Breathing Control

Ацуши тревожился из-за сложившейся ситуации. Ему и так свойственно накручивать себя до вселенских масштабов, а тут ещё плюсом добавились факторы. Что происходит с Дазаем в последнее время? Этот вопрос мучительно давил на череп, заставляя снова и снова погружаться в это. Накаджима безумно хотел помочь, да вот только не знал как. Прошлые попытки суицида у его наставника уже не так пугали, как его ментальное состояние.      Одна рука свисает с края кровати, грязные от крови бинты волочатся по полу, небрежно распластавшись по ламинату. Ноги, в треморе, били по матрасу, создавая громкие звуки от ударов. Подойдя чуть ближе, можно разглядеть посиневшую кожу и проявившиеся в стеклянных глазах сосуды. Доносилось тихое першение в горле, пока по губам продолжала стекать белая, как облако, пена со слюной.      Ацуши хотелось кричать, но его голос словно похитили сирены из мифологических рассказов. Как олицетворение печальной жизненной правды, где счастье – лишь часть поверхности, под которой, на большой глубине, таятся все боли, травмы. Всё то, с чем многие люди привыкли жить, заглушая всеми различными способами. Страх это то,  с чем борются, но сдаются на полпути, пока он всецело поглощает остатки выжившей личности, что барахтается и хочет простого спасения.   Сейчас он в одной комнате с человеком, который, по сути, подарил ему веру в жизнь, в свою «нормальность». Осаму вот он, совсем рядом, сидит, склонивши голову над какой-то тетрадью, по всей видимости, для расследования, которым они занимаются. А сердце пропускает очередной удар, словно пытается дотронуться, дотянуться. Но Дазай будто и недосягаем вовсе. И Накаджима ненавидит то чувство, когда безумно хочется к человеку, но это невозможно. Мысли о нем окутывают каждую ночь, как теплый плед, которым укрываешься, когда на улице холодно.     Его глаза иногда напоминали крепкий кофе, что бодрил ранним утром и давал заряд энергии на весь день. А порой до жути сладкий, сильно приправленный молоком, теплый какао, какой обычно пьют по вечерам у камина в каком-то американском ромкоме про любовь. Какое глубокое чувство, а к нему придумано лишь одно простое слово. Каждый вкладывает свой особый смысл в эти, казалось бы ничем не примечательные буквы. И совсем редко можно было различить еле заметные , практически затухшие искры, которые, казалось, уже исчезли под натиском душевной боли, ломавшей раз за разом и так искалеченное сознание. Ацуши всегда мог различить, насколько искренним был Дазай в той или иной ситуации. Всё-таки появившиеся романтические чувства позволяли взглянуть на него под другим углом.   И всё же, Накаджима больше ждать просто не мог, слишком мучительно это было, и решился заговорить:   — Дазай-сан, я могу как-то помочь? Расследование же мне дали, а выходит так, что только вы им и заняты. — Ацуши хотел хоть как-то завести тему, чтобы аккуратно перейти к тому, что действительно его волновало.   Брюнет поднял глаза, уставившись на младшего, будто сканируя его рентгеном, одним лишь пустым взглядом выворачивая душу наизнанку. Он – личность крайне филигранная. Такая же, как все его планы и действия.    — А? Нет-нет, всё в порядке. Мне как раз очень интересно это дело, но углубляться в подробности не буду, возможно, потом узнаешь.   Блондин подсел ближе, пытаясь прочесть эмоции на лице Дазая, но все тщетно. Лишь безразличие и холод, вызывающие мурашки по всему телу.   — Но… — тонкий палец мягко коснулся обкусанных губ, подавая сигнал о том, что лучше замолчать.   — Помолчи, пожалуйста. — уже раздражительно процедил Осаму, пытаясь уже давить на парня. Нужно было создать видимость того, словно он его бесит.     «Прости, Ацуши. Я знаю, что совершаю огромную ошибку, делая тебе настолько больно. Я вижу отчаяние в твоих глазах, но я ничего не могу с собой сделать. Когда дело доходит до мучительной любви, мое сердце разрывается от невыносимой боли. Каждый день кажется сущим адом, я не могу дышать, я не могу сосредоточиться, я даже не могу делать простые вещи, которые раньше приносили мне радость. Такое чувство, будто любовь медленно убивает меня, протяжно раздирает мою душу изнутри. Каждое мгновение кажется таким наполненным тоской и страхом, и я не уверен, сколько еще смогу выдержать...   И даже когда агония становится невыносимой, я все еще стремлюсь быть с тобой, любовь моя. Мне нужно быть рядом, еще раз заключить тебя в свои объятия. И так я переживаю каждый день с этой жгучей болью, с этим бесконечным страданием. Но я не могу заставить себя сбежать, потому что я не хочу покидать тебя.Вот только я отстраняюсь, глуша тебя все сильнее и сильнее.  И никакого карт-бланша тут не будет, все иначе.»     Дазай убрал палец с чужих губ и снова уставился в тетрадь, взяв ручку и начав что-то туда записывать с таким видом, будто к нему только что пришло озарение. Однако несмотря на попытки отвлечься. Он каждой клеточкой ощущал на себе пристальный, но крайне печальный и расстроенный взгляд. Казалось, вот-вот, и Ацуши всерьез заплачет, если не сказать, что впадет в истерику. Никто не достоин его чистых, кристальных слёз, особенно он. Ведь для Осаму, Накаджима был светом, чем-то вроде подарка от Бога.   А ведь Бога он боялся. И нет, он не верил в него, но опасался неизбежности кары. Вера, как ему казалось, существует для того, чтобы каждый человек в смирении представал перед судом и всегда был готов принять наказание плетьми. За что ещё ему следует раскаяться, если и так до конца жизни этого не получится сделать?     Невзирая на такое поведение со стороны наставника, блондин направился в сторону кухни, чтобы приготовить им обоим поесть. Всё-таки утром было мало времени для подобного рода дел, а сейчас уже обед, надо бы что-то сделать. И ничего лучше, из-за недавней ситуации,  в голову не приходило, чем обычный, но любимый отядзуке.   Уже как на автомате он замачивал рис в холодной воде, после чего заваривал зеленый чай. Рыбы или чего-то такого в доме не было, так что пришлось брать лишь кунжут, который ещё остался с прошлой закупки, листики имбиря и капля соевого соуса. Генмайча давала свой приятный аромат и дополняла и без того неплохую комбинацию.   Две небольшие, глубокие тарелки стояли на столе, ожидая, когда к ним притронутся. Вот только загвоздка была в том, что Ацуши и малейшего понятия не имел, как будет звать Дазая. Вдруг он ещё больше разозлится, а потом, в конце концов, уйдет и не захочет больше его видеть. И это неимоверно пугало. Ладно, любовь, насколько бы она теплой и желанной не была, но разрушить то, что между ними сейчас… Этому непозволительно случиться, хоть будет конец света, хоть что Глупая, поистине наивная влюбленность, дававшая новые, ранее неизвестные эмоции. Ацуши и сам не заметил, как сильно стал меняться. Его поведение, привычки, в целом, мировоззрение. Иногда он зацикливался на своей внешности, пытаясь выглядеть максимально хорошо. Всегда прислушивался к комментариям Дазая, анализировал действия и принимал попытки понять его. И по началу это было действительно сложно, но со временем эти границы рассеивались. Единственное, что Накаджима точно хотел сделать, это помочь Осаму. При таком анализе нетрудно понять, сколько же проблем у брюнета. Даже бинты на руках – не просто так ведь.   С каждым разом чувства становились все глубже и глубже, осознанней, острей. Чаще хотелось проводить вместе время, даже разговоры о суициде уже не казались скучными, хоть и настораживали. Порой Ацуши вел себя уж слишком несуразно, ситуации были нонсенсом, хоть и забавным. При этом с Дазаем он проявлялся так, как никогда не подумал бы, что мог.     Дикой решительностью Накаджима не отличался, но все-таки решил действовать, поскольку если не сделать так, то это тупик.   — Дазай-сан, я отядзуке приготовил, можете поесть. Вы же толком ничего с утра не ели. — голос подрагивал, но это было практически незаметно из-за тона, использованного для фразы.   — Хорошо, сейчас приду. Минуту. — Осаму отвлекся от тетради, закрывая её и вздохнув, встает, отряхивая светлые брюки. Хоть он и выбрал тактику игнорирования, но уж совсем разбивать сердце не хотел, Ацуши этого не заслужил. Это лишь его вина, не более, а блондин лишь несчастный, познавший такое злополучное чувство, как любовь. А ведь везде говорят, что оно приносит счастье. Черта с два! Оно проникает, словно пуля от револьвера, метко и точно попадает в цель, расходясь жгучей болью по каждому импульсу.     Старший прошел в комнату, где витал приятный, легкий аромат зеленого чая, окутавший пространство. Ацуши мило улыбался, а в его гетерохромных глазах сияли мелкие искорки счастья и тепла. От такой картины невольно можно встать в ступор, что и произошло с Дазаем. Сердце пропускало удар за ударом, эхом отдаваясь в ушах. Кухня резко поплыла разводами, а взгляд не мог сфокусироваться на каком-то объекте. Голова кружилась, а в висках пульсировала мерзкая боль. Пришлось облокотиться об стену, чтобы не упасть и, скорее всего, потерять сознание.   — Дазай-сан! — послышался истошный крик и торопливые шаги, приближающиеся ближе и ближе. Накаджима присел на корточки, слегка хлопая наставника по щекам, пытаясь привести в чувства. Это было не особо действенно. Поднявшись, он побежал за холодной водой, чуть ли не спотыкаясь, ведь пол был скользкий и гладкий. К счастью, это заняло не так много времени.   Набрав воды в рот, Ацуши наклонился и посмотрел на Осаму, обдавая его прохладной струей. Брюнет попытался открыть глаза и начал надрывно кашлять. Все было мутным, покрытым белой пеленой, в которой можно было различить юное лицо.   — Ч-что произошло? — негромко спросил Дазай, всё ещё не до конца придя в себя.   — Я точно не знаю. Вы зашли сюда, и вдруг вам резко стало плохо. Похоже, вы потеряли сознание. — с заметной тревогой ответил Ацуши. — Дазай-сан, нам точно следует поговорить. Мне очень не нравится то, что происходит с вами в последнее время. Ваши попытки суицида становятся серьезней и ужасно отражаются на вашем состоянии. Я понимаю, что, возможно, я далеко не тот человек, с кем вы хотите обсудить ваши проблемы, но вы меня спасли тогда у реки, и я не могу с безразличием смотреть на то, как день за днем вы уничтожаете себя. Вы же понимаете, что в один момент можете реально умереть?    Брюнет ошарашенно посмотрел на него, явно осознавая каждое слово. В этот раз тон звучал серьезно и строго, речь точно не о каких-то глупых шутках. И мысль промелькнула в голове. Черт возьми, он такой дурак. Хотя, слишком скромное слово, каким можно назвать человека с подобным поведением. Так эгоистично поступать по отношению к Ацуши, при этом думая, что это как-то спасет его от всех бед, а по сути топя все сильнее и сильнее. Знал ведь, насколько важен и дорог для тигра, но все равно выбрал такой путь. И ясно, что жизнь ему неважна, да вот только связано теперь это вовсе не с ним. И всё это пронизывалось тонкой нитью через всю их историю, со дня знакомства.   — Ацуши, понимаешь, я не знаю как тебе объяснить, чтобы ты не счел меня за сумасшедшего, хотя, скорее всего, так и есть, но дело частично в тебе. Не пойми неправильно, ты в этом не виноват, только я. Это моя вина, моя слабость и мои проблемы. Мне безумно жаль, что ты связан со всем этим. И как бы страшно не звучало, все только началось.   — Что вы имеете ввиду? На меня снова завели охоту? — испуг пронизывал тело Накаджимы, отдаваясь мурашками на коже.   — Я точно не знаю, но не исключаю этот факт. Не берусь говорить конкретно, но это должно быть очень опасно, по моим подсчетам и предложениям.   — Подождите, я немного не понимаю. — блондин смотрел прямо в ореховые глаза. — Это связано с вами, но при этом со мной? Почему?   — Потому что через тебя может ударить по мне. Как моя слабая сторона, смекаешь? — Дазай наклонился и поставил руку на пол, пытаясь привстать.   — Я – ваша слабая сторона? Что вы имеете ввиду? — теперь на лице отражалось искреннее недоумение.   — Мне тяжело это объяснить. Слабая сторона – близкий человек. Думаю, не секрет, что удар можно нанести не только физически. — Осаму все ещё скрывал свои чувства. Ацуши незачем знать о них, это ещё больше помешает. Конечно, он прекрасно понимал, что его кохай неровно к нему дышит, это было очевидно. И от этого ситуация становилась более критической.   — Дазай-сан, я могу что-то с этим сделать? Нельзя же сидеть сложа руки и ждать, когда беда сама придет. — решительно проговорил Накаджима, скрепляя пальцы между собой и опирая на них голову.   — Я не уверен, но мы попробуем. А теперь, давай начнем реальное расследование.