берёт её за волосы одной рукой, а другой подносит к горлу нож. Когда папа вернулся, она не утерпела, обернулась. В руке у него были ножницы, а не нож. — Пап, не надо! — Надо. Папа склонился над ней и принялся делать в штанах вторую пару прорезей, заголяющую бёдра.