Ha-ve

Понедельник, вторник, среда. Всё тянулось так уныло. Чуя ходил на пары, как на эшафот, а потом до ночи делал в библиотеке рефераты и прочую чепуху. Дазай предпочитал просыпать первые две, приходить к четвертой и до часу ночи писать кучу домашек другим студентам. Точнее, занимался этой подработкой он до половины двенадцатого - момента, когда приходил Чуя - потом полчаса выжидал, пока сосед заснёт, и снова принимался за работу. Накахара оценил такой милый жест, но ни слова не сказал. Из общежития на улицу не было желания выходить, потому что практически все дни шёл дождь, и солнце не показывалось. Да вообще ничего не хотелось. Дазай даже поумерил свой пыл в выстраивании дружбы — только спал и писал, иногда ел. Чуя точно так же. Однако, в четверг на парней снисходит какое-то озарение. Чуя просто кладет кучу на конспекты, которые всё равно проверяют раз в миллион лет, и решает заниматься сразу домашним. На одной паре задают — а он на следующей уже всё делает. Выходит очень удобно, даже непонятно, почему он не додумался до этого раньше. Вечер остаётся таким образом почти полностью свободным. Только, всё равно ему приходится наведаться в библиотеку, чтобы всё распечатать. Дазай поступает тоже чуть умнее, чем обычно — на пары вообще не идёт, занимается чужим домашним, а через пару часов выполняет больше чем требуется и со спокойной душой отправляется в шахматный клуб к Фёдору. Клуб обустроен весьма уютно. Семь светлых столиков с шоколадными креслами, бежевые стены, какие-то розовые цветы на подоконнике, которые, кажется, никто не поливает, а они всё равно цветут. И самое главное, в клуб почти никто и не ходил. Просто времени не было. Поэтому ничто не мешает полностью сосредоточиться на игре, а заодно и поболтать. — Ладья С3, — равнодушно оповещает Дазай, нападая на ферзя Фёдора. — Ферзь А6, — Достоевский удивляет и грациозно забирает пешку, о которой казалось все уже забыли. Происходит быстрый размен на В3, затем Дазай не теряет время на взятие ненужной ему пешки и агрессивно выдаёт: — Ладья ВС8. Осаму знает, что сейчас Фёдору понадобится несколько минут на обдумывание хода, поэтому он не торопит и подцепляет палочками лапшу, заранее сваренную специально для игры на кухне. Достоевский напрягается, смотрит на поле, где он очевидно находится в невыгодном положении, а потом на соперника, который непринуждённо ужинает. Прищуривает светлые глаза и тонко улыбается. — Как обстоят дела с твоим другом? — внезапно интересуется Фёдор. Дазай закатывает глаза и убирает еду. Соперник пытается выиграть себе время, чтобы подумать, хотя и так понятно, что Осаму не подгоняет. Фёдор всё равно уже проиграл. — В процессе, — сухо отвечает Дазай, — Накурился он, к слову, сам. — Ферзь А3 — в тщетной попытке прикрыть поле С1 делает ход Достоевский. — Ладья С1, — ни на секунду не задумывается Осаму. Фёдор хмыкает и смиренно кивает. — Король А2. — В1 Слон. Мат. Фёдор поджимает губы и смотрит на то, как Дазай изящным жестом сбивает его белого короля. — Что ж, недоглядел, — как-то легко признаёт поражение парень, даже не требуя реванша. — Почти с самого начала, — хмыкает Дазай, возвращаясь к ещё теплой лапше. Фёдор лениво отмахивается и расползается в мягком кресле печальной лужей. — Что там в процессе? — уточняет он, — Что ты предпринимаешь? — Несколько дней назад познакомился с его семьёй. — М! — поражено отзывается Достоевский, — Мило. Дазай накручивает лапшу с блаженным ароматом и тараторит: — А дальше как-то застопорилось, мы оба заняты. И, мне кажется, он не до конца верит в искренность моих намерений. — Подкупи его, — как само собой разумеющееся тускло выдаёт Фёдор. Чего? Дазай, конечно, хочет дружить, но не по схеме «я тебе сто йен, а ты со мной погуляй». Достоевский будто читает мысли и поясняет, как ребёнку: — Едой, например. Что он любит? Дазай чуть хмурится и упирается локтями в колени. Что любит Чуя? Ничего голову кроме как «ругаться, убираться, смотреть мемы и слушать сплетни» в голову не приходит. А, вопрос же был про еду. Да он понятия не имеет. Тофу какой-нибудь. — Я не знаю, по-моему он любит только курить, — парень мягко оттягивает волосы, а затем озаряется, — А, нет! Он любит сладкое. Дазай вспоминает, как несколько раз заставал ночью на кухне за кучей вагаси и как радостно он отбирал дорияки у своей мамы. Фёдор отвечает многозначительным взглядом и лёгкой улыбкой, а потом снова принимается смотреть на шахматную доску с бесконечной тоской в глазах. Он грустит точно не по проигрышу. Осаму заканчивает с лапшой и загадочно улыбается. — А что там Коля? — теперь уже он откидывается на кресло и готовится раздавать советы. Достоевский тяжело вздыхает и подпирает щеку рукой. Ветерок колышет голубые занавески и негустые тёмные волосы парня. — Всё также, — смиренно отвечает он, — Совершенно не замечает меня, даже если сам куда-то и позвал. Дазай давно не понимает, как Фёдор не может догадаться, почему он остаётся всегда в полном игноре. Ведь это и без стратегии и анализа ясно. Коля привык к тому, что Достоевский всегда рядом ошивается, помогает, заботится, делает всё, что просит. Поэтому и перестаёт ценить своего соседа. — Не ходи с ним, — твёрдо говорит Дазай. — Как это? — Ни прогуляться, ни на кухню, вообще никуда. И меньше появляйся у него перед глазами. Ты занят. Если предложит что-то - не реагируй, отказывай. В глазах Фёдора мелькает беспокойство, смешанное с жемчужным проблеском надежды. — И долго так? Как это вообще поможет? — Думаю около недели. Потом расскажу, когда поможет. Дазай глядит на часы. Уже шесть. Пойдет-ка он, пройдётся за сладким. Парень подошёл к выбору десертов максимально ответственно. Он стал перебирать в голове все сцены, когда Чуя что-то ел и выцеплять из этого сладкое, а потом отделять, что Чуе понравилось, а что нет. В итоге купил не так много всего, зато качественного. А потом вернулся в общежитие и решил скоротать время за чтением Гоголя, одолженного у Фёдора. В семь часов происходит движение. — Короче, Дазай, мне похуй, я купил всякого дерьма, и мы будем его есть и смотреть какую-то дичь. Чуя бесцеремонно врывается в комнату с пакетом наперевес в одной руке и распечатанными домашками в другой. Он кидает листы на постель, а «всякое дерьмо» оставляет на столе. Оказывается, что стол занят ещё одним пакетом. Чуя заинтриговано в него заглядывает, прежде чем спросить. — А что это? Дазай хлопает ресницами и отрывается от книги. — Я тоже купил всякого..ахуенного. Чуя уже смелее рыскает в чужом пакете. Какая-то лапша, кофе. Ага, дайфуку. Чуя приподнимает брови и продолжает изучать содержимое. Несколько коробочек нагамаси, которые смело можно назвать настоящим произведением кондитерского искусства: есть один пышный распустившийся цветок лотоса, зеленое сочное яблоко с капелькой росы и маленькая пузатая тыковка. — О! Ничего себе, — Чуя с восторгом, но бережно достаёт коробочку с оранжевым десертом из пакета, — Она милая. Дазай слегка прищуривается и усмехается. А ведь Чуя чем-то схож с этой тыковкой. Накахара открывает на ноутбуке прямую трансляцию странного шоу. Шесть человек, одетые в разные цветные костюмы, ползут вверх по батутной горке, а сверху на них льют какой-то скользкий гель. — Интересно, это гель для душа? — рассуждает Чуя, — А если в глаз попадёт? — Я не думаю, что это он. Там ничего даже не пенится. Они оба внимательно следят за тем, как стремительно ползёт вверх красный человечек. Харизматичный комментатор напрягает атмосферу, заставляет затаить дыхание. И. О, нет! На горку льют ещё таз геля, а без пяти секунд победитель скатывается вниз, утаскивая за собой зелёного и жёлтого. — Да, блин! — восклицает Чуя, — Я болел за него. — Я уверен, что выиграет синий. Через пятнадцать минут выясняется, что Дазай был прав. Синий побеждает достойно. На него как и в прошлые разы у самого верха выливают кучу геля, но участник каким-то образом удерживается и достигает финиша. Чуя цокает, бормочет что-то о том, что всё подстроено и идёт покурить. А Дазай следом. — Я делиться не буду, — сразу предупреждает Чуя, — Ты в курсе вообще сколько стоят сигареты? — Чуя, я не курю, — снисходительно оповещает Дазай, обращая внимание на снежную луну, выглядывающую из-за редкого дыма облаков. Ночь совсем беззвёздная, тоскливая. Накахара недоуменно вскидывает брови и прикуривает, не обращая внимание на обольстительность неба. — В каком смысле не куришь? Ты куришь, — настаивает парень. Дазай поджимает губы, чтобы не рассмеяться и мотает головой. — Я за компанию. Меня это вообще не трогает. Чуя отрицательно машет рукой, пока затягивается. — Но ты всё равно куришь. Нет такого, что ты за здоровый образ жизни и вообще к сигаретам не притрагиваешься. Курить - это не обязательно регулярно каждый день по пачке. — Как ты? — прыскает Дазай. — Я не скуриваю пачку. — Почему ты куришь? Чуя разводит руками. Странный вопрос. — Потому что курю, привык, — очевидно подмечает парень. Ну а правда, что за вопрос? Неужели Дазай ожидал услышать слезливую историю о том, как у Чуи умер щенок, он пошёл на тусовку, впервые с горя попробовал сигарету и подсел? — Хорошо, когда ты начал курить? Как? Накахара хмурится и выдыхает молочный дым в темноту. — Года четыре назад или чуть больше. Отец постоянно курил, я украл у него сигарету попробовать. В голове Чуя дополняет, что не просто так решил попробовать, а специально, чтобы быть крутым и похожим на отца. Хотя Накахара всё время злился, когда говорили, что он похож на папу, но в глубине души он был рад подобным замечаниям и мечтал об этом. — И прям сразу зашло? — удивляется Дазай, рассматривая дымные завитушки в воздухе. — Нет, но иногда брал у него, когда мы ссорились или когда заёбывало всё. Чуя встрепенулся. А что он вообще тут за исповедь устраивает? Рассказывает как и почему. Осаму как-то гипнотизирует и успокаивает его своим шершавым, но удивительно бархатистым голосом, чёрт бы его побрал! Дазай будто читает мысли Чуи и сдерживает смех. Только он открывает рот, чтобы пошутить, как Накахара фыркает: — Блять, Дазай, у меня в жизни столько стресса. Как тут не курить?! И тут же лицо Чуи становится бледно-испуганным. Он кидает почти конченную сигарету за балкон и начинает что-то непонятное втирать Дазаю: — Вот, что-то похожее он мне и говорит. Много стресса - вот и курю. Поэтому не удивляйся, что здесь так воняет. Хотя согласен, правда достало! — Накахара, — к балкону приближается мужчина, сменяющий консьержку каждые два дня, — Дазай. И если консьержку Нагато вообще не заботило, что происходит в общежитии - главное, чтоб не шумели, то этот засранец был жутко дотошным, почти, как Куникида. У него по-дурацки зализанные жидкие волосы, круглые очки с разными душками и неизменная синяя рубашка, непременно застёгнутая на все пуговицы. — Добрый вечер, господин Исида, — кивает Чуя с лёгкой улыбкой, а ему вторит и Дазай. Осаму поражается, как Чуя расслышал шаги Исиды. Наверное, ему часто приходилось скрывать свою зависимость дома, поэтому улавливание звуков во время курения тоже привычка и рефлекс. Мужчина оглядывает парней с ног до головы и намечает ответную улыбку. — Слышал ваш разговор. В курсе, кто здесь курит? Накахара правдоподобно боязно сглатывает и косится на Дазая, который тоже вполне успешно изображает некий испуг. — Господин Исида, мы бы не посмели от вас ничего скрывать, — заверяет мужчину Дазай. Консьерж неверящие щурится и кивает. — Понимаю-понимаю. Может, вы, Накахара, всё-таки знаете? Чуя тупит глазки вниз и сцепляет пальцы в замок, размышляя несколько секунд. — Акио Мията с четвёртого курса, — опечалено вздыхает он, — Только я.. — Ничего мне не говорили. Не беспокойтесь, Накахара. Мужчина остро улыбается и желает доброй ночи, а после удаляется. Дазай поворачивается к Чуе и бесшумно смеётся. — Ты подставил какого-то парня? — Ага, выдуманного, — шепчет Чуя, доставая новую сигарету, — Пусть ходит и ищет теперь этого Хуяту Мияту. Стервятник. До воскресенья все дожили без происшествий. Почти. Дазай написал столько конспектов, прорешал столько задач для физико-математического факультета, напечатал столько рефератов для химбио, что уже, кажется, знал всё об этом мире. И как вечный двигатель собрать, и как рак вылечить, и как детей правильно воспитывать. Голова вообще не варила. Чуя, несмотря на то, что занимался только своими заданиями, тоже изрядно заебался. Оценок хотелось хороших, чтобы на сессии хоть немного пощадили, а не валили, но для этого надо было хорошо постараться. Дазай в своём обучении выбрал тактику делать домашнее только по нудным трем предметам, на остальной десяток он благополучно забивал. Да и у него они были чуть проще, чем у Чуи, потому что их расписание несколько различалось. Накахара проклинал тот день, когда самолично составлял себе расписание и выбирал «интересные», как ему тогда казалось, предметы. Сейчас с этими предметами было мороки столько, что и во снах не снилось. В субботу после пар Чуя пришёл и едва не упал на пороге, радостно выдыхая «выходной». Он завалился спать в три и проснулся ближе к одиннадцати, словил сочувствующий, полный жалости взгляд Дазая, отмахнулся, покурил с ним, и снова уснул. Воскресенье выдалось чуть получше. Чуя чувствовал себя ужасно помятым, будто спал больше недели. Голова неприятно гудела, глаза всё равно слипались, зато из-за туч наконец выглянуло солнце. Ненадолго правда, но это лучше чем ничего. Дазая в комнате не было. Накахара разумно решил потратить часы в одиночестве на душ, завтрак, разминку затёкшей шеи и восстановление сил. Тишина в комнате расслабляла, окутывала пуховым одеялом, но снова спать уже не хотелось. Парень окинул стопку учебников и тетрадей презренным взглядом и стал одеваться. Отдых в девятнадцать это вероятнее всего вписки с малознакомыми людьми или встречи с друзьями, но, очевидно, что на всё это тратится почти столько же сил, сколько на трудную учебную неделю, поэтому Чуя прекрасно осознавал, что его отдых это — нерасторопная прогулка домой, игра в го с бабушкой, разговоры с сестрой и вкусный домашний ужин от мамы. Дом это место, где реально можно отдохнуть, пожаловаться на весь мир и со спокойной душой пить чай с душистыми травами.