В пожаре своего сердца и в когтях любви.

Дай мне увидеть что-то Дальше твоих закрытых ширм. Дай мне увидеть Кто же там внутри спрятан? (с) Эван такой фильм однажды уже смотрел. Если быть точным, он кучу таких фильмов пересмотрел вместе с Кристофером, обсуждая шаблонные повороты сюжета и сомнения главных героев. Параллельная реальность, жизнь, которая сложилась иначе, сбывшиеся заветные желания - на одной чаше весов. На другой - настоящее, живая реальность, с кучей проблем и ошибок, несправедливых поворотов судьбы и сожалений. И в центре всего этого - главный герой, который должен сделать выбор. Вернуться обратно или остаться там, где его жизнь похожа на сладкий сон, но с небольшими отличиями. Обои в кухне другого цвета, машина другой марки, профессия иная, чем там, в правильном мире. Люди... Гребанный эффект бабочки. Бак не выдерживает и все-таки закрывается от яркого солнца ладонью. Его глаза теперь слишком чувствительные, слух слишком идеальный, нос улавливает даже самые незаметные ароматы. Пока парень добрался до 118 пожарной части, он едва рассудок не потерял. Будучи двадцать девять лет человеком от и до, Бак даже представить себе не мог, как чувствуют себя изо дня в день его друзья-террианцы. Его раздражает шум и гул вокруг него, в который складываются голоса людей, шум машин, лай собак и постоянно летающие над городом самолеты. Он задыхается от мешанины запахов пота, духов, выхлопных газов и фастфуда из придорожных ларьков. Бак не сразу понимает, как контролировать свою силу, когда очухивается на больничной койке. Он слишком сильно хватается за руку Даниэля, вызывая у него гримасу боли. На поручне его постели, а после и на двери квартиры остаются следы от пальцев, когда парень сжимает руку слишком яростно. Все вещи кажутся намного легче, подниматься по ступеням получается быстрее. Словно в одной из игр Кристофера, когда наконец накопил на новые навыки и развитие персонажа. Хотя, если быть честным, именно таким Бак и должен был быть с самого начала. Сильным, смертоносным, практически неуязвимым - как минимум по сравнению с обычным человеком - как бы тогда прекрасна была его работа. Бак мог бы считаться настоящим супергероем. Но имея эти удивительные навыки, в этой реальности Эван не пожарный, он учитель. И это не укладывается в голове. Как он живет, не вбегая ежедневно в горящие здания и не свисая вниз головой на тросе в каком-нибудь колодце? Бак пытается представить себе эти размеренные дни, с четким рабочим графиком с 8 до 6, с выходными в кругу семьи, с отпуском летом, пока дети уезжают в лагеря. Он честно пытается в своей голове увидеть подобную картину, но не получается. Вспыхивают только обрывками воспоминаний те люди, которых Эван смог спасти за все эти годы. И те, кого не удалось вытащить обратно, на спокойную сторону жизни. Здесь Бак - любимый младший сын, с которого сдувают пылинки, которого ценят и любят. Бак мечтал об этом с самого детства, пытаясь привлечь внимание родителей любым способом. Он придумывал себе жизнь, в которой мама с папой любят его просто потому, что он есть, а Мэдди в безопасности и рядом. После, узнав о своем старшем брате, Бак пытался предположить, как бы он мог жить, если бы спас Даниэля, будь у него надежный человек, что опекал бы и защищал его. Хотя зачем защита огромному фелиду, который спокойно может своими челюстями разгрызть человеку череп? Бак чувствует его. Слышит его. Зверя внутри себя. Смертельно опасную пуму, которая хоть и уступает тигру и льву, но от этого не теряет своих навыков хищника и охотника. Пума в глубине Бакли-младшего оказывается довольно спокойной. Не пытается вырваться наружу или заставить сменить облик, не огрызается на проходящих мимо террианцев. Но почему-то Бака это не успокаивает. Кажется, будто все это - затишье перед бурей. Словно фелид внутри просто притаился, выслеживая свою основную цель. Любимейшая привычка на охоте у пум - подбираться незаметно почти вплотную к добыче, а потом ломать ей шею одним мощным прыжком. Для Эвана это странно, он не привык, чтобы перед ним расступались или пригибали голову, чтобы не привлечь внимания. Когда он приходит к Чимни и уговаривает себя выслушать, парень не сразу замечает, что друг не поворачивается к нему спиной, волчком вращаясь за мечущимся по квартире фелидом. Хауи смеется на замечание незваного гостя, отпускает несколько несмешных шуток, машет рукой перед собой. Но Бак тонет в запахе волнения и страха, что исходит от волка напротив. Это странно. Это неприятно. Будучи ребенком Бак был уверен - в очередной раз стирая кровь с разбитого лица - что быть террианцем это круто. Как минимум, тебя никто не доставал после школы во дворе за то, что ты человек. Конечно, этот самый человек не оставался в долгу и вполне впечатляюще отвечал своим обидчикам, но от сломанного носа и синяков это редко спасало. Бегал Бак в разы медленнее любого мутанта, бил слабее. Ему оставалось только хитрить и использовать преимущества окружающего пространства. В такие дни он мечтал родиться снова, на этот раз правильным, как и вся его семья. Впервые Бак не уверен, что это тот образ жизни, который ему хотелось бы получить. Ударом в самое сердце прилетает новость о смерти Бобби. С этим невозможно смириться, это убивает его намного больше, чем попавшая в том мире молния. Бобби заменил ему отца, принял его такого, какой есть, и сделал частью удивительной семьи. Да, не в этой реальности. Здесь Баку это не нужно, но все же... Он слышит, как Чимни говорит о смерти капитана и падает на пол, не в силах сделать вдох. Эван не знает, что в его мире он также задыхается, пугая до чертиков родителей и всех друзей. Если потом кто-то упрекнет его, то Бак не поведет даже бровью. Он оплакивает смерть одного из самых важных людей. Да, пусть пумы не стайные животные, предпочитающие одиночество, но он стал террианцем всего день назад. Не привык еще. – Эдди Диаз – игнорируя очередной спазм горла выдавливает из себя Бакли, глядя на парамедиков 118 части. – Ветеран, перевелся из Техаса перед сильным землетрясением. Эван не хочет думать что случится, если друзья скажут ему, что он тоже умер на каком-нибудь вызове, потому что за спиной не было верного напарника. Эван пытается не допускать ужасающей мысли, что такого человека в принципе нет. От нее подкашиваются ноги, темнеет перед глазами. От нее зверь внутри впервые за все время начинает метаться из стороны в сторону, загоняемый животным страхом в западню собственной головы. – А-а-а, Злыдень, – Чимни поворачивается на Хен и с пониманием кивает ей. Сердце пропускает удар. Живой. Существует. Рядом. Под кожей разливается кипяток, начинает болеть все тело целиком, но Бак давит это чувство. Он помнит рассказы. Обращаться нельзя, не перед друзьями. Даже если эта реальность не отпустит его сразу, и Баку придется пережить “переодевание”, то будет это точно только рядом с Эдди. Ни с кем другим. Доверие работает в две стороны. Диаз доверяет только Бакли. Бакли - только Диазу. Двоим Диазам, если быть точным. Но его тут же приземляет обратно следующая фраза Хенриетты: – Ты бы тоже разозлился, потеряй ребенка... Она собирается сказать что-то еще, но Бак хватает подругу за руку. Пытается сдерживать свою сумасшедшую силу, не давить слишком сильно. Но в голове эхом отдается низкий опасный рык, он вибрирует по венам, от него дыбом встают волосы на руках. – Что значит “потеряй ребенка”... Что с Кристофером? – Эван давится словами и не сразу собирает их в нужные конструкции. В груди снова начинает давить, но парень пинком загоняет это ощущение подальше. Не сейчас. Он должен узнать, что стало с его семьей в этом варианте мира. – Дед с бабкой забрали его в Техас, после грязной борьбы за опеку, – припечатывает Хен с недовольством, сама пройдя множество неприятных историй с опекунством. – Сказали, что он не может быть пожарным и обеспечивать Кристофера заботой. Бак не верит. Не хочет верить. Эдди, который души не чаял в своём сыне... Как он пережил это? Как справился с пустым домом, с одиночеством, с опустошением. Почему никто не пришел ему на помощь, не поддержал? У Бака во рту привкус горечи и отчаяния. А в сердце огромная дыра. В разы меньше, чем в груди у Диаза, само собой. И от этой мысли становится только хуже. В итоге Бак срывается прямо из квартиры Чимни в сторону 118 части. Они договариваются встретиться в больнице, чтобы все-таки найти выход из этой западни. Но сначала он обязан поехать к станции. Вся его жизнь последнее время была сосредоточена вокруг Диазов. Все его инстинкты и желания, все мысли и чувства. Он привык бросаться к Эдди при малейших угрозах, хватать его за обвязку, тащить наверх, на поверхность, наружу. Прочь от беды и боли. Это стало такой же работой, как и тушение пожаров. Это давно оказалось прописано в генетическом коде Эвана, прямо поверх изъяна и неправильной мутации. Эдди Диаз оказался вписан в него настолько глубоко, что не спрятаться. – Ты еще кто, что тебе здесь надо? – резкий голос вырывает Эвана из размышлений, хотя казалось бы, теперь он должен был слышать, как к нему подходят заранее, предугадывать это. Но суперсилами Бак пока еще пользуется неумело, поэтому он едва вздрагивает и резко поворачивается. Эдди стоит перед ним, если судить по надписи на черной спортивной сумке в его руках, но это единственное, что узнает Бак. Потому что все остальное неправильно, не должно быть. Не должно быть чужое лицо таким изможденным и худым, глаза - воспаленными и больными, плечи - сутулыми и сгорбленными. От Эдди воняет злостью и болью, что заставляет Бака задыхаться в очередной раз за этот долгий день. Парень сильно сжимает ладонью грудную клетку, вгоняя ногти в кожу, но не сгибается, держится на ногах. – Эм... – Эван прилетел сюда в порыве эмоций, но совершенно не знает, что говорить. Он всегда излишне торопится, как всегда бросается головой вперед. – Привет. Я Бак. Эван. Эван Бакли. Эван Бакли чувствует себя полным идиотом, но сейчас не о нем. Ему необходимо что-то сделать, чтобы убрать эту горькую тоску из карих глаз напротив. Бобби бы сказал ему, что Бак снова пытается спасти всех вокруг, и что так не бывает... Но если их самих некому спасти, то какой смысл в этой работе? Какой резон каждое утро бежать по тревоге, если в нужный момент твой напарник рухнет сломанным манекеном, но никто даже не обернется? – Я должен знать тебя, Эван Бакли? – Эдди не впечатлен, он снова поднимает свою проклятую бровь. И этот жест впервые за день вызывает приступ дикой ярости где-то внутри. Видимо, Баку не удается удержать фелида, потому что Диаз делает резкий шаг назад - привычка, выработанная годами тренировок, службы в армии и в пожарной части: если у террианца напротив желтым сверкают глаза, значит надо убраться от него подальше. Или огребешь целую кучу проблем, пару лишних отверстий в теле и головную боль. Но Бак вспоминает, как Эдди учил Кристофера бороться с приступами. Он дышит медленно на семь-восемь, пытается успокоить пуму внутри, уговаривает, что все это лишь игра разума, пока он сам валяется в отключке где-то под старым зданием, по уши в воде. – Мне стоит вызвать наряд, чтобы ты ушел, или хватит дружеской просьбы? – Эдди говорит тихо, но в его голосе отчетливо слышно рычание, и Бак впервые видит его настоящего глазами террианца. Эдди красив до безумия. Внимательные глаза фелида выхватывают сразу чуть заостренные клыки, желтый отблеск глаз, приподнятые плечи, предупреждающие о раздражении. Ему разве что не хватает бьющего по ногам хвоста и прижатых к голове ушей. От Эдди пахнет опасностью, злостью и - боже, сохрани - возбуждением. И этот запах невероятен. Наконец, Бак понимает, что имеет ввиду Диаз, когда дышит широко открытым ртом в районе шеи, повторяя, что возбуждение Эвана хуже любого наркотика. – Нет, я... – Бак сглатывает тяжело вязкую слюну и убирает руки в карманы, на всякий случай. – Я знал капитана Нэша. – Сочувствую, – неопределенно бросает Диаз, не меняя оборонительной стойки, его взгляд мечется по фигуре незнакомца. – Я не знаю, что с ним случилось, меня там не было. Помочь не могу. Бак не чувствует ни обиды, ни злости. Только бесконечную грусть и горечь. Эдди без Кристофера действительно совсем закрылся. Он смотрит равнодушно и холодно, и это так странно. Бак привык, что на любимом лице всегда гамма эмоций от радости до напряжения или раздражения. Но не такое непробиваемое равнодушие. Перед ним буквально человек, который отказался от всего, от всех своих желаний и надежд. Поставил крест и просто доживает отведенные ему дни. Если у Бакли оставались еще какие-то сомнения, какую реальность выбрать в итоге, то от вида такого Эдди все они испарились, рассеялись сигаретным дымом где-то над головой. Только один вариант может быть правильным: тот, где Эдди и Кристофер вместе. Чистят по утрам зубы, завтракают отвратительными хлопьями, разъезжаются на учебу и работу. И так бесконечно любят друг друга и нуждаются. И если Бак ничего не испортит, как обычно, то и он будет частью этой истории. Неотъемлемой частью. А для этого ему нужно очнуться. – Все будет хорошо, Эдди, – позволяет себе наконец улыбнуться парень, в чьих глазах отражается яркое солнце, буквально ослепляя пожарного напротив радостью и уверенностью. – Я верну тебе Кристофера, обещаю. Диаз дергается, словно от сильной пощечины. Роняет сумку себе под ноги и рычит, скалясь на Бакли в ярости. – Что за черт?! Откуда ты знаешь имя моего сына!? – измученный разлукой отец хватается за любую возможность выместить свои эмоции, которые накопились как накипь на дне чайника. – Ты пришел насмехаться надо мной? Эван легко уворачивается от первого удара, удивляясь, насколько медленно двигается его друг. Но через мгновение приходит осознание, что это лишь искаженное восприятие, просто теперь они двигаются одинаково быстро. Наконец, они стали равны. Пусть и ненадолго. Бак отбивает следующий удар играючи, чувствуя себя нашкодившей кошкой. Но Диаз серьезен, и нападает по-настоящему. Поэтому через пару ударов Эвану уже не так весело. Пумы сильнее, но ягуары - быстрее. Поэтому с каждым следующим выпадом Бак выдыхается, становится невнимательным. И если он не хочет попасть в больницу во сне, который он видит, лежа в больнице, ему нужно что-то делать. Бак подныривает под летящую тяжелую руку, хватает за предплечье и тянет к себе, чтобы через секунду оттолкнуть вперед. Эдди спотыкается о свою же сумку и неприятно ударяется спиной о стену. Но прийти в себя ему никто не дает, Эван вдавливает его в кирпичную кладку, используя всю свою силу. – Вот так! Борись! Не смей сдаваться! – Бак не замечает, как срывается на шипение, что у него тоже выступают клыки, как рычание пробивается и коверкает слова. – Как ты мог отказаться от Кристофера!? Ты же его отец! Эдди дергается, пытается вырваться, но Бак толкает его обратно. На руках вздуваются вены, и спина уже промокла от пота. Но он должен достучаться до него, пусть это всего лишь его фантазии. Но это Эдди... А он никогда не сможет бросить его. – Что я могу сделать!? – злится Диаз, и сил у него явно больше, еще немного, и он освободится и накостыляет зарвавшемуся мальчишке вдоль хребта. – Что угодно, – злится Эван и встряхивает напарника как нашкодившего котенка, еще бы за шкирку поднял, честно слово. – Нашел бы сиделку, попросил помочь остальную часть команды. Выкради его, наконец! Но не смей с ним так поступать! Не смей отказываться! Эдди рычит, готовый броситься вперед и вцепиться в горло засранцу зубами. Но Бак его опережает. Правда не в горло, а в губы, и не зубами... Эдди теряется, даже перестает дергаться. Эван тянется и обхватывает ладонью затылок напарника, чтобы удержать голову в нужном положении. В поцелуе нет страсти или желания. Это скорее как глоток воды в жаркий день. Попытка немного успокоить. Попытка поделиться всеми этими чувствами, что скручиваются ядовитой смесью внизу живота и тревожат зверя, не оставляя ему места. Эдди не успевает решить, как поступить, как сумасшедший мальчишка отступает от него. Эван Бакли помят, словно вступил в схватку с медведем. У него синяки на предплечьях, смятая футболка, лихорадочный румянец на щеках и совершенно сумасшедший взгляд. – Ты не один, Эдди, – говорит он тихо, и смотрит так, что Диаз едва удерживает себя от опрометчивых поступков. – Не переставай бороться, никогда. Я прошу тебя. Всегда борись до самого конца. Серьезно, заниматься сексом в кустах рядом с пожарной частью... Он еще не настолько отчаялся. Следующий шаг - на крыше пожарной машины. – Пока я жив, ты не будешь один. Никогда, – это звучит как обещание, и Эдди теряется окончательно. Он хочет злиться, но не получается, не выходит. Хочет позвать, но голос не слушается. Он хочет сделать что-нибудь, чтобы остановить сумасшедшего террианца, что скорее всего, на самом деле абсолютный сумасшедший. – И я все исправлю. Эван уходит, сунув руки в карманы джинс, то и дело закрывая правое ухо ладонью, словно его беспокоит слишком громкий звук. Эдди же смотрит ему вслед, так и прислонившись к стене пожарной части. Ему бы позвонить в полицию, чтобы прислали наряд и поймали съехавшего с катушек террианца... но почему-то Эдди никуда не звонит. Он достает мобильник и смотрит на фото сына на заставке.

***

– Эй, великий повелитель молний... – слышит голос Эван, когда сознание постепенно проясняется. – Хей... Голова гудит, а во рту отвратительно сухо. У него болят руки от капельниц и горло от трубок, сознание плавает в плену лекарств, но глаза открыть все-таки получается. Он в больничной палате, в легком полумраке. Рядом тихо работают приборы, считая его жизненные показатели. А на кушетке рядом сидит Эдди. У него небольшая щетина на подбородке, красные припухшие глаза и совершенно зеленый цвет лица. Но он так сильно отличается от того Диаза, что был в видении. Этот Эдди не потерял смысла своей жизни. Да, у него целый подвал проблем и скелетов, у него ПТСР после войны и смертоносный хищник прямо в клетке из ребер. Но вот этот Диаз настоящий, понимает Бакли с первого же взгляда. Он хмурится от своих мыслей, поднимается с кушетки и подходит ближе, чтобы коснуться осторожной рукой лица напарника. – Ну и напугал ты нас... – говорит Эдди. “Я чуть не умер от ужаса” – имеет ввиду он, старательно отводя в сторону влажные глаза. – Как думаешь... – хрипит Бак, привлекая к себе внимание. – ... теперь я смогу поднять Мьельнир? – Ради Бога, Бак! – Эдди возмущен и хочет злиться, но в его голосе столько облегчения, что смех все-таки пробивается наружу. – Ты можешь быть серьезным хотя бы когда чуть не умер? – Для этого у меня есть ты и Бобби, – морщится Эван, находя слабой рукой чужую, горячую и сильную. – Прости... – шепчет Бак, и, увидев как Эдди мотает головой из стороны в сторону, снова повторяет. – Прости, Эдди. Я действительно думал о том, чтобы остаться там. На какое-то время я думал, что это тоже вариант. – Детка, о чем ты говоришь? – Эдди даже думать не хочет, но все же догадывается. Он строит из себя дурака, каким никогда не был, потому что поверить в то, что любимый человек едва не ушел от него в такие дали, откуда уже не вернуться, невыносимо. – Там было все. Там была моя семья, была моя настоящая природа, был успех и признание... – у Бака сбивается дыхание, и Эдди едва не спотыкается от ужаса, пытается броситься за врачом. Но Эван тянет его за руку, чтобы он остался. Тянет едва-едва, почти без сил. Но Эдди давно научился различать такие моменты, чтобы использовать меньше силы. Чтобы Бак не чувствовал различия между ними так сильно. – Но ты вернулся... – все же выдавливает из себя Диаз и успокаивающе гладит человека по голове. – Ты вернулся ко мне. И Кристоферу. И всем остальным. По щеке Эвана катится одинокая слеза, которую тут же стирает пальцем террианец-ягуар, дрожа от того, каким хрупким сейчас выглядит его человек. Это все лекарства, которых сейчас в Бакли больше, чем в любой аптеке. Это все перебор эмоций и ощущений. – Просто... Я передумал в последний момент, – это признание отнимает у Бакли все силы и он тяжело вздыхает. Один из мониторов на мгновение издает пронзительный звук, но тут же снова становится зеленого цвета и замолкает. – Почему ты передумал? – Эдди спрашивает, потому что Бак хочет это рассказать. Ему это важно. – Потому что там все было неправильно. Кристофер и ты... – Бак чуть мотает головой. – Если бы там вы были счастливы, я бы остался... – Мы были вместе? Бакли снова мотает головой и закрывает глаза от усталости. – Тогда я не согласен, – выносит Эдди свой вердикт. – Я настоящий точно бы не отпустил тебя никуда. Это признание наконец вызывает легкую улыбку на бледном лице Эвана. Он открывает слипающиеся глаза, и находит взглядом Эдди. – Просто знать, что где-то на этой земле есть ты, станет для меня, в моем аду, уголком рая... Бак засыпает раньше, чем заканчивает говорить. Он все еще выглядит так, словно вот-вот разобьется на части от любого неосторожного движения. И цифры на мониторе все еще на нижней границе нормы... Но он дышит спокойно и размеренно,а на щеках постепенно, очень медленно, начинает проступать привычный румянец. Эдди гладит человека по голове еще долгих несколько часов, пока не засыпает тоже. Его измучил Кристофер, требуя, чтобы пустили к Эвану. Измучил Бобби, который едва не свалился в голодный обморок прямо в палате Бака. И собственный фелид внутри, который сходил с ума каждую секунду, пока Эван не дышал сам, пока его пытались привести в норму. Но теперь все будет хорошо. Эдди сделает все для этого. Потому что однажды ему снился сон, где человек, чьего лица он не запомнил, запретил ему сдаваться. Кого еще слушать в этой жизни, если не безликие образы из собственных снов? Особенно, если их наставления идеально совпадают с целями жизни... Дай мне и разреши Разбить стекла твоих витрин. Ты другой, но Ты другой. Ты другой, но Ты не один. (с)