***
Шатен брел к своей комнате, смотря себе под ноги и считая свои шаги, слушая, как плоские каблуки шаркают по кровавому ковру. Пропадал в своих воспоминаниях, не замечая темной фигуры, стоящей в конце мрачного коридора. — Антон, — услышал мальчик глубокий голос. Резко остановился, внутри каменея от такого тембра. Неспешно он оторвал застывший взгляд от старого ковра и поднял голову, встречаясь с ледяными глазами. Дядя стоял, опершись бедрами об узкий подоконник высокого окна. Полумесяц освещал очертания мужчины, ласково прикасаясь к темным уложенным прядкам. Аристократичность сквозила в аккуратных линиях тела. В черном галстуке, в застегнутом на все пуговицы, и безупречно отглаженном жилете такого же оттенка, что и вороньи волосы. В этой дорогой, пошитой на заказ одежде, в его культурной и интеллигентной речи, все это вместе рисовало образ добропорядочного человека. Человека. Но Антон своим проницательным взглядом видел, что в этих океанских глазах, где-то на дне холодной воды пряталось что-то ужасающее и мерзкое. Поэтому мальчик и убегал от дяди весь вечер. Шастун знает этот взгляд, знает, что может там прятаться, ведь у него точно такой же взор. У него тоже кое-что спрятано в глубине глаз, в самой глуши леса. — Я рад, что наконец-то смог встретиться со своим племянником, — натянув улыбку, сказал Арсений, отталкиваясь от подоконника и вставая напротив мальчика. Голубые глаза прожигали в Антоне дыру, скользя непонятным взглядом по профилю бледного лица. Шаст ничего не ответил, медленно моргая и смотря в грудь мужчины. Он весь напрягся, ощущая, как каждая мышца натянулась, словно струны скрипки. Чувствовал, как мужчина разглядывает его, поедает один лишь взглядом. Улыбка Арсения пропала. Лицо его вмиг стало прискорбным, а глаза обманно-грустными. — Мне жаль, что твой отец умер, — прошептал он, наклоняя голову вбок и пытаясь поймать зеленый взгляд. Антон нахмурился. Поднял глаза и выдал следующее: — Это ведь и Ваша потеря. Попов застыл. Точно также окаменел, как и мальчик пять минут назад. Лицо его вдруг снова изменилось. Маска менялась за маской. Черты лица мужчины стали острыми, полумесяц опалил выделяющиеся скулы. В голубых глазах вспыхнуло пламя, предупреждая о чем-то плохом. Арсений толкнул язык за щеку и вдруг вернулся в свое прежнее состояние. Натянул вежливую улыбку и кивнул, рукой почесав зудящую от галстука шею. — Кстати, хочу, чтобы ты знал, — протянул он, проходя мимо племянника и задевая кончиками пальцев бедро Антона. Тот даже легкого прикосновения не почувствовал, только шлейф приятного одеколона пощекотал его нос. — Через пару минут твоя мама узнает, что я останусь тут ненадолго. Хочу увидеть, как жил мой брат… Провести время с единственным племянником. Арсений уже был позади, когда Антон полу боком к нему повернулся, с растерянностью смотря на мужчину. Теперь полумесяц освещал мальчика, делая его лицо еще бледнее и красивее, а Арсений находился в самой темной части коридора, сливаясь с ней. Поменялись местами, но все равно ощущали те же самые чувства. — Почему Вы говорите об этом сначала мне, а не маме? — внутри что-то заскребло. Антон сглотнул комок в горле, но тот не исчез, а наоборот, стал как будто даже больше, перекрывая путь для дыхания. Попов вскинул брови в удивлении. Посмотрел на мальчика так, будто тот сказал какую-то глупость, заставляя мужчин расплыться в легкой улыбке. — Потому что я хочу, чтобы ты теперь все узнавал первым от меня, а не от других. Я же твой дядя, — ласково сказал брюнет. Антон заметил искры в голубых глазах, хитрый прищур и ухмылку в конце, когда дядя Арсений попал под тень коридора, исчезая за поворотом. У мальчика почему-то создалось впечатление, что он был в мгновениях от того, чтобы быть съеденным заживо и можно было только догадываться, почему от этого у него комок в горле застрял. Дядя ушел, но аромат люксового одеколона до сих пор гулял по коридору. Как будто мужчина стоит еще тут, прямо в этом мрачном коридоре, и смотрит на Антона. Мальчик тяжело сглотнул и еще раз посмотрел в темную глубину комнаты. Нет, там точно никого не было. Только картины, внутри которых спрятались дикие животные и своими большими черными бусинами-глазами внимательно следили за передвижениями мальчика. Антон спустя мгновение оказался в своей комнате, сразу же запираясь на ключ и оставляя его в замочной скважине. Создавалось ощущение, что кто-то будет смотреть на Антона всю ночь, если эта маленькая щель для ключа останется пустой, открытой и позволит следить за мирно-спящим. В запертом пространстве с зашторенными окнами, в этой гулкой тишине на мальчика только сейчас обрушилось понимание всей ситуации. Он остался один. Только сейчас он понял, что отца тут больше не будет. Антон сможет его теперь видеть только на фотографиях и в своем дворце памяти. Наконец-то огромный комок в горле стал понемногу исчезать, и мальчик выдал первый, такой тихий, словно мышка, всхлип. Он зажал бледной ладонью дрожащие губы, не видя перед собой даже очертания комнаты. Слезы океаном пошли из часто-моргающих глаз. Мутная пелена закрыла взор мальчику, и он побрел к своей кровати, как слепой, ожидая на своем пути невидимые преграды. Но стоило коленками почувствовать матрас и твердый каркас мебели, Шастун неторопливо лег на кровать, пальцами зарываясь в толстое одеяло и мокрым лицом утыкаясь в приятно-пахнущую подушку. Рыдания свободно вырвались из саднящей глотки. Наконец-то мальчик смог выпустить все наружу. Выплюнуть из себя это жалкое чувство пустоты и поселить внутри всю скорбь и боль, что так долго шли за ним по пятам, с тех пор, как умер отец. Точнее, с тех пор, как он убил себя. Антон еще сильнее вжался в подушку, зубами в нее впиваясь и сжимая со всей силы челюсти. Слезы не переставали идти. Такое ощущение, будто это тело было только и заполнено ими. — Папа, папа, папа, пап… — тихо звал на помощь Антон, опухшими глазами смотря на двустворчатую дверь. Но мальчик знал, что он не войдет сюда. Никогда. Да даже если бы другой человек решился зайти внутрь, он не сможет. Ведь Антон заперся. Никто не сможет пробраться внутрь и дотронуться до кудрей, почти золотистых. Только папа мог так делать. Антон больше никогда не увидит добрый прищур усталых глаз, не увидит спокойный океан в радужках, что так ласкал лицо сына. Он уверен, что его лицо теперь будет ласкать, нет, сжигать холодный прищур бушующего океана. Глаза дяди не такие, как у папы. Внешне они похожи, но вот глаза. Они совершенно другие. Одни были пропитаны любовью, нежность и спокойствием, а другие — сталью, застывшие, как у мертвеца и ужасающие своей безумностью, плавающей в глубине зрачков.***
Арсений медленно вышагивал по солнечному кабинету брата. Разглядывал темный интерьер, гладил шероховатый письменный стол. Голубые глаза замерли, заметив маленькое коричневое пятнышко на нем. Похоже, служба очистки не заметила его, когда вычищала кабинет от кровавых пятен. Губы мужчины изогнулись в улыбке. Он выпустил из пальцев канцелярский нож и притронулся к пятнышку. Пальцами надавил на деревянную поверхность и попытался стереть его, ощущая, как внутри горячий шар разрастается. Арсений поднес указательный палец к своему лицу и начал с интересом рассматривать размазанную, засохшую, оттого и темно-бурую консистенцию. Он приоткрыл губы и высунул язык, кончиком облизывая палец и собирая остатки брата. Даже такие маленькие частички несли в себе запах Паши, проникали своим ароматом в нутро Арсения. «Вкус его крови ничуть не изменился», — подумал мужчина, прикрывая глаза и пропадая в детских воспоминаниях. Он облизнул свои губы и носом набрал запах кабинета, ощущая до сих пор оставшийся аромат брата. Вся поверхность мебели еще носила мускусные нотки мужчины. — Арсений, ты тут! — радостно воскликнула Майя, заходя в кабинет мужа. Попов зло сжал губы. Ему не понравилось, что его мысли перебили и не позволили остаться одному с воспоминаниями. Он незаметно убрал руку в карман, ощущая свою застывшую слюну на пальце и немного оставшейся корки крови на нем. Медленно открыл глаза, прогоняя марево из них, и повернулся к женщине. На губах появился намек на улыбку, а глаза обманно прищурились от радости. — Майя! С добрым утром. Надеюсь, ты проснулась не из-за моих передвижений по дому? — ласково спросил Арсений, замечая синие круги под припухшими глазами женщины. Та пыталась их замаскировать под пудрой, но от внимательного, прожигающего, как будто сквозь маску, взгляда мужчины ничего не ускользает. — Ох, что ты! Ты тут не причем, — попыталась успокоить Майя Арса, подойдя к нему и потрепав по груди обтянутой плотной черной рубашкой. — Просто уже девять утра… Обычно я не встаю так рано, но сегодня… Солнце прямо билось через мои шторы, поэтому я и встала… — Арсений увидел блеск в зеленых глазах. Не желая дотрагиваться до нее и хоть как-то успокаивать, он повернул голову к небольшому кирпичному камину. Над ним висело штук девять белых рамок с широкими торцами. Мужчина раскрыл в восхищении глаза. Он оставил Майю, специально не заметив, как одинокая слезинка покатилась по ее щеке. Мужчина ближе подошел к темному неработающему камину и остановился, откинув голову. Женщина в длинном атласном белом платье вытерла слезу и повернула голову к мужчине, мысленно восторгаясь широкой спиной Арсения. Сзади он был похож на молодого Павла. Раньше он был точно таким же. Красиво уложенные черные волосы, белая шея с еле заметной родинкой между правым ухом и затылком. Весь вид сзади кричал, что это был Павел. Но Майя сжалась над собой, вспоминая, что ее муж сейчас под землей находится. Длинно вздохнув, она, цокая маленькими каблуками цвета спелой вишни, приблизилась к Арсению. Поравнявшись с ним, взглянула на точеный профиль мужчины, даже не догадываясь, что Попов чувствовал ее взгляд, направленный на него же. Майя повторно восхитилась им, замечая, что дыхание у нее даже замедлилось. Утреннее солнце озаряло мужчину, превращало в светлого человека, убирая аристократичную бледность. Увидев, куда направлен голубой взгляд, женщина проследила за ним и тут же сморщилась. — Тебе это нравится? — с легким отвращением спросила она Попова, мгновенно отворачивая голову от белых рамок и возвращая глаза на Арсения. Уж лучше смотреть на него, чем на них. Мужчина заметил нотки недовольства и легкого ужаса в вопросе вдовы. Он, не отрывая горящего взгляда, продолжил разглядывать мертвых бабочек. Некоторые из них были нанизаны на энтомологические булавки. Их было много, и все были разных расцветок. Арсений мысленно удивился проделанной кропотливой работой мастера. Эти тонкие иголки даже не поломали засохшие крылья насекомых. Как будто человек, убивающий и коллекционирующий этих прекрасных созданий, наоборот, любил их и оттого так бережно отнесся к их смерти. Дал им умереть красиво, похоронив в стекле, позволяя всем рассматривать их красоту погибели. — Это Паша сделал или он их покупал у коллекционера? — не ответив на вопрос Майи, спросил брюнет, медленно вышагивая вдоль заполненной белыми рамками стены. — Нет… Это все сделал Антон, — огорченная сыном, прошептала женщина. Потускневшие глаза продолжили рассматривать мужчину. Она старалась даже краем глаза не смотреть на трупики насекомых. — Я не одобряю этого. Но что я могу сделать… Бедные создания. Антон их так любит. Даже в детстве на природе рассматривал их, да так долго, замерев, как будто не дыша, словно охотник. Арсений замер, когда услышал ответ блондинки. Глаза его немного посветлели, а искусственная улыбка превратилась в настоящую, даже нежную. Нездоровый восторг засверкал искрами в глазах мужчины. Он понял, что племянник был ближе к нему, чем его мать и отец. Какая-то ненормальная часть есть в них обоих. Что-то поселилось у Арсения и Антона, от чего они вдвоем страдают в этом обычном и сером мире. Они были похожи друг на друга. Жаль, что Антон не пошел внешностью в отца и дядю, так было бы еще лучше. Но то, что внутри у племянника находится — социопатия. Этим же до краев наполнены тело и разум Арсения. Он сразу увидел в этих темных зеленых глазах песчинку патологии. Взгляд его точно такой же, какой был у Арса в подростковом возрасте. Две стороны одной медали. Попов искренне загордился племянником. — Это же ядовитая бабочка. Вроде бы ее называют Парусник, — неожиданно сказал мужчина, указывая на крупное насекомое. Крылья бабочки были окрашены в охристый цвет, на фоне которого разместились узоры из коричневых и черных линий и пятен. Арсений почти искренне раскрыл в удивлении глаза, смотря на Майю. — Этот вид находится в Африке. Антон был там и поймал ее? У него потом не было проблем со здоровьем или с глазами? Майя в растерянности уставилась на брюнета, редко кидая паникующий взгляд на большой трупик насекомого. — Ядовитая? — в ужасе прошептала она. — Я помню, как… Когда Антону было одиннадцать, он с отцом полетел в Африку. Если точнее — в Уганду… Я не знала, что она ядовитая. — Утонченная кисть притронулась к вспотевшему лбу. Женщине становилось нехорошо. — Я не знала, что она ядовитая… Наверное, Антон уговорил Пашу, чтобы он не рассказывал мне об этом… Майя устало вздохнула. Она почувствовала сухость во рту. Ей срочно нужно было выпить. Она не может находиться в кабинете покойного мужа так долго. Он на нее давил. — Паша… Как жалко, — горько буркнула себе под нос зеленоглазая. — Антон всегда любил отца больше меня. И Паша любил сына больше своей жены. Делал все для него. Даже повесил этих насекомых у себя в кабинете… Арсений, выслушав весь этот монолог, внутренне содрогнулся от того, что эта женщина ищет утешения в нем. Раньше он бы оттолкнул ее, насмехался над ней, сказал бы пару ядовитых слов, чтобы еще больше сломать блондинку. Но, проведя так много времени среди людей в белых одеяниях, он понял, что надо играть. Создать другой образ и начать играть собственный маленький спектакль, где мужчина будет вежлив и обходителен, в ответ получая овации зрителей. — Извиняюсь, что зашел в кабинет Паши без твоего разрешения, — с толикой грусти сказал голубоглазый, подходя в темной двери, ведущей в длинный коридор. — И за то, что задавал вопросы, неудобные для тебя. — Арсений… Этот кабинет Паши, а значит, не только мой, но и твой. Я уверена, твой брат был бы рад увидеть тебя наконец-то тут. Мужчина, нажав на ручку двери, зло усмехнулся, услышав последнее предложение. Открыл двустворчатую дверь и повернулся к Майе, жестом давая понять, что пора уходить отсюда. — Думаю, да. Брат был бы счастлив, увидь меня прямо здесь. Спустя пару минут оба спускались на первый этаж, направляясь в ярко-освещенную солнцем столовую. Домработница Ляйсан встретила их там, расставляя столовые приборы из чистого серебра. — Доброе утро, Майя, Арсений, — поздоровалась она с ними, не поднимая взгляда. Майя от такого отношения к себе сморщила нос и повернулась к Арсению. — Я схожу в винный погреб. Сегодня так жарко, хочется охладиться бутылочкой холодного вина. Мужчина кивнул, оставаясь в столовой наедине с домработницей. Стоило блондинке исчезнуть в подвале, Арсений подошел к столу и пальцами сжал мягкую спинку стула. Голубые глаза, до этого светящиеся, потускнели, рассматривая старушку. — Здравствуй, тетушка Ляйсан. Давно не виделись. — Да, давно, — грубо ответила она, с громким стуком положа вилку на стол. Она подняла свой горящий паникой взгляд на Арса. — Что ты тут делаешь? Когда тебя отправляли в клинику, твоя мать сказала мне, что ты останешься там навсегда. Мужчина улыбнулся, обнажая клыки. Пальцы сильнее сдавили подушку спинки, ногтями впиваясь со всей силы. Прямо сейчас он хотел, чтобы его руки сжимали не бедную мебель, а дряхлую шею старухи. — Да-а, мама мне тоже самое говорила, — протянул он сладко. — Но Вы кое-что забыли. Насколько мне известно, она отдавала большие деньги клинике, и, конечно же, все это было под видом благотворительности… Но она умерла пять лет назад, а подписать бумаги для продолжения моего заключения там или хотя бы отдать все свои сбережения тому месту она не успела. — Арсений оторвал свои руки от мебели и нарочито медленно стал обходить стол, приближаясь к когда-то своей няне, с удовлетворением наблюдая, как в темных глазах домработницы появляется ужас, как она начинает мерзко потеть и глубоко дышать. Мужчина остановился за спиной старухи и наклонился к ее уху, дьявольски прошипев: — Но любовь матери к сыну оказалась сильнее. Она знала, что умирает, и перед своей смертью посетила своего младшего сына. Она сказала ему, что устала бороться. Устала лечить его. Поэтому она опустила руки и написала завещание только старшему брату. Она отдала ему все, но и мне кое-что досталось… Свобода и чемодан полезных вещей… Хорошо, что Паша не знал об уговоре матери и клиники, тогда бы он не застрелился, а точно также, как и мать, начал бы отдавать свои деньги для моего продолжительного заключения. Он всегда был слабым. Арсений, довольно улыбаясь, отошел от застывшей в ужасе домработницы. Уже уходя из столовой, он взглянул на нее через плечо, прожигая зловещим взглядом. — Вы были отличной няней для Паши, но не для меня. Надеюсь, Вы заботились об Антоне так же, как и о маленьком Павле, а не как обо мне. Если же я узнаю, что мой племянник страдал от Вашего воспитания… Вы знаете, что я сделаю… Ляйсан всхлипнула. Она дрожащей рукой оперлась об стол и присела на стул, содрогаясь и плача от ужаса в ладонь. Глаза ее были наполнены паникой и испугом. Она помнит, что сделал Арсений, когда Паша однажды довел его своими оскорблениями. Она помнит, что сделал Арсений, когда новый садовник поместья Шастун испортил сад мальчика. Она слышала, что сотворил этот мальчик с безумными холодными глазами перед тем, как его отправили в психиатрическую клинику. Ляйсан не хочет закончить свою жизнь именно так. Она хочет умереть спокойно, встречая свою Смерть с умиротворением в глазах, а не со страхом, не видя перед этим стальные от льда глаза.***
Антон сидел на террасе, окруженный белыми лилиями и пышными желтыми розами. Глаза его были сухие, белки щипало, а зубы непроизвольно сжимались — от усталости и напряжения. Громкий смех матери и вежливая речь дяди раздражала и одновременно злила Антона. Он посмотрел на них почти как на врагов, в пальцах сжимая фарфоровую ручку кружки. Он бы не хотел сейчас находиться тут под палящим солнцем, но мальчик и так пропустил завтрак. В честь уважения тети Ляйсан ему пришлось спуститься вниз и пообедать тут. Плохо, что она одна готовит, старается для Антона, а он не приходит даже. — Антон, сегодня утром я имел возможность увидеть нечто прекрасное, — услышал мальчик мурлыкающий голос дяди и поднял глаза на него, заломив брови. — Твои бабочки… Твоя работа выполнена великолепно. Я не знал, что у моего племянника талант к такой сложной и кропотливой работе. Мальчик нахмурил тонкие брови и сжал губы в линию, смущаясь от неожиданной похвалы. Кончики его ушей покраснели, выдавая Антона с поличным. Он никогда не получал такого восхищенного взгляда, направленного именно на него. Только возглас одобрения учителей и приятные слова он слышал от отца. Было непривычно. От этих слов внутри потеплело в районе сердца. Но Антон даже не смог выдавить простое «Спасибо». Только лишь кивнул пару раз, тем самым молчаливо благодаря за похвалу. Уголки губ мужчины изогнулись в улыбке. Ему отрадно было наблюдать, как племянник краснеет и прикусывает нижнюю губу. Как его бледная шея покрывается розовым румянцем. Темно-красный свитер своим кровавым оттенком выделял бледностью мальчика, а вязаный ворот позволял мужчине рассмотреть тонкую шею и острые ключицы. Хотелось к ним притронуться, провести по фарфоровым косточкам. — Ох, мне кажется, Антон, если бы ты занимался охотой, то твой отец даже головы бедных животных повесил у себя в кабинете, — неожиданно грустно сказала Майя, помешивая ложечкой зеленый чай. Двое замерли в тишине террасы. Арсений с Антоном одновременно представили эту картину. Как мальчик с ружьем лежит в длинной траве и хищно выглядывает свою жертву. Как он тихо, незаметно дышит, зелеными глазами приковываясь к животному. Как он аккуратно направляет дуло гладкоствольного оружия, перестает дышать, нажимает на спусковой крючок, и лес пугается выстрела. Как застреленное животное замертво падает, и Антон выбирается из своего укрытия, тихо идя к своей добыче, наступая на засохшие листья. И уже стоя перед умирающим зверем, он садится на корточки, прожигая безумным взглядом последние вздохи жертвы, последний блеск живых глаз. Находясь на охоте, Антон почувствовал бы власть. Он бы смог вытащить из своего нутра ту самую сумасшедшую часть себя. Смог бы убивать, не боясь осуждения. Стал бы собой. Арсений, выходя из фантазирования, прикипел налитыми кровью и жаром взглядом к напряженному лицу. Мужчина предвкушающее приоткрыл рот, чувствуя, как собственное учащенное дыхание опаляет чуть влажные губы. Он рефлекторно облизнулся, продолжая смотреть на племянника, не слушая Майю. Зеленые глаза мальчика поплыли, расфокусировались. Смотрел на стол вскользь, разумом находясь не за столом. Он остался там, на охоте. Дрожащий вздох вырвался из глотки, и Антон, приходя в себя, взглянул на дядю. Глубина его глаз обожгла мальчика. Он догадался, что Арсений понял, что именно представлял шатен. Шастун резко встает, смотря только вниз, ощущая в груди громко стукающее сердце. Оно заработало, пустило адреналин по всему телу. Мозг мальчика заставил подумать, что в пальцах у него сейчас не острая вилка, а охотничий нож, испачканный кровью дикого животного. Воображение ломает границы дозволенного. — Я наелся, — прохрипел он, глубоко дыша и быстро заходя внутрь особняка, чуть ли не кидая бедный прибор на стол со звонким стуком. Арсений продолжал опалять спину мальчика своим голодным взглядом и дико улыбаться.