Breathing Control

Белые, оштукатуренные стены, ритмичный писк аппарата и резкий, сильный запах спирта. Всё было размыто, мелькали яркие искры, похожие на голографическую психоделику, сводящую с ума. Словно пространство растворилось, стало неощутимым и поглотило, создавая реалистичные иллюзии.   Воздуха не хватает даже для полного вдоха. В горле застрял огромный ком, мешающий просто открыть рот. Сердце, казалось, хочет вырваться из груди на свободу, причиняя невообразимую моральную и физическую боль. Удар за ударом с бешеной скоростью раздаются протяжным эхом в ушах, как напоминание об игре со самой смертью.   Пальцы свело судорогой, а дрожь прошла от головы до кончиков пальцев ног, вызывая  колющее чувство. Страх сковал нерушимыми цепями из крепкого, разгоряченного металла, будто свежевыкованного. Каждое малейшее движение причиняет неимоверную боль, протекая по импульсам.   Осаму не хочет даже осознавать, почему снова выжил. Иногда он желал, чтобы ему вырезали часть мозга, отвечающую за чувства. Они мешали, подвергали опасности и убивали, прорезая внутренние органы. Раньше Дазай отключал истинного себя, да и вовсе не знал, каков он на самом деле. Личность стиралась с каждым действием, с каждым выстрелом и ударом.    Прошлое это то, что никогда не отпускало и не отпустит, это невозможно. Такое мнение сложилось давно - точно не на пустом месте. Заложенная квинтэссенция, скрытая под слоями различных масок и деяний, отпечатанных на плоти. Насколько сильно надо постараться, чтобы попросту найти её. Хотелось жить, а не выживать в этом бескрайнем мире, но получалось забываться лишь в догонялках с самой смертью.   Но вот что ещё страшнее. Кирияма ведь не единственный, кто желал жестокой расправы и мести. Дазай много кому дорогу перешел, это не было неожиданностью. И план был известен заранее, задолго до начала исполнения. Та фраза «Береги животных.» уже была явной угрозой, даже труда не составляло понять кому именно она адресована.    И пока Осаму сам не мог разобраться со своими дурацкими чувствами, за него это сделали другие, в негативном ключе. Как, оказывается, всё было очевидно с самого начала. И как же легко найти слабое место, по которому можно бить, каждый раз с новой силой.     — Дазай-сан! Да что происходит в конце концов?! Объясните уже! — редко можно было услышать, как Ацуши чуть ли не кричит. Максимум на Акутагаву, и то, кто на кого кричал толком не особо понятно. Сразу читалась тревога и нескрываемая злость. Довел же брюнет своего мальчика до срыва, пусть разгребает.   — Ацуши, потише, пожалуйста. Голова раскалывается. — Дазай повернулся в его сторону, не обращая внимания на провода вокруг него.   — Я вас слушаю. — Накаджима кинул серьезный взгляд, впиваясь яркими глазами прямо в чужое лицо и ожидая внятного разъяснения всей ситуации.   — Понимаешь ли, — Осаму прокашлялся. — любовь охватила меня. Я не чувствовал такого раньше никогда, я абсолютно не знаю, как с этим справляться. Была только симпатия, но после того, как я потерял того человека, чувства будто заблокировались. Осталась лишь ненависть, изредка проявляющая себя. И проблема в том, что я ужасен.    — Не говорите так про себя, Дазай-сан! Возможно, вы неидеальный, но мы все такие. Вы хотя бы разговаривали с тем, кого любите? Судя по всему, нет. А ещё говорят, что вы умный. Да вы придурок, честное слово!   «Которого я люблю.» — промелькнуло в голове, нарочно вызывая яркий румянец на щеках.   — Я, почему-то, думал, что убежать проще. Думал, что смогу уберечь от самого себя, доводя ситуацию до ужасных вещей. Прости меня, Ацуши, я такой дурак. — карие глаза потускнели, стали похожи на гранит.   — Я на вас не сержусь, да и не смог бы. Никогда бы не получилось испытать настоящей злости к вам, после того, что вы для меня сделали. Я ценю абсолютно всё. Даже не знаю, смогу ли я когда-нибудь откупиться.   — Откупиться? — Осаму криво усмехнулся. — Ты откупился одним своим существованием. Нежной улыбкой, которая каждый раз сияет с новым светом. Объективно, ты очень красив. — блондин собирался что-то сказать, но почувствовал, что его кисть резко сжали. — Знаю-знаю, сейчас начнешь подвергать мои слова очередным сомнениям, отмахиваться, но прими к сведению. — он вымученно улыбнулся и притянул ладонь Ацуши к губам.   Накаджима дернулся от неожиданного действия. Слова крутились в голове, до ужаса смущали и мучали, одновременно вселяя мелкие крупицами надежды, которые мозги рассыпаться даже от дуновения ветра. Он не был уверен в том, что сейчас верно размышляет, однако что уже терять? То, что проявится при удовлетворительном результате, и испарится при отрицательном. Великий грех, прописанный на исконных папирусных листках. То, что калечит, ранит, вызывает белые цветки в груди, вылетающие ошметками с каплями алой крови, пестрящими в воздухе.   — Я-я могу счесть это за… — Ацуши прикусил губу, нервно поглядывая на брюнета, распахнув глаза. Эмоции переполняли в попытке выговорить злополучное слово. — Да, можешь. Ты всё верно понял. — Дазай прикрыл веки, а на ресницах блестели слёзы, как утренняя роса на траве, переливались под светом больничной лампы. — Но почему именно я? Почему я принес вам эти мучительные страдания? Как вы вообще умудрились… — договорить не получилось, словно рот заклеили плотным скотчем. — Влюбиться? — Осаму тяжело вздохнул. — Я и сам этим вопросом задавался много раз. Блядская любовь приходит без предупреждения, она крайне наглая, знаешь ли. Вламывается в сердце, разбивая в щепки эту дверь, пока занозы впиваются в плоть, причиняя боль. А люди  - невольники, попавшие в жуткий плен человеческих чувств, получившие опиум в вены и находящиеся под минутной эйфорией — То есть, в тот день вы сделали это из-за меня?  — Из-за себя, Ацуши, из-за себя. Хватит винить себя во всем. Это лишь мои проблемы, точно не твои. Мои демоны, пожирающие ночью черствые остатки. — Но… Почему вы вообще решили, что любить это плохо? Разве вы не знали обо мне все с самого начала? — Ох, ты слишком преувеличиваешь мои умственные способности. Но вообще, изначально я думал, что мне лишь кажется, поскольку я хотел это видеть. Однако, спустя какое-то время, я все же понял, что это самая настоящая реальность. И тогда, я помню, что не мог уснуть даже с действием снотворного.       Черный туман окутал таинственный переулок. Искры мелькали как блестки, рассыпавшиеся на ночном небе вместо тусклых звезд, прятавших в себе что-то запретное. Ветер завывал собственные серенады, схожие с классическими симфониями, которые играют большие оркестры, сливая звуки разных инструментов в один, слаженный и искусный.   Доносятся звуки стрельбы, до ужаса знакомые. Крики, в которых можно различить конкретные голоса. Ощущение чужого, испепеляющего взгляда на спине, который проходит даже сквозь плащ, рубашку и слои бинтов. Мерзкий запах свежей крови, пролитой недавно из-за очередного нападения, как всегда окончившегося успехом для Портовой Мафии.   Оно и неудивительно, ведь одним из исполнителей был Дазай Осаму, также известный как самый молодой лидер в истории Мафии, у которого на счету 1075 преступлений совершенно разного характера. От него веяло ужасом и жестокостью чуть ли не за километр. Именно такое безразличие и образ жизни помогал обрести подобную славу.   Брюнет медленно шагал, осматривая территорию. Все слишком однотипное, каждый день можно было видеть такое. Вот только где-то за углом сиял яркий красный свет, сменившийся на жемчужный белый. Первой мыслью было: Чуя опять использовал свою способность. Но в то же время, в этом не было необходимости, лишь какая-то странность.   Дазай ускорился, приближаясь к загадочному свету, что по какой-то неведомой причине вызывал тепло и одновременно отпугивал. Будто это что-то, что одновременно он никогда не видел чего-то подобного, но при этом возникала особая связь.   Поворот. Громкий свист, бьющий по перепонкам. Грохот.   Небольшая фигура показывается из темного дыма. Тонкие руки, идеальная талия, торчащая белая прядь. Образ всплывал в голове по частям, как некий пазл, что кропотливо собирают. Когда этот человек поднимает голову, пробегают мурашки. Глаза замыленные черные, но, кажется, виднеется в них одинокая белая точка – олицетворение души, существующей в металлической оболочке, покрытой кожей.   Ацуши.   Что с ним случилось? Осаму попытался подойти, но невидимый барьер в виде купола оттолкнул с силой в другую сторону. Он потер рукой раненое плечо, все таки асфальт неидеальный и шероховатый, им с легкостью можно было поцарапаться, особенно если лететь под определенным углом.   Из гетерохромных ранее глаз потекла кровь, но не похожая на человеческую. Сущности, похожие на настоящих дьяволов облетали тело, присасываясь к коже. Сам Накаджима находился чуть выше земли, парил в воздухе, окруженный тьмой и появившимися из ниоткуда длинными зелеными змеями, которые вдобавок ещё и шипели. Зрелище ужасающее.   И тогда все вмиг исчезло, распалось на молекулы, будто и не было ничего. Только сбитое дыхание, слёзы и тревога.     — И всё же, почему вы выбрали меня? — блондин еле заметно вздрогнул на стуле, все ещё держа свою руку в чужой. — Сердцу не прикажешь, мой милый Ацуши. — Дазай улыбнулся, потянувшись к мягкой, густо покрасневшей щеке и погладив её пальцами. — Ты себя видел вообще? Ну точно ангел. Такого я только в сладких мечтах видел, знаешь ли. — Хватит меня смущать. Я знаю, вы делаете это специально. Лучше скажите, что будет дальше. — Ох, этого никто не знает. — игриво пропел брюнет. — Вы знаете, что я имею ввиду.   Ацуши был крайне напорист, в такой то ситуации. А иначе из Дазая ничего не выбить, только так. Но, возможно, потом они найдут свой способ комфортной коммуникации, даже невербально.   — А что делают люди после признания? Я бы сказал, что прыгают с моста, но этого я сделать не могу, так что действуем иначе. — Что? — сказать чего-то внятного не получилось, так как горячее дыхание обдало губы, а рука притянула ближе за подбородок.   Парни сливаются в поцелуе, таком желанном и искреннем. Особая интимная связь, объясняющая все без каких-либо тривиальных слов. Пальцы проводят по жемчужным волосам, поглаживая и чуть накручивая. До безумия мягкие и приятные. Рядом можно было почувствовать запах корицы, свежего зеленого чая, молока и чего-то сладкого. Выпечки или шоколада. Эндорфин разливался по венам, оживляя организм.   Дазай прикусил нижнюю губу Ацуши, сминая, прося больше. Теперь он только его, ведь Осаму – тот ещё собственник. А Накаджима плавился, таял, утопал от ласок, которые раньше не доводилось прочувствовать. Неумело отвечал, стараясь подхватить движение и не казаться глупым. Но в этом и была вся прелесть: попробовать яркую новинку, подкинутую жизнью. И уже совсем не важно, что было до этого. Пусть их кто-то будет осуждать или оскорблять. Все это потом. Сейчас это два разума, сливающиеся воедино при помощи простого, казалось бы, действия. Но таило это в себе намного больше.   Ацуши отстранился первым. Его лицо заалело, а губы выглядели блестяще и измученно. Ниточка слюны оборвалась, невольно вгоняя в краску ещё сильнее. Теперь даже если память сотрут, этого забыть не получится, не в этой жизни.   — Ну как? Выглядишь неважно. Я настолько плохо целуюсь? — притворно огорченно спросил Дазай, хотя и сам знал ответ, видя, как тот течет в его руках, как воск со свечи.   — Это… было потрясающе. Я даже не думал, что это настолько приятно.   — Что именно?   — Быть любимым. Как трагично получилось, совсем не как в тех романчиках про типичную любовь.   — Ты когда романы-то прочитать успел?   — Да так, Наоми давала пару книг. Кеке они были неинтересны, а я на досуге решил прочесть. Вот и узнал про всякие ванильности.   — Поверь мне, в реальности все намного лучше.   — Ну-ну, что-то незаметно пока. — улыбнулся Ацуши самой чистой и светлой улыбкой, на которую только был способен. Глаза сияли от слез, скопившихся в уголках. Вот оно, счастье, о котором все говорят. Возможно, совсем не в презентабельном виде, а в больничной рубашке и проводах, но все-таки. Перед ним. Его.   — Ацуши, это прозвучит странно, но… — старший запнулся. — Будешь контролировать моё дыхание?   — Отныне – всегда и навсегда, несмотря ни на что. Я люблю тебя, Осаму.   Плечи вздрогнули, а напряжение рассеялось само собой. Все будет иначе. Они справятся.