Два сердца мантикоры

Все, что ему осталось – гулкий отзвук шагов, разлетающийся по коридору, и жалобно заскрипевшая дверь, влетевшая в стену за пару мгновений до этого. Юноша, которого со всей силы отшвырнули вглубь просторной комнаты звучно ударился о тонкий палас, еще и налетев спиной на какую-то тумбу. Все, что некогда было на ней, создавая лишь больше оглушающего грохота, раскатилось вокруг. Разбилась искусная стеклянная шкатулка и пара осколков больно впились в бедро дрожащего человека. Он снова оказался заперт. Он видел как дверь аккуратно закрывают секбаны брата, молча встают на свои посты и, для еще более живописной картины, стучат своими алебардами по покрытому коврами полу. Ни в одном коридоре не нашлось бы даже самого крохотного уголка, который был бы невидим одному из амбалов. Брат давно питал страсть нанимать в работу именно этих людей. Крепкие дети полей под тяжелой ношей своей алчности возомнили себя солдатами, но именно они преуспели в этом как никто иной. Секбаны могут даже разучиться говорить, если ты заплатишь им достаточно. И в то же время секбаны, выходцы самой простой морали, останутся верны, если им предложат оплату побольше. Они называли себя господскими воинами. Брат, будучи их господином, называл их просто псами. И это лишь укрепляло его уверенность в своём выборе. Псы всегда будут охранять то, что им приказали беречь. И они обязательно сберегут того, кому нет дороги никуда за пределы его спальни. И кто от самого чистого сердечного порыва должен благодарить брата, что стражей не поставили в каждый угол его покоев, боясь, что тот сможет извернуться и там. Потому что сейчас он снова маленький мальчик, который не смог сам понять, что нельзя убегать из дома. Потому что он снова маленький мальчик, которому и на шаг нельзя отойти от старших. Потому что он снова понадеялся, что может сам принять хоть какое-то решение, но даже это слабое подобие надежды разбилось о суровую реальность. Сегодня не произошло ничего выходящего из ряда вон. Всю последнюю декаду дней юноша только и делал, что грезил сегодняшним праздником. Об его удивительно грандиозных планах знала, кажется, уже вся улица. И только на повестке торжества любимый братец уведомил, что они идут на прием, ведь, к сожалению, в этом доме планы могут быть только у братца. Чужие же намерения имели свойство быть бесполезными, если не совпадали с неозвученными, но, вне всяких сомнений, неоспоримыми делами старшего брата. Ни на какой прием обиженный мальчик не собирался идти, ни на какой праздник разгневанный брат не собирался отпускать мальчика. И вот он лежит на полу своих покоев, на красивых шальварах сквозь рванные рези от осколков стекла выступила кровь. А на глазах мальчика выступили слезы. Просто потому что его дорогой брат вновь решил, что для него важнее посидеть с теми, кого он называл своими друзьями в лицо, и своими исключительно удачными связями за глаза. Разумеется, ему нужно именно это. Он, конечно же, не сможет выбрать себе достойное окружение самостоятельно. И пусть даже это было именно так. Он не мог: все люди, к которым мальчик так тянулся, были далеко не лучшей компанией. Это были безответственные люди, громкие, совершенно дурные. Это были люди, которые могли помочь залить и запить всю ту горечь, что он глотал изо дня в день в собственном доме. Это были люди, которые могли перекричать его стоны, когда он был готов выть от одиночества. Это были люди настолько пустые, что в своей пустоте они становились всеобъемлющими, заполняя собой все вокруг. Ужасная отрава обмана, тонкая и острая иллюзия жизни и ужасно размытая грань между чужим весельем и собственным безумием. Вот чем для него было его дурное окружение. И в этом была его неоспоримая важность. Ему совершенно не нужны были связи брата. Его амплуа было в том, что нагретое место под солнцем, на которое его старательно усаживали, представлялось слишком обжигающим, но стоило ему дорваться до спасительной тени как его тут же возвращали обратно. Из раза в раз… Из широко распахнутой балконной двери раздались первые аккорды уличной музыки и грубоватый, но очень уж бодрый мотив быстро разлился по комнате. В широких окнах замелькали пестрые наряды уличных танцоров, актеров и просто слившихся с потоком горожан, вырядившихся в самое нарядное, что у них было. Длинная праздничная процессия начала свой ход по тесным городским улицам и он должен был сейчас быть в самом ее центре. Он должен забыть о всех своих невзгодах или просто запить их, утянутый в танец на одном из многочисленных помостов. Он должен быть там, но за его дверью зорко бдят охранники и они же в бесчисленном множестве расставлены на каждом шагу по чудесному яркому саду, куда выходят его окна. Шумная процессия прошла ту часть улицы, где разместился его дом, а с ней ушла и последняя надежда, что за ним сейчас придут. Что сейчас в саду раздастся шум, на который сбегутся все охранники, а у его окна окажется один из доброй сотни его знакомых, тот самый, что расстроился, когда его не нашел. Тот самый, который забеспокоился о его отсутствии. Потом же погасла надежда даже на то, что кто-то просто заметил, что его нет. За ним никто никогда не приходил. Он обязал себя быть сейчас там, но его брат всегда был яро против всех этих празднеств. Он не видел в них смысла, а развлечениями для мальчика выбирал походы к своим друзьям. Эти друзья обычно представляли из себя зажиточных господ в возрасте, на которых лучше не поднимать взгляда, если не хочешь, чтобы тебя вдавило в землю чужой надменностью, так и сочащейся из каждой нити их кафтанов. Но все они были значимыми фигурами рынка или нередко маячили во дворцовых делах. Кто-то из них даже работал по приказаниям визирей. Если бы у юноши было чуть больше мотивации ко всем этим вечерам, в нем бы, непременно, нашлась и смелость, чтобы вывести на разговоры каждого из этих господ. И это одарило бы его чудесным даром в будущее, ведь, вступив на тот пост, который так старательно готовил для него его брат, у него было бы крайне весомое количество связей, поручителей и просто людей, к которым можно было бы бегать за советами. Так не редко делал его брат, на любом вечере он обязательно заводил разговор с кем-то из почтенных эфенди, задавая им вопросы, не требующие особых усилий на ответ, но все же предполагающие определенную сноровку и подкованность в той или иной ученной области. И даже крестьянину с их не наточенными взглядами становилось ясно, как сильно это располагало тех самых эфенди к молодому политику. Как они, после ответа на его вопрос, чуть задумывались, и потом, преисполнившись в гордости за свои знания и весомый опыт, начинали с радостью рассказывать ему о тонкостях той сложной миссии, что была возложена им всем на плечи. А довольному брату оставалось лишь стараться запомнить каждую толику этой информации и всем своим видом обязательно показать собеседнику, что он ее запомнил. И уже на следующей встрече этого, казалось бы, хмурого и молчаливого молодого человека радушно встречали как самого долгожданного гостя. Вспоминая это все, на затворках сознания появлялась маленькая бьющаяся жилка, что брат прав и всегда поступал правильно. А ведь когда-то они были детьми крестьян, пока брат не дослужился места в гвардии янычар, а после вовсе не был отослан в крупный торговый город в качестве бея. Только после всех его усилий мальчик жил этой безмятежной жизнью и вот теперь заботливый брат готовил карьеру и для него. И, наверное, если он хотел и дальше иметь все блага, прилагающиеся к жизни людей состоятельных, ему бы давно стоило послушать брата, начать жить так, как его давно пытались научить: избегать расточительства, располагающе улыбаться влиятельным эфенди. И общаться с ними по приложенному братом образцу. Ведь если посмотреть на него, именно эти его маневры позволили ему так скоро выбиться в люди. Да и к тому же, все что делает брат – это отгораживает его от плохой компании и наставляет на путь праведный, разве нет? Не это ли забота? Пожалуй, все-таки, это никогда не было заботой по одной простой причине. Братец ни разу не задумывался сможет ли его несчастный подопечный справиться с заготовленной ему судьбой, найдет ли он на это силы? Нет, Братец был уверен, что мальчик найдет, ведь он сам когда-то нашел. Но только тут было еще одно, довольно забавное обстоятельство. Даже мимолетного взгляда на двух братьев хватало чтобы достичь одного единственного понимания, нет в мире двух людей более друг на друга не похожих. Громкий стук вырвал юношу из его потока мыслей о махинациях брата. Кажется, он так и остался на все это время сидеть на полу. На пороге его комнаты возвышалась широкоплечая фигура айваза, стоявшего с несколькими подносами в руках. Мальчик спешно поднялся, поморщившись от вдруг уколовшей боли. Подняв глаза он встретился с обеспокоенным взглядом слуги, махнув ему рукой на маленький темный столик, чтобы тот поставил свою ношу, юноша расправил, как подобало его статусу, плечи и сделал было шаг, как раненное бедро вновь отозвалось острой болью. Не дожидаясь никаких указаний, айваз аккуратно опустил подносы и торопливо выбежал из комнаты, видимо помчавшись за лекарем. Мальчик же в два беспокойных широких шага дошел до стола. Аппетита у него не было.