☭☭☭
Банов постукивает стопкой бумаг по столу и со вздохом откладывает ее в сторону. Научный прогресс и технологии неустанно движутся вперед, но Правительство СССР прочно застряло в прошлом, все так же требуя всю документацию хранить в бумажном виде, а не полагаться лишь на работу компьютеров. Банов, наверное, никогда не поймет их тягу к двойной работе и доиндустриальным пережиткам. Из холла доносится короткий сигнал прибывшего лифта, и Банов чуть поворачивает голову к плечу одновременно с тем, как Левый и Правый сходят со своих мест, чтобы встретить посетителя. Они едва проходят половину пути, как Банов узнает в пришедшем Одинцова и командует им остановиться. — Литвинов уже отправился в «Вавилов»? — Одинцов проходит вглубь кабинета, скользнув незаинтересованным взглядом по застывшим андроидам. — Да, скоро уже должен быть там, — Банов поднимается со стула, разворачиваясь лицом к коллеге. — Сам ведь знаешь, он терпением особо не отличается. С больничной койки сразу в бой рвался. Одинцов слабо улыбается, кивая, но, остановившись в паре шагов, снова серьезнеет. — Думаешь, отправить его за Хвалевским — хорошая идея? — наедине все формальности можно отодвинуть на задний план. Долгие годы совместной работы уже давно успели их сдружить, чтобы постоянно не «выкать» друг другу. — Если он вдруг сможет достучаться до Мишиной памяти… Банов хмурится, но, тем не менее, качает головой. — Все будет в порядке, Дим. Его воспоминания заперты надежнее секретных архивов партии. Мы ведь не даром столько времени на это убили, — он вздыхает и с нескрываемой тоской в глазах отворачивается к окну. Одинцов тут же подходит, останавливаясь рядом, и несильно сжимает его плечо. — Да и на фотографию Хвалевского он никак не отреагировал, я показывал. Только насчет имени вопрос задал. — Ты Мише ведь сказал, как его при рождении назвали? — Я и докторам наказал его Минхо называть, — Банов качает головой. — Зря, наверное. Он теперь свое русское имя отрицает. — Мишка-то отрицает? — Одинцов только в этот момент выпускает чужое плечо и удивленно вскидывает брови. — Он ведь раньше как собака кидался на всех, кто его Минхо называл, чуть ли паспортом в лицо не тыкал. «Я советский солдат, у меня Михаил Литвинов и в паспорте, и в военном билете значится,» — передразнивает как-то уж слишком карикатурно, и Банов не сдерживает смешка. — Исключения делал только для родителей и… — Одинцов осекается, опустив глаза в пол, а Банов поджимает губы. Он не дает паузе затянуться, вглядываясь в пелену облаков вдалеке: — Он очень изменился, Дим. Очень, — Банов запускает пятерню в волосы. — Я не уверен, сколько в нем от нашего Миши вообще осталось. Как будто совсем чужой человек. — Лисицкий же предупреждал, Крис, — Одинцов разворачивается, опирается на край стола и пытается заглянуть в глаза. — Говорил ведь, что личность строится на жизненном опыте и воспоминаниях, и если от них избавиться, результат может быть непредсказуемым. — Он поэтому и отказался тогда участвовать в этом, — Банов опускает веки и давит на них пальцами. — А может, с его помощью вышло бы что-то более путное. Лисицкий в нейрохирургии понимает куда больше моего. — Сделанного не воротишь, Крис, — Одинцов мягко обхватывает его предплечья и убирает руки от лица. Банов выгибает брови домиком, наконец встречаясь с ним взглядом. — Ты сделал все, что мог. И ты молодец. Главное, что Миша жив. И ценит он тебя, как и прежде. Одинцов не может не видеть, как блестят глаза Банова. Отражают созвездиями всю мирскую тоску и сожаления, все последствия принятых решений и полное отсутсвие уверенности в их правильности. Банов всегда считал себя хорошим человеком, всегда думал, что поступает по совести, по справедливости, но с каждым годом сомнений в этом все больше. Хрупкий карточный домик, что он возвел, выдавая за неприступную крепость, медленно превращается в пыль. Он не знает, когда все развалится окончательно. И, если быть честным, до ужаса боится узнать. Они стоят так несколько минут, а может и дольше, глаза в глаза, позволяя лишь неприкрытым эмоциям на дне глаз заполнять время и пространство. Потому что в другие моменты они, светила Советского Союза, должны вести народ за собой, в прекрасное будущее, к воплощению идеалов и лучшей жизни. Они должны быть теми, на кого люди могут безо всяких сомнений положиться, кому могут довериться и вручить знамена. Но сами они вряд ли могут довериться себе. Только друг другу. И свято верить в то, что доверие оправданно. Момент разрушает Правый. Поворачивает зеркальное лицо и сухим неживым голосом врывается в безмолвную панихиду: — Кристофер Альбертович, Нюхов запрашивает экстренное соединение. Одинцов выпускает чужие предплечья и отходит в сторону на пару шагов, пытаясь сойти за декорацию. Банов смаргивает наваждение, встряхивает головой и кивает: — Принимай, — игнорировать экстренный запрос от начальника безопасности «Вавилова» было бы глупо и безответственно. Окно-экран демонстрирует комнату. На первый взгляд пустую. Но громкий лязг металла и отборный мат не дают обмануться. Банов хмурится, буквально вжимается в стол, наклоняясь вперед, чтобы рассмотреть хоть что-то в дергающемся изображении. Одинцов не сдерживает любопытства, вновь оказываясь рядом. — Владимир Олегович, что у вас там происходит? — Банов повышает голос, но даже так не уверен, что его слышат. — Крисфер Альтыч, — после особенно громкого грохота в объективе показывается перекошенное лицо Нюхова. Морщины как будто стали глубже, и в целом он словно прибавил лет десять к возрасту, не меньше, — тут пиздец! По-другому и не скажешь! Эти железяки ебану… Нюхов резко замолкает и спустя мгновение валится на пол. Вместо него в объективе бесстрастное лицо робота-лаборанта. Он смотрит своими стеклянными глазами прямо в камеру, а секунду спустя связь обрывается. — Это Вовчик его?.. — неуверенно спрашивает Одинцов, еще не до конца понимая, что только что произошло. Банов невидящим взглядом смотрит на белый шум помех и резко разворачивается на пятках к андроидам-близнецам, заставляя Одинцова отпрянуть: — Сейчас же связаться с майором Литвиновым. Живо! Он так же резко оборачивается обратно, напряженно вглядываясь в подрагивающую надпись «Соединение…» на экране. Слишком долго. Одинцов с силой сжимает его плечо, но Банов никак не реагирует. Слишком. Долго. Он едва не заваливается на стол, когда надпись сменяется картинкой ясного апрельского неба: — Миша! — задумываться над обращениями сейчас не время. Банов в слишком сильной власти эмоций, чтобы думать о чем-то, кроме того, что может потерять Минхо снова. — Миша, сынок, ты меня слышишь? — Майор Литвинов сейчас без сознания, — бесстрастный голос искусственного интеллекта резко контрастирует с нарастающей паникой Банова, — но, насколько я могу судить, он жив. Банов оседает на пол, на корточках упирается лбом в сложенные на краю стола предплечья и рвано выдыхает. Жив. Это уже хорошо. — ИН-ЯН, что там стряслось? — Одинцов дает Банову время на передышку, сам вступая в диалог. Имя для искусственного интеллекта они позаимствовали у братского китайского народа. Нейрополимерное изобретение, как и черно-белый философский символ, отлично иллюстрируют гармонию противоположностей. Баланс живого и неживого. Прошлого и будущего. Человека и науки. — Похоже, какой-то сбой, — в небе резво пролетают «Шмели» и «Дрофы». — Роботы ни с того, ни с сего начали проявлять агрессию. Все, которых мы успели встретить, кроме Терешковой. Банов поднимает глаза на Одинцова, и оба ясно понимают: что-то не так с «Коллективом». Одинцов бросает нервный взгляд за спину, на Левого и Правого, мысленно благодаря Банова за то, что тот не подключил своих телохранителей к системе. Иначе, они бы отправились на тот свет намного раньше, чем узнали бы о каком-то сбое. — Литвинову ничего не угрожает? — Одинцов помогает Банову подняться, придерживая его под локоть. — Майора отшвырнуло к объездной, роботов в округе не наблюдается, — ИН-ЯН, похоже, изгибает полимерные волокна, и ученые могут видеть окружение. Разбитую кабину лифта, искрящуюся Терешкову, заваленную трупами и покореженными автомобилями дорогу и под конец безмятежное лицо Минхо. И либо это из-за дерганности картинки, либо его грудь действительно вздымается, как при дыхании. Банов выбирает верить во второе. — Полагаю, все они направляются в комплекс, к наибольшему скоплению людей, так что в ближайшее время майор Литвинов в относительной безопасности. — Пусть свяжется с Кристофером Альбертовичем, как придет в себя, — Банова потряхивает, и Одинцов усаживает его на стул, шепотом наказывая Близняшкам принести воды. — Если вероятность угрозы повысится, — Банов хрипит, вцепившись одной рукой в край столешницы, другой — в предплечье Одинцова, — попытайся привести его в чувство, чтобы он смог укрыться в безопасном месте. — Вас понял, товарищ Банов, товарищ Одинцов. На этом, с вашего позволения, отключусь, чтобы сосредоточиться на контроле окружающей обстановки, — только вот ни позволения, ни другого ответа ИН-ЯН не дожидается, и изображение тут же сменяет белый шум. Левый передает Банову граненый стакан с водой, пока Правый оставляет графин с краю стола. Одинцов кивает им, и они отступают в сторону, заложив стальные руки за спины. — Есть идеи, почему «Коллектив» полетел? — он хмурится, наблюдая за Бановым, смотрящим перед собой в одну точку. Тот отставляет опустошенный стакан в сторону. — Хвалевский.pt. 2
28 марта 2023 г. в 00:00
— Эй, Перчатка, обиделся, что ли? — Минхо вышагивает вдоль ряда абсолютно одинаковых черных «Волг», сам не до конца понимая, на кой еще выбирает, вместо того, чтобы сесть в первую попавшуюся.
Центр ладони едва ощутимо покалывает, и Минхо вскидывает руку. Как раз вовремя, чтобы заметить, как распрямляются черные волокна. Он склоняет голову набок.
— В моей программе не предусмотрены человеческие эмоции, товарищ майор, так что, технически, я не могу на Вас обидеться, — звонкий голос действительно звучит ровно.
— А фактически? — Минхо наконец забирается в одну из «Волг» со стороны водителя.
— А фактически, вообще-то, довольно обидно, — все-таки эмоции он способен проявлять. А еще, видимо, лгать. Минхо только фыркает в ответ, разглядывая приборную панель. — Не моя вина, что в базе один-единственный вариант Вашего имени. Откуда мне было знать, что Вас он не устраивает?
— Так ты же, вроде, всеведущий разум, или как там… — Минхо хмурится, как будто действительно пытается вспомнить, а не понять, в чем подвох автомобиля. Словно говорит с живым человеком, и тот может видеть эмоции на его лице.
Перчатка коротко трещит, притягивая недоуменный взгляд. Минхо решает принять звуки за аналог вздоха. У нейрополимерной субстанции ведь нет легких, чтобы вздыхать на самом деле, а Минхо, как выяснилось, очень часто вызывает подобную реакцию у своих собеседников.
— Сомневаюсь, что академик Банов описывал меня так, — Перчатка его как будто осуждает.
— Да какая разница? — Минхо ведет плечом. — Как этой жестянкой пользоваться ты хоть в курсе?
Перчатка повторно трещит, на этот раз как будто более недовольно, и, похоже, увеличивает громкость голоса:
— Волга! Предприятие 3826, подземный комплекс «Вавилов»!
— Маршрут построен, — отзывается после короткой паузы автомобиль. — Пожалуйста, дождитесь помощи и не покидайте автомобиль.
— Видите, товарищ майор, ничего сложного, — Перчатка обращается к нему как к маленькому ребенку, и у Минхо закрадываются мысли, что к разработке приложил свою руку Джисон.
— Я в курсе, просто прощупываю твои возможности, — Минхо откидывается на спинку и нетерпеливо постукивает пяткой по полу. — Как мы уже выяснили, они все-таки ограничены. Осталось выяснить, насколько сильно.
— Поверьте, не настолько, как Ваша память, — если бы Перчатка мог, он бы еще и фыркнул — Минхо в этом почти уверен.
Он не сдерживается и коротко смеется, мягко выдыхая в конце. Кивает довольно, закидывая свободную руку на спинку сиденья:
— За юмор тебе точно плюс балл, Перчатка.
— У меня есть имя, товарищ майор. Вы ведь даже не дали мне представиться…
— До тех пор, пока я Литвинов, ты будешь Перчаткой, — хмыкает, так и не стерев с лица довольный вид.
— Вы ведете себя по-детски. Откуда мне знать, как Вы желаете, чтобы к Вам обращались, если в базе данных нет…
Минхо его нотации не слушает. Замечает приближающегося к «Волге» массивного летающего транспортного робота — в простонародье «Шмеля», внешне действительно чем-то похожего на стального собрата пухлых насекомых — и пригибается ниже, чтобы разглядеть, что тот собирается делать. Стальные тросы-крюки с громким лязгом цепляются за автомобиль, а спустя буквально несколько секунд тот покачивается, поднятый в воздух.
— Ебанный шашлык! — Минхо вцепляется в кожаную обивку, моментально выпрямившись, чтобы не съехать со своего места. Он, конечно, ожидал какого-то подвоха от путешествия с летающего острова на вполне себе земном транспорте, но это вовсе не значит, что он был готов почувствовать себя ломом в грузовом ящике.
— Я бы рекомендовал Вам пристегнуться, товарищ майор, — будничный тон Перчатки пробивается сквозь жужжание и ритмичный лязг.
— А то я без твоих рекомендаций, блять, не понимаю нихрена! — Минхо тянется к ремню безопасности, но тут же вновь вцепляется в обивку, когда «Волгу» встряхивает. Стоило позаботиться об этом заранее. — Какой пиз…
— За словами Вам тоже не помешает следить.
— Да захлопнись уже! — он несильно ударяет тыльной стороной ладони о дверцу, и волокна, напоследок сверкнув синими огоньками, прячутся в перчатке.
Попытки пристегнуть ремень, при этом не отправившись в полет по салону, в тряске и амплитудных покачиваниях туда-сюда похожи на самый настоящий бой. В один момент у Минхо даже почти получается, но «Шмель» как будто специально посильнее встряхивает «Волгу», и ремень выскальзывает из пальцев, с характерным звуком затягиваясь обратно. Скотство. Гадство. Да чего стесняться, это самое настоящее блядство. С такими приключениями никакие парки развлечений не нужны. Если Минхо не превратится в паштет, обязательно подкинет идею для нового аттракциона.
Заветный щелчок удается услышать, уже когда «Шмель» снижается, пронося «Волгу» над верхушками елей на территории предприятия. Минхо облегченно выдыхает, откидываясь на спинку сиденья, устало массирует закрытые веки, и только после этого позволяет себе поглазеть по сторонам. Стоит все-таки воспользоваться возможностью, вряд ли еще когда такая выдастся. По-крайней мере, сознательно Минхо больше никогда не полезет в «Волгу», предпочтя быстрому более комфортный способ перемещения между комплексами.
Лесопосадка на предприятии поражает. Ели раскинулись на склонах холмов, растянулись по всей равнине между гор, пряча за своими зелеными лапами ленты дорог. «Шмель» пролетает под путями «Маглева» — железнодорожной системы, работающей на принципе магнитной левитации, — а уже спустя мгновение по ним проносится скорый поезд «Вихрь». Минхо начинает казаться, что «Шмель» пытается его убить. Или запугать. Но он уже пуганный и на том свете побывавший, гиблый номер.
Мимо снуют и другие «Шмели», только не с «Волгами», а стальными ящиками, внутри которых прячутся новые роботы, только-только сошедшие со сборочных конвейеров. Со стороны кажется, будто с ними металлические насекомые обходятся аккуратнее, чем тот, что достался Минхо. А он, между прочим, куда более ценный «груз», чем все эти чудеса инженерии. Он такой один, а роботов можно хоть миллион новых наштамповать, пока сырье не закончится. Минхо фыркает, закинув руку на спинку сиденья.
— Эй, Перчатка, — он разворачивает ладонь, — а кто эти консервные банки программирует вообще?
— Программированием занимается целая команда лучших инженеров СССР. Вы же не думаете, что один человек способен заниматься одновременно десятками моделей роботов, которые производит Предприятие 3826? — он снова обращается к Минхо, как к какому-то несмышленышу.
— Я в инженерных штучках этих ваших не разбираюсь, откуда мне знать, потянет один человек такое или нет, — цокает языком в ответ. — Но главный-то должен быть?
— Заведует процессом товарищ Хвалевский, за которым вы и отправляетесь.
— Подфартило, — Минхо хлопает по спинке сиденья.
— У Вас есть какие-то предложения по работе роботов, товарищ майор? — в роботизированном голосе сквозит скепсисом.
— Скорее, жалобы, — Минхо хмыкает и неопределенно кивает в сторону окна, за которым, правда, не видно уже ни одного «Шмеля», лишь огромная статуя, тянущаяся серпом к небу. — Какого хрена эта тарантайка пытается из меня фарш сделать, когда другие с ящиками нежнее обращаются?
— Откуда Вам знать, может, у роботов в ящиках тоже есть претензии к комфортабельности?
— Жопу с пальцем-то не сравнивай, — Минхо закатывает глаза. — То железки, а я живой человек. Наказали бы этим консервным банкам поаккуратнее людей переносить, не металлолом же, все-таки.
— Это неэффективно. «Шмели» в качестве грузовых роботов используются чаще, чем для транспортных услуг. Придется перенастраивать отдельные экземпляры, а это трата времени и ресурсов, которые можно потратить на разработку и модернизацию целых линеек роботов.
— Да бля, пару-тройку «Шмелей» настроить не такое уж и грандиозное дело, — хотя, опять же, Минхо в этом не особо разбирается. Он толкает язык за щеку и раздраженно встряхивает головой. — Че я вообще перед полимерной соплей распинаюсь? Тебе в любом случае не понять. Вот с Хвалевским уже можно и до чего-нибудь договориться.
— Как знаете, товарищ майор, — и прячется в перчатке.
«Обиженка», — Минхо хмыкает, поворачиваясь к боковому окну, и вскидывает брови, замечая, что автомобиль постепенно снижается перед стеклянным зданием. За болтовней и не заметил, как «аттракцион» уже подошел к концу. Наконец-то.
Спасибо хоть на том, что приземление выходит достаточно мягкое. Тросы-крюки, лязгнув, отцепляются, и, пока Минхо выходит из машины, рядом появляется Терешкова в черно-золотом платье-плаще.
— Добро пожаловать в лабораторию номер восемь наземной части комплекса «Вавилов», майор Литвинов! — Минхо кривится, но решает не препираться. Не хочется лишний раз выслушивать визгливые речи Терешковой. — Пожалуйста, пройдите за мной!
Он послушно плетется следом к самораздвижным стеклянным дверям, за которыми видна целая толпа роботов-лаборантов. Еще одни жуткие андроиды со стеклянными глазами и черными нелепыми усами над полоской «рта». Они замирают, едва Минхо на пару с Терешковой переступают порог, дергаются как-то особенно неестественно, пока Терешкова указывает хмурому Минхо на стеклянный лифт:
— Проходите, товарищ майор! — он заходит, не переставая оглядываться на внезапно застывших, как истуканы, лаборантов. — На этом лифте летающий робот «Дрофа» с помощью магнитной буксировки доставит нас…
Договорить ей не дает лаборант, толкнувший в спину, отчего она неуклюже валится на пол лифта, врезавшись в стену.
— Ой, я упала…
Двери стеклянной кабины закрываются, зажимая между собой робота, беспорядочного машущего перед собой рукой и смотрящего прямо на Минхо своими стеклянными синими глазами.
— Какого хрена происходит? — Минхо отбивает руку робота и давит на его лысую голову, пытаясь вытолкнуть из лифта.
— Не могу сказать, товарищ майор, — Терешкова кое-как поднимается на ноги. — Роботы работали в штатном режиме и не должны были проявлять агрессию…
Звон стекла заставляет поднять голову. «Дрофа» спускается к лифту через проломанную крышу и с тихим жужжанием отрывает его от земли. Лаборант пользуется случаем, сильно сжимает плечо стальной рукой, притягивая к себе. Минхо шипит, пытаясь одновременно освободиться из хватки и сохранить равновесие в беспорядочно качающемся лифте. Сегодняшних полетов точно хватит на всю жизнь вперед.
— Да отъебись ты от меня! — Минхо с силой бьет робота ногой в железную грудь, и тот наконец выскальзывает из дверей, едва не утаскивая за собой.
Минхо заваливается на захлопнувшиеся до конца створки, но лифт тут же переворачивается, и сила тяжести прижимает к противоположной стене. Терешкова неловко наваливается на него сверху.
— В каком мы с Вами интересном положении, товарищ майор! — из-за визгливых ноток в голосе кажется, что она от этого в полном восторге.
— И не говори, — хрипит Минхо, морщась от давящей на грудь тяжести, и пытается сдвинуть Терешкову в сторону, но раскручивающийся с бешеной скоростью лифт только увеличивает силу, с которой она в него вжимается.
С полетами у него явно не ладится. Не зря ведь говорят, что рожденный ползать летать не может. Виды за стеклом смазываются в цветную кашу, и Минхо уже не понимает, где верх, а где низ. Еще и кислорода катастрофически не хватает, а Терешкова все не прекращает визжать на ухо. Желание вмазать и ей с каждой секундой все ближе к отметке «непреодолимое», но она же ни в чем из происходящего не виновата. Ни в том, что другие роботы с ума сходят, ни в том, что инженеры ее таким противным голосом наградили. Будет, что еще обсудить с Хвалевским, пока они будут возвращаться на «Челомей». Если Минхо до этого, конечно, доживет.
За пределами лифта что-то взрывается, стеклянную кабину заносит в сторону, отчего Терешкову наконец отрывает от Минхо, и он может вдохнуть полной грудью. Чувство облегчения проскакивает лишь на мгновение, пока не приходит осознание — лифт летит вниз.
— Пиздец! — успевает сорваться с губ, пока кабина не сталкивается с землей, и мир погружается в темноту.