***
Когда ее семья жила в Драксшоте, то про Пантеон вспоминали довольно часто. Деревенские жители были более суеверными, чем городские. И Д’Бок, богиня плодородия и покровительница полей, пользовалась у них особым почтением. На’Тот помнила, что когда была совсем маленькой, в Драксшоте даже устраивали праздники в честь Д’Бок. Наступление Зимы и Весеннее Пробуждение Богини, например. Зимний фестиваль ей особенно нравился, детворе многое позволялось в тот день, к тому же для них готовили вкусные угощения. И отец в этот день бывал очень добрым, всегда с ней играл, дарил конфеты и позволял сидеть у него на коленях до поздней ночи, не прогоняя спать, как обычно. Но когда в Драксшот пришел голод, стало как-то не до праздников. Да и с угощениями тоже было негусто. Потом они переехали в Г’Камазад, а там эту традицию уже никто не соблюдал. Несколько лет спустя, когда отец позвал тетю Г’Са’Лид, чтобы та помогла его четырнадцатилетней дочери подготовиться к поступлению в Кал’наран, На’Тот узнала еще кое-что интересное о древней богине. «На юге Д’Бок зовут Кел’Тора, — сказала ей тетка. — И ее очень чтят до сих пор. Но там ее больше знают не как покровительницу полей, а как богиню страсти и любви. В каждом южном городе строили храмы в ее честь. Было написано множество священных книг и свитков, славящих ее учение. Но мало что дошло до наших времен, увы. Еще до прихода центавриан многое было забыто. А они уничтожили остальное. Хотя, должна признать, что храмы Кел’Торы разрушали не так яростно, как святилища других богов…» «Почему?» — удивилась тогда На’Тот. «Центавриане нашли некоторые аспекты ее учения любопытными, — ответила Г’Са’Лид, усмехнувшись. — Они сами многобожники, как ты знаешь. У них до сих пор есть обширный пантеон разнообразных богов на все случаи жизни. В основном, императоры древности, причисленные к лику святых. Кел’Тора напомнила им их собственную богиню страсти, Ли. И они решили, что это ее своеобразное воплощение в нашем мире. Так что ее храмы обычно не трогали. А некоторые священные книги ее учения даже добавляли в свои коллекции. Только поэтому они дошли до наших дней. В очень сокращенном виде, увы, но тут уж ничего не поделаешь…» «И что же это за книги? — поинтересовалась На’Тот. — Что-то не припомню, чтобы нам в школе их задавали читать…» Г’Са’Лид засмеялась. «Увы, здесь, на севере, такие книги в школьную программу не включают. Южане менее в этом плане строгие, у них там это проходят. Раньше, до Оккупации, эту книгу было положено изучать каждой женщине из благородной семьи. Думаю, не будет ничего плохого, если я эту традицию восстановлю. Так что держи, читай на досуге, вдумчиво, неторопливо, с почтением. Как положено читать все священные книги, — и она вручила ей толстый том в потрепанном кожаном переплете, украшенный мелкими драгоценными камнями и тиснением. — Если что будет непонятно, обращайся, я постараюсь объяснить». «Вопа Ча’Кур? — удивленно сказала На’Тот, прочитав название на обложке. — Но…» «Вопросы задашь потом, — остановила ее тетка, прижав палец к ее губам. — Советую не показывать эту книгу Ла’Эт. У меня есть подозрения, что она неправильно это поймет». И Г’Са’Лид подмигнула ей…***
— Храм Д’Бок был раньше относительно целым, несмотря на древность, — говорил Тал’Кор. — Местные рассказывают, что большая часть разрушений была нанесена во время центаврианских бомбардировок времен Оккупации. Этот район очень сильно обстреливали. — История и Старый Пантеон — это, конечно, интересно, — произнесла На’Тот, следуя за ним. — Но зачем мы пришли сюда? — Храмы Д’Бок очень часто строили около входа в катакомбы, — сказал Тал’Кор, ощупывая стену за алтарем. — И этот не был исключением. О, вспомнил! Он наклонился и нажал на один из камней в кладке, утопив его внутрь. — Забыл, что раньше я был ростом пониже. На’Тот в изумлении увидела, как на полу за алтарем образовался небольшой темный провал. Несколько плит со скрежетом раздвинулись. — До сих пор работает! — восхищенно сказал Тал’Кор, шагнув к дыре. — Раньше, правда, вход открывался шире. Или я был поменьше? Она подошла к краю и осторожно поглядела внутрь. В провале виднелась каменная лестница, теряющаяся где-то в темноте. — Ну что, готова к экскурсии по местам боевой славы? — спросил Тал’Кор, насмешливо посмотрев на нее. На’Тот порадовалась, что ночная темнота скрывает ее лицо. — Не скажу, что в диком восторге от предстоящего путешествия, но… да, я готова, — сказала она. Тал’Кор кивнул и пошел вперед, поставив ногу на ступеньку. — Тесновато, однако, — сказал он, боком протиснувшись в лаз. — Думаю, без мундира было бы легче… Нагрудник цепляется… — Сомневаюсь, — буркнула На’Тот, держа лампу-шар над лестницей. — Просто ты вымахал в здоровенного верзилу за эти годы. Ты уверен, что вообще сможешь продвинуться дальше? — Дальше будет просторнее, — ответил он, с пыхтением проталкивая себя вниз. — Этим ходом пользовались во время Оккупации взрослые. Иди за мной! Она последовала его совету. Они осторожно спустились по очень крутой лестнице, оказавшись на небольшой вымощенной площадке. — Тут есть кнопка, закрывающая вход, — сказал Тал’Кор, проведя рукой по стене. — Но я, пожалуй, оставлю его открытым. Брат говорил, что после недавнего землетрясения механизм двери стал иногда заедать. — Просто замечательно! — пробормотала На’Тот, а потом поднесла лампу-шар к стене, заметив на ней какие-то надписи. И обомлела. — Тал’Кор… — Да? Что там? — отозвался он, поправляя мундир. На’Тот смотрела на надпись «Осторожно, мины!», выведенную на стене на двух языках: нарнском и центаврианском, и почувствовала, как по телу пробежала волна холода и появилась противная слабость в ногах. А во рту внезапно стало сухо. — Ах, это! — он направил лампу на надпись и засмеялся. — Это тут всегда было, еще со времен Оккупации. Не обращай внимания. Пойдем! Но На’Тот не двинулась с места, уставившись на надпись. — Вы что, лазили сюда, даже видя это предупреждение?! — хрипло спросила она. — Мин тут уже давно нет, — сказал он, тронув ее за руку. — Это всего лишь надпись, одна из многих. Они тут везде, на каждом повороте. Просто память о том, что было раньше… — С-святые мученики… — прошептала На’Тот, снова порадовавшись, что он не видит ее лица в темноте. — Да вы все чокнутые тут! — В чем проблема, кур’тари? Это всего лишь краска на стене! — сказал Тал’Кор, потянув ее за собой. Она сделала глубокий вздох, чтобы подавить дрожь во всем теле. В памяти всплыл день, когда отец заставил ее поклясться, что она никогда не пойдет туда, где будет такой знак.***
Она была слишком маленькой, чтобы осознать, какая ужасная судьба постигла ее кузена, но, видимо, это ее тогда все-таки напугало, просто стало проявляться позже. На’Тот помнила, что примерно месяц после того инцидента она просыпалась по ночам с громким плачем и бежала в спальню к родителям, потому что чувствовала себя спокойно, только вцепившись в рубашку отца. Он относился к этому очень терпеливо. Укладывал между собой и матерью в кровать и тихо что-то напевал ей, пока она не засыпала снова, прижавшись к его груди. И в один из таких ее ночных визитов он попросил никогда больше запрет не нарушать. Никогда не ходить в катакомбы и в подвалы поместья. Не ходить в те места, где стоят знаки «Осторожно, мины!». И она пообещала со всем пылом и искренностью четырехлетнего ребенка, что никогда не будет нарушать это правило. Детская клятва, конечно. Но пока они жили в Драксшоте, она соблюдала ее неукоснительно. Прошло много времени, может быть…***
— Кур’тари? На’Тот опомнилась, осознав, что Тал’Кор все теребит ее руку. И сделала еще один глубокий вздох. Вряд ли он поймет. Но, возможно, ее страх действительно выглядит глупо. И это просто надпись, краска на стене. В любом случае надо взять себя в руки и перестать трястись, а то он заметит и начнет свои дурацкие шуточки. Ох уж этот Тал’Кор. Почему он постоянно толкает ее нарушить тот или иной запрет или клятву? — Идем! — он мягко потянул ее за собой. И в этот раз она поддалась ему.***
Тоннель, по которому они шли, был узким, но достаточно высоким, чтобы выпрямиться в полный рост. Свет от ламп-шаров, которые они держали в руках, отбрасывал на стены причудливые тени. На’Тот разглядывала надписи, которые иногда попадались там. Некоторые были нацарапаны, некоторые выведены краской. — Я тут где-то тоже расписался, — сказал Тал’Кор, заметив ее любопытство. — С грамотностью у меня в те годы, конечно, было не все хорошо. Но, надеюсь, те, кто будут тут ходить потом, простят мне это. Он подвел ее к стене и присел на корточки, поднеся лампу поближе. — Вот, еще не стерлась! — радостно сказал он, ткнув пальцем в корявые крупные буквы, нацарапанные чем-то острым. — «Ги’Тет, виликий воен», — прочитала На’Тот и улыбнулась. — Это мое детское имя, — сказал он, шмыгнув носом. — Ну, немного запутался в буквах. Мне было шесть лет всего, не смейся. Он ковырнул линию на стене, пытаясь подправить. — Виликий воен? — лукаво сказала она. — Мы играли в отряд Сопротивления и все были очень виликими военами, — ответил он, улыбнувшись. — А надписи от настоящих воинов тут есть? — поинтересовалась На’Тот, когда они пошли дальше. — Если и есть, то в более глубоких тоннелях, — ответил Тал’Кор, пнув жестяную банку, попавшуюся под ноги. — Ох, намусорили тут порядочно. Раньше было чище… Вообще воины Сопротивления избегали оставлять хоть какие-то следы в подземельях. Чтобы не навести центавриан на свои убежища. Они вышли на развилку, где тоннель делился на два хода. — Нам направо, — сказал Тал’Кор. — Почему именно направо? — поинтересовалась На’Тот. — Это привычка, — ответил Тал’Кор. — Когда мы тут в детстве лазили, в левой стороне жила шайка бродяг. Они нам запретили к ним ходить. А сейчас как-то неохота проверять, остались они там или нет. — А куда вообще эти тоннели ведут? — спросила На’Тот. — Вы далеко ходили? — Большая часть ходов идет в город, если верить рассказам более опытных ребят, — ответил Тал’Кор. — Но если все их проверять, нужно тут несколько лет лазить. Очень запутанная система, почти лабиринт. Некоторые ходы заканчиваются тупиками. Другие просто закольцованы, можно бродить по ним часами, пока догадаешься, что кружишь. Мы облазили большую часть ходов в ближайшем доступе, но далеко ходить побаивались. Да и времени у нас было немного. Вечером нужно было быть дома, иначе родители поднимали крик. На’Тот задумалась, что бы сказал отец, если бы узнал, где она сейчас бродит. М-да… Вполне возможно, тоже бы поднял крик… Они миновали еще несколько перекрестков. Сначала На’Тот пыталась запоминать направление, но после пятой развилки почувствовала, что сбивается. Уж очень похожими были эти ходы. — Зачем это вообще построили? — пробормотала она, когда они свернули в очередной лаз. Он был уже и ниже, чем предыдущие, и ей пришлось наклониться, чтобы не удариться головой о потолок. Тал’Кор пожал плечами. — Может быть, древним правителям нужны были пути отступления в случае войны или переворота. Или жрецы творили какие-то свои обряды под землей. Теперь мы можем только гадать. Возможно, что-то об этом было написано в старинных книгах, но после Оккупации сама знаешь, как мало их осталось. Занятно то, что такие ходы встречаются только около храмов Д’Бок. Зачем они служителям богини плодородия, я пока не понял. Он остановился, направив свет лампы на нишу в стене. — Ого, а тут завалено. Раньше этого не было. На’Тот подошла ближе и увидела, что тоннель и впрямь засыпан камнями и щебенкой, образовавшейся от обрушившегося потолка. — Тоже, наверное, из-за землетрясения, — предположил Тал’Кор, оглядываясь по сторонам. Г’Камазад стоял в горном каньоне, и землетрясения здесь не были редкостью. Правда, в основном, это были мелкие толчки, не производящие больших разрушений. Последнее сильное землетрясение было лет пятьсот назад, и после него пришлось заново отстраивать полгорода. Нарны в любом случае предпочитали не возводить слишком высоких жилых домов, оставив эту привилегию храмам и дворцам верховных правителей. Но те здания были настолько прочными, что выдерживали не только дрожь земли, но даже артиллерийские обстрелы и бомбардировки, что уже было доказано во времена Оккупации. На’Тот заметила на стене крупную надпись. И подошла, направив на нее лампу. — «Осторожно, возможны обвалы!» — прочитала она. — Хм… Предупреждение не праздное. — А вот этого раньше не было, — сказал Тал’Кор задумчиво. — Думаю, надо отсюда уходить, — сказала На’Тот. — Тут становится как-то неуютно. — Ты прямо как мой брат, — заметил Тал’Кор. — Он тоже начинал ныть, едва мы заходили в тоннели поглубже. Но ты, вроде, клаустрофобией не страдала раньше. Тут он был прав. На тренировках в академии их заставляли залезать и не в такие дыры. Но здесь вся эта теснота ощущалась иначе. На’Тот не могла сформулировать ощущения точно. Но действительно, как и говорил раньше Тал’Кор, казалось, что потолок и стены вот-вот сожмутся и раздавят их. Или она все еще нервничала из-за предупреждающего знака, увиденного на входе? — Думаю, надо сказать тебе спасибо, что привел меня сюда, — сказала На’Тот. — Действительно, только оказавшись под землей, начинаешь понимать, что чувствовали воины Сопротивления, через что им пришлось пройти, какую цену заплатить за нашу свободу. Здесь даже час продержаться сложно, а они тут жили… бр-р! Она вспомнила рассказы Г’Кара. В отличие от ее отца и тетки, которые во время Оккупации укрывались в довольно просторных горных пещерах, посол почти всю юность провел вот в таких городских катакомбах, постоянно меняя убежища, чтобы центавриане не обнаружили их отряд. «Нет, я не испытывал какого-то дискомфорта, — отвечал он на ее вопросы. — Это был наш дом. Место, где я мог почувствовать себя в относительной безопасности, особенно во время центаврианских бомбардировок. Какое-то время нам пришлось ютиться в совсем ветхих катакомбах, они лежали глубже, туда центавриане боялись лазить. Там были такие узкие тоннели, что передвигаться можно было только на четвереньках. И все время нужно было следить, чтобы тебе на башку не свалился с потолка кирпич. Сначала было слегка… неуютно, но потом мы привыкли и жили как обычно. Спали, ели, молились или молчали вместе. Да, На’Тот, вместе можно и молчать. Конечно, особо ни от кого не скроешься, и каждый день пялишься на одни и те же немытые рожи, но, знаешь, там как-то и не хотелось оставаться одному… в темноте-то. Гораздо приятнее прилечь в обнимку с кем-то теплым и мягким…» И он смеялся, обнажив острые зубы. Ох, шуточки у него иногда были такими же извращенными, как у советника Ли’Дака… «Зато в темноте особо не видно, насколько ты грязный, — добавлял Г’Кар, когда немного справлялся с весельем. — Да и партнерши обычно бывали не чище. Но с ними все же было теплее. В катакомбах круглый год было прохладно. Наверное, это единственное, что меня там раздражало…» На’Тот смотрела по сторонам, на тоннели в тусклом красноватом свете ламп-шаров. И поняла, что это место удивительным образом напоминает ей каюту посла. Он никогда не включал освещение на полную мощность. Иногда в его кабинете было так темно, что проще было передвигаться наощупь. У себя На’Тот настраивала свет поярче, а с этой привычкой посла просто смирилась. Как и с постоянной парилкой в его апартаментах. «Да, определенно, стоило залезть сюда хотя бы, чтобы понять, почему он это делает», — подумала она. Посмотрев на свое платье, На’Тот отметила, что и насчет грязи посол не преувеличивал. Она старалась тут передвигаться аккуратно, но все равно, сапоги и подол юбки уже были покрыты пылью. На’Тот провела рукой по лицу и ощутила легкую шершавую корку песка. Проклятие! Она посмотрела на Тал’Кора, направив на него лампу. Его черный мундир тоже побурел. А они находились здесь меньше часа! Страшно представить, в кого можно превратиться, если пробыть в этих тоннелях сутки… или месяц… Ток’вари, «чумазики». Она вспомнила, что отец частенько употреблял это слово, вспоминая о временах Сопротивления и тех воинах, которые прятались в катакомбах. Воистину, меткое прозвище. Что же касается прохлады… посол и тут не наврал. На’Тот потерла руками плечи, потому что здесь действительно было холодно. И даже чуточку сыровато. Это была неприятная прохлада, от которой ныли кости. Она пробиралась в тебя незаметно и потом уже никуда не уходила. На’Тот хотела повторить просьбу о возвращении, но тут пол и стены вокруг содрогнулись. Сверху посыпался песок и мелкая щебенка. Что-то грохотнуло где-то совсем рядом. На’Тот тревожно оглянулась по сторонам и шагнула к Тал’Кору, положив руку ему на плечо. — Что это? Землетрясение? — прошептала она в недоумении. Тал’Кор помотал головой, отойдя к стене. — Экспресс, — также шепотом ответил он ей, ткнув пальцем вверх, в потолок. — Кажется, мы сейчас как раз под железной дорогой. Она прислушалась и действительно услышала стук колес поезда, пролетавшего где-то совсем рядом. — Если они тут так часто ходят, немудрено, что все начало сыпаться, — сказала она. — Пожалуй, ты права, надо выбраться в более тихое место, — пробормотал Тал’Кор и, взяв ее за руку, решительно потопал к очередной развилке. В тоннеле стало пыльно, и На’Тот несколько раз чихнула. Они прошли обратно по узкому каменному коридору и остановились перед каменной осыпью. — Еще один завал? Тал’Кор покрутил головой, озираясь. — Его не было раньше, — сказала На’Тот. — Вон наши следы на земле еще видны. Мы тут ходили, не пропустили бы его. Несколько камней со стуком скатились к их ногам по куче, подтверждая ее слова. — Что ж… — сказал Тал’Кор, поджав губы и попятившись назад. — Придется идти в обход. — А он тут есть? — осторожно поинтересовалась На’Тот. — Есть, и не один, — ответил Тал’Кор. — Но путь будет чуть длиннее. — Тогда пошли в обход, — сказала На’Тот, смахнув пыль с одежды. — Нам налево или направо? Тал’Кор задумчиво уставился на развилку. — Налево. Кажется. — Кажется или налево? — переспросила На’Тот, сузив глаза. — В таких местах блуждать наугад — плохая идея. Посол Г’Кар говорил, если ходишь в катакомбах и есть какие-то сомнения, лучше постоять, подумать, а не тащиться неведомо куда. Один неверный поворот может серьезно запутать, особенно в темноте. — Налево, — повторил Тал’Кор, чуть нахмурившись. — На’Тот, я, конечно, уважаю и ценю опыт твоего начальника, но сам еще не выжил из ума и дорогу помню. — Ты был здесь двадцать лет назад в последний раз! — заметила На’Тот. — Верно, но я тут лазил так много, что могу и сейчас пройти даже с завязанными глазами, — ответил Тал’Кор. — Тогда веди! — согласилась На’Тот, подняв свою лампу-шар повыше, чтобы лучше освещать дорогу…