***
Настало восемь вечера. Нет, даже раньше. И он вышел. Целый день думал, как это странно и, наверное, не правильно, но вышел. Весь красивый, в белой водолазочке и брюках, что когда-то купила мать «на важные случаи». Вот и выдался важный случай. С мужчиной за тридцать. Во дворе никого не было, так это и неудивительно, Паша даже за минут пять до назначенного времени был на месте. Хоть немного побыть на свежем воздухе, проветрить мысли. Он сел на качели, медленно отталкиваясь носочком ноги, рассматривая пыль от песка под собой, которую он и потревожил. Мысли об этом тяготили: как это всё сумбурно, несуразно, странно, неправильно. Вершинин поднял голову и тут же вскочил, когда, открыв глаза, увидел перед собой Сергея. — Здравствуйте. — обернулся тот, отряхиваясь и протянул руку. — Можешь на ты. Привет. Прямо через качели мужчина пожал Вершинину руку и... Протянул небольшой букет. Паша сразу же вскинул брови – как это понимать, он же не девушка какая! — Это... свидание? — По тебе не видно, что ты не понял. Не бойся, я не латентный гей, насильник или педофил. Просто... понравился. — Просто понравился? — Паша выгнул вопросительно бровь, медленно взяв букетик и только сейчас заметил, что они всё ещё стоят через качельку. Обойдя, парень встал рядом с Сергеем, слегка смущённо улыбнувшись, проводя своим взглядом по мужчине. — Давай я тебе всё позже объясню, ладно? Если увижу, что ты будешь готов. — К чему готов? К бредням сумасшедшего? — Если я сумасшедший, то какого чёрта ты сейчас стоишь здесь? Паша поджал губы, замолчав. И правда. Ведь почему-то поверил, что тот нормальный, и решил встретиться. — Пойдём. — Сергей начал идти вперёд. Вершинин за ним, где-то внутри смеясь с такой разницы в росте, но это ему и не мешало, не беспокоило. — Как в... Ты связан с утренним инцидентом? — Генерал ФСБ. Парень знатно ахуел, даже споткнувшись и смотря после этого вниз. Он сейчас на свидании с генералом ФСБ, и тот сам его пригласил, причём как-то странно подкалывая утром. Слишком много событий, слишком быстро, слишком непонятно и сумбурно. Слишком всё это походит на что-то обыденное, что-то знакомое и Павел не понимал, почему. Из мыслей вывела рука перед глазами. — Эй... Эй! Ты в порядке? Ты не волнуйся только, я тебе никакого вреда не причиню, мне это и незачем так-то, не передумывай сейчас. — Да... Да. — Вершинин кивнул, идя дальше, и даже вперёд, но, поняв, что он вовсе не знает, куда идти, остановился, подождав, пока впереди пойдёт Сергей. Паша всё не выходил из раздумий, ведя в голове монолог о всей странности этого дня. И опять его мысли прервали быстро. На этот раз звонок телефона. Не его. Сергей поднял трубку, и голос его явно был чуть раздражённый. — Да. Что? В смысле? Что там могло произойти, что я сейчас нужен? Я с работы только уехал, всё. Да где его черти носят? Сука. Приеду, что ж делать с вами. — на этом он и закончил свой диалог, по-прежнему пребывая в неком раздражении, но не злости, поджав угрюмо губы. Сергей хватает Пашу за руку, начиная куда-то тащить. От сильной хватки в запястье становится больно и парень пытается вырваться в непонимании, куда его тащат, но тут же следует объяснение: — Едешь со мной. — Что? Куда? Я никуда не поеду с тобой! — В машину блять! Не выдержал Сергей и, схватив руку крепче, открыл машину одним нажатием на ключ, тут же запихнув Пашу на переднее пассажирское. В машине пахнет как-то знакомо, словно Вершинин дома. Нет, так не пахнет у родителей: так комфортно, мягко, словно здесь, с запахом этого человека ему и место. Становится немного спокойнее и парень даже пристёгивает ремень. Всё равно не выбраться от ФСБшника – везде найдёт. Автоматически врубается радио. «Джульетта» Звери. Слова в этот раз не проскакивают мимо ушей, как многие прошлые звуки. «Мы не вернёмся, надо - сочтёмся. Мы не вернёмся, не одевайся; мы не вернёмся! Тянется время, что нам осталось. Тянется время, мы доигрались; мы доигрались» — Ты.. объяснишь, что имел в виду утром? – заполнил паузу в разговоре Паша. — Насколько я понимаю, есть несколько вселенных, — видимо, устав от этого вечного вопроса, начал Сергей так спокойно, словно это обычное дело, одновременно разбираясь слегка с настройками, — у вас с друзьями была машина времени и вы попали в 86-ой. — Какая машина времени? Какой 86-ой, зачем? - с лёгким скорее недопониманием, чем паникой, спросил парнишка. — Я почём знаю? Вроде что-то про взрыв ЧАЭС говорил. Они снова замолчали. Надо было обдумать всё. Паша отвернулся, чтобы это и сделать. На фоне мыслей калейдоскопом проносились фонари Москвы: всё ближе и ближе к центру. Город жил своей, как всегда до безумия быстрой, жизнью. На той стороне дороги пробки, где-то на светофорах люди стоят большой толпой, ожидая, когда наконец можно будет уставшими вечным днём сурка идти домой, где опять всё одинаково и, наверное, практически ни у кого нет любви. Пятиэтажки, разрисованные граффити, сменялись на огромные здания. Это Россия. И, как бы не было грустно, Россия красивая и родная. Пока Вершинин рассматривал улицу за окошком авто, не осмеливаясь далее продолжать разговор, заметил, что начался дождь: несмелые капли буквально посыпались с темного неба, превратились в ужасный ливень. Он был настолько сильный, что казалось, кто-то льëт воду сверху из вёдер. Парень заметил, что у многих прохожих появилась некая паника — такой страшной была стихия. Вода была везде: дождь был силëн, как горный водопад. Движение людей не имело определенного направления, ведь вокруг, из-за сильнейшего дождя ничего не было видно, но некоторые продолжали бежать, в попытках укрыться от дождя. Начали сверкать молнии. Сверкали одна за другой, освещая вечерние, темные улицы города, а звук грома доносился лишь из самого далека. Теперь не было видно даже практически никаких зданий. Несмотря на водолазку, Вершинина слегка пробирал холод. Краем глаза Паша заметил, что Сергей поднимает температуру в машине. Вдруг он, Сергей, снова начал говорить. — Я иногда задумываюсь о разных вселенных. Интересно, есть ли такая, где оба совершили самоубийство? Паша вновь расширил глаза. Этот ещё и про самоубийства прямо сейчас думает? — Почему именно оба? Мы что, в каждой… Каждом развитии событий вместе были? — Да. — кратко подтвердил собеседник после небольшой паузы, а из динамика раздались последние слова песни, последний припев. «Песенка спета Моя Джульетта Тихо уходим С этого света Ты будешь ядом, Я – пистолетом, Я – пистолетом, Я — пистолетом». Это он этим вдохновился? Песней? Или правда давно об этом думает? — Давай… Не сейчас. Многовато мыслей. — Как скажешь. Снова они ехали в молчании, теперь уже до точки назначения.***
Длинное здание, напоминающее по своей форме картинную раму, со всей строгостью впустила мужчин и у Паши слегка пробежались мурашки по коже. От огромных дверей, огромных флагов и гербов прямо на входе, огромной пустоты и эха в холле, серьёзных людей… От всей этой атмосферы суровой чёткой громадины разом. Сейчас Сергей становился единственным источником безопасности, комфорта, тепла, и Паша старался идти как можно ближе к нему, вдыхая еле уловимые нотки одекалона — правда успокаивало. Они поднялись в кабинет. Светлый, не совсем чтоб просторный, но жаловаться явно было не на что. — Сядь. Я приду скоро. Паша послушно сел на небольшой диван. Когда дверь за генералом закрылась, Вершинин облегчённо выдохнул, поднимая голову. Сердце пыталось восстановить свой нормальный ритм. Более-менее успокоившись, Паша хотя бы глазами стал осматривать кабинет и заметил на столе наполовину пустую бутылку газировки – барбарис. Все советские люди, почему-то, любят именно его, и из всего современного разнообразия сладкой газировки у них только несколько вариантов: квас, Pepsi, дюшес, «Черноголовка», тархун и барбарис. Если варианты до тархуна были ещё нормальные, то к последним двум хоть какая-то терпимость (что уж говорить про любовь) появляется далеко не сразу. И всё же от всего волнения горло пересохло, неплохо было бы что-нибудь выпить. Уже хотя бы что-нибудь. Рядом с бутылкой Паша обнаружил небольшой пакетик, на котором было напечатано «для лимонада». Наверное, это специально? Пакетик не открыт, значит, скорее всего, там была какая-то особая добавка, что идёт в наборе, и половину Сергей решил попробовать без него, а половину — с ним. Ну, может он не будет против, если Паша решит попробовать? А что — проверка качества. На самом деле просто было уж больно интересно отведать такую новинку, что Вершинин даже на прилавках магазинов не видел. Паша открыл пакетик и выдавил половину пасты, что представляла собой содержимое, в бутылку, размешав. Ничего, на удивление, сильно бурлить не стало. Парень попробовал напиток — гадость. И так один не из самых приятных лимонадов отдавал теперь чем-то кислым и слишком уж пряным. И что это за качество, спрашивается? Немного разочарованный, зато без сушняка, Паша взял из шкафа первую попавшуюся книгу, сел на диван, открыл чтилово, увидел что-то страшное из обществознания, закрыл, положил на место и снова сел на диван. Теперь уже погрузился в свои мысли. Про Сергея. Он, наверное, говорит правду? Ну а зачем ему, генералу ФСБ, врать? И психом он быть не может, здесь точно регулярно проводят какие-то тесты. Он красивый, заботливый, харизматичный, но всё равно с лёгким сумасшествием. Про самоубийства эти… Хотя, может, это обычные мысли после такого? Может. Паша, по крайней мере, в этой вселенной, в других не бывал и не знает точно. Всё же, только думать становится в один момент скучно. Вершинин, шило в заднице, вновь подходит к столу, на этот раз рассматривая бумажки. Полезного за минут семь парень узнал одно: фамилию и отчество Сергея — Игнатьев, Александрович. Паша вновь сел. Уже лёг. И даже думать о всём серьёзном было лень. Надо было понять, а комфортно ли ему будет в этой жизни, которую может предложить Сергей? Подросток стал представлять разные короткие моменты с Игнатьевым, надеясь, что в своём воображении попадает в его характер. Мысли как-то сами переключились в пикантное русло и от этого Вершинин сам начал возбуждаться, однако не мог перестать представлять красивые до одури картинки. Всё равно Сергей не скоро вернётся, скорее всего. Но из мыслей вывел знакомый голос. — Паш, ты как? Вершинин тут же вздрагивает. Видя Игнатьева, садится быстро на диван, с отдышкой смотря на того, и положил руку локтём на ногу поближе к паху, чтобы закрывало. — Нормально. — ответил тот, сглотнув, — так что, — он слегка поёрзал на диване, — там произошло? — Да хрень какая-то, — мужчина подошёл к столу, беря бутыль и сердце Паши забилось чуть быстрее, — бар, проституция, килограмм 70 наркотиков. Зачем это всё людям, ещё и одновременно? Словно получают от этого реальное удовольствие. Бред же? Нездоро́во это всё. А кто-то вот спит нормально, пока я работать должен... Паша только кивнул, видя, как Сергей подносит бутыль к губам и вдруг смотрит на стол, на пакетик, так и не сделав ни глотка. — Ты.. открывал что-ли? Пробовал? Вершинин вновь чуть стеснительно кивает только. — Твою мать. — Что-то не так? — с паузами, сглатывая, проговорил Паша. Ну конечно, зачем он пробовал что-то непонятное в кабинете фсбшника. — Не так, Паш. — Игнатьев всё же усмехнулся, так, по-доброму, почти что смеясь, — ну, я читал, оно для мозгов полезно. Может, в следующий раз их у тебя хватит. Возбудился уже? Чего?! Так это... Блять. Вершинин кивнул лишь вновь, хлопая глазами. Сергей, подойдя к сидящему на диванчике Паше, сначала осмотрел его хорошенько и полностью: медленно водил взглядом по его телу; тонкие, длинные ножки, далее красивые бёдра, которые, по его мнению, могли бы хорошо вместиться в его руках, после глаза устремились прямо на грудь, что сейчас учащенно и глубоко вздымалась от подступивших в кровь, практически неизвестных Паше, чувств. А шея! Какая же прекрасная шейка: бледная кожа, которую хочется сейчас испортить. И он реально задумался над этим. Парень сидит на месте, недоумевая из-за поведения мужчины, но после его непонимание осталось совсем позади, и вместо него выявилось чувство малой паники: Игнатьев подходит ещё ближе, приклоняется к сидящему напротив, опираясь обеими руками в спинку дивана, тем самым не давая блондину возможности уйти или просто сдвинуться дальше. Смотрел он внимательно, вгоняя Пашу в смущение, но после, когда одна из рук оказалась слабой хваткой на его шее, смущение сменилось ступором. Стоял так Сергей, к слову, довольно долго, или, может, это только так кажется? Он ни сделал ничего особенного, лишь усилил хватку на горле, а дальше, отпустив, сказал: — Поехали. Нормально теперь, а не куда-то там. Следователь наконец на месте. Попал... А что, если сейчас Паша лишится девственности? Не-не-не, это в его планы не входило. Уйти, может? Хотя в такой-то ливень. Да что там ливень, когда не он вовсе для него был опасен. Словно грозный Зевс его услышал, за окном громыхнуло так, что и до того напуганный парнишка вздрогнул, чуть ли не подпрыгивая. — Тихо, тихо, чего ты? — Почему там было подписана «для лимонада»? — с детской обидой посмотрел на мужчину из подлобья Паша, огорчённый и слегка раздражённый такой несправедливостью. — Потому что мне надо это было для особого случая. Я подписал, чтобы сам не забыть и в этом самом случае подозрений не вызывать. — голос Игнатьева был на удивление мягкий, успокаивающий. И от этого где-то в груди медленно просыпалось чувство вины. Паша послушно встал всё же, но первым не пошёл. Дождавшись, пока Сергей начал идти впереди, Вершинин пошёл за ним. И всё же уже в дверном проёме слегка поджал губы. — Я.. всё испортил? — Нет, там был набор. — мужчина саркастично усмехнулся и, развернувшись, приобнял Пашу за плечи, — идём, идём. Парнишка всё-таки пошёл, хоть и жутко стесняясь. Чего это вдруг Игнатьев так переменился? Идя по коридору, Сергей в этот раз нет-нет, да оглядывался, пытаясь, видимо, незаметно. И совсем не на Пашу. Точнее, сначала не на него, а потом и на него уже. Вершинин решил всё же не спрашивать, в чём дело. В этом здание правда словно мало что могут с мальчишкой таким сделать. Наверное, Игнатьев за него просто волнуется. Когда они сели в машину, Сергей вдруг положил руку на чужую ляжку. От прикосновения Вершинин слегка вздрогнул, и, хмурясь, смотрел в лицо мужчины. — Ты сможешь мне довериться? — Смотря для чего. — Паша пытался максимально не выдавать всё смущение речью. — Догадайся. Сделать это было не сложно и Вершинин сразу же догадался, поджимая губы от раздумий. А сможет ли правда? Вопрос сложный. После игр своей фантазии хотелось, но одновременно сейчас, с ним... Всё совершенно сумбурно. Тем временем чужая рука уже перемещается на внутреннюю сторону, поглаживая и сжимая чувствительную кожу под брюками. И рядом с ухом проносится шёпот, от которого по телу бежит волна мурашек, и который заставляет одновременно же с этим вздрогнуть: — У тебя нет иного выбора, малыш. Это страшно и одновременно, отчего-то возбуждает. Сергей странный, очень, но такие открытые пошлости прямо в машине почему-то заставляют всё больше крови поступать ниже. Паша никогда не думал, что такое ему может хоть немного нравиться. Он, вроде бы, и всегда сам лидером был везде, а тут... Рука начала подниматься по ноге, видимо, с намерением прогуляться по чужому телу, но Паша накрыл её своей, смотря на Игнатьева. — Не нужно. Давай.. дома. Вершинин видит лихорадочный блеск в глазах и от того только сильнее боится сам. К горлу подступает ком, который он сглатывает, пока Сергей наконец выпрямляется и берёт обеими руками руль. Они начинают ехать. Дорога в молчании, тяжёлая, нависающая этой своей тяжестью прямо на голову, сдавливающая мысли и мешающая им появляться вовсе. Паша снова смотрел в окно, видя, по факту, всё то же. И музыки в машине уже не было, хотя она была в голове – песня, что была включена ранее, ещё тогда, когда они ехали в здание ФСБ, плотно засела в мозгах. Спустя долгую, казалось, даже вечную дорогу, машина всё-таки паркуется у двора. Красивая большая многоэтажка, а что ещё ожидалось? Такой человек точно не на первом этаже хрущёвки живёт. Вершинин отстёгивает ремень, первый выбираясь из транспорта. Сергей через несколько секунд тоже. Паша уверенно направился к двери, но его окликнули: — Не тот подъезд. Это слегка разбавило атмосферу и Вершинин чуть улыбнулся. Он развернулся и вновь просто стал ждать, пока Игнатьев пойдёт первым, а потом направился за ним. Квартира современная, просторная, красивая. Не сказать, что до безумия уютная, но в ней точно комфортно жить. Чтобы находиться, надо привыкнуть. Именно такие квартиры и дома знакомы каждому среднестатистическому человеку, кто был дома у богатых людей. Всё удобное, просторное, красивое, но до того светлое, большое и необычное, что в начале бы привыкнуть. Вершинин снимает обувь, оставляя её где-то возле дверочки, чтоб не теснило. — Будешь что пить? — Спасибо, мне хватило. — усмехнулся Паша, поднимая взгляд и что-то тёплое разлилось в сердце, когда он увидел улыбку Игнатьева от этого. Ох и здорово этот мужчина катает юное сердечко на качелях. Вершинин осторожно делает несколько шагов, всё осматривая квартиру, и тут его резко обнимают за талию, впиваясь в шею губами. — Погоди! — он вскидывает руки, кладя на чужие плечи, — погоди, погоди, стой, пожалуйста. Дай хотя бы в душ сходить. — Да чёрт с ним, тебя сильнее всего сейчас хочу. Пашу прижимают к стене, кусая в шею, и тот сдавленно стонет, вцепляясь в чужие плечи. — Серёж! В ответ только сильно сжимают бёдра и тут же на них летит звонкий удар. Всё на время останавливается. Вершинин чувствует тяжёлое дыхание на своей шее, но никаких действий больше нет. Парень аккуратно отодвигается, видя задумчивого Игнатьева, который уже просто безразлично стоял. — В душ я всё же схожу. Не дожидаясь какой-либо реакции, Павел направляется, куда планировал. Ванную комнату было найти не сложно, и слава богу. Резкая большая холодная струя воды освежает мысли. Прямо напротив душа висит зеркало, в которое Вершинин рассматривает полумесяц на шее. И что он всем скажет? Водолазки, так-то, не совсем его стиль. Тут Паша задумывается о том, нормально ли вообще зеркало прямо напротив душа? Сергей себя настолько любит? Холодные капли падают на такую же холодную, если не хуже, плитку. Кажется, немного простоишь, и ступни сведёт. Вершинин начал быстрее вытираться, потом быстренько оделся и вышел. По сути, можно было бы даже не одеваться, но так ему комфортнее. Не так стесняешься. Спальню было найти чутка посложнее. И всё же Паша проходит в нужную комнату, садясь на кровать. Серые глаза устремились сразу же на него, и бледные губы сидящего напротив разомкнулись: — Ты очень красивый. Это прекрасно. Красивое ничтожество. — он был совершенно бесстрастен в своих словах. — Что? — в недоумении выгнул бровь Вершинин. — Иди ко мне. Стало слегка страшно. И всё же парнишка подполз к мужчине, садясь рядом. На него сразу бросились, как на добычу, целуя, куда только губы попадут. И вновь грязные слова на ухо. — Какая ж ты блядь, м. Самая грязная шлюха, возбудился и даже не скрыл этого от совершенно незнакомого мужчины, поехав к нему в квартиру с явной целью, чтобы тебя трахнули. Ты только этого и достоин, чтобы тебя имели, именно имели, а не занимались любовью, жёстко, всю душу из тебя сегодня вытрахаю, ты подо мной так кричать будешь... Слова заставляют румянец подходить к щекам. Паша бы в жизни не поверил, если бы ему сказали, что фсбшник такое может говорить в постели. И всё-таки говорит. Да и не кому-то там, а ему, Паше, совсем ещё юному и в мужеложстве уж точно невинному! Тем временем Сергей уже срывается по полной, на светлой коже оставляя наконец засосы и укусы, расписывая всю шею в отметинах, и Вершинину остаётся только откидывать голову, да закусывать нижнюю губу, жалобно при этом стонав. У Игнатьева, видимо, от этого голова кругом. Он забирается руками под бадлон парня, гладит выпирающие рёбра, надавливает то на низ живота, то в область желудка, вызывая то возбуждение, то лёгкую тошноту. Когда мужчина отдаляется, Паша видит его горящие глаза. От этого только ещё более неловко, и парнишка очень осторожно начинает снимать чужой галстук, пиджак, а следом и расстёгивать рубашку. Сергей от него не отстаёт – расстёгивает ширинку брюк. Всё это так сумбурно, но практически знакомо. Когда Павел разбирается с чужим верхом, взгляд перемещается на левое предплечье, что всё было в мелких шрамах. — Это у тебя что за дело такое было, где так пытали? — Это не дело. — бросил Сергей, явно не хотя об этом говорить. Паша настаивать не стал, и так всё понял. Вершинин подвигается ближе к партнёру, снимая с себя футболку, и медленно начинает приближаться лицом. Страшно, потому что в новинку с мужчиной. Его целуют. Именно его, а не он, и именно Сергей начинает активно сминать, горячо целовать, кусать чужие губы, проникнув языком в рот. Паша, слегка опешив в начале, отвечал по-своему: стеснительно, медленно, прощупывая почву. Их руки сплелись в замке и Павел улыбнулся, поняв это. Всё же, между ними определённо есть эмоциональная связь. Вершинин выгибается, когда другая рука, холодная, ложится на спину. И уже совершенно всё равно, на какой из них порезы. Он будет спать и с таким, морально убитым, и он будет его любить, может, он действительно блядь, но ему кажется, что это всё же любовь с первого взгляда. А может, всё-таки блядь. Языки наконец сплетаются в страстном танце, и Паша не удерживает стона, что получился прямо в поцелуй. Сергей отдаляется, бросив только «на спину ложись». Сам он встал, раздеваясь. Вершинин сглотнул, поудобнее ложась на спину, и уже в этом положении слегка неуклюже стянул с себя остатки одежды. Посмотрев на Игнатьева, тот увидел, как мужчина достаёт из ящика небольшой тюбик смазки, а после садится на кровать. Однако, это ещё не вся подготовка – почему-то он любезно подкладывает под поясницу Паши подушку, но юноша только мягко убирает её обратно. — Не нужно. Уже настроились на жестокость. Серёжа ничего не говорит и это вводит в какое-то неприятное чувство – тревога, смешанная с... Чем-то. Этим вечером Вершинин познавал всё новые и новые эмоции и ощущения. Мужчина ложится над ним, вдруг прикасаясь тёплым горячим языком к чувствительной горошине соска. Паша тут же стонет, что эхом раздаётся по просторной комнате, и прогибается в пояснице. Он даже не знал, что так чувствителен. Второй бугорок тоже без внимания не оставляют, лаская его пальцами. Вершинин глубоко дышал, зажмуриваясь. Ему впервые уделяют так много внимания в интиме. Да и вообще ему впервые уделяют так много внимания. Через некоторое время Сергей начинает спускаться ниже, оставляя грубые поцелуи и укусы на худощавом торсе. Паша кладёт одну руку на чужую голову, слегка поглаживая. Тем временем, через несколько минут, Игнатьев уже размещается между тонких ног, и руку приходится отстранить. Он гладит юное тело, мягко, медленно, нежно, но в один момент один за другим начинают сыпаться удары – под рёбра, на бёдра, на шею и в грудь. Постепенно боль нарастает и Паше уже хочется закричать, но его грубо переворачивают, начиная один за одним, совсем без пауз, оставлять на заднице шлепки. Снизу доносится заглушённый визг. Мужчина всё придерживает нижнего одной рукой, а сам вытаскивает ещё что-то из тумбочки. Вершинин не видит и видеть не хочет, но страх крутит где-то внутри до одури сильно. К нему приближаются. Страшно, неизвестно. Сейчас точно будет больно. Где именно? От чего? Ожидание боли намного страшнее. Холодное лезвие проходится вниз от лопатки к спине. Паша начинает сразу же брыкаться, крича. — Тише, тише, — заботливым полу-шёпотом пытается успокоить того Сергей, зажимая рот, — я всего-лишь проверяю, действительно нет ли у такого прекрасного ангела крыльев. Ему не выбраться. Павел обречённо падает лицом в подушку, сдавленно то мыча, то крича от острой боли. Оружие, наконец, отстраняется от кожи, дойдя практически до самого низа спины. Вершинин только пытается перевести дыхание, как холод вместе с болью чувствуются уже рядом с другой лопаткой, опять медленно идя вниз. От ощущений, слишком болезненных и до этого неизведанных, из глаза Паши медленно текут слёзы. Сквозь крики он иногда всхлипывает, а когда лезвие спускается почти в самый низ, всё же не выдерживает, начинает брыкаться, вот только делает этим хуже – нож уходит куда-то в сторону, и это вызывает крик только сильнее. И, видимо, недовольство Игнатьева. Парнишку переворачивают назад. С каким же восторгом Сережа смотрит в заплаканные глаза, а потом и проходится взглядом по оставленным ранее синякам. — Прекрати.. пожалуйста. — сдавленно умоляет Вершинин. — Тебе стоит сейчас умолить меня простить тебя, а не прекратить. Ты нарушил мою прекрасную картину. — Прости, пожалуйста, прости! Всё же Игнатьев сумасшедший. И просьбам сумасшедших лучше подчиняться, чтобы не оказаться трупом. — Тебе нравится? — любовным шёпотом спрашивает мужчина. Паша в растерянности. Ответить честно или то, что хочет Сергей? Но что-то манит продолжить это, посмотреть на его реакцию, и Вершинин выбирает... — Нет. Честность. И эта честность влечёт за собой последствия в виде сильной пощёчины. — Ты просто не понимаешь искусства! «А ты просто не понимаешь, как это больно и какой ты ёбнутый. Головой на пол в детстве не роняли?» — проносится в голове. Паша осторожно касается кончиками пальцев чужой щеки, показывая, что всё хорошо, ему нравится, он любит и прекращать это не собирается (как же противно от этого самому себе, боже). И Серёжа вдруг ластится, словно кот, и у самого маленькая слезинка проносится по щеке, а с губ срывается еле слышное «прости». — Я уже сплю с тобой. Значит, принял твои.. странности. — Нет, нет, ты делаешь это только потому, что думаешь, я тогда отстану и пожалею тебя. Ты делаешь это всё, как делают в фильмах при встрече со своими убийцами, но я не убийца, я не хочу принести тебе большого вреда. Игнатьев вовсе тает щекой на руке Павла. И это заставляет мягко улыбнуться. Он любит... Он так сильно любит, раз даже со своим конченным нарциссизмом просит прощения. Он правда хороший, правда. Вершинин в это искренне верит. Паша сквозь боль приподнимается, тянется руками к чужой шее, чтобы обнять, но всё же падает с тихим стоном. Он ожидает, что его жест поймут и обнимут, но не тут-то было. Сергей, видимо, сделал этакую передышку и теперь вновь готов накинуться хищным зверем. Паша закрывает глаза, пытаясь ни о чём не думать. И тихо вскрывает, когда в него проникают сразу двумя пальцами. В смазке хотя бы, на том спасибо. Внутри сразу начинают двигаться, не дав привыкнуть к новым ощущениям, и темп набирают быстро. Вершинину только и остаётся, что полу-стонать полу-кричать, хватаясь руками за мокрую и липкую от крови простынь. Свободной ладонью Серёжа вдруг берёт оба чужих запястья, складывая и держа над головой Вершинина. Паша жалобно с лёгким страхом посмотрел на партнёра, но то, видимо, его лишь больше развеселило. — Тебе нравится? Паша кратко кивает пару раз. Как же больно, но сквозь дебри этой боли прорываются и приятные ощущения, которых постепенно становится всё больше, особенно, когда партнёр давит на нужные точки. Юноша даже бы и не подумал, что у него их столько. Тем временем темп становится бешеный и добавляется третий палец. Его буквально разрывают, всё больше становится стонов-криков, Вершинин ворочается, сжимает руки в кулаки, пытается хоть за что-то уцепиться, и тут с уст срывается громким протяжным стоном «Серёж». Кажется, того аж в дрожь кидает от подобной реакции. Через пару минут от Паши отдаляются, и тот может хоть как-то отдышаться. Хотя каждый вздох раздаётся болью в спине и груди. Вершинин переводит взгляд на партнёра и видит, что тот уже готов серьёзно Пашу трахнуть. Парень тут же хватает Сергея за плечи, останавливая. — Может, хоть презерватив найдётся? — Нет. Да и зачем, у меня никаких болячек нет. — Точно? — парнишка жалобно заглядывает в чужие глаза. — Точно. — отрезает резко Игнатьев, хватая руками чужие ягодицы и разводя их в стороны. Паша медленно убирает дрожащие руки с плеч, и через пару секунд вскрикивает ещё громче, чем в прошлый раз, когда его таз слегка приподнимают и входят на всю внушающую длину. Таблички в интернете с размером члена, в зависимости от роста, видимо, обманывали. Привыкнуть ему вновь не дают, медленно начиная двигаться. Вершинин весь извивается и изгибается, ёрзая на кровати, хватает, что только можно, то зажмуривается, то широко распахивает глаза, а с губ то и дело слышится жалобное «подожди». Но его не слушают, и совсем вскоре набирают бешеный темп, буквально вдалбливая Пашу в кровать под разными углами проникновения. Вершинин кричит, но ему зажимают рукой рот, а потом эта рука начинает оставлять звонкие удары – на щеках, ключицах, иногда царапая их до крови. — Какая ж ты похотливая сука. Ничтожество. Ведь нравится, когда так унижают? Паша замечает, что всё-таки остался в возбуждённом состоянии. И понимает, что от всего происходящего внизу живота скручивает сильнее. На него так препарат действует, или он такой извращенец, оказывается? Как бы то не было, совсем скоро терпеть уже было невозможно, и Вершинин прикоснулся к себе, начиная быстро дрочить, сильно сжимая орган. Его словно били током, так он бился, словно в агонии. Однако мышцы лица уже размякли, расслабилось и всё тело, глаза блаженно прикрылись, а уста приоткрылись в немом стоне, всё же иногда издавая какое-то сдавленное краткое ахание. В один момент это всё всё-таки сменила невыносимая боль внутри. Паша раскрыл глаза, с непониманием смотря на Сергея, но тот только усмехнулся, продолжая быстрые грубые толчки, с каждым из которых в определённую точку было всё больнее. — Поменяй.. пожалуйста, поменяй угол.. Тихо промычал Вершинин, и его послушали. Парнишка крупно дрожал, но сейчас было приятнее. Опять очень, очень приятно... Опять не сдержался от того, чтобы положить руку на член. Через минуту, если не раньше, Паша излился с громким стоном, вновь протягивая имя партнёра. Сергею же хватило пару толчков, и он заполнил Пашу спермой, медленно выходя из того. Вершинин пытался отдышаться и поднял взгляд на небольшое зеркальце. Ресницы тут же задрожали от картины. Из него, всего в синяках, лежащего в небольшой луже собственной крови, вытекала сперма, перемешанная с чем-то красным, образуя неприятный розовый оттенок. Что это, догадался Паша сразу. И сколько же он крови сегодня потерял... Юноша подвинулся ближе к подушкам, тихо болезненно простонав – каждый порез и синяк постепенно начали отдавать своим. Всё же, Вершинин подполз к сидящему у изголовья Сергею, и обессиленно положил голову на плечо того, прикрыв глаза. Вскоре его стали бережно гладить по волосам, перебирая пряди, и Паша слегка улыбнулся от этого. Он, открыв глаза, поднял взгляд на Игнатьева, в свободной руке которого была тлеющая сигарета. — Ты... — М? — Сергей посмотрел в глаза Паше, как-то мягко и одновременно безразлично. — Тебе разве можно курить? — Редко притрагиваюсь к сигаретам, но иногда бывает. Тебе не дам, маленький. Паша слегка посмеялся, целуя партнёра куда-то в плечо, и вдруг услышал то, от чего кровь в жилах застыла: — Так что насчёт разговора в машине? Я не шутил. — Какого разговора? — слегка недопонял Паша. — Ты знаешь. С некой неуверенностью, но юноша сделал вывод, что это разговор про самоликвидацию. Он уткнулся куда-то в плечо Игнатьеву, раздумывая. С щёк медленно потекли слёзы, когда он вспоминал всех друзей, но их тут же вытирала чужая ладонь. Какой он хороший... Какой он заботливый... Если есть несколько вселенных, возможно, Паша очнётся после смерти в одной из них? Не помня ничего, но совершенно такой же.. Посмотрев на партнёра, Вершинин всё же кивает. Сергей поднимается, уходя куда-то. Паша в это время рассматривает небольшой букет, лежащий на тумбочке: в квартиру он его всё-таки принёс. Такой грустный, уже слегка завялый, но очень бережно подобранный. Особенно упакован красиво. Игнатьев возвращается с небольшим пузырьком и пистолетом в руках. — Предлагаю сделать интересно, знаешь, как шампанское в фильмах пьют иногда, руки перекрещивая. Только один в рот яд, другой – пулю. Вершинин сглотнул. С каждой секундой ему становилось всё сложнее это всё воспринимать. Всё же, когда Игнатьев подошёл, парень взял из его руки пузырёк, ледяной, словно рассматривая. — А ты сам уверен, что хочешь из жизни уйти? — Она у меня давно сломана. И починить слишком сложно, не думаю, что справлюсь. — Я бы помог... — Тебе в больнице помогли бы для начала. «Ты будешь ядом, Я – пистолетом. Я – пистолетом. Я – пистолетом...» Он не помнит следующие события и как всё произошло, но помнит перекрещенные руки, противнейший слегка медицинский вкус и громкий выстрел, после которого звенело в ушах. Сергей умер в мгновение. А яду ещё нужно было подействовать. Что там, про Джульетту в той песне было? Паша наклонился медленно, несмотря на боль, нежно целуя мягкие постепенно остывающие губы. Засыпал уже навечно он с той же крепко засевшей в голове песней. «Мы доигрались... Песенка спета, Моя Джульетта. Тихо уходим С этого света». Паша вскочил, открывая широко глаза и сразу начал оглядываться, глубоко отрывисто дыша. Где-то в коридоре мелькнула тень. Наверное, это ещё от сна он не отошёл... Он в своей комнате, всё хорошо. Ну и приснится же.***
— Ты был прав! — громко бросил Вершинин, пробегая последний лестничный пролёт, — он.. точнее, я, именно об этом во сне говорил. — А ты не верил, что где-то есть вариант такого развития кончины. — Значит, судьбы всё же не существует. — Ты про что? Раздалась механическая мелодия домофона, и они вышли на яркий солнечный свет. — Я думал, твоя судьба – погибший герой. Но по его словам, там не герой вовсе. — Ну.. возможно. — Со мной твоя судьба точно жестокий абьюзер. — Паша подошёл ближе к мужчине, выхватывая из его рук недавно купленное мороженое. — Эй, стой! Вершинин рассмеялся, начиная бегать по двору от Сергея. Они оба смеялись, согреваясь теплом своей собственной любви и летнего солнца. А шрамы от вчерашней ночи всё же до сих пор слегка саднили. «Даже не думай, мы не вернёмся. Весело, трезво, лапаем солнце. Мы не вернёмся! Тянется Вечность, не были - были. Даже не думай, мы победили! Мы победили!»