Жизнь подобна утренней росе.[14]
— Ну, видите? — говорит Вэш с алеющим фингалом под левым глазом, остервенело тыкая пальцем в экран. — Я
есть в
ба-зе! Работал тут. Все в норме.
— То есть, Луинда в курсе и тебя знает? — спросила суровая дама-бадави из команды «Дома». Она что-то говорила про доставки грузов из одного места в другое… и наказала выбить дурь, мол, незафиксированное проникновение, гасите гадов, сейчас все строго.
— Знает, конечно, и Брэд тоже знает, — кивнул Вэш, надеясь, что его собственные слова будут ему порукой. — Но не в курсе, мы здесь по воле случая.
Николас внимательно смотрел, изучая ее малую, но грозно вооруженную группку людей, держащих солдат на мушке. То огромный старичок, длинная и андрогинно выглядящая фигура с закрытым тканью лицом, и еще три дамы красивой наружности, считая главную. Были два хороших знака: в Вэша и Вульфвуда не стали шмалять сразу, а также бадави расположены к ним весьма лояльно, хоть и с некоторой настороженностью. Вещи солдат почти заботливо сложили стройным рядком у стены с мягкой на вид обшивкой. Главная среди кочевников женщина повела головой в сторону сидящего на низком неудобном кресле майора.
— А этот?
— Со мной, доверенное лицо, — откликнулся Вэш.
— Солдат?
Николас поневоле фыркнул от такого заявления от рядового, но скрыл под кашель. На него метнули раздраженно-подозрительный взгляд.
Ведущая переговоры мадама провела рукой по своим отливающим медью сквозь серость пыли волосам.
— Даже не знаю, что с вами делать, — устало призналась она скрипучим металлическим голосом. — Отсидитесь пока в медотсеке, ладно?
Само воплощение милосердия! Только проделать обратную дорогу до кают казалось бесконечно долгим занятием.
Путь сюда был ветвист, хоть и недалек: поймав нарушителей спокойствия, из медотсека их отвели к лифту, и вместе с бадави оба солдата спустились на один пролет шаттла «Seeds» вниз, в служебно-инженерную палубу, рядом с которой, — по памяти еще малютки-Вэша, — должны были быть научные лаборатории, а сейчас висела табличка «Дельта роща» у закрытой двери в комнату-теплицу. На всю палубу пахло черноземом… ах, истинно чудеса! Как давно ни Вульфвуд, ни Тонгари не чуяли запах благословенной посевом земли. С наступления пост-эры человечества, казалось, столько полей пропало, сельское хозяйство встало, и вот локальный, подземный, но посев. Луинда постаралась: гордо думал Вэш.
Жаль, что майор считает находящееся здесь нелегальщиной — то логичнее всего. Сложно осознавать место, где не работают те условности и правила, к которым он привык.
Поднявшись, Вульфвуд скрипнул тихим стоном от стрельнувшей рези в наспех заштопанном бедре. Шел, опираясь на все подряд: мебель, стены, дверной косяк. Рядовой подхватил вещи, дождался Николаса, и повел того по коридору, сырому и нескончаемому.
Панорамные иллюминаторы в «балкончике» упирались в подземный камень, крепкое стекло давным давно лопнуло. Гулким шагам, раздававшимся в помещении-кишке с серыми светодиодами, вторили звуки оживающего шаттла: гул координирующих механизмы станций, вой кислородоочистителей, рокот генераторов электроэнергии. На углах и под потолком были влажные подтеки, свет мутно освещал лишь стены, симметричные даже в деталях, словно горгульи крылья. Сделай полный поворот, оглядись, осмотрись, чтобы осознать — все одно, повторяет друг друга, зеркально расположены и дверцы, и лампочки, окна.
Серо-желтые лучики едва ли касались пола из-за взявшегося на стекле светодиодов грязного конденсата — идти приходилось почти вслепую.
Казалось, место будто только-только начало чахнуть и его залили в формалин, чтобы предотвратить старость. Мало что осталось невредимым с течением одаренного незыблемостью времени, но никому не было жаль ни прошлого, ни будущего. О первом: как часто герои видели старика иль старуху, ну или прожившего жизнь взрослого, рассказывающих не о своей личной истории, (ведь то не считается, покуда является их настоящим в черепной коробке — память, предательница, облик коверкает, а история не прощает перепись, хотя готова проститься с непредвзятой истиной!) а о прошлом, допустим, их учителей? Малознакомых, прохожих, соседей? А о втором… кажется, оно оказалось захороненной хроникой следующего дня, года, столетия; это новорожденный, забытый кем-то в случайном месте при таких же без-судебных обстоятельствах; да вот так и само понятие времени, тем более «будущего», сделалось другим. А может эта хроника и не захоронена вовсе, но точно также, как младенец, забыта безделушкой? Все перемешалось. Нереализованное космическое будущее, захороненное после обрушения производственного завода в подземные ущелья. Туша непомерно огромного, поистине исполинского шаттла, который, несмотря на свои размеры, мог бы — то показывали прогнозы лучших умов Семиградья! — как Меркурий легко мчаться и рассекать далекий небосвод и галактику, все-таки грузно обрушился вниз, когда не выдержали крепления. Провалился пол. Сминая под собой уютно укрывшиеся под городком защитные сооружения гражданской обороны, он заменил собой бункер с остатками лазов. Проект, надежда человечества, накрылся. Как давно это случилось? Расскажет ли родитель ребенку эту катастрофическую историю, что может соперничать в трагизме со всей судьбой рода человеческого? Разъярённые, разрозненные, дикие.
Со всем усердием верноподданного, андрогин из группки кочевников презрительно смерил взглядом майора Капеллу сквозь щель для глаз похожего на никаб головного убора, а после наконец оставил его с Тонгари тет-а-тет дожидаться своей очереди спуска-подъема, замыкая уходящую прочь чету. Весь шаттл Вульфвуду показался похожим изнутри на длинный муравейник.
Лифт долго думал, прежде чем приветливо открыть свой зев хозяевам. Через несколько секунд тот спустился и дверцы раскрылись и гостям.
Аккурат у бесполезной ныне взлетной палубы находились хранилища, куда направились бадави. После них, поднимаясь вверх по лифту, Вэш и Николас возвратились в жилой этаж, отдававший неприятно могильной, пустой атмосферой, где были медотсек и каюты, с которыми они оба уже знакомы. На этой палубе дышать было легче! Благодатью для легких курильщика здесь стоял менее мокрый, даже свежий воздух.
Ставшую за время возвращения привычной тишину разбило тикание часиков. Не живы, не мертвы. В пути.[15]
Вульфвуд лег на койку и втянул в ноздри больничного воздуху, грудина его поднялась от наполнившихся до колик легких. Сладко зажмурился и перевернулся на бок, подпирая голову рукой. Вэш порылся в низко расположенной маленькой морозильной камере с лекарствами, достал какой-то бутылек и приложил холодное стекло к опухшему фингалу.
— Ну, лекарь, нас прервали. Хотел спросить, как много я могу нагружать ся без риска лишиться ноги? — расслабленно, с тихой насмешкой, бубнил Николас сквозь зевок. Он был рад, на грани счастья просто оттого, что их не пристрелили. Словно мальчик, влюбленный в ивовый листок, наслаждается простым, старается не думать о насущном.[16]
— Долго нам тут сидеть не вариант.
— Почему нет? Подлечись и пойдем дальше, — Тонгари уже привык к вечной спешке майора, хотя и недели пути не прошло. Очень навряд ли их бы спохватились в части и через месяц, но то привычный для самого Вэша расклад.
— Чем быстрее, тем лучше, лохматый. Так когда я ножками бяк-бяк смогу?
— Ну… Слушай, — ласково, почти заискивая. Вэш поддался вперед, уперев локти в колени. Выпавший из рук пузырек со звоном упал на пол. — Ни тебе, ни твоим мыслям пока не нужно сталкиваться с завтрашним днем, — он цокнул языком, — пожалуйста, дай себе время отдохнуть. Залечиться, нгх, хотя бы. По-настоящему.
Николас щёлкнул пальцами и тыкнул указательным в сторону Тонгари, переводя тему разговора в нужное ему русло.
— Что ж, между делом, ты уже проебланил шанс не выдать все тайны своих контрабандистов. Расскажешь подробнее?
— Что? — пискнул тот, возмутившись. — Э-хей, никаких контрабандистов!
— А кто?
— Ученые, простые люди… «дом».
— Домашние контрабандисты-ученые? — с видом серьезной гипотезы предположил Вульфвуд.
Вэш сел на соседнюю кушетку, у изножья которой валялся раскрывший свою пасть заполненный рюкзак, и стал растирать свои пальцы протезированной рукой. Вся мебель была привинчена к полу кроме этой ржавой металлической кроватки, явно завезенной извне. Такие часто виднелись в офицерских каютах либо в наспех сооруженных тюрьмах, без матрасов. Казалось, старое и новое боролись, каждое пыталось выдавить друг друга, такие несуразные из-за антуража вещи! Но вот: оба были яркими и правдивыми.
Вульфвуд встречается с Вэшем взглядом, и тот улыбается такой читаемой улыбкой, что майору кажется, что он заглянул в свежую газету, до сих пахнущую чернилами. Снисходительное «ну что ты мать твою несёшь» заголовком на главной лицевой колонке, а вслух бурчит, как обиженный кот:
— Никаких контрабандистов.
Николас с кривой усмешкой кивнул, отступая; видя, что для Тонгари эта тема достаточно личная, чтобы он выглядел так, будто вот-вот сорвётся и стукнет майора по макушке.
— Хорошо, никаких контрабандистов. Но согласись, — Вульфвуд постучал пальцем по своему бедру, —
подозрительно. Я жду подробностей.
— Да-а… тебя ждет потрясный рассказ, сэр.
…
— Это было, когда мне исполнилось одиннадцать! Сначала как шарах, потом бум-бабах, и Луинда такая вжж-жиу, мяу, меня за шиворот и сюда.
(Вульфвуд поджал губы, пытаясь вытиснуть из головы вновь промелькнувшее сравнение вещавшего предателя с котенком — безуспешно)
Оказалось, Вэш не умеет рассказывать истории, но зато какие старания — ну какова страсть! Не исключается, что тот говорит специально таким образом, чтобы общую картину было сложнее составить, отчего у Вульфвуда начался нервный тик. Мозг работал сверхурочно, пытаясь разобрать весь этот мусор в цельную историю.
— Повтори, так зачем одиннадцатилетний ребенок понадобился наемникам?
Тонгари вытянул лицо и радостно похлопал в ладоши, довольно сощурился, из-за чего налитый кровью глаз стал совсем невидимым.
— Ну дык, это же очевидно, что ничего не очевидно! Я сам не знаю. В детстве я очень лю…
—
Луинда, рядовой ежик, — с нажимом сказал Николас, уже заметно адаптирующийся к скачущим мыслям и темам, он научился хоть немного направлять буйный ум Вэша.
— А, да, — он собрал падающие на лицо пряди в кулак и стал ходить по медкаюте, держа волосы и ища, чем их можно завязать. — Луинда по доброте душевной и хитрому плану вербовки помогла, показала тут все. Она сохраняла растения, которые ядерка не уничтожила и бла-бла-бла, в целом сохранение всякого барахла для будущего.
— У тебя резинка на руке, — Вульфвуд наглядно постучал по запястью и вставил комментарий: — А твоя сумасшедшая экоактивистка однако блещет оптимизмом.
— А то! — Вэш встрепенулся и собрал небольшой топорчащийся посередине макушки хвостик, выглядя с этой прической похожим на веерную кисточку. Николас хмыкнул, смотря тому в затылок. — Ну, короче, сначала меня спасли, потом я помог, потом мне помогли, потом я…
— Я понял, — перебил Вульфвуд, тяжело вздыхая.
— Точно? — с прищуром и интересом разглядывал он майора.
Николас помассировал виски костяшками пальцев, промычал, делая вид глубоких дум. Постучал по подбородку.
— Точно. Ты сбежал из дома, бродил по пустошам, и на тебя вышла группа людей — явно не спасательная кампания, а наемники. Неведомым образом с помощью любви к Всевышнему и пончикам ты выбрался из заварушки, отрубился где-то в степи и тебя подобрали по доброй воли… Вероятно тоже от любви к Всевышнему, ибо я не знаю, на сколько нужно удачу вкачать. Что дальше?
Вэш присвистнул и плюхнулся на койку рядом, перестав наматывать круги. Николас вздрогнул от скрипа и с интересом уставился на него, а вернее — на его глаз. Синяк сменил оттенок на малиновый и припухлость заметно сходила. Так быстро?
— Тебе бы в экстрасенсы, сэр.
— Работа сказывается, — не стал юлить Вульфвуд. Он закинул руки за голову и вальяжно развалился на спине. — Ближе к делу, лохматый.
Практически неуловимо глаза Тонгари остекленели, и тот посмотрел на яркий больничный свет, смахивая наваждение.
— Эээ… Ну, я когда оказался в Апреле, на меня как двинули эти бугаи. Один выше другого, спрашивают, не Вэш С…Тонгари ли я? А я мелкий как брякну, мол, да, а что. И меня на дуэль вызывают, прикинь! Не без проблем, но выпутался.
Птица, пойманная в коварные в силки.[17]
— Это уже было, — поморщился Николас, будто в десну только что впилась тонкая рыбья кость.
— Разве?
И Вэш в своем сумбурном рассказе запетлял.
В третий раз повторил то, что после дня рождения решил выбраться из крепкой хватки некой опекунши. О упавших на голову приключениях — во второй. Те же детали, та же история: в одиннадцать на автобус до небольшого городка непременно зайцем, забившись в укромный уголок; бандиты, увидавшие в ситуации с мальчонкой-«беспризорником» возможность лишний раз поживиться; о чудесном, сверкающим почти божественным вмешательством в лице Бренда, схватившего Урагана за шкирку, как ангела-хранитель…
Николас не слушал более, лишь долго смотрел, как вокруг светодиодов кружит мошкара и несколько жирных мохнатых мотыльков.
— Все, все, я понял, — взмахнул рукой Вульфвуд, стекая на кушетке чуть вниз с налитой свинцовой тяжестью головой. Он желал покончить с этим цирковым выступлением под названием «заевшая магнитола», не имея сил разбираться в причинах столь странного явления. Может, это и помогло пережить пытки?
— Тебе хоть сколько лет, рядовой ёжик?
Вэш запустил пятерню в свое горе гнездо на голове и стал расчёсывать путанные волосы. Посмотрел на майора как-то робко.
— Тогда?
— Нет, сейчас.
Один из мотыльков обжег крылья о разгоряченное стекло длинной лампы и рухнул вниз на гладкий пол.
— Сорок один, — отозвался Вэш, массируя виски, прогоняя пришедшую головную боль.
Вульфвуд фальшиво присвистнул:
— Вот это ты старпер!
— Вообще-то я как вино, с годами лучше! — сказал Тонгари тоном таким, будто обиделся на яркую реакцию. — А тебе сколько, сэр?
— Тридцать пять, — зачем-то Николас показал обе руки с оттопыренными пальцами и трижды сжал-раздал.
Вэш прикинул разницу, нахмурился, скривился, оттопырил нижнюю губу и в довесок ко всему скрестил руки на груди, топая ногой по полу. Один в один обиженный ребенок в супермаркете.
— Эй, шесть лет разницы — это мало! Сам ты старпер.
Вульфвуд не выдержал и утробно рассмеялся. Койка под ним плаксиво скрипнула, когда он подвинулся, лениво переворачиваясь на здоровый бок. Выражение лица столь лисье, хитрющее, — увидавший добычу зверь, готовый к словесному нападению.
— Твое эго так легко уязвить, лохматый.
Вэш метнул на Николаса тяжёлый, острый и осязаемый взгляд, но не ответил. И в правду задело, что-ль? Он вскочил с места и юрко двинул к выходу из медкают, оповещая:
— Я в уборную.
Двери разъехались, впуская в помещение стылый, прохладный воздух. Тонгари ушел, оставляя Вульфвуда одного в незнакомом месте — некомфортно. Николас глубоко вдохнул, призывая к все никак не возвращающемуся к нему стоическому спокойствию, словно жизнь стремится к своему концу, проносясь как вереница осенних облаков, в круговерти танца, во всполохах молний, в струях небесного водопада, непрерывно изменяясь и ускользая, не останавливаясь ни на мгновение[18]. Вульфвуд вперил взгляд в потолок ярко освещенной комнаты, усталость тяжелым грузом легла на его веки. Ритмичный гул двигателей корабля служил колыбельной, убаюкивая его непреднамеренным сном. Когда его глаза закрылись, он сдался навалившейся на него усталости. Всю жизни он
торопился; большой, грузный вес, погруженный, ушедший вовнутрь, Николас, вероятно, уже чувствовал, что загнал вороных своей судьбы, и потому работал без отдыха, на износ — выбить из мозгов да души эту тяжесть, выбить себя из себя.
В наступившей тишине майор пошевелился, едва уловимое ощущение покалывало на краю его чувств, тяжесть чьего-то пристального взгляда впилась в него, нарушив спокойствие его короткой передышки. Медленно он открыл глаза, щурясь от света, и инстинктивно потянулся к оружию, которого не было; Вульфвуд сжал кулаки до белеющих подушечек пальцев. Проморгался и выпрямился.
Там, в небольшой тени, стоял Вэш. Его взгляд, сосредоточенный, остановился на Николасе. Повисла тишина. Кобальтовые глаза предателя, обычно наполненные смесью озорства и печали, теперь приобрели неясное напряжение. Проблеск сожаления?
Вульфвуд неловко заерзал, прочищая горло. — Что за взгляд, лохматый? — спросил он, нарушая наэлектризованную тишину, повисшую в воздухе. Мгновение напряжения тянется, это невидимый шнур, постепенно стягивающий каждый мускул; теснит, словно петля на шее. Развязать его иль ослабить не выходит так легко, занимая долгие удары сердца.
Выражение лица Вэша мгновение оставалось непроницаемым, прежде чем смягчиться. Он пожал плечами. Вульфвуд присмотрелся и понял одно: кожа его век его разгладилась и вернулась к девственно светлому оттенку.
А потом.
Шли минуты, потом часы, а за ними промелькнули целые сутки. В густых пеленах вечности медленно, словно старинные часы, шествует время; оно тянется, как капля росы на паутине, медленно скользящая к концу неведомого пути, вплетаясь в мгновения. Степенно частично затянулась рана майора, который за резонностью «передышки» особо не возмущался нахождением в «Доме», а не продолжением пути.
…отдых никому еще не вредил, верно?
На третьи сутки майор невольно расслабился и принял дарованные случайностью блага. Бадави то уходили, то возвращались в шаттл, и никто солдат не сковывал — у Вэша точно язык без костей, раз получилось заболтать и подлизаться.
Николас Д Вульфвуд наклонялся над столом, на углу которого стояла чашка с пеной, на которой накрест лежали помазок и бритва. Вэш шуршал в коридорах с мокрой шваброй в руке, размазывая разводы по полу, и заглянул в медкаюту.
Тонгари, несколько в грязи, прислонился к дверному косяку, наблюдая, как майор методично бреется изношенной бритвой. В комнате пахло мылом и металлом.
— Знаете, сэр, большинство людей бреются перед зеркалом.
Вульфвуд криво ухмыльнулся, не сводя глаз со своего отражения в осколке стекла.
— У меня твердая рука, — он прервался, выдвигая подбородок вперед. Медкаюту заполнил мягкий скребущий звук бритвы по щетине. — У нас в части говорят: «зеркало для тех, кто не выносит сюрпризов».
— Хах, сюрпризов? На подобии «увернуться от пули» или «найти клад пончиков в пустынном городе»?
— Идиот, — Вульфвуд вздохнул, продолжая свой ритуал бритья. Тонгари с интересом наблюдал за процессом, забыв о своей уборке. Он, судя по его довольному лицу, которое майор видел на периферии зрения, принял это за почетный титул.
— Ты бы лучше занялся своими обязанностями, — бросил Вульфвуд в сторону Вэша, не отрываясь от отражения.
— Да, сэр! — Тонгари сжал в руке мокрую швабру, отлипая от косяка.
Женский голос окликнул прибирающегося, и, помахав майору, он окончательно ускользнул обратно.
В тот момент, когда Вэш вышел в коридор, то едва ли не подпрыгнул, испугавшись фигуры стоящей у стены главы этих работающих на «Дом» кочевников. Не так давно узналось, что ее звали Анн.
— Вэш, у нас не
большая проблема. Можешь помочь? — она нахмурилась — это была не просьба, а очевидный приказ, услуга в обмен на проживание и затраченные солдатами ресурсы.
— Конечно, — легко ответил Тонгари, чувствуя, как капля интриги добавляется к вынужденной рутине. Женщина свела брови к переносице, оценивая его готовность к действию, затем кивнула в сторону тесного прохода, ведущего вглубь — просто пройтись. Он последовал за Анн, шаркая ногами быстро и уверенно, пытаясь разгадать природу проблемы в ее нахмуренном лице. Свет, озаряющий комнату, слабеет — в углах встает мрак, и тень стелется по потолку, липнет к каждому углублению.
Она повернула голову к Вэшу и начала с несуразной насмешливой улыбкой:
— У нас проблема с энергетикой. Наши генераторы давно потребовали замены, и сейчас у нас реальный кризис. Солнечные батареи слабо справляются, тем более, их приходится прятать.
Тонгари потер нос и зевнул, рискуя вывихнуть себе челюсть. Зачем ему эта информация? Бадави, между делом, продолжила говорить, вдавливая кнопку вызова лифта большим пальцем.
— Мы созвонились с восточным штабом, к нам должен был приехать Брэд, как лучший механик, — Анн помяла свою шею, кривясь от мысли, что приходится просить поддержки. — Наша группа к нему навстречу пошла, и решено было… попытаться подключится к электростанции Августа.
— Он же под радиацией? — взволнованно-задумчиво уточнил Вэш.
— Но станция все еще работает, остатки выжимает, — вздохнула женщина. — Так вот, до сих пор они не связались.
— Сколько дней?
— В том то и дело, что еще не так долго. Пять суток, — лифт все еще не приехал, кнопка не отзывалась, и Анн с грохотом ударила по ней кулаком. Пиликнул звук, зашуршали механизмы. — Вы все равно собирались сегодня уходить, но можете осмотреть Август по пути?
— Там радиация, — напомнил он вновь.
— Все выдадим, и дополнительно снарядим, — заверила та, смотря на Тонгари жалобными щенячьими глазами. Вэша просить и не нужно было, он лишь беззвучно и скорбно кивнул в ответ на немую мольбу, хотя сам уже рвался быстрее, быстрее на подмогу, помочь, найти и при необходимости спасти.
— Так поможете? — уточнила хитрая дама.
— А… да, да,
конечно! — он тряхнул головой, втискиваясь в лифт первее Анн. Горел неопределенный, колеблющийся, мигающий, сумрачный свет, текущий по плечам и мешающий что-либо рассмотреть с первого взгляда, а панель приходилось искать наощупь. Пестрыми пятнами промелькнули этажи, кабину-коробку тряхнуло и дверцы выпустили бадави и рядового. Они прошли к самому большому сегменту корабля. Вокруг вместо стен были нерабочие криокамеры, переоборудованные под еще одни хранилища всего подряд, требующего низких температур. Вэш хихикнул себе под нос, смотря на облачка пара, сопровождающие его дыхание. По коже расползлись мурашки. Глухой стук ботинок сопровождался клёкотом газа, движущегося в трубах. В жемчужно-белом освещении его волосы золотились.[19]
— Вот, — оповестила Анн, сдержанно кивая в сторону стойки с несколькими полными защитными комплектами, от белья и носков до изолированного костюма. Вэш осмотрел их и повернулся к женщине, сложив ладонь-к-ладони у макушки, чуть поклонившись.
— Спасибо за доверие.
Бадави растерянно глянула на него, уперев руку в бедро.
— Пожалуйста? — проблеяла она на полтона ниже. — Поговори об этом с твоим напарником. Он широкоплечий и грудастый, померить снарягу придется.
Вэш хихикнул под нос.
— Хорошо. Только, ну, подсобите?
* * *
Вэш лежал на полу, скрючившись и сгорбившись, обхватив двумя руками щиколотки Николаса и отчаянно взглядываясь вверх. Лицо майора туманилось дымкой от сигареты — даренная пачка была надежда Тонгари к тому, чтобы подлизаться… Не вышло.
— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалу- кгх, — мысок берцы тыкал распластавшегося в белесую щеку. Глаза, широкие, такие умоляющие, словно олений взгляд.
— Это выглядит точно западня, — по-деловому затянувшись, Вульфвуд не выражал пощады. Сигарета в его губах задирается и норовит вот-вот выпасть изо рта.
Опять это чёртово время; Вэш не понимал зацикленности майора на этом. Чуть что «надо торопиться», а на деле — очевидно счастлив остепениться. Вэш просто не понимал, ведь все драгоценность, а не жесткая и неумолимая шестерня, которая крутится несмотря ни на что. Он продолжает смотреть, вглядываясь в лицо майора, давя слезы, чтобы увлажнить глаза и сторговаться с помощью жалости.
Ботинок ныряет под челюсти Тонгари, приподнимают подбородок. Николас отодвигает пальцами сигарету, облизывает горьковатые губы от зрелища.
— Ты зачем унижаешься-то, лохматый? — попытка понять поведение. Жалость вызвать не вышло. — Это лишняя трата времени.
— Я переживаю за них, — пальцы сдавили щиколотки Вульфвуда, удерживая его ноги на месте. Вэш припал щекой к коже берца, продолжая ворковать. — Это хорошие люди. Вдруг в беде?
— Ну и что? Чего там стряслось, бога ради?
От ноги не отлипали, Вэш лишь приподнялся, сел на кафель и подтянул его ноги к своему туловищу, прильнув сильнее, из-за чего походил на репейник. Того не удовлетворяла обычная логика и разумная обоснованность, невольно и Николас не принимал с готовностью известный ему мир таким, каким он казался.
— Пропали! — скулил надувшийся рядовой, и теперь его лицо уткнуто между коленок Вульфвуда; голос приглушен.
— А ты наемный плакальщик?
— Ну нет же, — хныкал он, — Нет. Давай сходим, от нас не убудет…
— В Август, — с размеренной глубиной, сложностью, тонкостью, деликатностью отвечал майор, запрокидывая голову вверх и пуская кольца дыма в потолок, отчего Вэш заглядывал на его подбородок. — В Август, в котором бог-знает-сколько-месяцев-назад разъебался завод, а потом рядом громыхала ядерка… после Уповании… Ты уверен, что эта Анн не подала тебе горькую воду?[20]
— Уверен, ведь там мой
батя, — ровным тоном проговорил Вэш, из-за чего сарказм в его голосе был неуловим, но майор понял, что речь о Бреде. Тонгари случайно заметил отблеск зрачка, когда Вульфвуд присел, чтобы быть на одном уровне лицом к лицу, поднес к губам уже почти дотлевшую сигарету и согласился, похлопав унижавшегося по макушке:
— Запрошу у маршала доплату.
