***
Среди Большого зала его нити — яркие, сильные, затмевающие все прочие — она замечает первыми. Он ждет её, ищет глазами, как искал на ярмарке: нарочно сел так, чтобы видеть дверь. И когда Амадея садится рядом, улыбается столь открыто, что нестерпимо хочется улыбнуться в ответ. Рука сама тянется к его плохо завязанному галстуку, чтобы поправить, пока он говорит что-то едва ли значащее. Ей почти удается задуманное, прежде чем она одергивает себя. Никаких улыбок и иллюзий. И вместо приветствий она протягивает свиток. — Вот твое новое расписание. Миссис Уизли любезно согласилась внести корректировки до ужина. — Корректировки? — вздыхает Себастьян, но изучает список со всей серьезностью. — Тут предметов больше, чем преподают в Хогвартсе. Руны? Нумерология? Алхимия? Будто мы собрались поступать в Аврорат… — Кажется, эта же догадка настолько осчастливила её, что она забыла спросить, почему твоим расписанием занимаюсь я. И если я выбрала эти предметы, значит, они пригодятся. Нам важно изучить каждый из подходов. — Но знахарство… — Рябиновый отвар бесполезен против ран, нанесенных той магией, — она наклоняется, чтобы Оминис и никто другой не услышал. — Мы должны уметь лечить друг друга. Он хмурится, постукивает по столу, но молчит. Еще бы. Анна не выздоровела окончательно, последнее «очищение» запланировано на декабрь, а до тех пор он стерпит все, что она скажет. Церемония распределения начинается почти сразу, и Амадея, не присутствующая на ней в прошлом году, наконец может отвлечься. Без особого интереса она наблюдает, как шляпа выкрикивает факультеты, как аплодируют столы, как когда-то ей. А ведь и тогда Себастьян был первым, кого она увидела, первым кто с ней заговорил. По собственной воле, а не потому что так пожелала она. Его интерес был неподдельным, хотя своей корысти он не скрывал: быстро указал на то, что не каждый день учеников в школу сопровождают сотрудники министерства, предложил свою дружбу. Она и не была против, ей нужно было укрепиться, найти не просто послушных кукол, которыми она могла вертеть как хочет. И ей действительно повезло, что Себастьян оказался достаточно сильным, чтобы составить компанию против врагов. — Прошу минутку внимания, — увеличивает громкость голоса миссис Уизли. — В этом году у нас некоторые изменения в учительском составе. Рады сообщить, что нынешний шестой и седьмой курсы оказались столь целеустремленными, что попросили ввести дополнительные предметы, которые не преподавались уже более пятнадцати лет. Поприветствуйте Тибериуса Слизнорта, нашего нового профессора по Алхимии. А так же… нового декана Слизерина на ближайшие два года, — среднего возраста человек встает и кланяется из-за учительского стола. Не сказать, чтобы профессора Шарпа особенно любили как преподавателя и декана, но заявление все равно вызвало море шепотков, как недовольных, так и удивленных. Интерес к Алхимии… Амадее пришлось приложить немало усилий, уговаривая или заставляя студентов обратить внимание на такой редкий и, по большей части, бесполезный для других предмет. — Для нас он важнее всего, — толкает она локтем Себастьяна, имея ввиду как профессора, с которым она успела познакомиться летом, так и саму Алхимию. Основополагающая наука о преобразовании одних веществ в другие, не столь узконаправленная как Зельеварение — она тесно связана с изучением металлов и вещей куда более тонких, почти мифических, вроде вечной жизни. Чем не инструмент для работы с древней магией? После короткой речи нового профессора наступает время традиционного пира, и столы мгновенно заполняются всевозможной едой. Амадея не мешкая хватает малиновый пудинг — самое привлекательное блюдо из всех — но тут же огорченно вздыхает, когда Себастьян забирает его себе. — Так и знал, что ты начнешь со сладкого, — говорит он как ни в чем ни бывало и подставляет готовую тарелку с «полезной» едой: овощным рагу и кусочками ягненка с зеленью. — И пудинг для тебя великоват, поделим на три части. От обиды хочется стукнуть его ложкой по костяшкам пальцев. Он и в доме Сэллоу замучил её этим, как и его дядя. Будто в предпочтении к сладкому есть какой-то невероятный изъян, с которым они оба никак не могли смириться. Можно было бы незаметно передать тарелку Оминису, но Себастьян нарочно оставил ей место только рядом с собой, до Мракса не дотянуться. Она ворчит и пытается запихнуть в себя тушеный картофель. После такой еды места на пудинг, к слову, так и не тронутый, не остается, и Себастьян услужливо пододвигает ей маленький скон с яблоками и патокой. — Чуть не забыла, — раздосадованная неудавшимся ужином, Амадея решает лишний раз напомнить о долге. — В конце сентября у моей матери будет прием. Мне нужно, чтобы ты был там со мной. О костюме не беспокойся. От тебя требуется только присутствие на весь день. Она поспешно встает и собирается идти наверх, разбирать вещи, но Себастьян вместо ожидаемого недовольства вдруг ловит её за запястье. — Раз мы заговорили о долгах, я тоже забыл сказать кое-что. Нужно провести некоторые практические опыты, так что тебе придется считаться и с моим расписанием тоже, — в глазах загораются коварные искорки, но тон серьезен, будто это действительно важно. — Хорошо. Назови место и время. Он тянет её к себе, шепчет на ухо, обдавая яблочной сладостью: — Через час. На мосту, ведущему к лесу.***
Лес вблизи Хогвартса лишь отдаленно напоминает её родной — мрачная чаща, не более, в сравнении с тем местом, где жила она. Каждый уголок там дышит борьбой, пульсирует карминово-красным. Переплетающиеся стволы деревьев словно душат друг друга, а небольшие озера с алыми водорослями похожи на сочащиеся раны. В Запретном лесу нет ни ядовитых ягод, разбрызганных будто кровь по кустам, ни острых колючек, способных затащить в ловушку. И потому всякий раз, когда Себастьян настороженно замирает, проводя её по тропе, она снисходительно улыбается за его спиной. — Ты так соскучился по запретным вылазкам, что решил нарушить правила в первый же день? — спрашивает Амадея, пока он определяет направление. — Сегодня нас никто не хватится. И в Крипте я не могу сделать то, что запланировал. — И что именно? — Изучать твои способности в деле. Если та субстанция, что ты показала, берется с помощью древней магии, значит, частично имеет сходную природу. Нам поможет это в исследованиях. — Надеюсь, ты помнишь, что древнюю магию для начала нужно собрать? — Убьешь нескольких акромантулов, тут недалеко их нора. Она выполняет то, что он просит: собирает сгустки серебра с убитых пауков, показывает ему возможности. Он все записывает, кажется, даже замеряет с помощью небольших песочных часов. А в самом конце и вовсе просит поместить кусочек волшебства в такой же сосуд как и проклятие Анны. «Для дальнейших опытов», — как он говорит, совершенно не смущенный тем, что напрочь не видит содержимого. — Достаточно на сегодня, — за полтора часа Амадея чувствует себя вымученной как после экзамена и очень надеется, что расчеты Себастьяна принесут пользу. Он садится рядом с ней на поваленное дерево, прикасается плечом. Чувствовать друг друга в бою и вне его для них естественно и никогда не вызывало скованности или недопонимания. Так почему сейчас, стоит ему оказаться рядом, она ощущает его пальцы везде, где он её когда-то касался? Горячими следами пылают они под мантией, рассыпаны отпечатками по спине и ребрам, тлеют на губах, будто Себастьян ненароком выжег на её теле метки не хуже той, что она оставила от Круцио. — Зачем ты на самом деле привел меня в лес? — она чувствует, что вся их прогулка вполне могла оказаться предлогом. — Хотел узнать тебя лучше, — не стесняясь признается он. — Ведь я много раз видел, как ты колдуешь, как используешь древнюю магию. У меня не было точных цифр, и мы их получили. Но я до сих пор не знаю ничего о тебе, не понимаю, почему ты помогла мне и Анне. Только не лги, что из сострадания к моей сестре, ты почти не знала её тогда, и не из-за исследований, тут ты просто нашла достойную плату. Так почему? Говорить о больном, когда ты истощен, сложно, но закрыться от Себастьяна в этот момент еще сложнее. Что сказать ему? Что он слишком похож на брата, и это заставляет тянуться к нему? Что боль потери разъедает даже кости, и она презрела опасность древней магии, только чтобы он её не познал? Она не хотела чтобы он дрожал. Чтобы винил себя во всем. Чтобы бессильно обнимал холодный камень, как она обнимала могилу Сайруса. — Это из-за брата. Я помогла из-за него, — желание рассказать о нем хоть кому-то разрывает изнутри, но Амадея тут же гасит его — этот огонек в данную минуту способен спалить дотла. — Ты не говорила, что у тебя есть брат. — Был. Его убили люди Руквуда, как и моего отца. Кое-кто из министерства слишком много болтал о моих способностях. Так они и нашли меня. Надеюсь, этого достаточно, чтобы удовлетворить твое любопытство, — печаль снова растекается внутри, едва не капая с языка, хочется нагрубить Себастьяну, даже ударить за то, что он заставил снова вспомнить о том дне. — Прости. Я не знал, — он берет её за дрожащую ладонь, снова превращая эмоции в настоящий хаос. Видит Мерлин, она пытается сохранять самообладание, быть холодной. Случайность. Так она убеждала себя почти все каникулы, до того злополучного танца, где стало все ясно: стоит ему оказаться рядом, как внутри что-то ломается, сбивается. Ведь никто не касался её так часто, не позволял спать на своем плече. Никто прежде не целовал её. Не обнимал так сильно, как в катакомбах. Это объятие изменило все: въелось под кожу, поселилось теплом где-то внутри, проросло желаниями. Следи за дыханием, думай о цели. Она пытается изо всех сил вытолкнуть ненужное… О том, как хочет, чтобы он продолжал держать, чтобы обнял, прикасался к её коже… Нет же! Уничтожить вывернутую наизнанку магию — вот её цель. Остальное не имеет значения. — Я должна рассказать кое-что о своей силе, — она неожиданно отнимает руку, понимая, что нужно что-то сделать прямо сейчас: перевести тему, сбежать, пока Себастьян окончательно не обрел власть над ситуацией и над ней. — Тогда в катакомбах… то объятие не было случайностью. — Знаю, — говорит он спокойно, будто действительно может догадываться, что произошло. — Ничего ты не знаешь, — Амадея встает и отходит достаточно далеко, чтобы он не смог снова схватить её. — Древняя магия способна не только вытаскивать боль, но и управлять ею. И прочими чувствами. Я потянула за твою нить желания. — Что? — он пытается сохранять спокойствие, сопоставить факты. — Ты можешь… управлять желаниями? — Страхами, голодом, сиюминутными порывами. То влечение в катакомбах было ненастоящим. Это случилось не нарочно. Но я хочу, чтобы ты знал об этом, чтобы запомнил навсегда, что ко мне нельзя бездумно прикасаться: я опасна. Поэтому никогда не заставляй применять эту магию по отношению к тебе, мне ты нужен настоящий, а не марионетка. — Амадея… Себастьян хочет сказать что-то еще, опускает протянутую руку, смотрит непонимающе. Но верит. И это главное. Совсем скоро до него дойдет окончательно, и он перестанет глупо тянуться к ней, к её силе, а она перестанет тянуться в ответ. Они еще нужны друг другу, связаны общими тайнами, и не стоит портить то, что между ними, чем-то неясным и быстротечным. Пусть все останется так, как есть.