***
Утром Гермиона умылась, обнаружив, что тетя Зина давно поднялась и даже успела отоварить карточки, поэтому у них появился хлеб и… и пока все. Этот хлеб совсем не походил на тот, что был у Гарри — жесткий, как будто черствый, но испуганная девочка понимала, что мальчик совсем не шутил, когда объяснял ей, как делить хлеб, и Гермиона сделала так, как учил Гарри. — Да, дочка, все забыла, даже имя свое, а хлеб делить умеешь, — вздохнула тетя Зина. — Давай позавтракаем и пойдем на наш снарядный… — Хо-хорошо, — проговорила девочка, помня о том, что нужно говорить короткими фразами. — Контузило никак, — погладила ее по голове женщина. — Я г-готова, — с трудом подбирая слова, Гермиона чуть заикалась, закрепляя мнение женщины о контузии. Но сразу они на завод не пошли, сначала тетя Зина зашла в какую-то «жилконтору», зарегистрировав девочку, как свою племянницу, сироту, Марию Пивоварову, наказав при этом Гермионе запомнить имя и фамилию. Какой-то мужчина без одной руки только взглянул на выглядевшую испуганной девочку, кивнул и вписал ее в большую книгу. Только после этого двинулись. Было холодно, тетя Зина выдала Гермионе пальто, как-то всхлипнув при этом. Одежда пришлась девочке впору, как будто на нее было сшито. Гермиона старательно вспоминала, что нужно говорить, чтобы взяли, потому что Гарри очень хорошо инструктировал ее, как знал. Сейчас девочка уже совсем иначе оценивала слова мальчика о похожей на нее… Но было просто поздно, поэтому она шла по улице, полной людей, спешивших, как она понимала, на работу. — Вот, Алексей Савич, племянницу привела, — сообщила тетя Зина какому-то мужчине, молча кивнувшему куда-то в сторону. Гермиона предпочитала молчать, думая о том, что теперь она здесь навсегда. Сожаления почти не было. Разве что Гарри… Но сейчас нужно было выжить. Мальчик очень много говорил о том, как выжить, и девочка решила быть послушной. Там, куда ее привела тетя Зина, обнаружился большой кабинет с портретами на стенах и усталый невыспавшийся мужчина. Он внимательно посмотрел на Гермиону. — Сколько тебе лет? — поинтересовался незнакомец. — Чет-тырнадцать, — запнулась девочка, затем начав говорить так, как ее учил Гарри. Не всегда понимая, что именно говорит, Гермиона полностью процитировала речь мальчика, увидев, что в глазах мужчины появляется одобрение. — Ты права, — кивнул он, затем повернувшись к женщине. — Забирай ее к себе, обучи и пусть выходит на смены. — Спасибо! — заулыбалась тетя Зина. — Пойдем, дочка. Так Гермиона начала работать на заводе. Ее поставили к токарному станку, показав, как вытачивать снаряды. Дело было ответственным, брак допускать было нельзя — за это могли и уволить. Когда Гермиона услышала о «наказать», она испугалась, уже представив себе эту сцену, но тетя Зина только вздохнула, отметив реакцию девочки, и принялась учить ее. Вскоре Гермиона смогла выточить первую свою деталь. За первой пошла вторая, третья. Девочка уставала очень сильно, не будучи привычной к таким нагрузкам, но работала, помня слова Гарри. Гермиона совсем не жаловалась, даже когда хлеба стало совсем мало, и больше не было ничего. Постепенно она привыкала. Вой сирены воздушной тревоги, обстрелы и очередь за хлебом, да и за кипятком — все это стало привычным уже через три недели. С декабрем в Ленинград пришло и «смертное время». Кушать хотелось постоянно, но Гермиона понимала, что даже съешь она за раз всю дневную норму — это не поможет. Она видела голодные глаза детей, с которыми вместе работала, и в этих глазах перед ней вставал Гарри. «Если он прошел это все и смог вернуться, то, может быть, и я?» — думала Гермиона, лелея эту надежду. Становилось все холоднее, наваливалась усталость. Но день за днем девочка находила в себе силы, вставала и шла на работу с тетей Зиной. Она знала, что заболеть нельзя — это почти гарантированная смерть, поэтому просто надеялась. Все больше людей вокруг умирало, отчего эмоции притуплялись, но со столбов, из круглых тарелок радиоточек звенел яростный голос Ленинградского радио, помогая жить. Гермиона поняла Гарри, осознавая теперь, что значил его жест — дать ей хлеба. Мальчик отрывал от себя, чтобы поделиться с ней. О, да, теперь девочка понимала! Елка для малышей, новогодний праздник. Худенькие дети устало водили хоровод и просили Дедушку Мороза. О том, чтобы закончилась война… о сухарике. А некоторые — просили вернуть сестренку, братика или маму, и слышать это было больно до слез. Ленинград вступал в тысяча девятьсот сорок второй год. Не сдавшийся город боролся, и Гермиона боролась вместе с ним. Под звук метронома, под стихи Ольги Берггольц, под сводки Совинформбюро город боролся. Гермиона начала постепенно забывать Хогвартс, даже родители ей казались чем-то… нереальным. Все чаще накатывала усталость, но нужно было работать, чтобы жить, и девочка работала. Гермиона работала, к середине января уже не уходя домой. Она ложилась в углу цеха и спала несколько часов между сменами, а рядом спала и тетя Зина, ставшая настоящей мамой за это время. Требовательная, жесткая, когда было нужно, но вместе с тем бесконечно добрая и ласковая, она стала идеалом матери для Гермионы. Голод, холод, усталость… Серыми тенями скользили по улицам люди. Поползли слухи о том, что появились каннибалы, отчего Гермиона теперь даже боялась выходить с территории завода. Но тетя Зина, превратившаяся почти в скелет, находила доброе слово для девочки, выглядевшей ничуть не лучше. Теперь Гермиона понимала, что такое «алиментарная дистрофия», не понимая, как Гарри смог удержаться тогда, в Большом зале Хогвартса. Она осознавала теперь очень многое. За окнами цеха проходил январь…Часть 6
4 апреля 2023 г. в 18:54
Гермиона была хорошей девочкой. По крайней мере, она изо всех сил старалась быть именно хорошей, потому что когда-то давно ей сказали, что любят только хороших. Ей было шесть лет, когда мама и папа объяснили, что значит «хорошая девочка» и что будет, если Гермиона обманет их ожидания. Поэтому девочка изо всех сил старалась быть хорошей. Несколько раз в жизни ей это не удавалось… Иногда воспоминания об этом приходили к Гермионе в кошмарах. Дело было даже не в боли, не в унижении, а в злых, бьющих прямо в сердце словах мамы. Папа при этом ничего не говорил — он наказывал. Молча и как-то очень равнодушно. Это было страшно.
Волшебная школа подарила девочке страх. Страх тролля, дракона и того, что декан напишет родителям что-то нелицеприятное. Родители не верили своей дочери, что Гермиона очень хорошо поняла еще в раннем детстве. Ради того, чтобы профессор МакГонагалл ничего плохого не написала домой, девочка была согласна на все. И декан пользовалась страхом ребенка.
Гарри Поттер на первом курсе был шалопаем и, глядя на него, Гермиона иногда ловила себя на мысли, что лучше никаких родителей, чем… Эти мысли девочка старательно давила, немного завидуя мальчику, которому не нужно было быть хорошим. Увидев, что профессор МакГонагалл благосклонно относится к «приключениям», Гермиона не сопротивлялась втягиванию себя в оные, хотя было очень страшно, просто до жути. Но все закончилось хорошо, декан даже написала родителям короткое письмо, в котором похвалила старательность девочки, за что у нее не было карательных мер. Хотя папе хотелось, и Гермиона это видела, но, видимо, было просто не за что. Дома ее сопровождал страх сделать что-то не так, поэтому первому сентября она обрадовалась.
Вот только Гарри изменился за лето. Мальчишка очень сильно изменился — утратил все эмоции, стал собранней и как-то неуловимо взрослее. Эта его странная игра, тем не менее, дарила ощущение собственной нужности. И еще хлеб, которым Гарри делился с ней. Это было тоже игрой, но для очень худого мальчика это точно игрой не было, Гермиона чувствовала это.
Когда начались окаменения, во взгляде мальчика появилась какая-то обреченность. Гермиона уже научилась определять настроение Гарри под неподвижной маской лица. Он что-то предчувствовал или… знал? Ведь не зря же мальчик так настаивал на языке, откуда-то даже притащив зелье для лучшего запоминания. Задумываться над этим Гермионе не нравилось, ей больше нравилось учиться, тем более что ЗОТИ теперь вел отставной аврор и это было очень интересно.
Откровения про наследника Слизерина заставили девочку задуматься, но ненадолго. Гарри же победил Того, кого нельзя называть, значит, логично, что многое знал о враге. Как конкретно годовалый мальчик мог победить страшного темного волшебника, Гермиона не задумывалась, она просто бездумно повторяла то, что было написано в книгах. А время шло, минул январь, окаменения все продолжались.
— Надо найти, кто окаменяет, — требовательно сообщила мальчику Гермиона.
— Василиск окаменяет, — ответил он, но девочка ему, разумеется, не поверила, решив самостоятельно найти ответ. Пожалуй, это был последний раз, когда Гермиона решила не поверить Гарри.
Копаясь в книгах, девочка искала хоть какие-то упоминания, зачастую засиживаясь допоздна в библиотеке. Гарри всегда провожал ее, кроме того самого вечера, когда его зачем-то вызвала профессор МакГонагалл. Видимо, мальчик не мог предполагать того, что случится, а не верившая ему девочка, наконец, обнаружила статью о василиске. Совпавшие признаки заставили Гермиону мчаться по коридорам, чтобы рассказать декану о своей находке.
Каким-то чудом расслышав шелест и звук падения чего-то каменного на плиты пола, девочка резко остановилась. Испуганно осмотревшись, она вспомнила фильмы, которые так любил папа, и решила воспользоваться зеркальцем, чтобы заглянуть за угол. Последним, что она увидела, был большой желтый глаз, а потом девочку покрыл каменный панцирь, прекращая доступ воздуха. Она бы погрузилась в летаргию, но у кого-то были совсем другие планы на нее.
— Когда ты, наконец, сдохнешь! — сквозь толщу камня услышала испуганная девочка, а потом прозвучало какое-то каркающее заклинание, и…
Гермиона услышала вой, за которым последовал взрыв. В подсвеченном огнем мареве она увидела оседающий дом. Вокруг было очень темно, только по небу шарили какие-то белые полосы да что-то глухо часто бухало. Замерев на месте от страха, девочка этим спасла себе жизнь, потому что следующий взрыв прозвучал совсем недалеко, заставив Гермиону взвизгнуть. Что происходит, она не понимала, но чуть погодя прозвучала сирена и голос на том самом языке, которому ее учил Гарри, произнес что-то об отбое. Что он имел в виду, девочка не поняла.
Вокруг было холодно, а под рукой обнаружилась какая-то бумага, схваченная рефлекторно. Вокруг появились люди, но Гермиона стояла, озираясь, просто не понимая, где находится и что теперь делать. Тут ей внезапно повезло — какая-то женщина подошла к девочке, внимательно взглянула на нее и вздохнула.
— Всех убили? Пойдем, — произнесла она на русском языке.
— Д-да… — ответила Гермиона, всхлипнув.
— Скольких еще унесет эта война, — проговорила женщина, уводя Гермиону.
На счастье девочки, было самое начало ноября, уже похолодало, но люди еще не озверели и «смертное время» не началось. Поднятый ею лист бумаги оказался листом карточек иждивенческих. И увидев этот лист, Гермиона застыла.
— Карточки не потеряла, молодец, — произнесла эта женщина. — Зовут меня Зинаида Федоровна, но ты можешь звать тетей Зиной, а тебя как зовут?
— Ми… Ге… — от шока девочка не могла произнести свое имя. Она смотрела на листок, на котором были крупно отпечатаны цифры года.
— Не помнишь, что ль? — поинтересовалась тетя Зина. — Ну да такое бывает. Будешь Машей?
— Д-да… — тихо ответила Гермиона, вспоминая, о чем говорил Гарри. Получается, это была не игра?
Тетя Зина рассказывала о том, как бомба лишила ее семьи, жалобно поглядывая на девочку, подсевшую поближе и обнявшую нестарую еще, но абсолютно седую женщину.
— Ой, да что же это я! — всполошилась женщина. — Давай-ка спать ложиться, завтра мне на работу, а тебе в школу?
— На за-вод, — припомнила то, что говорил Гарри, Гермиона.
— А возьмут тебя? — задумчиво спросила тетя Зина. — Ладно, вместе пойдем.
Постелив Гермионе на диване, женщина ушла в спальню, насколько поняла девочка. Гермиона долго не могла уснуть, не понимая, как она умудрилась оказаться больше чем на полвека в прошлом и откуда Гарри знал?