***
Антон вознесся. Ввысь к небесам и тут же провалился обратно в Преисподнюю. Он не чувствует, что перешагнул через нормы морали. Наоборот, ощущает небывалую силу в своих руках; как она искрится и в пламя превращается. Зажигается, возгорается, охватывая все нутро. И только яркие зеленые глаза можно увидеть сквозь огонь. Почуять их безумство и свершение. Общество его отвергло, и единственный человек, который по-настоящему дорожил им, — умер. Призрак отца остался позади вместе с тем замкнутым и поломанным мальчиком с потухшими глазами, как у болота. Но Антон смог преодолеть свои невзгоды, смог сломать толстое стекло, выпуская свое черствое нутро наружу, прямо как бабочку. Даже если он попал в Ад из-за своих ужасающих поступков, подобно тому, как Ева и Адам вкусили запретное яблоко и спустились на Землю, — он не один. С ним он сам. Его эго, когда-то похороненное еще в младенчестве. С ним его дядя, который помог ему не побояться ту часть себя. Шастун принял все свои грязные мысли, пороки и слился с ними, становясь другим, более совершенным человеком. Дядю он не видел с самого утра. Но и это Антона не тревожило. Ведь знает, что мужчина его не бросит. Семья всегда держится рядом. Приятная ломота в теле и ноющая в пояснице расслабляла его; сам он шел в школу, не боясь ничего и никого. Отбоялся свое. Хватит. Если ему суждено быть сумасшедшим, он это примет. Возле металлических, почти проржавевших ворот школы стояли три милиционера. После двух тех случаев органы правопорядка и люди с Верховного штаба приняли решение охранять территорию школы и бедных испуганных подростков богатых семей. Они все сделают, чтобы обеспеченные люди этого пригорода не сбежали, забирая с собой дойную корову в виде множества благотворительностей и прокачки Мэрии собственными деньгами. Все решают деньги. Антон прошел мимо милиционеров, здороваясь с ними и сливаясь с темно-синей толпой школьной формы. Его не заметят; не увидят демона прямо перед глазами. Они сосредоточены на сохранении жизней богатых детей больше, чем за поимкой преступника.***
После уроков, на которых присутствовала мрачная тишина, Антон направился домой к Свете. Небольшой коттедж из белого кирпича находился в самом центре пригорода, где жило большинство обеспеченных семей. Ни панельных пятиэтажек, ни грязных гаражей, ни поломанных детских площадок тут никогда не было. Здесь обитала элита, но и семья Антона тоже к ней относилась. Молодая домработница его с сомнением впускает внутрь. В обитель Светлых и Чистых. Провожает Шаста до дубовой, покрашенной в белую краску двери. И вот тут уже его не впускают к Свете. К нему сразу подходит семейный медик, который на данный момент следит за здоровьем блондинки. За женщиной прячется старик-милиционер. Трухлявый лысый человек, которому скоро на пенсию. Он глядит на Антона, как на кислый виноград, скукоживает свою такую же трухлявую физиономию и цокает. — К ней нельзя. Ей до сих пор плохо, — говорит, поджав тонкие губы, медик. Смотрит на Антона с толикой страха. Она боится этого места. Боится неизвестного убийцу. Но за большие деньги она готова находиться тут целые сутки. — Я только на пять минут, — пытается договориться с ними Шаст, заламывая брови. Он все сделает, чтобы внутрь пробраться. Притворится, сыграет любую страдающую эмоцию, уронит слезу, если надо. — Пацан! Тебе сказ… Прокуренный голос милиционера прерывает звук открывающейся двери. Блондинистые волосы выглядывают из-за проема. Один темный глаз, похожий на пуговку, глядит на Антона. — Света! Оставайся у себя! — воскликнула взволнованно домработница, подлетая к двери и пытаясь прикрыть своим телом девчонку от лишних глаз. — Я… Хчу… Погрить… — бурчит сквозь локоны кареглазая, продолжая смотреть только на одноклассника. Было видно, как ей больно говорить с отрезанным языком. Как она быстро моргает, трогает свои губы, пытаясь унять боль в полости рта. — Я пожалюсь… Па…Па.. Пап-п-е… Все разом замолкают. Пожилой мужчина кашляет в кулак и отворачивается от этой толпы. — Раз она хочет, то почему нет? Заходи, пацан, — кидает он через плечо и присаживается неподалеку на бежевую банкетку. Складывает свои палочные, словно ветки, руки на груди и обращает свое внимание на многолетние картины, что висят в небольшом светлом коридоре. Медик смотрит на Антона и отходит в сторону, складывая руки в карманы помятого, уже застиранного белого врачебного халата. Смотрит так укоризненно, стискивая зубы. — Если ей вдруг станет плохо, зови меня, — наставляет она мальчика и пропадает в светлых комнатах коттеджа. И только домработница продолжает стоять на своем месте. — З-заход-д… — холодно звучит голос Светы. Девочка шире отпирает дверь в свою комнату и отходит в сторону. Шастун сглатывает. Мнет свои пальцы и обходит застывшую домработницу. Кидает на нее ледяной взгляд и заходит внутрь, закрывая за собой скрипучую дверь. Отрезал их двоих от всего мира, от лишних ушей. В нос ему сразу заплывает сладкий аромат духов и чего-то стерильного или больничного. Комната Светы полностью залита дневными лучами. Они греют это бренное, покрытое синяками лицо девочки, ласкают его, согревая майскими солнечными зайчиками. Она опасливо оглядывает одноклассника и подходит к своему спальному месту. Аккуратно садится на мягкий матрас и накрывает свои ноги одеялом. Прождав от силы несколько секунд, указывает дрогнувшей рукой на бежевое кресло напротив себя. Взгляд ее при виде Антона стал стеклянным, а бледные губы время от времени сжимались. Она до сих пор боялась его, но делала вид гордой девочки. Только страх в ее движениях выдавал с потрохами. Антон присел, куда она указала, и кинул возле своих ног рюкзак. Он стал наблюдать за ней. Как она, сверкая синяками на своем лице, тянется к подушке. Голова ее была замотана марлей, а когда-то маленький и ровный нос распух, вокруг глаз виднелась ядовитая краснота, как будто она совсем недавно ревела. Но такие, как она, — не льют слезы. Она глотает их, сохраняя внутри соленые капли моря. — На, — достает она из-под подушки надвое сложенную бумагу и протягивает Шасту. Парень сразу разворачивает его. Это было письмо, которое она написала, когда очнулась после избиения в лесу. Там был написан план. И Антон уверен, это дядя приказал ей его написать.***
— Света… Ты хорошая, хитрая, но немного не справляешься со своими эмоциями. Хотя подростки такие и есть, — говорит Арсений, присаживаясь на корточки перед ней. Ведет острым ножом по ее щеке, замаранной в крови. Света глядит на него опухшими, залитыми кровью глазами и что-то мямлит. Но мужчина ее не слушает. — Я дам тебе «спокойно» жить, если ты сделаешь так, как я тебе сказал. А после лес слушает ее душераздирающий крик боли.***
«Я слышала, как трое учеников видели, как ты подошел ко мне, когда я сидела в беседке… Милиция следит за тобой. У тебя нет хорошего алиби. Все зашло слишком далеко. Ты видел Лешу последним, перед тем, как он исчез; ты последний разговаривал со мной перед тем, как избил меня… Если они все поймут и найдут достаточно улик, указывающих на тебя, то им, в конце концов, выдадут «Ордер на обыск» вашего дома. А я уверена, что там есть, что прятать вам». Антон мельком взглянул на замершую Свету. Сидела с ровной спиной, сжимая в руках одеяло, и всем своим видом показывала ужас ситуации. Он вернулся к чтению, опуская голову. «Я могу помочь. Но только если будет гарантия того, что я все равно останусь в живых. Мой отец не хочет отсюда уезжать из-за своего завода, но и оставаться мне здесь с вами — настоящая смерть. Я помогу вам — вы «поможете» мне». — Я не буду тебя трогать, если не будешь выводить меня, — ледяным тоном сказал Антон. Про дядю ничего. И Света это заметила. Ухмыльнулась и тут же поморщилась, трогая пальцами нижнюю челюсть. Отрезанная мышца ныла, а иногда и пульсировала. У девочки до сих пор ощущение, будто вся полость рта в ее крови, а нос забит запахом древесины и металла. Дрожащей рукой она вытаскивает из-под подушки еще одно письмо и протягивает Шасту. Он принял его и так же спокойно развернул. Но стоило Антону прочесть пару строчек, как он нахмурился и зло усмехнулся. Блондинка внимательно следила за изменениями на лице одноклассника. Ей тоже не очень нравился план мужчины с голубыми глазами, но чтобы выжить, она и не на такое пойдет. «Суть проста. Трое учеников видели со мной тебя. На прошлой неделе после уроков мы вместе шли по коридору школы. Потом уже на улице, тебя забрал домой твой дядя. Моя семья, домработница и пару подруг-одноклассниц знают, что в выходной день я была у тебя дома. Итог для всех (для милиции, детективов, для школы и вообще для всех) один — мы встречаемся. Именно это я сегодня рассказала следователю, который пришел побеседовать со мной утром. И ты должен будешь сказать тоже самое, если он или они снова вызовут тебя на «беседу». И, к моему великому сожалению, недели две мы точно вынуждены будем показывать всем, что состоим в любовных отношениях… Если ты не согласишься, твой дядя убьет меня, посчитав бесполезной, и тогда эти два дела об убийстве передадут уже не обычной милиции, а вышестоящим органам. Последствия после этого будут ужасны, Антон. Как для меня и моей семьи, так и для тебя и твоей семьи». Шастун отрывается от письма и смотрит потемневшими глазами на Свету. Вдруг нежно так улыбается, что аж блондинка вздрагивает и он встает в кресла. Складывает письма себе в рюкзак, обещая себе сжечь их по приходу домой, и закидывает его себе на плечи. Шастун складывает руки в карманы школьных брюк, наклоняет голову к плечу и тянет уголок губы вверх, наподобие насмешки. — У нас же после окончания школы должен будет быть вальс? На последнем звонке вроде бы. Это же совсем скоро, — медленно произносит он, прожигая Свету помешавшимся взглядом. — Надеюсь, мы будем отличной парой в танце… Отдыхай, Света, и набирайся сил…***
Ужин наступил ровно в шесть вечера, когда куриные ножки запеклись в духовке, и Арсений вынес их в столовую. Приятный аромат будоражил Майю, и она часто облизывала свои губы, стирая языком розовый оттенок помады. Антон сидел напротив нее, пальцами правой руки трогая холодное серебро столовых приборов. Глядел вниз и ничего перед собой не видел. «За тобой следят». «Все зашло слишком далеко». «Будет плохо тебе и твоей семье». — Антон, наложить тебе? — прервал его недавние воспоминания дядя, стоя возле племянника и держа в руках глубокий противень с дымящими в горячем паре куриные ножки. Шастун резко дернулся и медленно повернул лицо к мужчине, поднимая на него затуманенный взгляд. «Я помогу тебе, Тоша. Мы ведь семья». — Да, спасибо, — пробубнил он себе под нос, двигая тарелку ближе к дяде Арсу. Пока мужчина накладывал Антону ужин, шатен взглянул на маму. Задумчиво на нее посмотрел, пожевал губу и наконец, открыл рот: — Мама, у меня скоро заканчивается учеба, и у нас в школе будет последний звонок. Вы придете с дядей Арсом? — спросил Шастун, вертя в руке вилку. — Я буду танцевать со Светой. Арсений замер, кидая на Антона взгляд, наполненный восторгом. Тихо кашлянул и отошел от племянника, присаживаясь на свое место и кладя на стол горячую посуду с едой. Огонь похоти сразу охватил тело мужчины, и он, не замечая своих действий, стиснул вилку, отчего та начала медленно гнуться. «Он принял мой план… Доверился мне». — Та самая Света?! — восторженно воскликнула Майя, откладывая ужин. — Бедная девочка, я слышала, что с ней случилось… Антоша… Как хорошо, что именно ты будешь с ней танцевать. Все-таки мы смогли воспитать из тебя настоящего джентльмена… Девочке как раз нужна поддержка от мужчины. — Она схватила бокал на тонкой ножке, наполненный советским вином. — Только я не знаю, смогу ли присутствовать там… — Она замолкла и тут же сморщилась. — Ужасные события произошли за эти несколько дней. И вам еще разрешено проводить такое масштабное мероприятие, как вальс на последнем звонке… Ума не приложу, зачем надо было уродовать Св… — Это еще не все, — прервал ее Антон, продолжая безэмоционально смотреть на нее. Чувствовал, как его правая сторона лица буквально пылает от того, что дядя прожигает его своими яркими глазами. Ожидает каждое слово Антона, молча проглатывая их и продолжая наблюдать за разворачивающейся беседой сына и матери. Пока он не будет вмешиваться к ним. — Что такое? — подобралась женщина, так и не пробуя на вкус вино с нотками изюма. — Я встречаюсь со Светой… Глаза Арсения запылали с удвоенной силой, буквально протыкая оболочку племянника и проделывая дыру в его груди. Хотя там и прожигать то уже нечего…***
Стоило увидеть, как мать напивается и становится неуправляемой, Антон сбегает из особняка в сад. Находит там самую молодую яблоню и ложится на холодную траву, упираясь спиной об кору. Прохладный ветерок путает и так непослушные пряные волосы, и парень пытается расслабиться всем телом и разумом, прикрывая уставшие глаза. Арсений краем глаза следит за тем, как племянник тихо сбегает из дома и поворачивается к Майе. Она сидит, уже сгорбившись, подперев рукой измазанную пудрой щеку. Поплывший из-за алкоголя взгляд направлен на полупустую бутылку вина. Мужчина усмехается себе под нос и встает из-за стола. Набирает в руки свои и Антона пустые тарелки и столовые приборы и уходит на кухню, оставляя женщину одной. Там он быстрыми и отточенными движениями моет посуду и кладет ее на подставку возле раковины посушиться. В руке оказывается тонкий нож для чистки овощей. Уже вымытый и блестящий. Арсений смотрит на лезвие и видит в нем свои искаженные в стали глаза. Замирает, ощущая волнение внутри и жар из-за слов племянника. «Пора действовать, пока время еще есть». Он поворачивается к высокому окну и, смотря на исчезающее солнце на горизонте, складывает нож сзади под ремень. Длинно вздыхает и направляется в столовую. — Майя, — зовет он женщину, подходя к ней. Кладет ледяную руку ей на плечо и немного трясет, чтобы та обратила свое внимание на мужчину. — Пойдем, я провожу тебя до твоей комнаты… Похоже, ты слишком много выпила за сегодняшний ужин. — Да, ты прав, Арсюша, — она оставляет в покое пустой бокал и привстает со стула, тут же хватаясь за предплечье брюнета. От этого мягкого «Арсюша» у мужчины внутри все переворачивается. Его так называли только мать и Павел, и он ненавидел, когда слышал такое свое имя. Так его называли лишь когда жалели или просили успокоиться. — Осторожно, Майя, — удерживает он ее за плечо и ведет к лестнице. По пути на второй этаж он дотрагивался до выключателей или торшеров, чтобы в особняке стало темно. За его спиной появлялись тени монстров и следили, шли по пятам за ними, кряхтели и смеялись, ожидая крови. Они появляются только к ночи, когда мужчина выпускает свое настоящее наружу. Женщина с пшеничными волосами все это время ему что-то бубнила, но Арсений ее не слушал. Смысл, если она скоро умрет? Довел ее до большой спальной комнаты, уложил на кровать, кладя ее тонкие ноги на матрас. Маленький светильник на прикроватной тумбочке он тоже не включал. Все свои ужасные поступки лучше делать в темноте, чтобы даже луна не видела действий монстра. — Арсений, останься со мной, пожалуйста, — вдруг слезливо попросила его Майя, хватая за руку, когда он встал с кровати. Мужчина взглянул на нее горящими глазами, очерчивая изящный профиль лица. «У него ее черты, но он не такой, как она. Они совсем не похожи». — Хорошо, — прошептал он, снова садясь обратно и не убирая ее руку от своей. — Майя… — М-м? — уже сквозь дымку сна промямлила она. — Почему ты не сможешь пойти на последний звонок своего сына? — спросил он. Свободную руку он спрятал за спиной, подушечками пальцев прикасаясь к серебряной ножке ножа. — Я не смогу… Смысл? Он не хочет меня там видеть. Я вижу это по его глазам, — тяжело вздохнула женщина, откидывая голову на подушку. Загорелое горло заманило мужчину, и он сглотнул, мысленно уже готовясь. Он устал ждать и терпеть. Она его достала еще тогда, когда он увидел ее в первый раз вместе с Пашей. Но терпение быстро иссякло, стоило только услышать, как она относится к своему единственному сыну. — Павел любил меня, но после рождения Антона я стала для него вторым местом… Я не чувствовала его любовь, как раньше. До рождения Антона. Арсений зло сжал челюсти. Неужели недостаток внимания от любимых людей так сломал ее? А как же внимание для своего сына? Он стиснул в руке нож и медленно вытащил из-за ремня, аккуратно положил сжатую руку с «орудием убийства» на свое бедро и кивнул ей пару раз. — Я тебя понял. — Неужели?! — воскликнула она, с восхищением смотря на мужчину. Она потянулась к его лицу и рукой тронула алмазную из-за темноты и выглядывающей луны — скулу. Провела так нежно и ласково, что Арсению аж плохо стало. — Арсюша, ты такой великолепный. Почему Паша тебя так недолюбливал? Постоянно хмурился, стоило только мне заговорить о тебе, и просил прекратить спрашивать… — В семьях часто такое бывает, — отвлекал ее мужчина лишними разговорами. — Кого-то любят, а кого-то ненавидят. Ему было противно, что Майя прикасалась к его лицу. Только не она. Только не эта мерзкая женщина. — Майя, как женщина — ты прекрасна, — наклонился к ней брюнет, закрывая ее своим крепким телом от любопытного взгляда луны. Женщина прикусила нижнюю губу, с возбуждением смотря на Арса. Рука ее поползла дальше. Притронулась к шее, ноготками обводя кадык мужчины и проталкивая пальцы под его рубашку, к ключицам. Горячее дыхание выходило из ее приоткрытого рта, и она ничего не могла поделать со своей похотью. Ей хотелось Арсения. Хотелось почувствовать на себе его тяжесть тела. — Арс-с, — прошипела она, когда он губами прикоснулся к ее пылающему виску. — Но как мать — ты ужасна… Майя в шоке уставилась на него, чувствуя, как кровь в жилах мгновенно леденеет. Секундное возбуждение улетело, как бабочка, а органы все сжались от страха. — Что? — нервозно спросила она, одергивая свою руку. Попыталась привстать, но Арсений не дал. Схватил за длинные локоны и придавил обратно к подушке, запрокидывая ее голову. Молча приставил нож к птичьему горлу и провел по нему, немного давя. Майя задергалась, ногтями вцепилась в его плечи, сквозь тонкую ткань рубашки царапая его кожу и глазами прося остановиться. — Ар… Арс. Ч-что… Н-нет, — булькала она уже еле шевелившимся языком. Капли крови, как прекрасное ожерелье, выливалось из ее горла и оседало на вороте небесного платья. Красный цвет всегда украшает отчаявшихся людей. Полость ее рта понемногу наполняется кровью, выливаясь между сжатыми губами. А яркие зеленые глаза начинали тускнеть, становясь похожими, как у Антона. — Тихо-тихо, — прошептал ласково мужчина, продолжая держать ее голову в одном положении. — Ты хорошо устроилась. Приворожила моего брата, пользовалась его деньгами, жила не семейной жизнью… Но самое главное, ты не заботилась об Антоне, пока я отсутствовал. И это больше всего меня огорчило, Майя. Он выпрямился, встал с кровати, кинул использованный нож возле мельтешащей женщины и усмехнулся, глядя на нее горящими в безумстве глазами. — Пора тебе уходить от нас с Антоном.***
Антон выходит из дремы, только когда чувствует, что его конечности околели. Он медленно разлепляет веки и смотрит на огромный шар луны. Вдыхает в легкие холодный воздух и встает с земли, стряхивая с одежды мелкие ветки и засохшие листья. Ни о чем не думая, поворачивается всем телом к выходу из сада и замирает. К нему идет дядя. Гордо выпрямив спину и с безразличием смотря на племянника. Но стоит ему только дойти до Антона, как на его бледном лице расцветает улыбка, а зрачки увеличиваются. Шастун даже в темноте замечает его черные руки. Прищуривается и только благодаря луне замечает темно-бордовый цвет на кистях Арса. Что-то похожее на желчь зашевелилось в желудке у парня, и он облизнул засохшие губы. Сделал шаг вперед, чтобы поближе рассмотреть мужчину в полумраке, и нахмурился. Не только руки, но и темная рубашка была в крови. Темные пятна уже впитались в ткань, и теперь ее только выкинуть придется. — Антон, иди спать, — ласково говорит Арсений, никак не объясняя свой внешний вид. — Чья это кровь? — в горле у парня засохло, и он начал импульсивно глотать холодный воздух ночи. Мужчина ничего не ответил. Только впритык приблизился к племяннику и этими же замаранными руками взял Антона за щеки. Снова замарал свою драгоценность. — Антон… Теперь остались только мы вдвоем, — прошептал он в губы замершего подростка. Мальчик внимательно и с толикой опасности слушал каждое слово дяди. — Наш род закончится на тебе, и я рад, что буду последним, кто будет наблюдать за твоим взрослением… Арсений ближе наклонился к нему, носом прикоснулся к его и, прикрыв глаза, поцеловал в холодные губы. Губами приоткрыл его мягкие лепестки, и каждый прикусил, ртом ловя горячий поток воздуха. Вдыхал аромат племянника, словно свою зависимость. Хотя почему «словно»? Он и есть его зависимость. И Арсений готов болеть им, впуская в свои вены наркотик в виде Антона. Антон позволяет ему терзать свои губы. Руки поднимает и трогает мужские костяшки, пальцами собирая чужую кровь. Он слышал каждый удар его сердца, как он шумно наполняет свои легкие воздухом. Рваные и беспорядочные вздохи срываются изо рта мужчины прямо в губы Антона, и от этого у мальчика ледяная дрожь скользит по позвоночнику, распространяя болезненное пламя в мышцах. Он отходит от дяди, прерывая поцелуй, и смотрит на него с искрами в глазах, тяжело дыша. Антон догадался. — Где мама? — спрашивает он, сжимая кулаки. Губы горят, мозг начинает растекаться, тело мелко дрожит. Он снова не выдерживает. Еще один день заканчивается ужасно. Похоже, придется принять еще одну или две таблетки аспирина, дабы хоть как-то заглушить огромное пламя в органах и звон в ушах. Арсений прищуривается и тянет улыбку, словно лиса. Дикая лиса, бешеная, сбежавшая из темного леса к людям, чтобы заразить их своим безумием. Чтобы заразить Антона. — Иди спать, Антон. Сегодня ночью мне понадобится этот сад, и я не хочу, чтобы ты стоял тут, — он вновь потянул к нему свои руки. В ярких глазах у него эйфория плескалась и затуманивала ясный взор. Пальцы, на которых уже засохла кровь, погладили тонкую шею Шаста, и шатен вздрогнул от этого леденящего прикосновения. — Это не безопасно для тебя на такое смотреть. Пока еще рано. Твой мир и так в руинах, и я пытаюсь тебя из него вытащить.