Фигуристы

      Осаму не выступал в произвольной программе командного турнира. Федерация, посоветовавшись с тренерами и спортсменами, решила заменить его в произвольной на Джуничиро Танидзаки из группы Фукудзавы. Он тренировался в одной группе с Ацуши Накаджимой до того, как последний перешёл в танцы. С Осаму они сталкивались в основном на внутрияпонских стартах, на которых Танидзаки неизменно проигрывал и открыто признавал, что он не талантливый, а просто трудолюбивый. Его сестра Наоми тоже занималась фигурным катанием и выступала в короткой программе командного турнира, а на произвольную федерация поставила Ичиё Хигучи.       Выступлением в короткой программе Осаму был доволен: всё получилось наилучшим образом, и ему удалось произвести на зрителей то впечатление, на которое он рассчитывал. В сети уже вовсю писали о его магии на льду, называли его прокат истинно японским и кое-где даже божественным откровением. Поклонникам очень понравился его костюм; листая в номере ленту социальной сети, Осаму даже обнаружил несколько рисунков с самим собой в черно-красном кимоно. Один из таких портретов после выступления Осаму подарила поклонница. Она долго благодарила любимого фигуриста за подаренные эмоции и заверяла, что вся Япония любит и поддерживает его.       Всё складывалось чудесным образом: за произвольную отвечает Танидзаки, а Осаму нужно просто сидеть в японском уголке, поддерживать своих и наблюдать за конкурентами. Осаму очень редко смотрел выступления других одиночников. Если Мори и Фицджеральд выделяли чью-то программу или отлично выполненный элемент, он смотрел, оценивал и, если ему нравилось, брал на вооружение, но вживую смотреть не любил. А теперь волей-неволей ему придётся посмотреть пять произвольных программ и, в том числе, программу Чуи, которую он в этом сезоне ещё не видел.       В короткой программе основного конкурента было что-то горькое и надломленное, что-то, исходящее из самого сердца. Осаму показалось, что Чуя смотрел прямо на него, когда в песне звучали слова «Не возлагай вину на меня». Обвинял ли его Чуя? Осаму определённо показалось, что да. Откровенно говоря, винить Осаму было за что: высокомерный ублюдок, роль которого он успешно играл вот уже пять лет, подарил Чуе немало неприятных минут и даже довёл до рукоприкладства. И всё же Осаму предпочитал ненависть Чуи его же отвращению, а именно отвращение он испытал бы, если бы узнал правду о чувствах и склонностях Осаму. Что бы ни произошло, Чуя никогда не узнает его тайну. Никто не узнает.       Из четверых одиночников, откатавших произвольную программу в начале, Осаму впечатлил только участник от России. Эта страна досрочно заняла первое место, победив в двух дисциплинах и заняв второе место в третьей. По факту выступление одиночника уже ничего не решало, но, по-видимому, не для самого спортсмена. В произвольной программе Россию представлял Николай Гоголь. Его программа была поставлена под попурри из репертуара Цирка дю Солей, и костюм представлял собой невообразимое сочетание канареечно-жёлтого и пурпурного с вставками кислотно-зелёного цвета. Даже коньки Гоголь надел жёлтые с малиновой шнуровкой. Заметно было, как он наслаждается эффектом, производимым им на публику. Та сначала оторопело молчала, привыкая к взрыву красок на льду и экспрессивной актёрской игре, но постепенно подключилась, начала аплодировать, и к концу программы половина зала уже хлопала фигуристу стоя. Гоголь раскланивался долго и театрально, словно репетировал поклон неделями, но публика ревела в восторге. Он сорвал такие овации, какие не получил даже местный Танидзаки. Хотя тот-то откатал совсем слабо. Если бы не прекрасный прокат Ичиё, Япония могла бы получить на этом турнире деревянную медаль.       Последним выступал Чуя. Костюм его на фоне гоголевского казался простым: чёрный, закрытый, с редкими алыми всполохами на рукавах. Осаму даже задумался, а не потерял ли тот на этот раз в аэропорту костюм для выступлений, и не пришлось ли ему вновь покупать что-то на месте.       Ощущение простоты исчезло с первыми же аккордами музыки. Осаму знал, что произвольную Чуя катает под композицию Supermassive black hole от группы Muse, но до сих пор не видел, как он её катает. Посмотреть здесь было на что. Несмотря на то что США почти гарантированно занимали на этом турнире второе место, Чуя и его тренер решили не облегчать программу, оставив пять четверных прыжков и два тройных акселя.       Осаму всегда поражало то, как прыгает Чуя. Он будто вовсе не чувствовал страха, создавалось ощущение, что он даже не допускает возможности падения. Он подлетал на высоту больше собственного роста и крутился в воздухе с умопомрачительной скоростью. Каскад лутц-риттбергер в его исполнении поражал воображение. Для Осаму лутц всегда был самым сложным прыжком, а Чуя делал его ещё и в каскаде с коварным риттбергером. Сложность этого каскада заключалась в том, что риттбергер можно прыгнуть вторым прыжком только в том случае, когда лутц приземлён идеально. Большинство предпочитало не рисковать и вставлять тулуп даже после тройного лутца, что уж говорить о четверном! А у Чуи этот невероятный по сложности элемент выглядел так легко, как будто это ему ничего не стоит.       По окончании первой минуты программы Чуя подцепил край своей куртки, и она распахнулась, оставаясь прикреплённой к шее, и заколыхалась сзади, как демонические крылья. Под курткой у Чуи оказалась чёрная майка, полностью открывающая руки и шею. В этом трюке, видимо, и крылся главный секрет номера. Части тела Чуи, до сих пор скрытые курткой, украшала роспись из алых узоров. Осаму вглядывался изо всех сил, пытаясь заметить прозрачную сетку, на которой они держались, но тщетно. Похоже, узоры наносились на голое тело. Музыка стала более жёсткой и динамичной, а катание Чуи — раскованным и, к ужасу Осаму, сексуальным.       Он не делал ничего пошлого, но в каждом движении, в каждом взгляде чувствовалась мощь и тёмная энергия, подчиняющая с первой секунды. Осаму не смог бы отвести от него глаз, даже если бы захотел. В самом конце программы Чуя сделал кантилевер — элемент, требующий невероятной силы пресса и балетной выворотности ног — так, что у Осаму невольно вырвался восхищённый вздох. По счастью, одновременно с ним вздохнул весь зал, так что свидетелем его несдержанности стала только понимающе хмыкнувшая Ичиё. Чуя разогнался и плавно отклонился корпусом назад, практически встав на мостик, прогнувшись в спине так, что волосы коснулись льда. Колени он широко развёл, а руки вместе с импровизированными крыльями раскинул в стороны. В этом положении он проехал по кругу половины арены, в том числе и мимо уголка японской команды, а потом, не касаясь руками льда, поднялся и без подготовки прыгнул финальный тройной аксель.       Зрители и члены всех команд громко аплодировали, а Осаму сидел, сложив ногу на ногу, и отчаянно кусал щёку изнутри, чтобы боль перебила нахлынувшее от катания Чуи возбуждение. Сейчас у него не было даже возможности убежать и уединиться, и оставалось только надеяться, что окружающие слишком увлечены происходящим на льду и не станут обращать внимание на его позор.       К церемонии награждения возбуждение прошло, но щека и язык ныли немилосердно. Пришлось несколько раз украдкой сплёвывать кровь прежде, чем она остановилась. Осаму знал, что образ Чуи с чёрными крыльями, алыми узорами и в самой откровенной позе, которую только могли придумать в фигурном катании, ещё долго будет преследовать его в снах и фантазиях.       Распределение мест не изменилось: третье место заняла Япония, второе — Соединённые штаты и первое — Россия. Когда сборная США пожимала руки стоящим на третьей ступеньке пьедестала японцам, Чуя вопросительно взглянул в лицо Осаму, не зная, подавать ли ему руку. Осаму покачал головой и сложил руки за спиной. Если после того, что он только что пережил, ему придётся прикоснуться к Чуе, он просто не выдержит этого напряжения.       Следующий день после командных соревнований приходился на четырнадцатое февраля. Осаму День всех влюблённых терпеть не мог: его раздражали жмущиеся друг к другу на каждом углу парочки со своим шоколадом, сердечками, поцелуями и прочими глупостями. Обычно он старался провести этот день по возможности не выходя из дома, катка или школы, но сейчас он был на Олимпиаде, причём со своей официальной девушкой, и это обстоятельство накладывало на него определённые обязательства. Стоило ему не пригласить Ичиё в этот день в ресторан, и люди могли бы заподозрить неладное.       Тяжело вздохнув, Осаму всё же покорился судьбе. Надел белоснежный костюм-тройку, чем-то похожий на костюм для произвольной программы, только без плаща и золотого шитья. Волосы ему укладывать не хотелось, и он оставил их в небольшом естественном беспорядке. В конце концов, вряд ли в ресторане Олимпийской деревни их застукают папарацци. Когда Осаму постучался к Ичиё, та уже была готова и приложила чуть больше усилий для создания образа к Дню всех влюблённых: аккуратно завитые золотистые локоны падали на обнаженные плечи, нежно-розовое воздушное платье мягко струилось до самого пола.       — Давай только недолго посидим, ладно? Я с ног валюсь после вчерашней произвольной, — попросила Ичиё.       — Хорошо. Посидим около часа, пусть нас увидят вместе.       В Олимпийской деревне располагалось несколько ресторанов, Осаму и Ичиё отправились в самый крупный на центральной площади.       — Ох! — прошептала Ичиё, стоило ей переступить порог.       Осаму проследил за направлением её взгляда и от досады сжал руку Ичиё чуть сильнее, чем следовало. В самом центре зала сидели за маленьким столиком Чуя и Гин. Одежда на них снова была странная: на этот раз оба нацепили дурацкие свитера. Красно-зелёный свитер Чуи украшал собой уродливый олень, а на светло-сером свитере Гин расползлось нечто коричневое, отдалённо напоминающее крокодила.       — Рождество давно прошло, Чу-у-я, — протянул Осаму прежде, чем успел себя остановить. Ичиё рядом с ним обречённо вздохнула. — Или ты настолько маленький, что всё ещё веришь в Санту и просишь его помочь тебе в личном турнире? Потому что только это тебе и поможет.       — Отвали, Дазай. Хотя бы в честь праздника не веди себя, как мудак, — ответил Чуя и развернулся к Гин.       Та, гневно сверкнув глазами в адрес Осаму, ничего не сказала, но положила свою руку на ладонь Чуи. Нечто колючее и ядовитое вновь расправило свои крылья, и Осаму даже раскрыл рот, чтобы сказать очередную колкость, но Ичиё, не дав ему произнести ни слова, потянула его за руку к выходу.       — Это тоже вредит имиджу, Осаму, — прошептала она, когда они оказались в коридоре. — Неспортивное поведение. Мы же всё-таки на Олимпиаде.       В конечном счёте они выбрали соседний ресторан и уселись за столик у окна. Хозяева постарались и украсили зал в честь праздника сердцами, купидонами и цветами. Осаму улыбался Ичиё, кивал спортсменам и непринуждённо болтал со знакомыми. Никогда ещё он не ненавидел День всех влюблённых сильнее.       Через день после этого фигуристы-одиночники демонстрировали миру короткую программу в личном турнире. Осаму, хоть и погрузился в собственные мысли, всё же отметил усталость Чуи. На утренней тренировке он падал с флипа и лутца, не мог выложиться на полную на дорожке шагов и, в конце концов, ушёл со льда, прихрамывая на правую ногу. Разумеется, то, что спортсмен показывает на тренировке, и то, что демонстрирует потом на соревнованиях — разные вещи, но было очевидно, что Чуя не успел восстановиться после командного турнира. В который уже раз Осаму задумался об этом странном решении американской федерации. Ему самому оно было на руку, но вот Чуя с такими прыжками рисковал вылететь из призовой тройки в личном турнире.       Это показала и короткая программа. Осаму катался последним и страшно удивился, обнаружив в текущих лидерах Достоевского. Мори рассказал, что Чуя допустил несколько ошибок в программе и опустился на четвёртое место. Осаму откатался хорошо, занял первое, и, таким образом, Чуя оказался пятым. В этом не было ничего страшного: всё-таки контент Чуи в произвольной программе был самым сложным, но он прихрамывал, и это было заметно невооружённым взглядом.       Собираясь на следующий день на произвольную, Осаму случайно увидел в одном из подсобных помещений Чую и Гин. Он сидел на стуле в костюме для выступления, а она рисовала на его коже красные узоры.       — Не прыгай пять, я тебя прошу, — услышал Осаму шёпот Гин. — Ты же не встанешь.       — Это Олимпиада, я не могу катать вполсилы, — ответил Чуя. — Мне нужно занять хотя бы третье место. Я должен.       — Чуя… — Гин тяжело вздохнула. — Они гордились бы тобой вне зависимости от количества четверных и занятого места!       Чуя ничего не ответил, просто потрепал девушку по волосам и протянул вторую руку, чтобы она продолжила рисовать.       Осаму прекрасно понимал, кто в таком контексте может гордиться — родители. Означает ли реплика Гин, что Чуе тоже приходится завоёвывать любовь и внимание родителей? Присутствуют ли они среди зрителей? Отец Осаму так и не смог приехать на Олимпиаду, дела держали его в Европе. Он заверил, что посмотрит его выступление в произвольной программе в прямом эфире, но это обещание служило слабым утешением. Они с отцом не виделись около года, общались через личного помощника, и Осаму много бы отдал за возможность встретиться с отцом лично. Тем более, что его шансы стать Олимпийским чемпионом выросли в несколько раз.       Зашнуровывая коньки, Осаму думал о том, что Чуе повезло — его, по крайней мере, поддерживает девушка, настоящая, а не как у него самого. Эта мысль, как ни странно, придала ему сил и заряд спортивной злости. После командника американская парочка стояла на ступеньку выше него, но в личном турнире он не позволит ни Чуе, ни кому бы то ни было ещё обойти себя. Может быть, в том, что касается девушек, Осаму можно считать ущербным, но в фигурном катании ему нет равных.       Все эти мысли отразились в исполнении программы под скрипичный концерт Баха. В движениях появились чёткость и резкость; лезвия коньков вгрызались в лёд, рассыпая вокруг фигуриста брызги снега. Осаму ощущал, как бурлящий внутри гнев выходит через напряжённые взмахи рук. Пространство вокруг него искрило, взгляд горел огнём. Ярость придавала сил и для исполнения прыжков. Наверное, никогда до сих пор ему не удавалось взлетать на прыжках так высоко и приземляться так чётко. Какое-то чудо, что в таком эмоциональном состоянии ему удалось сохранить концентрацию на программе и не отвлекаться на образ Чуи и Гин. На финальном аккорде Осаму сжал руку в кулак и победно вскинул её вверх. Не совершив ни единой ошибки в программе, Осаму добился того эффекта, которого не достиг на Чемпионате четырёх континентов: весь прокат зал сидел, затаив дыхание, и взорвался аплодисментами лишь после окончания программы.       В течение сезона Осаму упоминал в интервью о том, что сам участвовал в записи этой композиции, и его фан-клуб принес на трибуны гигантский плакат с изображением кумира со скрипкой в руках. Кланяясь зрителям, Осаму искренне широко улыбался и уже знал, что он осуществил главную мечту каждого спортсмена — стал Олимпийским чемпионом. Он выдал прокат жизни, эмоциональный и технически совершенный.       Чуя, стиснув зубы, откатал программу с максимальным контентом и всё равно занял лишь второе место. Третье с небольшим разрывом в баллах занял Достоевский из России.       Перед награждением Осаму предвкушал разочарование на лице Чуи из-за очередного проигрыша основному конкуренту, но тот улыбался с облегчением. Судя по всему, он даже не рассчитывал на серебряную медаль. Когда на глазах Чуи Осаму подал руку Достоевскому, но отвернулся от него самого, улыбка Чуи угасла. Он, прихрамывая, занял свою ступеньку пьедестала и в течение всей церемонии награждения старательно игнорировал победителя.       Лишь выйдя с катка, Чуя моментально был заключён в крепкие объятия Коё Озаки, Гин и Рюноске. Его наперебой поздравляли, потрясали висящей на груди медалью с таким видом, словно не видели, что она не золотая, а всего лишь серебряная. К компании подбежало ещё несколько американских фигуристов и Маккрей из Канады. Все вместе они подняли Чую на руки, принялись подкидывать его и кричать «Браво!»       Мори по-отечески похлопал Осаму по плечу и сказал что-то о том, что гордится им, но Осаму его не слушал. К тому времени ярость, придававшая ему силы на прокате, и эйфория от победы сошли на нет. Глядя на веселящихся американцев, он чувствовал лишь отчаянное желание оказаться там, в компании любящих людей.       На следующий день после показательных выступлений фигуристы разъехались по домам. В новостной ленте многие делились видео с празднования американцами двух серебряных медалей. Всей фигурнокатательной сборной, включая тренеров, они приехали на берег океана, запускали фейерверки, веселились и танцевали до упаду. Осаму позвонил отцу, тот сбросил вызов и в ответ прислал официальное поздравление с победой в турнире. Мори довёз Осаму до дома, поблагодарил его за качественную работу и, дав несколько дней отдыха от тренировок, уехал.       Новая квартира Осаму находилась на верхнем этаже небоскрёба. Он ещё не успел перевезти сюда все вещи, и его новый дом выглядел пустым и гулким. Казалось, стоило крикнуть погромче, и эхо донесёт отголосок этого крика. Холодный свет ламп равнодушно отражался от такой же холодной белоснежной плитки, кожаный диван сиротливо жался к стене, словно искал в ней спасения от пустоты дома. Когда Осаму подошёл к окну, на карниз приземлилась птица. Она обвела его и обстановку квартиры безучастным взглядом и улетела. Осаму открыл окно и высунулся по пояс наружу. Он жил так высоко, что других людей из окна не было видно. Только река светящихся огнями автомобилей протекала в самом низу и жила свою, отдельную от Осаму жизнь. Наступал вечер, небо окрасилось тёмными цветами, кое-где зажглись далёкие звёзды.       Осаму вынул из сумки две коробочки с Олимпийскими медалями: бронзой за командный турнир и золотом за личное первенство. Он так стремился к этой последней медали, положил столько сил, чтобы получить её, а сейчас она лежала в ладони и ничем не отличалась от десятков таких же. Медали звякнули, встретившись со своими подругами на крючках медальницы.       Вспомнив о фейерверках американцев, Осаму решил, что он тоже хочет устроить себе праздник. Среди мелочей в коробках, которые он успел привезти, нашлась упаковка бенгальских огней. В коробочке остался один-единственный бенгальский огонь. Осаму схватил его и зажигалку и подошёл к зеркалу в прихожей. Огонь зажигалки осветил его хмурое лицо, а в следующую секунду бенгальский огонь заискрил, как небольшой, но настоящий фейерверк.       — Поздравляю! — улыбнулся Осаму своему отражению в зеркале.       На долю секунды он действительно почувствовал радостное волнение. Как в далёком детстве, когда наступал день рождения, и ему полагался торт со свечками, невероятные игрушки и объятия отца. Огонь догорел; палочка ещё несколько секунд испускала красноватое свечение, но вот потухла и она. Бенгальский огонь оставил после себя лишь дым и привкус горечи во рту. Осаму смахнул со щеки непрошенную слезинку и решил, что ему срочно нужна компания. Даже не важно, кто это будет, лишь бы не оставаться одному. Он заказал на дом выпивку и закуску, опубликовал в социальной сети объявление о вечеринке по случаю победы на Олимпиаде и, откупорив первую бутылку, уселся ждать гостей.       Проснувшись на следующий день на диване в собственной гостиной, Осаму долго не мог сообразить, что происходит. Повсюду валялись пустые бутылки, упаковки и пакеты из-под еды. На шее у него болталась золотая Олимпийская медаль, хотя он не помнил, чтобы надевал её. По правде говоря, он почти ничего не помнил из той части вечера, что следовала за фейерверком. На приглашение откликнулось множество людей, большую часть которых он видел в первый раз. Многие принесли с собой алкоголь. Осаму, как и большинство профессиональных спортсменов, выпивал очень редко, максимум мог позволить себе бокал на Новый год или день рождения. Ноющие виски, тошнота и провал в памяти говорили о том, что выпил он вчера порядочно.       Откуда-то из кухни зазвонил телефон. Осаму с тяжким вздохом поднялся, прошёл, цепляясь за стены, на кухню и после долгих поисков обнаружил звонящий телефон в духовке. Хорошо хоть выключенной. Звонил Мори, причём это был его пятый звонок, предыдущие четыре Осаму не услышал.       — Вы ведь вроде дали мне отдых? — зевая, спросил Осаму вместо приветствия.       — И ты решил, что лучше всего отдохнуть будет вот так?! — возопил Мори. Осаму насторожился. За годы их совместной работы Мори крайне редко выходил из себя, и чаще всего это касалось неподобающего поведения его воспитанника.       — Что случилось? — серьёзно спросил он.       — Твоя вечеринка имеет успех в интернете. Пять миллионов просмотров. Все спортивные издания уже высказались, и даже некоторые новостные. Ты что, не видел ролик?!       — Нет. Я там пью?       Осаму открыл холодильник, достал бутылку воды и с наслаждением припал к горлышку.       — То, что ты пьёшь — наименьшая проблема. Гораздо важнее — то, что ты говоришь, и то, что ты делаешь. А главное, с кем! Я пришлю тебе ссылку на видео сейчас. Без моего ведома никаких интервью не давай, понял?!       — Понял.       Осаму перешёл по ссылке, отправленной Мори, и для начала почитал самые популярные комментарии. Люди обвиняли его в неуважении, эгоизме, неоправданном самомнении, требовали извинений. Один из комментариев, которые люди лайкали чаще всего, вопрошал: «Кто этот парень в конце видео?!»       Внутренности Осаму превратились в сжавшийся от страха комок. Дрожащими руками он запустил ролик и почти сразу прикрыл ладонью разинувшийся в немом крике рот.       На экране он, уже изрядно набравшийся, потрясал медалью, висящей на шее, и громко рассказывал толпе веселящихся гостей о своих поклонниках. Декламировал он следующее:       — Фанатам что ни дай, всё сожрут, серьёзно. Они думают, что разбираются в фигурном катании! Ха! Да на самом деле они полные идиоты! Вы видели, как на Олимпиаде они хлопали и мне, и идиотским программам Гоголя совершенно одинаково?! Где он и где я? А их подарки! — на этом месте Осаму громко расхохотался и продолжил, утирая выступившие слёзы: — Одна болельщица подарила мне игрушку, которую сделала сама, типа в виде меня. Да этим же только детей пугать! Научись сначала шить нормально, потом дари! Или рисунки в интернете, все кривые и страшные!       Осаму слушал свои пьяные излияния и внутренне холодел. Такое отношение к поклонникам в Японии не прощается. Каждый спортсмен или артист должен уважать своих фанатов и приносить извинения за каждое неверное слово. За такую речь он должен будет извиняться месяцами. Но о каком же парне говорили в комментариях?       Тем временем Осаму на экране, высказав всё, что хотел, залпом осушил бокал, а потом вдруг притянул ближайшего к себе симпатичного парня за галстук и поцеловал. Тот этого маневра явно не ожидал, но всё же ответил к аплодисментам и визгу присутствующих. Видео на этом заканчивалось, как, судя по всему, заканчивались жизнь и карьера Осаму Дазая.       С тринадцати лет он больше всего на свете боялся, что кто-то узнает о том, что ему нравятся мужчины. Судя по количеству просмотров ролика, теперь об этом узнал весь мир. Всю сознательную жизнь Осаму сурово наказывал себя за неправильные мысли и даже завёл фиктивную девушку. Несмотря на эти меры, кошмары о том, что кто-то узнает правду, частенько посещали его во снах. И вот самый страшный сон стал явью. Осаму чувствовал, как мир уходит из-под ног. Отец непременно узнает, и тогда…       Телефон вновь звякнул, оповещая о сообщении. Мори писал о том, что Хигучи дала интервью без его ведома. Ичиё, судя по всему, репортёры поймали рано утром где-то на улице. Показали видео с вечеринки, спросили, что она об этом думает. Её застали врасплох, и Осаму сложно было винить её за то, что она не смогла пролепетать в его оправдание что-то достойное. В конце концов, репортёры припёрли её к стенке и вынудили рассказать о договорённости и ежемесячной оплате. Журналисты успели проверить поступления на её счёт, и ей ничего не оставалось, кроме того, чтобы открыть людям правду. Она, правда, не утверждала, что её парень — гей, и она служила прикрытием, но журналистам для сенсации хватило и наличия фиктивных отношений.       Осаму уселся на кухонный пол, подтянул к себе колени и уткнулся в них носом. Его трясло, но не от холода, а от страха и стыда. Перед глазами один за другим вставали жуткие образы: отец разочарованно вздыхает и отказывается от него, тётя презрительно морщит нос и запрещает своей дочери видеться с двоюродным братом, болельщики вместо признаний в любви присылают пожелания скорой смерти…       Телефон вновь ожил, но Осаму сбросил вызов. На этот раз звонил личный помощник отца Куникида, но говорить с ним не было сил. Тот не перезванивал, но прислал сообщение с требованием немедленно дать обстоятельное интервью с опровержением того, что он говорил и делал в ролике. Куникида советовал объяснить происходящее видеомонтажом. К сожалению, на вечеринке присутствовало слишком много народу: эти люди могли подтвердить, что всё произошло по-настоящему. Осаму не узнал никого из тех, кто присутствовал на видео, даже того парня, с которым целовался. Видео выложено с анонимного аккаунта, никаких данных пользователя не указано. Времени на то, чтобы узнать имена и заплатить за молчание, не оставалось. Просмотры ролика росли с каждой минутой, совсем скоро не останется ни одного человека, который не был бы в курсе событий.       Осаму подумал об интервью, которое в таких случаях давали все спортсмены. Если бы дело ограничилось оскорблением фанатов и распитием алкоголя несовершеннолетним, Осаму извинился бы, не задумываясь. Получилось некрасиво и даже подло по отношению к людям, которые поддерживали его. Он готов был встать на колени и вымаливать прощения у фанатов за слова, которые сказал о них, но этот поцелуй перечёркивал все планы. Если он созовёт пресс-конференцию, журналисты непременно спросят о парне с видео, об отношениях с Хигучи и её словах. И если признание в том, что он наговорил лишнего, не сулило ничего страшного, то признание в нетрадиционной ориентации для Осаму было сродни смертной казни. А молчать или врать на таких интервью нельзя, это может кончиться самым печальным для карьеры спортсмена образом.       — Идиот! — взвыл Осаму и ударил себя по лицу. Щека вспыхнула, но ему этого показалось мало, и он принялся беспорядочно колотить себя по голове, рукам, ногам. Это преступление не могло искупить ни одно наказание, но он старался причинить себе как можно больше боли. Когда взгляд его лихорадочно горящих глаз упал на лежащий на кухонном столе нож, раздался звонок в дверь.       Осаму затих, но не двинулся с места. Позвонили снова. И снова.       — Это Мори, открой. Я же знаю, что ты там, — послышалось из-за двери.       — Уходите, — сдавленным голосом ответил Осаму. — Я не открою и не выйду отсюда.       — Что значит «не выйду»? Тебе нужно дать интервью! Я написал план, и…       — Я не буду давать интервью, — перебил его Осаму. — Уходите.       — Ты должен, — голос Мори посуровел. — Быть спортсменом твоего уровня — большая ответственность. Ты совершил ошибку, такое бывает. Нужно исправить её как можно скорее.       Осаму рассмеялся. Мори называет то, что он сделал ошибкой. Словно падение с прыжка или помарку на дорожке шагов.       — Твой отец и спонсоры требуют пресс-конференции, — продолжил Мори. — Что я должен им сказать?        — Скажите, что я умер.       Больше ни слова от воспитанника Мори не добился. Позже приходили и репортёры, и представители спонсоров, и даже помощник отца. Ни с кем из них Осаму разговаривать не стал.       На следовавший за Олимпиадой чемпионат мира Осаму не поехал, сказавшись больным. Чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, соревнования он смотрел по телевизору. Чуя, видимо, успел подлечить ногу, потому что перестал прихрамывать и выиграл чемпионат с лёгкостью.       Осаму неделями не выходил из дома, ни с кем не общался. На звонки не отвечал, в ленту социальных сетей и сообщения не заглядывал — туда теперь щедро сыпались слова ненависти в его адрес. Из-за того, что он так и не собрал пресс-конференцию, спонсоры один за другим разрывали с ним контракты.       Мори приходил почти каждый день, и Осаму, если был в настроении, разговаривал с ним через дверь. Тренер убеждал его выступить хотя бы на шоу как действующего Олимпийского чемпиона. Билеты на шоу зрители раскупили задолго до истории с видео-роликом.       — Осаму, ты не можешь так подвести зрителей. Многие брали билеты на шоу в надежде увидеть тебя, — объяснял через дверь Мори.       — Это было «до». Теперь они все меня ненавидят, — отозвался Осаму. Он сидел в коридоре, прислонившись к двери, и от нечего делать подкидывал и ловил шарик для пинг-понга.       — С чего ты взял, что все тебя ненавидят? В интернете многие высказываются в твою поддержку, в том числе и фигуристы.       — Кто, например?       — Чуя Накахара. Он, кстати, тоже приедет на шоу. Я могу отправить тебе ссылку на его интервью, оно есть в сети.       — Не надо. — Осаму вздохнул, подполз к шарику и снова подкинул его в воздух. — Вы сами-то хоть верите, что я не имею понятия, кто этот парень на вечеринке?       — Если для тебя это имеет значение — да, верю. Хотя мне и не важно, с кем ты встречаешься на самом деле. Япония уже не такая патриархальная, как раньше, да и каминг-аут в фигурном катании в последнее время явление нередкое, так что и ты бы мог…       — Нет! — рявкнул Осаму. — Это была случайность! Я не из этих, понятно вам?!       — Что уж тут непонятного… — протянул Мори. — На шоу от тебя требуется всего лишь один номер, а после этого можешь снова забиться в свою нору. Я могу на тебя рассчитывать?       За недели, проведённые в добровольном заточении, Осаму страшно соскучился по тренировкам, по выступлениям и полному зрительному залу. Он делал дома кое-какие упражнения, даже тренировал прыжки на полу; несмотря на страх быть осмеянным, ему очень хотелось вернуться на большую арену. С Чуей они выступали в разных отделениях, так что даже не рисковали пересечься. В конце концов, Осаму дал согласие на выступление и в назначенное время приехал на токийскую арену.       Чтобы поклонники не узнали его раньше времени, Осаму надел медицинскую маску, широкие тёмные очки и бейсболку. Маскировка спасла его и от стайки журналистов, мигрирующей по холлу в ожидании лакомой добычи.       Номером для шоу стала программа под музыкальное сопровождение из «Времён года» Вивальди. В зависимости от характера времени года менялся и характер катания. Костюм дизайнер расшил серебристыми кристаллами, и они красиво переливались в блеске софитов.       Публика приняла его выход тяжёлым молчанием, чего не случалось даже на самых первых детских стартах. Когда Осаму стоял в начальной позе со скрещенными над головой руками, его пальцы дрожали. Стоило начаться музыке, и кто-то в зале громко крикнул:       — Тебе здесь не место!       Осаму сжал зубы, но продолжил программу со всей возможной концентрацией. Несмотря на то, что эта программа изначально была поставлена для показательных выступлений, шаги здесь были очень сложными. Нужно было постоянно следить за балансом и не отвлекаться на посторонние звуки. Последнее становилось невыполнимым, поскольку зрители начали громко свистеть и выкрикивать в адрес Осаму оскорбления. Первые ряды демонстративно встали и повернулись ко льду спиной, а те, кто сидел ближе к выходам с арены, потекли в коридоры. Никто не сдал билеты заранее, все они дождались выступления для того, чтобы открыто продемонстрировать своё отношение к нему.       Осаму удалось докатать программу до конца лишь на силе воли. Музыку за недовольными выкриками и свистом он почти не слышал, а зрители слились в единый, искажённый злобой образ. Этот образ преследовал его, пока он добирался домой, как был, в костюме для выступления. Не выходил он из головы и тогда, когда Осаму набрал полную ванную воды и улёгся в неё с кухонным ножом в руках. Образ всеобщей ненависти отступил лишь тогда, когда его заменила собой темнота, а вода окрасилась красным.