Связанные одной целью

      Минхо никогда не испытывал особо теплых чувств к врачам, кажется, с самого детства, даже несмотря на то, что эти самые врачи вернули его к жизни. И, похоже, не зря. Он мычит, накрывая лицо ладонями, и никак не может разлепить глаза. Кажется, чувствует он себя еще хуже, чем до лекарства. Хотя, в его целебных свойствах он уже не уверен.       Минхо упирается локтями в свои колени и, кое-как разлепив веки, пытается сфокусировать взгляд на носках ботинок. Голова немного кружится, и Минхо встряхивает ею, промаргиваясь. Он этому «врачу» задницу надерет. Даже если тот в самом деле вколол противоядие, о последствиях можно было бы и предупредить заранее.       — Товарищ майор, Вы все еще хотите связаться с Кристофером Альбертовичем? — ну конечно, только искаженного голоса искусственного интеллекта для полного счастья и не хватало.       — И где ты раньше был, «помощник»? — Минхо кривится, осматривая кабинет. «Врача» и след простыл, хотя стеллаж все еще заслоняет дверь. Может, у Минхо глюки? «Врач» уже во второй раз как будто просто испаряется.       — Решил не привлекать лишнее внимание. Я не был уверен в намерениях Вашего знакомого, — Минхо бы невозмутимость Перчатки, а то он уже закипает настолько, что не ровен час рванет к чертям собачьим. Весь день все через задницу.       — Если бы я сдох, уверенности прибавилось бы? — он перепроверяет все свои вещи, чтобы удостовериться, что «врач» не решил прихватить с собой ничего в качестве трофея.       — Я бы не дал Вам, как Вы выразились, сдохнуть, — Минхо только фыркает, качая головой. — Вас связать с Кристофером Альбертовичем, товарищ майор?       — Валяй, — он закидывает дробовик на плечо и отодвигает в сторону стеллаж, чтобы не терять времени зря. Кажется, когда они двигали его с «врачом», он был куда легче (не мог же тот так сильно помогать). Либо это «передышка» так ослабила Минхо.       И все-таки, чувствует он себя отвратительно. Пусть головокружение и совсем легкое, но раздражает посильнее серьезного, а сфокусировать зрение все так же проблематично, как до укола. Какова вероятность, что в шприце было простое снотворное? Минхо готов поставить четверку с плюсом по пятибаллке на это.       — Минхо? Есть какие-то новости? — он вздрагивает от неожиданности, но, встряхнув головой, облегченно выдыхает. В отличие от голоса полимерной сопли в перчатке, Банова услышать Минхо по-настоящему рад.       — Не совсем? — он рефлекторно пожимает плечами, не задумываясь о том, может Банов его видеть или нет. Честно говоря, Минхо понятия не имеет, куда он сейчас идет по коридору, но не терять же время впустую за разговором. — Хвалевского я все еще не нашел, но встретил в комплексе какого-то подозрительного типа.       — Что значит «подозрительного»?       — В капюшоне, в маске, не представился, сказал только, что врач и, кажется, знал меня раньше. А потом вколол какое-то говно, от которого я сейчас вертолеты ловлю, и смылся, пока я был в бессознанке, — Минхо выглядывает из-за поворота и пытается прислушаться через гул в ушах. Кажется, в коридоре тихо.       — Прошу прощения, что вмешиваюсь, — Минхо даже удивленно вскидывает брови. Как-то не ожидал, что Перчатка примет участие в разговоре, — но то, что товарищ майор назвал «говном», — в самом деле противоядие от сока ядовитых побегов. И оно все еще продолжает действовать, судя по моему анализу. Вы просто проснулись раньше положенного, товарищ майор. Минут на сорок, а может и все сорок пять.       — Зачем вдруг понадобилось вкалывать противоядие? — Банов звучит немного взволнованно.       — Ну, как Вам сказать, Кристофер Альбертович, — Минхо оглядывается по сторонам и вздыхает. — В «Вавилове» пиздец не только с роботами. А в принципе. Пришлось помахаться с цветочноголовыми мутантами.       Банов вздыхает настолько выразительно, что Минхо может только поджать губы и прикусить язык. Зато описал обстановку во всех красках. А может, Банов вздохнул, потому что представил, сколько всего придется восстанавливать из-за одного несчастного сбоя, — кто ж его знает.       — Если позволите, у меня есть еще кое-какая информация, — вклинивается в затянувшуюся паузу Перчатка.       — Давай, удиви, — Минхо замечает в конце коридора подозрительные тени и ныряет за ближайший поворот. Стреляться во время разговора — так себе идея. И самому неудобно, и сердце Банова пожалеть не помешает. И так куча проблем на голову свалилась, еще заставлять его волноваться, слушая драку.       — Упомянутый товарищем майором врач обмолвился, что получал предложение поучаствовать в спасении его жизни, так что я проанализировал архивные записи голосов всех докторов и исследователей, которым, согласно имеющимся у меня сведениям, поступал подобный запрос, и выяснил, что наш «подозрительный тип» — никто иной, как…       — Лисицкий, — заканчивает за Перчатку Банов.       — Да, Вы абсолютно правы, товарищ Банов. Лисицкий Феликс Николаевич, собственной персоной.       — Кто бы сомневался. «Мы с Тамарой ходим парой…» — Банов, кажется, ударяет по столу. — Где Хвалевский, там и Лисицкий.       — Лисицкий тоже в «Вавилове» на исправительных работах? — Минхо выходит к площадке-перекрестку. Судя по отсутствию трупа, это не та, где он впервые встретил Лисицкого, но тоже неплохо. Здесь хотя бы есть указатели на стенах.       — Нет. После ссылки Хвалевского в «Вавилов», Лисицкий отрекся от их «дружбы», — Банов так выразительно выделяет последнее слово, что Минхо почти уверен, что характер взаимоотношений у этих двоих был совсем не дружеский, — и за все время ни разу его не навещал. По крайней мере официально. Видимо, не стоило снимать с него слежку.       Минхо даже присвистывает, сворачивая в сторону холодного цеха. Просто название больше остальных приглянулось — все равно ведь неизвестно, где нужно Хвалевского искать. А теперь, видимо, не только его, а целый антисоветский дуэт. Глядишь, к тому моменту, как он до инженера доберется, банда насобирается.       — Ну, он, вроде, не такой уж и плохой человек. Помог от мутантов отбиться, — Минхо вспоминает о том, что дробовик разряжен, и ныряет в ближайший открытый кабинет, чтобы перезарядиться, — противоядие, вот, вколол, пусть меня и херовит с него.       — Только связался он с неправильным человеком, каким бы хорошим ни был сам, — Минхо почти уверен, что Банов качает головой, так, по-отечески разочарованно. — Будь осторожнее, Минхо, если снова встретишь его. Держи в голове, что вы с ним по разные стороны баррикад.       — Вас понял, Кристофер Альбертович, — Минхо щелкает замком дробовика и закидывает обратно на плечо. — Надеюсь, в следующий раз свяжусь с Вами уже с хорошими новостями.       — И я на это надеюсь. Удачи тебе, сынок.       Что ж, на одну головную боль стало больше. Минхо, конечно, и не думал, что количество проблем будет уменьшаться само по себе, но и на то, что вместо одного злодея будет целый дуэт, он не рассчитывал. Хотя вслух что одного, что второго злодеями назвать язык не повернется. По крайней мере, пока вина Хвалевского в сбое не будет доказана. Или пока Перчатка не пересмотрит результаты своего какого-то хитрого анализа и не скажет, что Лисицкий вколол ему смертельный яд, похлеще того, которого он из разлетевшихся на куски побегов наглотался.       Странно все это. Странно, непонятно и запутанно. И всей этой путаницы, откровенно говоря, многовато для едва вернувшегося в строй Минхо. Он-то, конечно, в бой рвался едва глаза продрал после десятка операций, но кто же знал, что «бой» этот будет повышенной сложности.       — Кстати, товарищ Всеведущий Разум, — Минхо продвигается дальше по серому коридору в очередной бетонный лабиринт, — ты не знаешь, как Лисицкий сразу у меня прямо из-под носа исчез в коридоре, а потом испарился из закрытой комнаты, не отодвигая стеллаж от двери?       — Даже не знаю, что лучше: когда Вы зовете меня Перчаткой, товарищ майор, или когда так, — бесцветно отзывается полимерный интеллект. — Что касается Вашего вопроса: я бы посоветовал Вам почаще смотреть не только себе под ноги.       Минхо хмыкает, поднимая глаза к потолку, и случайно наступает на чью-то окоченевшую руку. Он матерится себе под нос, вперемешку с извинениями перед покойником, а Перчатка отзывается уже знакомым треском-вздохом.       — Во-первых, думаю, этому инженеру Ваши извинения уже не особо нужны, — Минхо хмурится и поджимает губы, переводя недовольный взгляд на волокна с синими огоньками, раскачивающиеся над раскрытой ладонью. — Во-вторых, пожалуй, больше не буду испытывать Вашу невнимательность: Лисицкий использует вентиляционные ходы для передвижения по комплексу.       — И ты, естественно, знал об этом с самого начала, — он даже не спрашивает, аккуратно отодвигая носком ботинка чужую руку с дороги и продолжая свое движение в холодный цех.       — Догадывался, — и Минхо готов поклясться, что слышит едкие нотки в следующей фразе Перчатки: — Но Вы, как обычно, решили со мной не общаться и ничего не спрашивать. Кажется, товарищ Банов просил Вас не пренебрегать моей помощью.       — Мог бы и проявить инициативу ради разнообразия, — он фыркает и, едва шагнув за поворот, резко отступает обратно. «Ромашка» на стене не засекла его только потому, что повернута в другую сторону. Кто вообще решил повесить «Ромашку» на подходах к цеху?       — Вы как-то не выказываете особой радости, когда я проявляю инициативу, товарищ майор, и постоянно пытаетесь меня заткнуть. Подумайте над своим поведением.       — Ага, обязательно, — честно говоря, Минхо прослушал, что ему говорил искусственный интеллект, пытаясь прикинуть, как пробраться мимо «Ромашки» без лишних жертв. Перчатка же снова трещит, и волокна прячутся на прежнее место.       Минхо опускается на корточки и осторожно выглядывает из-за угла. Может, стоило поинтересоваться у Перчатки, нет ли у него карты вентиляционных шахт, и воспользоваться чужим способом передвижения по «Вавилову»? Знать бы еще, конечно, куда конкретно идти. Да и Хвалевский вряд ли стал бы прятаться в вентиляции. Хотя, почему нет, раз уж его «криминальный напарник» рассекает по ней за милую душу? Нужно будет подумать об этом, как только разберется с «Ромашкой».       Он дожидается, пока робот-камера развернет свои металлические лепестки в противоположную сторону вновь и, приподнявшись, на полусогнутых ногах сокращает расстояние, наконец пуская в ход казенный нож. «Ромашка» отзывается скрипом, треском и короткой красной вспышкой «пестика», прежде чем сложить свои лопасти-лепестки и повиснуть на уцелевших проводах. Вроде как, проблема решена.       Холодный цех выглядит как-то еще более серо и уныло, чем остальная часть «Вавилова». В пестицидном-то хоть растительность и непонятная жижа красок добавляли, а тут — тоска. У администрации комплекса явно что-то личное ко всем цветам, кроме серого, потому что других причин для такой мрачной обстановки Минхо не видит. Это же совсем не располагает к работе, чем вообще думали, когда оформление комплекса разрабатывали? С другой стороны, разорванные трупы на бетонном полу у серых стен выглядят почти органично. На более жизнерадостном фоне ужаса нагоняли бы куда больше.       С десяток патронов уходит на то, чтобы отделаться от неадекватных роботов-лаборантов, «Пчел» и парочки забредших в Холодный цех цветочноголовых, а некоторых из них, в целях экономии, получается устранить ножом со спины. Минхо, уже наученный опытом, позаимствовал у одного из жмуриков немного ткани с рабочей рубашки, завязав концы лоскута на затылке так, чтобы тот прикрывал нос и рот. Вряд ли противоядие будет действовать бесконечно и выводить все новые и новые дозы ядовитого сока. Еще меньше вероятность того, что Лисицкий снова появится из ниоткуда и по доброте душевной сделает еще один укол. Да и нет у Минхо столько времени, чтобы опять откисать от лекарства. Хочется уже поскорее найти Хвалевского — живым, мертвым, в компании с Лисицким или одного — и свалить из «Вавилова» к чертовой матери. В идеале, к тому же, не возвращаться сюда больше никогда. Впечатлений от комплекса хватило по горло до конца жизни.       Как оказывается, сбой не всех роботов превратил в машины для убийств. Несколько транспортных моделей — «Бурлаки» и «Пеликаны» — не пытаются нападать, да и в целом просто игнорируют чужое присутствие. Только и обязанности свои не выполняют — стоят, как статуи, или ездят бесцельно кругами, вращая лопастями на корпусе, и раздражают громкими сигнальными гудками время от времени. Но это, пожалуй, меньшее из всех зол. Парочка таких роботов, конечно, едва не сбивает Минхо с ног, но это, скорее, по его собственной вине — кто ж мог знать, какая траектория движения у тех «Бурлаков» и что путь Минхо с нею пересекается, — а не от их агрессии.       — Как же я заебался, — Минхо пытается вытащить нож из металлического тела лаборанта, но тот, видимо, вошел под слишком неудачным углом и застрял там намертво. — Ебанный шашлык, блять.       — Если Вы говорите это вслух, потому что хотите сочувствия — сочувствую, товарищ майор, — хотя интонация у перчатки совершенно безэмоциональная.       — Да нахрен твое сочувствие, — Минхо раздосадовано пинает сломанного робота и плюет на пол. — Я просто хочу уже найти этого ебучего Хвалевского и выбраться из этой подземной задницы. Говна понастроили — хрен разберешься.       Из просторных комнат цеха он вновь выходит в узкие коридоры, закручивающиеся запутанными лабиринтами. Нет, серьезно, как тут вообще можно разобраться? И, тем более, кого-то найти без точной наводки хотя бы на определенный цех?       — Осмелюсь предположить, что архитекторы при проектировании комплекса учитывали, в первую очередь, его удобство для работы, а не для поиска преступника в условиях массового сбоя и блуждающих мутировавших побегов.       Минхо закатывает глаза и делает глубокий вдох, прежде чем ответить, стараясь звучать ровно, но без едких ноток все-таки не обходится:       — А потом ты удивляешься, что я не в восторге от твоих «проявлений инициативы».       — Всего лишь плачу Вам той же монетой, товарищ майор.       Минхо фыркает, но больше ничего не говорит. Только замирает на месте, нахмурившись, и напряженно вслушиваясь, потому что, кажется, улавливает отголоски чужой речи в конце коридора. Точнее, там, куда этот коридор ведет. Перчатка тоже затихает, пока Минхо осторожно, стараясь ступать как можно тише, подбирается к покореженной металлической решетке, отделяющей коридор от просторного холла.       — …мне нужно было просто сидеть на месте, сложа руки, пока ты где-то там болтаешься, что ли? — до решетки всего шага три, но уже прекрасно слышно, о чем говорит человек. А это определенно точно человек: голос не искажен неестественными скрежетами, как у роботов, он громкий и живой, отражается эхом от высоких сводов холла. — Нет, ты меня, конечно, извини, Ликс, но, когда по комплексу шляются мутанты, которых я, в отличие от роботов, вообще не могу контролировать, ждать тебя в цехе — самоубийство.       Минхо протискивается между приоткрытыми створками покореженной решетки, бегло оглядывает холл, заваленный трупами, с высоким деревом под стеклянным куполом в самом центре, и замечает высокую фигуру на небольшой площадке-балконе на втором этаже. Человек стоит спиной, Минхо не видит его лица, даже минимально — длинные черные волосы до плеч мешают. Он изо всех сил старается воспользоваться преимуществом и не привлекать чужого внимания, аккуратно обходя все, что может звуком выдать его присутствие, пока пробирается к лестнице.       — Что значит «проблема не только в мутантах», Ликс?       — Банов, похоже, отправил за тобой человека, — а это голос Лисицкого. Звучащий ощутимо тише, чуть искаженный из-за особенностей полимерного средства связи, но это точно он. — Я-то его задержал, но у меня нет никаких гарантий, что он не очухается раньше того, как я дойду до тебя. Поэтому, блять, тебе нужно было сидеть ровно на жопе и ждать меня, а не заниматься самодеятельностью.       Все встает на свои места. Кажется, еще немного — и Минхо наконец-то сможет с чистой совестью выбраться из этого проклятого комплекса и в самом деле сообщить Банову хорошие новости. Потому что человек, от которого Минхо отделяют теперь только ступени лестницы, — Хвалевский. И он в этом уверен.       — Чт… Подожди, если Банову и успели доложить о сбое, никто бы не добрался до «Вавилова» так быстро, — Хвалевский зачесывает волосы пятерней, и, видимо, только благодаря своей растерянности не замечает боковым зрением Минхо. А может, просто принимает его за робота. — Тем более, там ведь сверху, скорее всего, тоже мясорубка. Какой еще человек?       — Я.       Хвалевский резко разворачивается, хмурясь, цепляется взглядом за направленный на него дробовик, а, когда поднимает глаза, тут же меняется в лице. Округляет глаза и как-то совсем уж бестолково приоткрывает рот, делая шаг назад.       — Стоять! Стрелять буду без предупреждения!       — Блять, Женя, уходи! Живо!       — Ми… ша?.. — Хвалевский как будто не слышит чужих криков, растерянно глядя Минхо прямо в глаза, и заламывает брови. Выглядит так, будто собирается извиняться. Либо будто сдерживает боль. Что-то среднее.       А Минхо даже запал теряет на пару мгновений. Хмурится, чуть наклоняя голову набок, и кривит губы. Какого хрена все вокруг его знают, когда он сам нихрена никого не помнит? Какого хрена Хвалевский реагирует на него так? Минхо выдыхает и встряхивает головой, отгоняя все лишние мысли. Поразмышлять потом успеет, и вопросы позадавать интересующие, когда будет Хвалевского к Банову сопровождать.       — Товарищ Хвалевский, Вас вызывают в «Челомей», — Минхо возвращает себе прежнюю твердость, крепче сжимая дробовик. — И я бы посоветовал не оказывать сопротивления, если Вам ноги дороги.       А Хвалевский как будто этого и не слышит. Никак не реагирует на очевидную угрозу, не двигается с места и разглядывает прикрытое обрывком чужой рубашки лицо Минхо, все больше поджимая губы. В целом выглядит так, будто сейчас разрыдается. Минхо всякого ожидал от встречи с «преступником, сосланным на исправительные работы пожизненно», но точно не такого. Что вообще происходит?       — Сука, Хван, я тебя придушу, если ты сейчас же не съебешься оттуда!       Низкий, даже почти рычащий, голос Лисицкого, видимо, действует на Хвалевского, как пощечина, возвращая его в чувство. Он вздрагивает, встряхивает головой, зажмурившись, и что-то бормочет себе под нос, заставляя Минхо нахмурится, ступить на полшага вперед и накрыть пальцем спусковой крючок дробовика. Хвалевский поджимает губы и возобновляет зрительный контакт, чтобы на выдохе почти прошептать:       — Прости.       Минхо выгибает бровь, но спросить ничего не успевает, потому что замечает пикирующих в свою сторону «Пчел». Он отскакивает в сторону, уходя от удара, а Хвалевский в эту же секунду срывается с места и скрывается за тяжелой металлической дверью, захлопывающейся за ним с оглушительным грохотом.       Оказывается, словарный запас мата у Минхо намного больше, чем он сам предполагал. Потому что иначе, чем отборными многоэтажными ругательствами, реагировать не получается. Он выстрелом сшибает «Пчел» в полете одну за другой, сбрасывает со спины появившегося неизвестно откуда робота-лаборанта, разворачиваясь и тут же отстреливая тому голову, и бросается к двери, но та ни в какую не поддается. Да ебанный!..       — Товарищ майор, на Вашем месте я бы поберег силы, — Минхо со всей дури бьет кулаком по металлическому полотну и тихо шипит от боли. — Хвалевский забрал с собой энергоэлемент «Свеча», который питал механизм, так что дверь не откроется, как бы Вы не старались.       — Заебись! — Минхо раздосадовано плюет в сторону и запускает пальцы в волосы, сжимая их у корней. — И что мне теперь, обосраться?       Перчатка коротко трещит, раздражая этим еще больше.       — Для начала, я бы посоветовал поискать другую «Свечу» где-нибудь поблизости. В крайнем случае, в семенной архив «Вега» можно попасть в обход. Так что вместо того, чтобы калечить себя своей агрессией, направьте ее на то, чтобы нагнать Хвалевского. Вы должны успеть раньше, чем Лисицкий, если все-таки хотите доставить его к Банову.       — Моя мечта номер один, — Минхо фыркает, еще раз плюет в сторону и сбегает вниз по лестнице, сжимая дробовик в одной руке так сильно, что, кажется, еще немного — и тот переломится пополам. Благо, только кажется.       Сказать, что Минхо злится, пожалуй, будет слишком мягко. Он проверяет кабинет за кабинетом, двери в которые расположены чуть ли не по всему периметру холла, если не брать в расчет широкий лифт и четыре черные провала коридоров, и думает только о том, как будет тащить Хвалевского до «Челомея» за шиворот. Желательно, бóльшую часть пути по земле, по самой хреновой дороге, чтобы тот прочувствовал каждый камешек. Если, конечно, не пристрелит Хвалевского на месте: тот ведь явно попытается выкинуть еще какой-нибудь фокус.       «Свеча», не без помощи Перчатки, находится в четвертом проверенном Минхо кабинете. Погибший рабочий накрыл ее собственным телом, видимо, пытаясь вместе с ней сбежать, и, если бы не подсказка искусственного интеллекта, Минхо бы даже не заметил энергоэлемент. Ему приходится оттащить чужое тело в сторону и буквально вырвать из окоченевших пальцев рабочего «Свечу».       К закрывшейся за спиной Хвалевского двери Минхо возвращается чуть ли не вприпрыжку (через ступеньки, по две за раз, он в самом деле перепрыгивает, поднимаясь по лестнице). Поиски заняли гораздо меньше времени, чем Минхо рассчитывал, так что есть все шансы нагнать Хвалевского, что называется, по горячим следам.       Только вот, когда запитанная новым энергоэлементом дверь наконец открывается, за ней уже поджидает небольшая толпа лаборантов и стайка «Пчел». Грохот выстрелов смешивается с потоком мата, которым Минхо клянет и смазливого Хвалевского, и его дружка Лисицкого, и комплекс «Вавилов» вместе с роботами, и весь Советский Союз в целом. Даже как-то плевать уже становится, плохой ли на самом деле Хвалевский, а может хороший. Это теперь даже немного личное. Так что на пощаду ему лучше не надеяться. И время на разговоры Минхо больше тратить не будет. Дробью по ногам — и прямиком в «Челомей». Он ведь предлагал по-хорошему, но Хвалевский решил сбежать, натравив бешеную толпу роботов. Выбор свой он сделал.       Минхо закипает с новой силой, когда, расправившись с роботами, все-таки проходит вглубь архива. Комната за комнатой, заставленные лабиринтами стеллажей и шкафов до самых потолков, которые становятся все выше и выше. Масштабы впечатляют, только вот у Минхо нет ни времени, ни настроения на восхищения. Он только вышагивает все быстрее и быстрее, бросая раздраженные взгляды по сторонам. И так задержался слишком сильно, отбиваясь, так еще и теперь, когда, казалось бы, просто беги по пятам Хвалевского — и дело с концом, Минхо путается в проходах между стеллажами и коридорах. Скотство. Гадство.       Блядство.       Он был уже так близко, а теперь снова остался далеко позади в этой, кажется, бесконечной погоне.       Минхо не сбавляет шага, проходя мимо рядов высоких шкафов и стеллажей, пока не замирает, заметив боковым зрением в просвете валяющуюся на полу «Свечу». Он вскидывает дробовик, в пару широких шагов добираясь до нее, но находит рядом только обезглавленный труп. С фамильной нашивкой на груди.       «Хвалевский».       — Охуенно! — Минхо от досады пинает «Свечу», а в следующую секунду слышит голос Банова:       — Ты как-то быстро, сынок. Хорошие новости?       Он дергается от неожиданности, опуская глаза на волокна с синими огоньками, и вздыхает, поднимая хмурый взгляд на труп.       — Как бы сказать, — Минхо присаживается на корточки перед телом, сверля взглядом нашивку. — Хвалевского я нашел, — Банов облегченно выдыхает. — Только без головы.       — Что?!       — Погодите, — вмешивается Перчатка до того, как Минхо успевает ответить. — Товарищ майор, поднесите меня поближе к телу.       Минхо хмурится все сильнее, но все-таки просьбу выполняет. Полимерные волокна удлиняются, синими огоньками касаясь уродливой раны, и чуть покачиваются под пристальным взглядом Минхо. Тишина становится все более напряженной, пока Перчатка, стянув волокна обратно, не выдает:       — Это не Хвалевский. Анализ биоматериала не совпадает.       — Тогда где он, блять?! — Минхо почти рычит, рывком поднимаясь на ноги. — И что это за представление?!       — Тише, сынок, — Банов в самом деле звучит успокаивающе мягко. — Раз он все еще жив, все не так плохо. Скорее всего, он все еще где-то в комплексе, нужно просто…       — Просто что? Поискать еще? — не злись Минхо так сильно, ни за что бы не позволил себе пнуть ни в чем не повинный труп какого-то бедолаги, которого пытались выдать за Хвалевского. Но терпения у него почти не осталось. — Я хуй знает сколько уже бегаю за ним по всем этим ебучим цехам и блядским коридорам, а эта тварь уже во второй раз уходит у меня из-под носа!       — Успокойся, Минхо, — на этот раз жестко и твердо. — Сейчас не время терять самообладание. Хвалевский…       Комнату заливает красный свет, и сразу же за этим воздух прорезает громкий звуковой сигнал. А спустя секунду роботизированный женский голос сообщает:       — Комплекс переведен в экстренный режим. Немедленно покиньте рабочие места и проследуйте к ближайшему лифту согласно плану эвакуации. До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: пять минут.       Минхо даже не сразу понимает, что происходит, застыв на месте, пока Перчатка, громче обычного, не пробивается сквозь звуковой сигнал:       — Товарищ майор, возвращайтесь ко главному входу! Времени мало!       Благо, дважды повторять не приходится.       Возможно, этих пяти минут хватило бы даже с запасом, если бы не вновь выползшие на пути роботы-лаборанты — они вообще хоть когда-нибудь кончатся? — и чужие окоченевшие конечности на полу. Минхо успевает отстрелиться от троих лаборантов, пока не истрачивает весь свой запас патронов. Какое же блядство. Он бросает дробовик прямо в бездушные лица лаборантов, проскакивая между ними, лавирует мимо высыпающих из кабинетов роботов, отчаянно отталкивая тех, кто все-таки умудряется зацепиться за его одежду или за плечи. Ставки очень высоки: он либо успеет добраться до выхода, либо останется один на один с толпой обезумевших роботов и мутантов, безоружный, пока в комплекс не направят ликвидаторов. И что-то Минхо очень сомневается, что при таком раскладе сможет дожить до этого момента. При всем желании и всех его навыках.       «До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: две минуты, тридцать секунд.»       Минхо даже не на полпути. Он сворачивает за угол, чуть ли не вписываясь лицом в… нечто. Какое-то чудище, по своей форме напоминающее человеческое тело, но состоящее целиком из толстой переплетенной между собой лозы. Он не успевает даже подумать о том, что это за хуйня, ныряя под лозовой «рукой», метящейся ему в шею, и, похоже, открывая в себе новое дыхание, прибавляя скорости своему бегу.       «До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: две минуты.»       Грохот тяжелых шагов роботов за спиной перекрывает пронзительный звуковой сигнал, но ускоренное биение собственного сердца в ушах не дает слышать и его. В этот момент действительно становится плевать вообще на все. И на Лисицкого, и на Хвалевского, и на их фокусы с исчезновением, и даже на то, что Минхо топчется по чужим трупам. Цели круто меняются, схлопываясь до одной-единственной: выжить.       «До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: одна минута, тридцать секунд.»       Минхо заворачивает за еще один угол, каким-то чудом, рефлекторно, уклоняется от замаха чудища, буквально перепрыгнувшего через него и снова ставшего на пути, спотыкается о чье-то тело, по инерции делая несколько широких шагов вперед, пока не возвращается в темп бега. Пожалуй, чего-чего, а вот такого он от визита в «Вавилов» точно не ожидал. И готов к подобному не был. Драться, отстреливаться от врагов — пожалуйста. Но спасаться бегством, мчась по мертвым телам на всех парах — что-то за гранью.       Новый труп, новая попытка удара от чудища, новый выскочивший в коридор робот, новый поворот и:       «До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: тридцать секунд.»       Минхо не успевает. Катастрофически. Он уже видит впереди дверной проем комнаты, с которой и начинаются помещения архива «Вега», но он не успевает. Путь к спасению закроется прямо перед носом. Минхо уверен в этом. Но упорно бежит вперед. Лучше уж умереть со знанием, что сделал все возможное, чем сдаться и позволить бешеной толпе за спиной растерзать себя.       «До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: десять секунд.»       В комнате. Дальше — пара шагов и холл. Главное не споткнуться. Не упасть. Бежать до последнего. Пусть вписаться в итоге лицом в закрывшийся прямо перед носом путь к спасению. Но бежать.       «До принудительного отключения всех систем комплекса и его консервации: шесть секунд.»       Минхо практически вылетает на балкон-площадку. Видит внизу открытые двери лифта. Он бы сиганул через перила на первый этаж, чтобы сократить путь, но в панике гораздо больше шансов неудачно приземлиться и переломать ноги, сделав только хуже, так что он просто перепрыгивает через ступеньки, сбегая вниз и не сводя взгляда с раскрытых створок спасительного лифта.       Ему бы еще пару дополнительных секунд.       Он бы успел.       В лифте кто-то есть.       — Стой!       Даже если это Хвалевский. Стоит хотя бы попытаться. Он ведь уже поравнялся с куполом.       Одна секунда.       — Шустрее, малой!       Минхо почти позволяет себе облегченно выдохнуть.       Сочников держит створки лифта, поджав губы в тонкую полоску от напряжения, но те все равно постепенно закрываются.       А время как будто замедляется.       Последние шаги по ощущениям длятся вечность. Вечность, которая отделяет Минхо от возможности не быть разорванным на куски толпой роботов и каким-то ужасным чудовищем. Минхо как будто так же замедленно слышит, как лозовая рука, словно хлыст, рассекает воздух за его спиной.       И спустя вечность он сшибает Сочникова с ног, придавливая его к полу лифта, а створки оглушительно громко захлопываются, отрезая часть лозовой конечности.       Несколько секунд воздух колеблет только успокаивающая тихая мелодия в движущемся наверх лифте, кажущаяся в этот момент до ужаса абсурдной.       — Живой? — негромко подает голос Сочников.       — Ага, — Минхо выдыхает, кажется, задерживая до этого дыхание от неверия.       Успел.       Он неловко сползает с Сочникова на пол рядом и неуклюже поднимается на ноги, покачиваясь, будто пьяный. Сочников следит за каждым его движением, поднимаясь следом.       И еще несколько секунд напряженного молчания.       — Как я погляжу, Банова тебе порадовать нечем, — Сочников даже отпускает смешок, привалившись к стенке лифта.       — Да и ты тоже без компании, дядь Борь, — Минхо пытается отдышаться, глядя в одну точку на полу лифта и держась за стенку рукой. И только после затянувшегося молчания поднимает глаза, замечая, как помрачнело чужое лицо. — Я… Простите.       Сочников отмахивается и качает головой, отводя взгляд. Минхо был бы не прочь заехать себе сейчас чем-нибудь потяжелее. И за то, что язык за зубами держать не умеет, когда следует, и чтобы придумать, как ситуацию сгладить.       — Ваша жена…       — Моя жена мертва. Теперь уже точно, — он прикусывает губу. — И я говорил тебе не «выкать», малой.       Минхо может только виновато опустить голову и больше не открывать рот. Но молчание надолго не затягивается.       — Если бы не этот ебучий экстренный режим, я бы мог еще спасти Дашку, — Минхо бросает взгляд на Сочникова из-под челки, замечая, как тот сжимает кулаки. — Она же могла успеть спрятаться где-нибудь. А сейчас только ждать, пока ликвидаторы не вынесут ее труп, — и хмыкает следом: — вместе с твоим Хвалевским, видимо.       — Вполне возможно, что экстренный режим как раз активировали Лисицкий и Хвалевский. И успели уйти раньше.       Сочников никак не реагирует на звонкий голос Перчатки, и Минхо опускает на нее глаза. Волокна над ладонью не показываются. Похоже, это слышал только он. А может, он попросту свои хорошие мысли озвучивает голосом Перчатки, подсознательно согласившись с тем, что думать в их тандеме — все-таки по части искусственного интеллекта.       Так или иначе, Минхо только неопределенно кивает, совсем тихо отвечая:       — Все может быть.