Связанные одной целью

      Встреться Минхо с парой лаборантов — еще бы разобрался с помощью казенного дробовика и ножа, но целая толпа — это уже перебор. Он успел насчитать пятерых, пока роботы его не заметили и не решили вместо бестолковых скитаний погнаться за ним. Но, кажется, еще нескольких Минхо не досчитался.       Минхо петляет по запутанным коридорам комплекса, убегая все больше вглубь, дальше от входа, под аккомпанемент тяжелых грохочущих шагов роботов, и надеется только на то, что Перчатка его выведет обратно, когда он найдет Хвалевского. А необходимость притащить его к Банову стала еще острее.       Перчатка напомнил о необходимости связаться с Бановым, когда Минхо уже вышел в мрачные, воняющие кровью коридоры комплекса. Понадобилось пару минут, чтобы Кристофер Альбертович успокоил свое волнение, выслушал рассказ об обстановке на поверхности «Вавилова» и, придав голосу твердости и серьезности, безапелляционно заявил: поведение роботов — последствия сбоя, и виноват в нем Хвалевский.       Минхо в этом сомневается, даже когда баррикадируется в первом попавшемся кабинете, чтобы, если и не скрыться от лаборантов, кое-как оторвавшись от них, то хотя бы выкроить несколько минут для передышки. Он, конечно, Хвалевского знать не знает, но не может отделаться от впечатления, которое произвел чужой портрет. Ну не похож Хвалевский на злодея, даже и близко. Он скорее на Ассоль тянет своей смазливой мордашкой, чем на предателя Родины. Но Банову, конечно, виднее, да и Минхо себя разбирающимся в людях не считает.       Роботы с невероятным упорством ломятся в дверь кабинета, и, на самом деле, у них есть все шансы добраться до Минхо. Металлические двери, конечно, крепкие, не сдаются до последнего под натиском толпы жестянок, но встреча с ними лицом к лицу — все равно всего лишь дело времени. Минхо встает у стены напротив, крепко сжимая в руках дробовик, и напряженно-хмуро вглядывается в сотрясающееся от ударов стальное полотно. Дверь как будто жалобно воет, гнется, отодвигая приставленную вплотную баррикаду, и даже приоткрывается на сантиметр-другой. Минхо уже почти нажимает на спусковой крючок, но…       Тишина.       Пауза затягивается, а после Минхо отчетливо слышит удаляющиеся тяжелые шаги роботов прочь по коридору. Он хмурится пуще прежнего, оглядывается по сторонам — может, лаборанты внезапно вспомнили про какой-то другой путь, через который попасть в кабинет намного проще, но вход, очевидно, один-единственный, — и когда за дверью становится совсем тихо, неспешно разбирает баррикаду из архивного шкафа и рабочего стола и выглядывает в коридор с дробовиком наготове.       Пусто.       — Что за херня? — Минхо убирает дробовик за спину, с долей растерянности оглядываясь, наконец полностью покидая свое укрытие.       — Осмелюсь предположить, что роботов-лаборантов что-то отвлекло, — Перчатка даже уже как-то привычно звучит так, словно общается с несмысленышем.       — Без тебя догадался, гений, — Минхо решает не задерживаться на одном месте — мало ли, жестянки все-таки решат вернуться. — И куда нам теперь?       — Возвращаться бессмысленно, так что вперед и только вперед, товарищ майор.       — До этого я тоже мог бы и без твоей помощи дойти, — он цокает языком, поправляя ремешок дробовика.       Скитания по «Вавилову» больше напоминают поручение из народных сказок: пойди туда, не знаю куда, найди то… Ладно, хотя бы что, точнее кого, найти известно. Минхо пытался выведать у Банова хоть какую-нибудь мало-мальскую подсказку на то, где искать Хвалевского, но получил лишь тяжелый вздох и короткое «ищи». Инженер мог сбежать куда угодно, воспользовавшись паникой и неразберихой, так что остается только надеяться на удачу, которая преподнесет его на блюдечке с голубой каемочкой. А значит, в «Вавилове» Минхо застрял надолго. К собственному сожалению.       Запах крови в воздухе невыносимо тяжелый, забивается удушающим комом в горле и не дает вдохнуть полной грудью. Голова, пока еще едва ощутимо, гудит от недостатка кислорода, но Минхо вынужден продвигаться все глубже, туда, где смертью воняет еще сильнее. Он старается не вглядываться в перекошенные ужасом лица трупов, большинству из которых не достает конечностей. Чья-то нога лежит в нескольких метрах от остального тела, у кого-то рука отдельно от туловища валяется в каком-то из кабинетов, а не в коридоре, некоторым работникам вообще не повезло быть разорванными пополам. Очевидно, заживо. От такого бесчеловечно жестокого зрелища мурашки не прекращают бегать по телу, перенося с собой волны холода. Увидеть подобное и врагу не пожелаешь. Беспокойнее всего в кровавом месиве замечать женские тела. Любое из них может оказаться телом жены Сочникова, но Минхо изо всех сил старается отгонять подобные мысли. Сочников обязательно найдет свою жену и, как полагается, проведет с ней остаток дней на пенсии. Нужно в это верить.       Страшно представить, что чувствовали работники предприятия, простые люди, в разгар всего этого кошмара, когда даже у Минхо, бывалого солдата, один вид последствий вызывает первобытный ужас. Если к этому всему действительно причастен Хвалевский, он заслуживает высшую меру наказания за содеянное. Вряд ли у него найдется достаточно весомое оправдание для всего этого пиздеца.       Минхо замедляет шаг, стараясь ступать как можно бесшумнее, когда замечает впереди, на просторной площадке-перекрестке, сгорбленную фигуру, сидящую на корточках перед телом, спиной к самому Минхо. На робота фигура, конечно, не похожа — те все обряжены в одинаковую форму, от которой черная накидка с натянутым на голову капюшоном сильно отличается, — но, кто знает, может эта площадка — и есть то самое блюдечко с голубой каемочкой. Минхо медленно тянется за дробовиком за спиной, и, только перехватив его для выстрела и сократив расстояние шагов до пяти, выдает свое присутствие:       — Руки так, чтобы я видел. У меня дробовик, так что без резких движений.       Незнакомец вздрагивает и, чуть поколебавшись, все-таки медленно поднимает руки по обе стороны от своей головы. Он также неспешно выпрямляется, поднимаясь на ноги, но оборачиваться не спешит. Минхо склоняет голову набок, прищуриваясь:       — Лицом ко мне.       Незнакомец разворачивается. Лицо под капюшоном наполовину скрыто медицинской маской, но Минхо и по большим карим глазам понимает — чуда не случилось. Это не Хвалевский. Тип все равно подозрительный, смотрит с недоверием, но без испуга от нацеленного оружия, и, тем не менее, дробовик Минхо опускает, поджав губы.       — Так все-таки не всех еще на фарш пустили. Кем будешь?       Неизвестный поправляет капюшон, но упорно молчит, продолжая разглядывать Минхо. Тот выгибает бровь, ожидая ответа, и делает шаг вперед, как незнакомец вдруг бросает взгляд ему за спину и широко, как будто испугавшись, раскрывает глаза. Минхо резко оборачивается, ожидая увидеть за собой как минимум лаборанта, но видит лишь пустой коридор, а неизвестный срывается с места, сворачивая с площадки в другой коридор.       — Вот же сука, — Минхо бросается следом, уже мысленно продолжая материть себя за то, что повелся на такую глупую уловку. Он ведь не слышал шагов за спиной — роботы подкрадываться незаметно не умеют, скрипят своими железными телами при малейшем движении.       Перчатка точно ему это припомнит, но думается об этом в последнюю очередь. Гораздо важнее сейчас — кто этот человек, и какого хрена сбегает. Явно ведь не простой выживший работник: те бы точно убегать не стали, найдя в вооруженном человеке спасение от взбушевавшихся роботов. А значит, незнакомцу есть, что скрывать. Может это именно он виновен во всем этом кошмаре, а не смазливый Хвалевский? Зачем-то же прячет свое лицо под маской. Честному человеку ведь скрывать нечего, а этот и лицо, и имя, не говоря уже о причинах, по которым над телом сидел, а теперь улепетывает по запутанным коридорам.       — Да стой ты, блять!       Минхо все так же отстает на шагов пять, поражаясь чужой прыти. А своим возгласом, кажется, еще больше подгоняет незнакомца. Ну конечно, никто никогда не будет останавливаться, когда ему говорят «стой». Минхо бы удивился, прекрати неизвестный в самом деле свой побег.       Незнакомец сворачивает за угол, и, казалось бы, их разделяет всего несколько шагов, но, когда Минхо сворачивает следом, все, что он видит — абсолютно пустой коридор. Он пробегает еще несколько шагов по инерции, понемногу замедляясь, прежде чем остановиться и осмотреться по сторонам. Беглец физически не мог успеть открыть одну из тяжелых металлических дверей и скрыться за ней, но и других путей отступления или хотя бы укрытий Минхо не видит. Вот же блядство. Упустить человека в пустом коридоре. Грош тебе цена, товарищ майор.       Минхо раздосадовано плюет себе под ноги, ради приличия все-таки дергая вентиль на ближайшей двери, но тот, похоже, вовсе заклинило. Потрясающе. Просто потрясающе. Мало того, что потерял потенциального подозреваемого, так еще и убежал хрен знает куда. На стене ни одного указателя. Он ведь даже за дорогой не следил — хотя бы вернуться, и то не сможет. С губ срывается раздраженный вздох.       — Перчатка, есть идеи, где мы? — раз уж обратного хода все равно нет, остается только идти вперед, дальше по коридору.       — Согласно имеющейся в моей базе карте комплекса, Вы движетесь в сторону пестицидного цеха, — будничным тоном, которым обычно сообщают о прибытии поезда на станцию.       — У тебя все это время была карта, и ты молчал?! — Минхо даже резко останавливается, возмущенно глядя на полимерные волокна, хаотично переплетающиеся друг с другом.       — Вы и не спрашивали, товарищ майор, — кажется, будь у искусственного интеллекта физическое тело — он бы пожал плечами для пущего эффекта и состроил невинную мордашку.       — Заебись, — Минхо фыркает, встряхивая рукой. Обязательно выскажет Банову все, что думает о полезности этого полимерного «помощника», как выдастся возможность.       — К Вашему сведению, товарищ майор, не обязательно каждый раз трясти руками: волокна и без этого встанут на место.       — Знал бы ты, как мне похуй — расплакался, если б мог. Ты так быстрее затыкаешься, — Минхо уверенно движется вперед по коридору, ради приличия заглядывая за приоткрытые двери кабинетов. Знает ведь, что не найдет ничего, кроме трупов. Так, на всякий случай, чтобы лишний раз убедиться.       — Не хотелось бы Вас расстраивать… — Минхо нетерпеливо встряхивает рукой, обрывая речь полимерного интеллекта.       — Что и следовало доказать.       Он практически ясно представляет, как Перчатка обиженно дуется. Говорить с бездушным интеллектом все-таки странно, поэтому Минхо для простоты восприятия представляет перчатку как своеобразную рацию, на другом конце которой совсем еще зеленый мальчишка-связной, который отодвинулся куда подальше от микрофона и демонстративно сложил руки на груди, чтобы выразить свое недовольство, как будто Минхо это может видеть.       В общем, на фантазию он не жалуется.       И все-таки, о причинах отправления преступников в «Вавилов» на исправительные работы вопросов больше не возникает. Дело даже не в опасных исследованиях, где одно неосторожное движение может стоить жизни. Даже не совсем в том, что в подземном комплексе теряется всякое восприятие времени: ни окон, ни экранов, которые бы их заменяли и создавали иллюзию поверхности, ни даже часов. Скорее в бесконечных абсолютно одинаковых коридорах, в которых заплутать без карты — проще простого, а выход найти — на грани невозможного. Так и с ума сойти недолго. И, кажется, именно этого верхушка и добивается, ссылая сюда преступников. Ну, либо все-таки с надеждой, что те совершенно случайно откинутся на особо опасном объекте, и переживать об угрозе государству больше не придется.       Впрочем, местный пейзаж все-таки имеет редкое свойство меняться. Вместо серой бетонной стены в просвете коридора за едва бликующим стеклом от мерцающего света лампы проглядывается лаборатория. Жаль, конечно, что такая же серая, как все остальное. Минхо останавливается в шаге от стекла, с интересом разглядывая помещение. Кроме уже почти привычного «кладбища», перевернутое вверх дном оборудование и разбитые стеклянные контейнеры, рядом с которыми — лужи мутной жижи. Явно ничего хорошего это за собой не понесет. Хрен его знает, что именно высвободил погром из этих контейнеров. Но в том, что это что-то явно недружелюбное — сомневаться не приходится.       Минхо поджимает губы, отворачиваясь. Стоит быть готовым к новым сюрпризам, кроме сумасшедших роботов. И надеяться все-таки с ними не встретиться. Правда вот, затянувшееся затишье к этому совсем не располагает. Радоваться бы передышке, но ощущение стремительно приближающегося пиздеца не дает покоя.       То, что ощущения не подводят, скорее расстраивает, чем радует.       Тварь, которая показывается из-за следующего поворота, подтягивая конечности за собой по полу, Минхо даже описать сходу не может. На первый взгляд — человек как человек, если бы не одно «но». Довольно весомое «но», откровенно говоря: на месте головы что-то похожее на цветочный бутон. И откуда-то, словно из недр этого бутона, доносятся стрекочущие звуки, рикошетя от серых бетонных стен.       Минхо отступает в тень и медленно наводит дробовик на тварь. Та замирает на пару секунд, как будто прислушивается, стрекоча чуть беспокойнее, а Минхо сильнее сжимает оружие. Существо делает несколько шагов вперед на пробу, вращая своей головой-бутоном, как локатором, и не прекращая стрекотать. Минхо не позволяет себе даже сглотнуть скопившуюся во рту слюну. С сообразительностью у него, несмотря на то, как глупо он упустил незнакомца в маске, все в порядке, так что он успевает догадаться, что тварь использует эхолокацию, до того, как натворить глупостей. Так что все, что ему остается — замереть на месте со вскинутым перед собой дробовиком и смиренно ждать, пока тварь проковыляет мимо. Та еще и, как назло, еле шевелится.       Минхо чувствует невыносимый трупный смрад вперемешку с чем-то приторно-цветочным, когда существо равняется с ним, и только невероятным усилием воли не меняется в лице и не отворачивает голову. Кажется, его сейчас вырвет. Кажется, это будет худшим решением организма. Кажется, его игра в «Море волнуется раз…» была бессмысленна с самого начала. Но кто же знал, что эта тварь так отвратительно воняет?       Минхо поджимает губы и прикрывает веки, сдерживая рвотный позыв. А тварь решает остановиться в паре шагов. Очень, блять, вовремя. Получше места не нашлось? Минхо держится на одном честном слове, готовый уже наплевать на все, очистить желудок и получить парочку фирменных тумаков от человека-цветка. Но тварь снова стрекочет и внезапно срывается с места, в пару шагов скрываясь за поворотом.       Что бы там ее не отвлекло, Минхо этому благодарен от всей души. И от всего желудка. Искренне.       Он опирается о приклад дробовика и вытирает губы тыльной стороной ладони, глядя на остатки утреннего перекуса на бетонном полу с откровенным отвращением. Солдат еще, называется. Хорошо хоть, никто этого не видел. Минхо плюет куда-то в сторону и закидывает дробовик на плечо. Пора и честь знать, и так вагон времени потерял с этой тварью. При следующей встрече просто шмальнет без раздумий.       Минхо не уверен, что хочет знать, чем на самом деле занимались исследователи в «Вавилове». Коридоры со стеклянными стенами, открывающими вид на перевернутые вверх дном лаборатории, разбитые контейнеры, лужи непонятной фиолетово-зеленой жижи и ошметки чего-то растительного в них, ясно дают понять, что здесь точно не удобрения для гвоздик и пионов разрабатывали. Ну либо это у Минхо какое-то неправильное представление об удобрениях для…       Кстати о цветочках.       Рядом с приоткрытой дверью одной из лабораторий на стене расползлось… нечто растительное. Минхо не ботаник от слова совсем, так что назвал бы эту хрень просто плющом. Посреди растительного полотна пульсирует бутон, подозрительно похожий на «голову» той человеческо-цветочной твари.       Минутку.       Бутон пульсирует?       Темно-зеленые лепестки раскрываются с не самым приятным чавкающим звуком. Дробовик оказывается в руках у Минхо как-то рефлекторно. Цветок вертится на месте, прежде чем оторваться от настенного «плюща» и медленно запланировать вниз. Он разворачивается к Минхо обратной стороной, и тот замечает тонкие отростки, тянущиеся к трупу неподалеку.       Стреляет Минхо тоже как-то рефлекторно, не успев подумать как следует. А подумать, кажется, стоило бы. Потому что с дальнего конца коридора слышится уже знакомый стрекот.       Вот же блядство.       Минхо перезаряжается, разминая шею:       — Давайте, мрази, нападайте. Посмотрим, кто кого.       Жаль только, что мутанты пафосный диалог поддержать не могут. Минхо видит три фигуры людей-цветков, приближающиеся, пожалуй, слишком быстро и дергано, чтобы он мог их перестрелять по очереди. Тем более с дальностью дробовика. С другой стороны, может разлетом зашибет кого за компанию. А еще он все еще может двигаться.       Твари же, оказывается, умеют прыгать. Причем довольно далеко.       Минхо едва успевает сделать шаг в сторону и развернуться, тут же нажимая на спусковой крючок. Голова-бутон разлетается, брызжа зловонным соком во все стороны. Минхо отплевывается от попавших в рот капель, пытаясь перезарядить дробовик одновременно с отступлением от прыжков оставшейся двойки тварей. Где ж, блять, их скорость была, когда Минхо от вони наизнанку выворачивало?       Каким-то чудом у него получается выстрелить еще раз, и на этот раз вонючий сок заливает все его лицо. Минхо упирается спиной в стену, видит голову-цветок оставшейся твари перед самым своим лицом, жмурясь от заливающей глаза жижи, слышит сиплый визг твари и… Бутон медленно сползает с человеческих плеч, с громким шлепком падая на пол, а следом валится и обезглавленное тело. Минхо хмурится, утирает лицо рукавом рабочей рубашки, чтобы зловонный сок не мешал обзору, и видит перед собой того самого незнакомца в маске. Тот выпускает из рук пожарный топор, встречающийся с бетонным полом с громким звоном, и выдыхает, кажется, облегченно.       Какого хрена?       Минхо не успевает ничего сказать, как незнакомец хватает его за подбородок. Вообще-то, довольно грубо. Минхо не придумывает ничего лучше, чем упереть дуло дробовика в чужой живот. И он готов поклясться, что незнакомец на секунду закатывает глаза.       — Во-первых, мы оба знаем, что он разряжен, — и без того низкий голос кажется совсем уж басом, приглушенный маской. — Во-вторых, успокойся — я врач.       — Тогда какого х… — договорить Минхо не успевает, потому что врач давит большим пальцем на нижний ряд зубов, хмуро разглядывая его рот. Минхо отбивает его руку и плюет в сторону. — Ты что творишь?       — Яд сглатывал?       — Может, ответишь на мои вопросы?       — А может перестанешь выебываться и ответишь на мой? По-моему, твоя жизнь сейчас намного важнее, нет? — Минхо прищуривается, поджимая губы, а врач всплескивает руками. — Флаг тебе в руки, Литвинов. Если так хочется снова на тот свет — пожалуйста.       — Мы знакомы?       Врач прищуривается, вглядываясь в, ставшее из недовольного немного растерянным, лицо Минхо, и, вздохнув, неопределенно ведет плечом:       — Пересекались. Ты насчет яда ответишь или нет?       — Да откуда я знаю? Мог, наверное, проглотить случайно, — Минхо пожимает плечами. — Я вообще не думал об этом, мне главное отстреляться от этой ебалистики было.       — Отстрелялся? — врач вздыхает, бормоча что-то похожее на «слабоумие и отвага» на выдохе, оглядывается по сторонам и взмахивает рукой, разворачиваясь на пятках. — Лучше не торчать в коридоре, если не хочешь еще приключений на свою отравленную задницу найти.       Минхо фыркает, но все-таки идет следом. Этот врач все еще кажется подозрительным и, наверное, стоит быть поосторожнее, но это вполне себе повод не спускать с него глаз и не отпускать слишком далеко от себя. Да и если Минхо действительно наглотался яда, а этот басистый не соврал насчет своей профессии, то помощь лишней не будет.       Тем более, что картинка перед глазами явно не просто так потеряла немного четкости. Лучше бы незнакомцу в самом деле оказаться врачом.       Они запираются в тесном кабинете, на всякий случай придвинув совместными усилиями (по большей части усилиями Минхо) металлический стеллаж к двери, чтобы ту невозможно было открыть со стороны коридора. По крайней мере, открыть так просто, как без преграды в виде стеллажа.       Врач кивает Минхо на стул, а сам достает из поясной сумки карманный фонарик. И мини-осмотр, который следует за этим, очень напоминает Минхо о первых днях после «пробуждения» из мертвых. Только таких вот врачей вокруг было намного больше, и в их числе иногда мелькал взволнованный Банов. Стоило бы доложить ему об этом подозрительном враче, но Перчатка признаков жизни не подает, хотя Минхо звал едва слышным шепотом нейрополимерный интеллект, когда шел за врачом в кабинет. Не то Перчатка так сильно обиделся, не то стесняется лишних глаз.       — Как самочувствие в целом? — врач интересуется без особого энтузиазма в голосе, копаясь в содержимом своей поясной сумки.       — Резкости как будто в глазах не хватает, ну, и жарковато чуть-чуть стало, — Минхо пожимает плечами, щурясь, чтобы сфокусироваться на телодвижениях врача. — Когда мы с тобой пересекались? Не могу вспомнить.       Врач замирает на секунду, бросает на Минхо взгляд исподлобья и возвращается к поискам в недрах сумки.       — Да вот недавно совсем, в холле, разминулись потом в коридорах. Так быстро забыл, что ли?       — Я серьезно. Откуда ты меня знаешь?       Врач позволяет себе бросить еще один быстрый взгляд на Минхо.       — И я серьезно, Литвинов, — он наконец достает из сумки запакованный шприц и ампулу с белесой жидкостью. — Если не помнишь, то мое напоминание тебе ничего не даст. В мозгу у тебя, видимо, неплохо покопались, когда к жизни возвращали.       — А об этом ты откуда знаешь?       — Напоминаю, я врач, Литвинов. Закатай рукав выше локтя.       — Все врачи в курсе моего «возвращения»? — Минхо подтягивает плотную ткань и держит рукав прямо над локтем, чтобы тот не спустился обратно.       — Нет, только те, кому предлагали в нем учавствовать, — он возится со шприцем и замирает на секунду, осознав, что только что сказал. Чертыхается себе под нос, встряхивая головой. — Прекращай болтать. Только яд по крови разгоняешь.       Минхо хмыкает, прищуриваясь еще сильнее. С одной стороны, потому что врач после этих слов стал еще подозрительнее — и доверять ему не хочется, и поблагодарить, вроде как, нужно за спасение, — а с другой, потому что картинка перед глазами уходит во все больший расфокус.       Врач протирает сгиб локтя марлей, приятно холодя кожу антисептиком, и прощупывает предплечье, видимо, в поисках вены. Он наклоняется ближе и, чуть прищурившись, бросает взгляд на лицо Минхо, прежде чем приставить иглу к коже:       — Кстати, а что ты вообще в «Вавилове» забыл? Ты, вроде, в «Рассвете» отдыхать должен.       — Поручение Кристофера Альбертовича, — Минхо морщится, чувствуя погружение иглы. От локтя медленно расходится холодок. — Я так понимаю, спрашивать о том, откуда ты про отдых в санатории знаешь, тоже бесполезно?       — Угу, правильно понимаешь, — врач сосредоточенно следит за уровнем уходящей из шприца жидкости. — И что это за поручение такое, ради которого он тебя с реабилитации выдернул?       — Не поверишь, важное, — ворочать языком становится сложнее. Все тело в принципе как-то потихоньку обмякает. Врач достает иглу и вглядывается в лицо Минхо. — А это нормально, что я…       — Да, это действие противоядия. Так что за поручение, Миша? — низкий голос как будто доносится из-под толщи воды.       — Не твое… дело… — мир расплывается в серо-черное месиво, а самого Минхо, кажется, кренит набок. Он вскидывает голову и, часто моргая, пытается разглядеть в каше перед глазами лицо врача. — Что ты мне?…       — Успокойся ты, обычное действие лекарства. Просто поспишь немного, и будешь как огурчик, — приходится напрягаться из последних сил, чтобы разобрать слова. Но даже это перестает помогать, а тело все сильнее тянет к полу. — Я же давал кл… та. Я не… бы… вать.       Удара о пол Минхо не чувствует.       Да и не почувствовал бы. Врач со сдавленным шипением «тяжелый, блять» подхватывает его обмякшее тело и кое-как усаживает на стуле, оперев спиной о край стола позади. Он тяжело выдыхает и садится прямо на пол.       — Лучше бы ты оставался мертвым, Миша, — он стягивает маску на подбородок, чтобы вдохнуть безо всяких помех. — Но ты, видимо, не можешь не быть занозой в заднице.       Он правда не понимает, почему просто не оставил Литвинова на растерзание биологическим мутантам. Врачебная совесть, что ли? Но от «воскрешения» майора она отказаться позволила, а сейчас-то что? Тьфу. Теперь только на одну головную боль больше: как-то умудриться вытащить Женю до того, как он пересечется с Литвиновым. А что-то подсказывает, что Банов именно по женину душу отправил своего лучшего, даже несмотря на то, что собранного заново из говна и палок, бойца.       Врач остервенело трет лицо ладонями, встряхивает головой и поднимается на ноги. Действие противоядия выиграет им с Женей немного времени, и лучше бы эту фору не прошляпить. В конце концов, Женю еще нужно самому успеть найти, пока это не сделал кто-то другой: все тот же Литвинов, чокнутые роботы или неадекватные мутанты. Он натягивает маску обратно на нос и хлопает Литвинова по плечу:       — Передавай привет Банову, Миш.