Фигуристы

      Ко вторым Олимпийским играм Осаму готовился вдумчиво. Болельщики только-только приняли его, не хотелось разочаровывать их слабыми прокатами. В качестве произвольной программы он решил вернуть предыдущую Олимпийскую постановку под скрипичный концерт Баха. Она нравилась и ему самому, и зрителям, но за четыре года успела подзабыться. Верлен внёс изменения в дорожку шагов и заходы на некоторые элементы, поэтому программа заиграла новыми красками.       Короткую же хотелось поставить совершенно новую, но не получалось определиться с музыкой. Осаму советовался и с Верленом, и с Мори, и с Коё Озаки, и даже звонил Фицджеральду, с которым работал раньше, но ни одно предложение ему не нравилось. Изо дня в день он прослушивал десятки композиций, но в каждой находил изъян и отвергал.       — Ты вроде бы разрешил себе быть неидеальным, — заметила как-то Коё.       — Себе — да. Но не музыке. Музыка должна быть идеальной, — ответил Осаму и продолжил поиски.       Проблему решила, как ни странно, Гин. Она услышала по радио красивую композицию и поделилась ей с Осаму со словами:       — Сразу представила, как ты под эту нежнятину катаешься.       «Нежнятиной» оказался «Весенний вальс» Шопена. Осаму, послушав предложенную композицию, просиял. Разумеется, он слышал её и раньше и даже играл на рояле для учителя, но сейчас воспринимал её совершенно по-иному. В этой музыке, нежной и летящей, как кружащийся в весеннем воздухе лепесток сакуры, пробуждалась ото сна озябшая природа, и, вместе с ней, жизнь. В «Весеннем вальсе» звучала робкая надежда на счастье, которая с течением времени крепла и распускалась буйным цветом.       Верлен впал в творческий экстаз и даже пригласил знакомого балетного хореографа для постановки программы, которой предстояло остаться в памяти болельщиков на долгие годы. Идея Верлена состояла в том, чтобы добавить в программу самые настоящие балетные прыжки и пируэты.       Получившаяся в результате совместных усилий постановка поражала хрустальной чистотой и лёгкостью, при этом технически это была самая сложная короткая программа в карьере Осаму. Бесконечные повороты, пируэты, исключительно балетные позиции даже при заходе на прыжок — это было действительно непросто, но результат стоил затраченных усилий. Когда он отрабатывал готовую программу на льду, к бортику сбегались все, даже уборщики и охранник катка. Кто-то улыбался, кто-то смахивал с лица слёзы, одно было ясно — Осаму удалось достучаться до каждого сердца.       — Сначала я сомневался, ведь вальс очень сложен для одиночника, но ты развеял мои опасения, — оценил программу приехавший в очередной раз в Сан-Франциско Мори. — Только ты смог бы так выразить эту музыку. И дело даже не в скольжении, и не в абсолютном слухе, дело в…       — Тебе самом, — закончил за Мори Чуя.       Осаму замечал, что Чуя во время прокатов «Весеннего вальса» не дышит, буквально синея, и судорожно сжимает пальцами бортик катка. На шутливую просьбу сохранять спокойствие он усмехался, мол, от такой красоты и умереть не жалко.       — Я поняла, что такое идеальная музыка в твоём понимании, — проговорила Коё. — Зритель, глядя на тебя, забудет о том, что смотрит на фигуриста. Он не увидит прыжков и вращений, вместо этого его сердце замрёт от красоты. Это ближе к искусству, чем к спорту. Ты — художник на льду, возможно величайший. Но Чую тебе всё равно не обыграть, — добавила она под конец, чтобы он не зазнавался.       Костюм к этой программе Осаму заказывал в Токио у дизайнера, который шил для него и раньше. На этот раз мастер превзошёл самого себя и расписал нежно-голубой костюм акварелью: прозрачные светло-розовые цветы на хрупких зелёных стебельках завершали весенний образ и бесповоротно влюбляли каждого зрителя в этот волшебный вальс.       Чуя из предложенных Верленом композиций выбрал современный кавер легендарной Paint it Black для короткой программы и энергичную композицию Stormbringer от Deep Purple для произвольной. Мощная, темповая, эта музыка идеально подходила под силовое катание Чуи. Когда Осаму наблюдал за прокатами его программ, понимал: Коё права, выиграть у такого Чуи будет невероятно сложно. Он находился сейчас на самом пике формы: исполнял все существующие четверные прыжки, включая аксель, добился четвёртого уровня во вращениях и дорожках шагов и не утратил гибкость на кантилевере, бауэре и других связующих элементах.       Тачи тоже за последние годы удалось выйти на высокий уровень. Результаты говорили сами за себя: на чемпионате Соединённых штатов он занял второе место, а на чемпионате мира вошёл в шестёрку сильнейших. Тачи предвкушал поездку на Олимпиаду как нечто решённое, но Коё настаивала на том, чтобы он не надеялся заранее и больше тренировался: в конце концов, федерация отправляет фигуристов на Олимпиаду, в основном ориентируясь на заслуги текущего сезона, а не предыдущих.       Так уж получилось, что обе программы в этом сезоне у Тачи содержали преступно-боевую тематику. В короткой он катался под саундтрек из фильма «Отряд самоубийц», а в произвольной изображал Уилла Тёрнера из «Пиратов Карибского моря». В последней программе особенно удалась дорожка шагов, где Тачи демонстрировал путь, в результате которого законопослушный кузнец становится лихим пиратом.       Что и говорить: на Олимпиаде ожидалась серьёзная битва. Нельзя было забывать и о Достоевском, и о восходящей японской звезде Кенджи Миядзаве. Этому парню предстоял лишь первый сезон во взрослом разряде, но он уже обладал мощными прыжками и бешеной энергией юности, которой покорял судей и зрителей на юниорских стартах. Вся эта пятёрка сражалась не на жизнь, а на смерть уже на этапах Гран-при: Осаму выиграл первый, Чуя — второй и четвёртый, Достоевский победил на третьем этапе, а Кенджи — на пятом. Тачи выиграл последний, шестой этап Гран-при, и не мог прийти в себя от счастья целую неделю. На том же этапе выступали Гин и Рюноске и взяли золото в танцах на льду.       Финал Гран-при выиграл Чуя с сумасшедшим контентом и новым мировым рекордом. Букмекеры принимали ставки на него, как на главного фаворита предстоящей Олимпиады. Все понимали, что у местных фигуристов всегда имеется преимущество в виде очков лояльности от судей и помощи родных стен, а игры на этот раз проводились в Соединённых штатах.       Осаму не собирался сдаваться. Пусть за эти полтора сезона серебряных медалей у него накопилось больше, чем золотых, он не расстраивался и воспринимал их лишь как шаги к по-настоящему значимой медали, Олимпийской. И ради неё он был готов если не на всё, то на многое.       После того, как Кенджи сенсационно выиграл чемпионат Японии, занявший второе место Осаму задумался о смене произвольной программы. Если уж он уступил Кенджи на первенстве страны, несмотря на прекрасные оценки за компоненты, то на Олимпиаде может упустить не только вожделенное золото, но и серебро. Тренеры настойчиво отговаривали Осаму от смены программы, и он прекрасно понимал их логику: на дворе декабрь, Олимпиада в феврале, а между ними всего лишь один крупный старт — Чемпионат четырёх континентов. Для постановки и отработки новой программы попросту не оставалось времени.       Верлен долго отказывался, но Осаму всё-таки уговорил его поставить ещё одну произвольную программу, под Rain In Your Black Eyes. Эта композиция нравилась ему тем, что ритм на всём её протяжении нарастал, и, если сравнивать мелодию с потоком воды, то в начале она текла спокойно, а к концу неслась вперёд и срывалась вниз водопадом звуков. Эта мелодия ассоциировалась у Осаму с собственной историей, в ней чувствовался постоянный нерв запертого в клетке тигра. Тревожность музыки росла и росла, а в кульминации резала смычком по струнам, как ножом по венам. Казалось бы, после этого должна наступить тишина — всё, конец, но музыка продолжалась, как продолжалась и жизнь. Сначала осторожно, потом всё громче и громче, словно тигр, освободившись из клетки, поднимал голову и осознавал свою силу. Эта программа была очень личной для Осаму, но мир и так знал его историю — скорее всего, зрители поняли бы то, что он хотел до них донести.       Мори, однако, категорически запретил показывать новую программу на Чемпионате четырёх континентов. Он был убеждён, что постановка ещё сырая и невыкатанная.       — Олимпийский сезон — не время для экспериментов. Попробуешь в следующем году. На этот оставляем Баха, — отрезал он.       С Бахом Осаму занял третье место, проиграв и Чуе, и Кенджи при том, что лидировал после короткой программы.       Втайне ото всех, кроме Чуи, Осаму продолжал отрабатывать на тренировках новую произвольную программу, доводя её до совершенства. Днём он занимался Шопеном и Бахом, а ночью оттачивал Rain In Your Black Eyes.       — Ты не сделаешь никому лучше, если получишь травму от такого количества тренировок, — сказал ему Чуя за неделю до отъезда на Олимпийские игры. Изначально он тоже выступал против новой произвольной, но в какой-то момент перестал настаивать на своём и просто следил за тем, чтобы Осаму выжил в том режиме, который сам себе назначил.       — Всё будет в порядке, — привычно отмахнулся Осаму, жадно осушив бутылку воды, которую протянул ему Чуя. — Включай музыку.       — Два часа ночи, пойдём домой.       — Последний раз на сегодня, ладно?       Осаму состроил умильную рожицу и сложил руки в умоляющем жесте. Чуя, тяжело вздохнув, покорился.       Перед вылетом на Олимпиаду программа была почти готова. Если бы у Осаму имелась ещё пара недель в запасе, он отточил бы её до идеала, но и так чувствовал, что может показать Rain In Your Black Eyes публике.       Олимпиада проводилась в Денвере, штат Колорадо. Для спортсменов из группы Коё Озаки это пришлось как нельзя кстати, поскольку полёт из Сан-Франциско в Денвер занимал всего два с половиной часа, и никакой акклиматизации не требовал. Мори с Ичиё прилетели в Сан-Франциско заранее, чтобы успеть адаптироваться к местным условиям. Таким образом, в Денвер летела внушительная делегация из трёх тренеров и шести спортсменов. Осаму сравнивал подготовку к этой Олимпиаде и предыдущей и невольно улыбался, окидывая взглядом целую толпу, которая, хоть и принадлежала к конкурирующим командам, тем не менее, поддерживала друг друга, а иногда даже обменивалась атрибутами парадной формы. Например, Чуя отдал Осаму красные перчатки американской команды, а взамен получил белый шарф японцев.       Олимпийская деревня мало чем отличалась от той, в которой четыре года назад они жили в Токио. Разве что в столовой в основном подавались американские блюда и совсем не было чая, из-за чего больше всех сокрушалась Коё Озаки. Комнаты так же были оборудованы на двоих, и эти двое обязательно должны были представлять одну страну, так что Осаму пришлось жить с Кенджи, а Чуе — с Тачи. Последние двое зачем-то в первый же день проверили кровати на прочность, прыгая на них под музыку, и оказалось, что делать этого не стоило. Кровати были сделаны чуть ли не из фанеры, они развалились, и пришлось, состроив полные покаяния лица, просить новые. Тем же вечером ребята выяснили, что организаторы оборудовали комнаты непрочными кроватями во избежание интимных связей внутри Олимпийской деревни.       — Будто для этого обязательно нужна кровать! — воскликнул Чуя, вызвав взрыв смеха и многозначительные взгляды в сторону Осаму.       В командном турнире на этот раз участвовали все четыре «всадника Апокалипсиса»: Чуя и Тачи в одиночном разряде, Рюноске и Гин — в танцевальном. Последние представляли команду как в ритм-танце, так и в произвольном. У японцев в такой же ситуации оказались Ацуши и Люси, а также Ичиё Хигучи: федерация и её поставила на короткую и произвольную программу командного турнира. К счастью, мужчин-одиночников было кому подменить, поэтому и Чуя, и Осаму представляли свои страны в короткой программе, а Тачи и Кенджи предстояло сменить своих сокомандников на произвольную.       Фигуристы смогли побывать на церемонии открытия Олимпийских игр. По мнению всех японских спортсменов, принимавших участие в токийской Олимпиаде четыре года назад, у Японии открытие получилось гораздо ярче и интереснее. США не использовали новейшие технологии во время представления, вместо этого они устроили стандартное шоу с участием большого количества гимнастов и танцоров. Олимпийский огонь зажигали знаменитые американские спортсмены прошлых лет, и Осаму на секунду представил Чую, гордо держащего Олимпийский огонь. Ему бы очень подошла такая роль. Но это потом, через много лет, а пока он был действующим спортсменом, и, как надеялся Осаму, впереди его ждала долгая карьера.       Командный турнир, как и в прошлый раз, походил на шоу. Спортсмены сражались всерьёз, но благодаря украшенным уголкам каждой команды, атрибутике в цветах национальных флагов и разученным заранее песням и кричалкам, это соревнование воспринималось как праздник.       Утренняя тренировка и разминка прошли хорошо, Осаму был уверен в своих силах и в короткой программе под «Весенний вальс». На трибунах он видел японские и радужные флаги, плакаты со своим портретом. Местная публика поддерживала его не так яростно, как Чую, и всё же он чувствовал любовь тысяч болельщиков.       На третьем ряду центрального сектора, прямо над судьями, сидели среди других зрителей отец Осаму и Куникида. Отец отложил все дела, приехал в Денвер для того, чтобы поболеть за него, и от осознания этого факта в груди теплело. Становясь в стартовую позицию, Осаму нашёл глазами лицо отца и кивнул ему.       За спиной будто выросли крылья. В этот день Осаму катался так, как никогда прежде. Сил было так много, что, казалось, он может исполнить не одну, а три короткие программы подряд. Он вкладывал в каждое движение всю энергию, все эмоции, которые вызывала волшебная мелодия Шопена. Зрители заворожённо молчали и хором ахнули лишь в тот момент, когда он исполнил гранд жете — прыжок с продольным шпагатом в воздухе — во время дорожки шагов. Этому элементу Осаму научил балетный хореограф, и он приходился на яркий музыкальный акцент.       В финальной позе Осаму снова встал лицом к судейской бригаде. Он отыскал лицо отца и заметил, как тот украдкой промокнул платком глаза. Куникида рядом аплодировал, вскочив со своего места. Вид у него был чрезвычайно взволнованный.       Кто-то из зрителей кинул на лёд гигантский плюшевый тюльпан того же оттенка, что и цветы на костюме. Счастливый Осаму сам подобрал цветок, помахал им залу и прижимал его к сердцу в «кисс-энд-край» в ожидании оценок. «Весенний вальс» понравился и зрителям, и судьям: Осаму получил за него максимальные в этом сезоне баллы.       Чуя выступал последним, и Осаму имел возможность посмотреть его программу, сидя в уголке японской команды. Костюм к программе под Paint it Black переделывался несколько раз за сезон, и его финальную версию Осаму увидел только на разминке перед выступлением. На Чуе был отлично сидящий белый с чёрными отворотами пиджак, вся нижнюю часть и рукава которого покрывали чёрные узоры. Линии были тонкими и чёткими, словно их вывели тушью на бумаге. Такие же чёрные линии вились от уголков глаз Чуи к вискам. Похоже, раскрашивать кожу стало для него своеобразной Олимпийской традицией. Чёрные брюки и перчатки завершали образ.       Зрители аплодировали своему фавориту с первых тактов музыки, зал ходил ходуном, и Чуе это заметно придавало сил. Он не отдал ни одного элемента: дорожку шагов сделал на четвёртый уровень в бешеном темпе, во вращении крутился так быстро, что узоры на пиджаке сливались в одно чёрное пятно. Четверной аксель он оставил на произвольную программу личного турнира, но и тройной в его исполнении выглядел так, что у зрителей замирало сердце.       По технике Чуя ожидаемо превзошёл конкурентов, но проиграл Осаму по компонентам. Американский уголок располагался по соседству с японским, и поэтому хорошо было слышно, как Чуя крикнул:       — Осаму, в личном турнире пощады не жди!       Во второй этап командных соревнований прошли сборные США, России, Японии, Китая и Франции. После состязания спортивных пар и танцоров с небольшим перевесом лидировали американцы, но судьба пьедестала зависела от выступления одиночников: женщин и мужчин.       Молодая француженка Анн Голон поразила всех красотой и грацией, но прыжки исполнила с недокрутами и в результате получила низкие оценки. Она, не сдерживая эмоций, рыдала из-за того, что подвела команду, и её утешали все члены сборной. Китаянка Ши Пинмэй не обладала серьёзным контентом, но откатала чисто и поэтому обошла француженку. Одиночница от Соединённых штатов, Луиза Олкотт, переволновалась, упала дважды, но, тем не менее, остаток программы докатала на неплохие баллы. Она лидировала до того момента, пока на лёд не вышла Ичиё Хигучи. Осаму знал, как непросто ей было выступать в командном турнире два дня подряд, но с обеими программами она справилась блестяще. Первое же место в итоговой таблице заняла выступавшая последней фигуристка из России Марина Цветаева. Она оказалась единственной девушкой, прыгнувшей в произвольной программе четверной тулуп.       Соревнования мужчин открывал Серж Голон, и выступил он примерно так же, как и его жена: прыжки с недокрутами, вращения и дорожки на третий уровень. На этом этапе Франция выбыла из борьбы за пьедестал. Та же судьба ждала и Китай. Неожиданно для многих подающий большие надежды Лу Синь выдал бабочку на первом же четверном лутце, со второго прыжка упал, расстроился и докатал программу без настроения. Остались, как и четыре года назад, сборные США, Японии и России.       Первым из претендентов на медаль на лёд предстояло выйти Тачи. Ему очень шла роль Уилла Тёрнера из «Пиратов Карибского моря». Осаму в который уже раз поразился проницательности Поля Верлена, находившего музыку и образ, который садился на каждого ученика, как сшитая на заказ одежда. Костюм пирата, от банданы до коньков, стилизованных под сапоги, подходил Тачи, как никому другому. С первых же секунд стало ясно, что этот пират команду не подведёт. Он был очень сосредоточен, сконцентрирован на выполнении каждого элемента, при этом на дорожке выдал максимум эмоций и привёл зал в неописуемый восторг. Впервые за этот день зрители вскочили на ноги и хлопали до самого объявления оценок. Осаму видел, как в уголке американской команды Чуя и Гин обнимают Тачи с разных сторон, и тоже с удовольствием аплодировал — прокат действительно вышел отменным.       Кенджи не ошибался в этом сезоне ни разу. Словно робот, он выдавал один идеальный прокат за другим, и Олимпиада не стала исключением. Его образ Чарли Чаплина и милая, намеренно неуклюжая хореография тоже пришлись по вкусу зрителям и судьям.       Оставалось выступить лишь Достоевскому. Выходя на лёд, он почему-то посмотрел на уголок японской команды, и, как показалось Осаму, как-то по-змеиному улыбнулся ему лично. Когда началась его музыка, вся японская команда дружно воскликнула:       — Что?!       — Ему по ошибке включили твою музыку? — удивлённо спросила Ичиё у Осаму.       Мелодия действительно была той самой, под которую катался Осаму в произвольной программе — концерт Баха. Только включили её не по ошибке, а намеренно. Достоевский весь сезон катался под Рахманинова, а на главный старт втайне ото всех подготовил новую программу. Теперь для зрителей и судей в личном турнире прокат Осаму под то же музыкальное сопровождение будет выглядеть вторичным и неизбежно проиграет. Похоже, именно этого и добивался Достоевский.       Осаму оглянулся на уголок американской команды и увидел направленный на него ошарашенный взгляд Чуи.       — Крыса, — одними губами прошептал тот.       Благодаря такому неожиданному ходу Россия заняла второе место, обогнав японцев. Ну а золото досталось сборной Соединённых штатов. Осаму не мог сдержать улыбки, наблюдая за их радостными лицами. Тачи, не имевший до сих пор ни одной Олимпийской медали, и не надеявшийся занять призовое место в личном турнире, обнимал всех так крепко, что трещали кости.       Чуя радовался первому месту и одновременно злился на Достоевского. Осаму видел, как он хмуро пожал российскому спортсмену руку, принимая поздравления с победой. Сам же Осаму ощущал азарт и предвкушение битвы в личном турнире. Достоевский считал, что обыграл всех своей хитростью, но он и не подозревал, что у Осаму есть козырь в рукаве. Теперь во что бы то ни стало нужно убедить Мори заменить произвольную программу на новую, под Rain In Your Black Eyes. Это очень рискованно, но на кону судьба Олимпийской медали, и Осаму не собирался отдавать её.