«Скованные одной цепью, Связанные одной целью. Скованные одной цепью, Связанные…»
- А если ты подумаешь? – Комаров улыбается широко, и не понятно, что его вдруг стало так веселить. - Если я подумаю, Дим, то вспомню, что я женат, - Дмитриев опускает глаза в пол, а в приливе воспоминаний мелькает мило личико своей любимой женушки – Ира, - и тебе это, наверное, не понравится. - Да, ты прав, - Дмитрий произносит это с неким раздражением, с неким отчаянием и отпускает чужую руку, - мне это не нравится. Я хочу, чтобы ты развелся. - Я этого не сделаю. Я люблю Иру, - парень вновь смотрит на журналиста, - а у тебя, между прочим, есть тоже жена. Или ты в пьяном угаре забыл? - Она очень красивая, - Комаров вспоминает про Кучеренко, но, увы, ему, похоже, не нравится то, что он вспоминает о ней, ибо лицо стало столь недовольным, словно он съел полтонны лимонов, - но с тобой никак рядом не стоит… - Дима, - Александр тихо окликает своего пьяного друга, приобнимает его за плечи и ведет, точнее, практически тянет, в сторону их спальни, - тебе нужно прилечь, правда ведь? Завтра уже все и забудешь, что наговорил, и напишешь Сашке, и я Ире позвоню, и будет все хорошо. - Да ты не понимаешь, - Комаров убирает руку со своих плеч, останавливаясь уже на входе в спальню, - То, что я тебе признался именно сегодня и именно в пьяном угаре, не значит, что я не хотел сказал тебе об этом давно и в трезвом состоянии. - То есть? – Дмитриев либо притворяется дурачком, либо он правда такой. Хотя, если смотреть на его выражение лица, что выражало непонимание, то дурачком назвать его нельзя. - То есть ты мне очень давно нравишься, но говорить я тебе не хотел, - на удивление, Дмитрий произносит все настолько ровно и уверенно, что, казалось, он уже протрезвел. – а теперь сказал. Поэтому, я жду ответа. Журналист вальяжно облокотился плечом о проем двери в спальню, сложил руки на груди, перекрестил ноги и стал ожидать. А Саша не знает, что и сказать, смотрит на него и правда не знает. Пытался его убедить, что он просто пьян, а теперь и сам сомневается в своих убеждениях, в своих словах, а еще сомневается на счет Ирочки. Ира… Ира, как думает Саша, красивая девушка, примерная супруга и мать, но именно сегодня, когда Дима сказал ему о своих чувствах (и все еще неясно, шутка ли это, пьяный угар, или же правда), он засомневался в прелестях разделения своей жизни со Спиридоновой. А может, и не сомневается, а просто сейчас находится в замешательстве из-за таковой неожиданности. - Ну что? – Дмитрий опускает руки и становится прямо, поджимает губы в ожидании ответа, нервничает, - Есть что сказать? - Дай мне время, пожалуйста…«Круговая порука мажет, как копоть. Я беру чью-то руку, а чувствую локоть. Я ищу глаза, а чувствую взгляд, где выше голов находится зад. За красным восходом — розовый закат...»
***
Наступило следующее утро, и Александр проснулся первым. И первое, что его встретило – тишина. Точнее, сопение Дмитрия и ничего более. Никакого другого шума. Открывать глаза совсем не хочется, но попадание света лучей прямо через окно напротив заставляет это сделать, чтобы убедиться в правдивости яркого, наступившего денька. И Саша открывает. Яркие лучи теперь уже и ослепили, стали греть половину лица. Но, оно и не удивительно, на дворе Японии весна. Яркая, цветущая и теплая весна. Весна – это удивительное время года в Японии, пора цветения сакуры, когда ветки покрываются свежей листвой, и все играет новыми красками. В Японии начинается новый учебный год и новый отчетный период предприятий, и весна становится временем интересных встреч и знакомств. Город, в котором они сейчас находятся этим весенним утром – Токио. Токио – столица Японии, город в юго-восточной части острова Хонсю, на берегу Токийского залива Тихого океана. Это один из наиболее крупных и влиятельных городов мира. Природа весной – это особый мир, который поражает своей необыкновенностью. За короткие три весенних месяца природа успевает пережить огромные метаморфозы. Ни одна другая пора года не может похвастаться такими изменениями, которые происходят весной. Сначала она просыпается от зимнего сна и поначалу выглядит немного сонной, неуверенной. Однако с каждым днем она начинает вступать в свои права и набирать силу. О приходе весны сообщают и характерные только для этого времени года звуки: звонкое журчание ручейков, веселый щебет птиц…но, не в городе, нет. Александр медленно поворачивает голову в сторону спящего Дмитрия: тот повернут к нему спиной, сопит, видит сладкие сны, иногда подрагивает рукой, что удобно лежала на его открытом боку. Нарушать его покой Дмитриев точно уж не хочет, и потому также медленно встает с постели, на носочках умело подбираясь все ближе к не зашторенному окну. Как и было сказано, весна подает себя отличием: щебетанием птиц, журчанием ручейков, но в городе слышны журчания автомобилей на дорогах и щебетания людей у тротуаров. Окно хоть и закрыто, но даже через слой стекла весь этот шум попадал в спальню номера, но вовсе не мешал, а убаюкивал вновь. Этот шум что Саше, что Диме знаком. Они привыкли путешествовать вместе, находится в шуме за столь долгое время, привыкли выделятся из толпы и привыкли быть знаменитыми. Жены их тоже привыкли к этому, но порой были недовольны почти постоянным отсутствием мужчин. Да и они, сами путешественники, стали забывать потихоньку, что такое женская забота и ласки. Они привыкли к своему двоякому одиночеству. Что на счет секса? Хотят ли они, когда находятся далеко от своих любимых женщин? Конечно хотят, но, увы, у них на это есть время только по возвращению домой, а когда же они возвращаются, то совместное времяпрепровождение остается дальше, чем они сейчас находятся от родной страны и родного дома. Силы приходят лишь на то, чтобы хорошенько отобедать, отужинать и улечься спать, чтобы следующим днем начать планировать свои новые задумки, идти по сценарию, что-то искать и, опять же, куда-то лететь, ехать, открывать для себя и других – телезрителей - новое. Мысли Александра о Ире расплылись приятно, приторно-сладким осадком где-то внутри, в голове, после осели сушью на губах, и он непроизвольно облизнул их, далее и ниже: тугой узел стал вязать низ живота, кровь прилила к щекам и, похоже, не только к ним – он возбудился. Возбудился от одной только мысли о своей жене, черт возьми. Хоть это уже и не удивительно. Обернувшись на Дмитрия, Александр убедился в том, что тот по-прежнему сопит, но замер, когда он стал переворачиваться на другой бок, лицом туда, где пару минут назад лежал сам оператор. Уложил на то место свою руку, и, видимо сквозь сон, стал ощупывать ею простыню, обнаружив пропажу коллеги. Глаза журналиста тут же открываются, осматривают сначала постель, а после взор попадает в сторону окна, на стоящего возле него Дмитриева, что загораживал собою лучи. Комаров как-то мутно смотрит, прищуривается, облизывает губы и наконец тихо выговаривает: - А, Саш, это ты, - Дмитрий отводит взгляд, говорит сипло, кашляет себе недолго в кулак и садится на край постели, осматривая свои ноги, - давно проснулся? - Примерно десять минут назад, - Александр не смеет поворачиваться к нему полностью, ведь стояк упругим бугорком виден на его спальных шортах. – тебе, к слову, уже пора. - Да, - ведущий кивает кратко, после долго и медленно зевает, ищет взором камеру оператора, - бери камеру, погнали, - а после и встает вовсе, снимая со спинки стула свою одежду, которую Саша вежливо повесил вчерашним вечером. Но, заметив, как коллега стоит на месте, пока он уже натягивает на себя футболку, слегка озадачился, - Саш, ты чего? - О чем ты? – Дмитриев наигранно улыбается, отводит взгляд, поджимая губы. - Бери камеру, давай, - Дмитрий жестикулирует активно руками, дабы подзадорить своего коллегу, - работа ждет. Но Саша не может. Саша боится повернуться – стыдно. Кто-то может подумать, сказать: «Да что тут стыдного-то? Они мужчины! Для них это свойственно! Они так долго дружат и стыдятся этим перед собой? Да ну!» - да, Александру стыдно, а после вчерашних откровений и раздумий стыдно вдвойне. Он теперь и думать рядом с Димой о подобных вещах, как секс, боится. К слову, вчерашний разговор…Дмитриев задумался о том, чтобы спросить у Дмитрия, помнит ли тот что-то из их разговора, но решил не поднимать тему. Точнее, не то, что бы решил не поднимать, просто на некоторое время об этом забыть. Из раздумий выводит чужая рука, что щелкала пальцами перед его лицом. - Саш, не пугай меня, - оператор даже и не заметил, как Комаров к нему приблизился, - тебе что, плохо? Может, присядешь? - Нет, нет, нет, - Дмитриев вздрагивает, когда рука, что пару секунд назад щелкала пальцами, опустилась на его бедро, подталкивая ближе к чужому телу, - все в полном порядке, - после же он осторожно убирает ее, давая понять, что трогать его ни к чему. - Ты странный, ты в курсе? – Комаров машет головой, похоже, слегка обиженно, и направляется в ванную, чтобы умыться, - Я же все равно все узнаю! – теперь он смеется из ванной комнаты, как-бы припугивая. Но на это Саша ничего не отвечает ему, а лишь быстро ищет камеру в спальне, а когда нашел, все, что от нее ему требовалось - это чехол. Он довольно большой, прикрыть можно…что он, собственно, и делает: одной рукой опускает чехол на пах, так, не примечательно, словно он просто держит его, а другой рукой пытается справиться с камерой, которая, похоже, нуждается в свежих батарейках. Но это сделать будет сложно, а потому придется как-то выкручиваться. - Там нет второго полотенца, - говорит Дмитрий, выйдя из маленькой комнатушки, ванной, - не брезгуешь, надеюсь? - Да ну тебя, - Дмитриев подходит к постели, опускает на нее камеру, и, когда к постели подошел и Дмитрий, от него он отвернулся в ту же секунду, бросая чехол на постель следом и направляясь в ванную, процедив, - Найди батарейки в моей сумке! Не дождавшись никакого ответа, захлопнул за собой дверь. Осматривается, глубоко дышит. Напротив него зеркало, под зеркалом раковина, а справа от раковины унитаз, слева сама ванна. Но взгляд устремился на пах, внимание заострилось на ощущениях: возбуждение не спадало, но, мало того, его отчетливо видно, что очень мешает. Мысли путаются. Ира: прекрасная Ира, любимая Ира, лучшая Ира, красивая Ира, добрая Ира, ласковый Дмитрий. Дмитрий? В определенный момент, пока Саша стоял и трогал себя, в его кудрявой головушке всплыл образ его друга, как он одевается, а вчера раздевался… Дмитрий стоит ровно, смотрит на сидящего на постели Александра, не отводит взгляд, даже когда снимает черную футболку, когда стягивает свои простиранные джинсы, когда кидает их на пол, решая забыть о вещах до утра, но Саша не любит эту небрежность, пусть он и мужчина, но чистоплотен. - Ну, что ты на пол кидаешь? – Дмитриев сползает с постели, вставая на корточки и поднимая одежду, что выпала из рук Дмитрия прямо рядом с ним, а Дмитрий очень близко. Встает. Встает прямо напротив, хочет обойти Комарова, но руки того берут парня за талию, не давая отойти ни на шаг. - Дим, прошу, ложись спать, - шепчет Александр, как только журналист до безобразия приблизился своим лицом к его лицу, - Я тоже устал, поверь мне. Взгляд оператора падает ниже, на грудь коллеги. Наблюдает за ее беспокойным вздыманием, после и ниже: смотрит на не худой, но и не толстый живот, видит блядскую дорожку, ведущая из паха. Он ее запомнил, запомнит надолго. Дмитрий отстранятся от Александра, стоит в шаге от него еще немного, убирает руки и ложится в постель, не укрывая себя ничем. Но его все же потом обволокли в теплое одеяло, и это, со всей заботой, сделал Саша. - Твою мать, - шепчет одними губами Дмитриев, припоминая ту самую дорожку волосков, прикусывает нижнюю губу, прикрывает глаза, чтобы полностью отдаться своему воображению. Его же руки сейчас гуляют по голому торсу: пальцы изредка задевают соски, обводят вокруг ореола, сжимают розовые горошины, отпускают и ползут дальше; теплые, даже почти горячие ладони опускаются на животе, длинные пальцы поглаживают область кожи рядом с собой, обжигая такими же горячими подушечками; спуск ниже и пальцы цепляют края резинки шорт, проникает под них, опуская одну из рук на твердый орган, второй поглаживая лобок. Сжав член, он подумал о том, что терпеть больше не может, и потому проник и под нижнее белье. - Саш? – голос за дверью заставил оператора вздрогнуть, но он знает, что тот без позволения не зайдет, - Ты в порядке? - Д-да, - голос дрожит, а дыхание сбитое, глубокое, частое, - все в порядке! – Дмитриев одной рукой, что лежала недавно на лобке и поглаживала нежно, включил воду в кране, создавая шум, давая понять, что все хорошо, но, и чтобы заглушить себя. - Ладно, - голос Дмитрия почти не слышен из-за воды, но к тому же он и отдаляться стал, - не засиживайся там! Но Саше так плевать, так до неприличия плевать, что он вовсе не слушает его, движет рукой вверх-вниз вдоль члена, второй свободной рукой оглаживая себя везде, где только можно, и представляет, как это делает Дима. Дима… Как Дима ощупывает грудь, касается сосков, нежно прокручивает их двумя пальцами. Как Дима целует нежно кожу на шее, покусывает, портит ее своими ласками. Как Дима опускает свободную руку на ягодицы Саши, гладит их, делает шлепок, а второй рукой дрочит ему. Чувственно, медленно, тянет, сука, время, наслаждается Александром, его стонами, а Александр наслаждается ощущениями. Как Дмитрий трется и своим твердым членом о зад Дмитриева, ускоряет движение руки, шепчет о том, как же он его хочет, хочет, чтобы он кончил, чтобы он стонал громче. А Саша будет повиноваться, он готов к этому. К черту Иру Спиридонову, к черту Сашку Кучеренко, к черту, к черту, к черту. Он наслаждается Димой. Дима наслаждается им. Они очень гармоничны. Они очень похожи. Александр кончает себе в руку еще спустя пару быстрых движений, чуть ли не выкрикивает свой стон удовольствия, но знает, что нужно сдержаться, закрывает свободной рукой рот, мычит в ладонь, дышит так глубоко, что ноздри раздуваются по сторонам. Наконец-то он кончил. А еще понял, что по жене он от слова совсем не скучает. Вымыв руку под струей холодной воды, он после и умылся, пытался как-то растормошить свои кудри, но, увы, никуда они не денутся, и придется оставить их так, как есть. Как только Александр вышел из ванной, то тут же вздрогнул снова: его встретил Дмитрий, держа камеру в руках, прямым курсом направляя ее на Дмитриева. Похоже, он снимает. - А вот и наш Саша! – радостно восклицает Комаров, и да, он правда снимает, - Долго же ты там! - Да, извини, - оператор поначалу стоит на месте, смотрит в объектив, а потом вспоминает, что, на минуточку, это он сейчас снимать должен, - отдай камеру, - тянется руками к своему гаджету, но, увы, его не отдают, - Дим? - Я хочу сегодня поработать вместо тебя! – Комаров прямо воодушевлен этой идеей, - А ты можешь отдохнуть и пообщаться с японцами. - Делать мне нечего, - саркастически отвечает парень коллеге, и делает очередную попытку забрать свою прелесть, - да, твою ж мать! Отдай мне ее! - Нет, нет, и еще раз нет, - Дмитрий отходит назад от Саши, чтобы даже и дотронуться до камеры не посмел, - я хочу поснимать тебя, а то ведь нечестно, ежели твое личико практически не видят. - Ну и пожалуйста, - Дмитриев обошел «оператора», направляясь к постели, возле которой, тоже на стуле, оставил и свои вещи, чтобы одеться полностью. Вот они уже на улице. Дмитрий продолжает снимать, а Дмитриев изображать из себя ведущего. То есть, он по сути ничего и не делает. Не по сути, нет…он ничего не делает. Он хоть и пол своей жизни провел с ведущим, слушал его, но и понятия не имеет, что ему говорить, что показать. - И что ты молчишь? – Комаров смотрит на Сашу через камеру, - Ты же новый ведущий! Давай, расскажи что-то нашим зрителям. Только, чтобы интересно было! - Дим, я не знаю, что говорить, - Александр посмотрел в объектив камеры, поправляя лямку рюкзака с вещами на своем плече, - подскажи. - Ну, - Дима задумался лишь на пару секунд, - расскажи о традициях Японии, о людях в целом. - Думаешь, я знаю все это? – Александр истерически улыбнулся, отведя взгляд на мимо проходящих, осматривая их с ног до головы, - Люди как люди. Что о них сказать можно? - Если не люди, то традиции. Александр теперь тоже задумался, но намного дольше и глубже. В принципе, он никогда не готовился к тому, чтобы что-то рассказывать, ведь это всегда делает Дима, но сейчас ему придется припомнить историю и все сайты интернета, которые только могли рассказать о такой стране. Мысли шли тяжко, но все же память дала о себе знать: - Японцы бережно и с большой любовью относятся к окружающей природе, восхищаются ее естественностью, погодными явлениями, цветами и морем, - начал Саша, осматривая деревья сакуры прямо растущих у тротуара и у дороги. - Так, отлично, - подначивает Дима, поддерживает. - Еще, у японцев есть необычная традиция, такая, как чайная церемония, - бывший оператор смотрит в объектив камеры снова, как бы рассказывая это не кому да кабы, а зрителям, - эта церемония проходит очень тщательно и трепетно. - Как же? – Дмитрий, с помощью вопросов, помогает своему коллеге, давая подсказку о том, чтобы тот рассказал все обширнее, чтобы стало еще интереснее. - По разные стороны находятся подушки, на которых садятся гости, - Дмитриев кратко кивает в знак благодарности за некую подсказку, вспоминает подробности этой церемонии, - садятся на коленки, положив под них эту подушку. Пятки располагаются под ягодицами. Запрещается скрещивать ноги – этим гость показывает неуважение к традициям… - Отли-и-и-и-и-чно… - Сама по себе чайная церемония – это когда чайный мастер принимает у себя гостей. Он разливает всем чай. Мастер сидит около котелка с кипятком и подает чай гостю, делая при этом поклон. Культура чая предусматривает медленное употребление напитка, маленькими глотками. Запрещено хлюпать – это признак неуважения… Так прошел уже второй день в их стране. Саше, к слову, очень понравилось быть ведущим, ведь это правда интересно: показывать свои знания, а в первую очередь, делиться с ними. Побывать на чайной церемонии для него было подарком. Чай был сделан на травах, настолько вкусный, сладкий, что сахар был вовсе ни к чему. Несколько традиций, которые он далее упомянул, являлись такими же важными, как и чайная церемония. К другим традициям относились: семейные ритуалы, особенности гостеприимства. И еще одно, но о нем будет сказано позже. Саше рассказали несколько любезных (не без помощи их гида и переводчика, конечно же) жителей этого города о семейных традициях старейших времен: В знатных, титулованных семействах при выборе суженого соблюдали обычай миай – будущих супругов подбирали родители, чтобы повысить статусность своего рода, и устраивали смотрины; роли мужчины и женщины всегда были строго распределены. Девушка постоянно подчиняется мужчине: дочь – отцу, жена – супругу, овдовевшая женщина – сыну. Жена поступает только в угоду мужу, хотя европейцам это подчинение может показаться фанатичным… Теперь о гостеприимстве. Есть у японцев такое понятие, как «Омотэнаси». Омотэнаси – это не только теплый прием или оказание сервиса, но и чуткое поведение по отношению к клиенту, покупателю, гостю, с целью создания ощущения заботы и бережного обращения с ним в любой ситуации. Одно из значений «Омотэнаси» происходит от выражения «омотэуранаси», и может быть передано как «отсутствие изнанки и лицевой стороны, внутренней и наружной стороны», то есть уважительное и благодарное отношение к тому, что не видно глазу, недоступно созерцанию. И еще одна традиция, которой даже традицией и не назовешь. Оказывается, что у японцев есть целая религия по сторону секса. Да, это не шутка. Что Саша, что Дима – были удивлены, но слушали оба внимательно, вникали, иногда посмеивались между собой. Рассказали им, что, согласно синтоизму (доминирующая религия), половой акт между мужчиной и женщиной не считался грехом в этой стране, напротив — приветствовался. Рассказали им также, как же можно удовлетворить себя и свою партнершу по достоинству. Множество поз и прелюдий заставили шокировать обоих путешественников. Они оба уже имеют опыт, как могло казаться, но, похоже, ни один из них не знает ничего, раз они с интересом узнавали о сексе. Словно малые дети. Да уж. Они посетили много интересных мест в этом городе: побывали в квартале Асакуса, увидели, пусть и из далека, Императорский дворец Токио, квартал Гиндза, квартал Акихабара, и, самое милое и красивое место этого города – Токийский Диснейленд. Далее их местонахождением являлся квартал Роппонги. Пока они гуляли, снимали материал и в целом отдыхали для себя, очень уж устали и им пора уже возвращаться обратно, в отель, хорошо выспаться. Ноги болели неимоверно, а спина Саши, которая на протяжении всего дня тащила на себе тяжелую сумку с множеством вещей – тем более. - Теперь понятно, почему ты спихнул на меня сегодня свою роль, - недовольно бурчит Александр, смотря на снимающего Дмитрия. - О чем ты? – Комаров и правда озадачен, не понимает, сводит брови к переносице и поджимает губы. - Рюкзак то тяжелый, - Дмитриев слегка подпрыгнул, а вместе с ним, и на его спине, тот самый рюкзак, брякнул замками, - ты его на меня просто свесил и ходишь радуешься. - Ну, знаешь ли, - Дима опускает возмущенно камеру, снимая теперь тротуар под своими ногами, - у тебя твои приборы тоже не пушинки, и я с ними тоже весь день хожу. - Не дуйся, - Александр ласково улыбнулся, а за ним следом улыбнулся и Дмитрий. Они слишком дружны, что даже и ругаться не умеют. Никогда они не ругались между собой. Всегда были вместе, всегда общительный друг с другом. Если улыбается Саша – улыбается и Дима. Улыбается Дима – улыбается и Саша. Они как Инь и Ян. Только вот, кто из них белая, а кто черная сторона – неизвестно. Дима по своей натуре никогда не был злым человеком. Он ни с кем не конфликтовал, но, если это и происходило, то только явно не потому, что он так решил, что он так захотел, а потому, что ему пришлось, что его вынудили на это. Никогда он не лез в драку первый, хоть и приключений на его заднице уйма, но по ней он никогда не получал. Если только в детстве. Ремнем. Саша точно такая же натура: добрый, вежливый и спокойный. Но, если сравнивать с Димой, то он явно по степени своей доброты и спокойствия встанет на первое место. Даже если его вовлечь в конфликт, он никогда не станет ругаться, лишь выслушает, развернется и по возможности уйдет. Но если дело идет до драки, он способен лишь защищаться. Никогда не ударит, честное слово. Наконец они оказались в своем отеле. Распрощались с гидом и переводчиком, оставляя их у двери их номера, а сами же направились в свой. Решили они все, что снимут два номера на четверых, чтобы не снимать каждому отдельно. Денег у них не так уж и много, на минуточку. Но этот отель предоставил им еще больше удобств, в честь таких почетных гостей – самые лучшие номера и самая маленькая цена. Да, для них не пожалели даже утраченного достатка. Номера были хороши: в каждом их номере находилась спальня с двуспальной кроватью, столиком для работы и даже рабочий ноутбук с доступом в интернет. Есть ванная комната, есть гостиная комната, но она не такая уж и большая. Еще им предоставили возможность завтракать и обедать бесплатно, но за ужин, будьте добры, уж заплатите. Дмитрий и Александр буквально вваливаются в свой номер без каких-либо сил. Саша снимает с себя тяжеленный рюкзак, кидает его просто на пол, но готов упасть вместе с ним и уснуть прямо рядышком. Дмитрий не отличается ничем: еле как разулся и обул тапочки, предоставленные каждому в номере. - Я так устал, - цедит Комаров и идет в сторону спальни, - выпить бы сейчас… - Мне кажется, - Дмитриев отвечает ему на это как-то раздраженно, или, даже, злобно, - тебе стоит завязывать с алкоголем. - Это еще почему? – Дима останавливается у самого входа в спальню, ожидая, когда к нему подойдет и Саша, а когда же подошел, то озадаченно на него взглянул. - Потому что такими темпами ты превратишься в алкоголика, - Саша складывает руки на груди, выдавая свое недовольство еще и упрямым видом лицо: нахмурился, слегка надул нижнюю губу и глубоко выдохнул носом, - и умрешь ты не знаменитостью, а тоже алкоголиком. И Саша тебя вспоминать будет как мужа-алкоголика, а я- - Не неси чушь, - журналист перебивает его прежде, чем тот успевает договорить, - я родиться не успел – уже был популярен, и умру популярным, Саш. - Какое же у тебя высокое мнение о самом себе, - парень почти прошептал данные слова, скорее уже не раздраженно, а обиженно, ведь лучший друг даже и слушать его не хочет. - Тебе бы тоже не помешало, в таком случае, поднять свою самооценку, - и тот отвечает колко, будто его что-то злит. Саша на пару секунд задумался: а не ругаются ли они сейчас? Если да, то он не знает, как вести себя дальше. Они прежде даже обидных слов себе не могли сказать, лишь в шутку. Что ему сделать? Извиниться перед Димой? А за что? Он прав, и он это знает, и извиняться за свою правоту не станет. - Да пошел ты, - Александр теперь и сам начинает злиться, впервые послав того, пусть вовсе и не матом и не специально, а на эмоциях, которые сейчас всплывают, кто ему дорог, - ты никогда меня не слушал, и не будешь слушать. Я теперь точно в этом убедился. - Ты что, хочешь войны? – Дмитрий обернулся на Дмитриева, что по-прежнему стоит в дверях спальни, не решаясь зайти и обиженно перебирается на одном месте с ноги на ногу. - Ничего я не хочу, Дим, - тот лишь устало потер переносицу, прикрывая глаза. - Тогда хватит начинать эту истерику, мне и дома хватает, - похоже, мужчина заговорил о своих семейных проблемах, но Сашу это не тревожит, а раздражает. - А знаешь, почему они у тебя есть? Эти истерики, - Александр подходит ближе, - потому что ты слушать не умеешь. Ни меня, ни Сашу. - При чем тут она? – Дмитрий закипает, хмурится не по-детски. И правда, при чем тут Саша? Он что, не о ней говорил? - То есть? – Александр на минутку остыл, не понимая, что тот имеет тогда ввиду, но на вопрос не отвечают. Не знают, что ответить, или не хотят. Но Саша потребует правду, - Отвечай же! – Александр впервые повышает тон. - Вздумал кричать на меня? – Дмитрий явно удивлен такому развороту событий, не сдерживает теперь уже свою бурю эмоций, накопившиеся за столько лет. Вечно Саша его чему-то учит. Вечно он куда-то лезет не в свое дело. Вечно строит из себя пай-мальчика и героя. Вечно бесит, бесит, бесит. - Я могу себе это позволить, поверь мне на слово! – Александр чуть ли не срывается на крик, сжимая яростно кулаки, что, в свою очередь, делает и Комаров, - Я прошу тебя остановиться, дать мне возможность объясн- - Заткнись! – ведущий хватает оператора мертвой хваткой за плечи, а тот шипит от наступавшей боли, - Закрой рот! Ты ни черта не понимаешь! - Я все прекрасно понимаю! Почему ты не хочешь слушать? Дмитрий отталкивает от себя парня в сторону, но, слава всем богам, именно на постель, ведь если бы он толкнул его на пол, и он приложился головой, то точно бы умер. Саша хоть и выше, но в соревнованиях «кто сильнее» точно выигрывает Дима. - Я сказал тебе все вчера! Но так и не услышал ответа! – сначала Комаров стоит на месте, смотря на Дмитриева, но после залез на постель, на него, вновь взяв за плечи, что не на шутку Сашу напугало, - Хочешь сказать, я не умею слушать? Ты небось уже и забыл о том, что я вчера и рассказал тебе! Гребанная программа, гребанный ты! Дима кричит так громко, так оглушающе, с такой ненавистью и разочарованием, что, казалось, он вот-вот расплачется. Но это уже готов сделать сам Саша. И делает. Глаза стали мокнуть от наступавших слез, и после вовсе потекли по вискам, оставляя после себя мокрые дорожки. Так обжигают. Он впервые плачет, нет, точнее, впервые плачет из-за Димы. Кто бы мог подумать, что тот так сорвется? Кто бы подумал, что сорвется Саша? Да никто бы, даже сами они, не подумали бы даже о том, что может произойти такое. - Гребанный я? – Александр спрашивает, словно хочет убедиться в том, что это сказал не Дима. Кто угодно, но не он. Нет. - Да! Гребанный ты! – Комаров потрясывает парня, еще, пуще прежнего, сильнее, сжимая его плечи, - Я не то, что мир, я себя наизнанку вывернул! А ты мне все тычешь, тычешь и тычешь этой сукой! – Саша не понимает, говорит ли он о Ире, или о Кучеренко, - Не сдалась она мне! Наверное, о Кучеренко. - Дим, - Дмитриев окликает взбесившегося мужчину, видит его разъяренное лицо, слышит и даже чувствует на уровне лба его тяжелое дыхание, по-прежнему больно в плечах, - Если бы это все не начали, то я бы сказал, что люблю тебя. - Что? – Дмитрий словно резко очнулся, лицо расслабилось, а брови поднялись в удивлении. - Я хочу сказать, я люблю тебя. Комаров сомневается: он это сказал потому, что хочет успокоить его? Снова сделать вид, что забыл? Сомнения улетают прочь, да и мысли в целом, когда ведущий, отойдя от состояния аффекта, заметил слезы коллеги. Он правда плачет? Если и так, то он полное дерьмо сотворил, раз смог довести Сашу до слез. - Прости, - Дима поначалу ничего не делает, лишь отпускает плечи, уперся руками теперь уже в саму постель. После кратко целует лежащего под собой в уголок губ, и еще, в щеку, еще, в лоб, еще, в висок. Александр прикрывает глаза, словно его приласкали, словно он сейчас станет мурчать, и руки его потянулись в объятия к Диме. Обняли широкие плечи, переместились ближе к шее. Одна ладонь опустилась на загривок Комарова, поглаживая его и перебирая прядки коротких волос, а пальцы второй руки то и дело хватали воротник черной футболки. – Прости меня, Саш, я не хотел, правда. Я очень люблю тебя, я боюсь, что это все зря, я боюсь думать о тебе, боюсь думать о Саше, о Ире, я- - Поцелуй меня, - Александр прерывает его речь, желая сейчас лишь одного, - прошу, поцелуй меня, Дим. - Я тебя услышал, - шепчет тот еле слышимо и выполняет просьбу оператора, приклоняясь к нему еще ниже. Губы касаются чужих губ, обжигают сильнее, чем слезы. Такие горячие, шершавые губы у Димы, что Саша сходит с ума. Он не то, что бы мечтал об этом, не думал раньше, прежде, точнее, но сейчас ему до безумия нравится, как мужчина целует его, и не абы какой, а Дима. Такой родной, такой желанный и, на самом деле, такой ласковый. К сожалению, в сексе с мужчинами у Дмитриева нет никакого опыта от слова совсем. Абсолютно. Нет. Он порой думал, когда всякая ересь лезла в голову, какого это, спать с мужчинами? Неужели им правда так нравится это больше, чем заниматься любовью с девушками? Что в этом такого особенно? Но сейчас он понял, что, особенность в том, что ты спишь со своим любимым. Пусть все происходит для него в первый раз, пусть это, наверное, больно, он готов потерпеть. А вот Дима, кажется, напротив – совершенно знает, как себя нужно вести. Своими руками он сначала оглаживал бока и талию парня, проводил вверх и заползал под серую футболку, ощупывая грудь. Да, как Саша себе ранее и представлял. После касался еле-еле подушечками пальцев обеих рук до обоих сосков, далее вовсе не еле-еле сжимая их, покручивая и отпуская. Александр сопит, томно выдыхает, тяжело, готов отдаться полностью ради этих ласк. Но вот вдруг мужчина отстраняется от него, сползает с постели и молча уходить прочь из спальни. Оператор даже опешил сначала. Подумал, что, может он что-то не так сделал? Хотя, он ничего и не делает. А может, в этом и есть суть – его бездействие? Но нет, Дмитрий возвращается обратно, но с камерой в руках, направляя объектив на постель. Он что, снимает? - Что ты делаешь? – Александр привстал на локтях, смотря прямо в камеру, не понимая, зачем она им сейчас должна понадобиться. - Хочу запечатлеть это от начала и до конца, - камера небольшая, но и не удобная, чтобы снимать весь процесс, хотя, похоже, Диме это не помешает. - Ты что, больной? – Александр улыбается, но словами он вовсе не хотел никак его обидеть, самому даже интересно. - Ты бы знал, насколько, - Дмитрий снова на постели. Стоит на коленях, одной, свободной рукой потянувшись к ремню и ширинке джинсов, но остановился, посмотрев на Сашу, - не поможешь мне? Дмитриев не знает, что сказать. Да что там говорить – делать то что? Но не смотря на все свои незнания, вспоминает Иру, которая ему очень проворно делала минет. Вспоминает и все прелести, все фишки того минета. Александр переползает на четвереньки, приближается к Диме, оставаясь в таком положении. Одна рука опустилась на ремень, расстегивая его, тем самым он дает себе возможность дальше приступить и к пуговице, и к ширинке. Бугорок вставшего члена Комарова виден прилично, заставляет смутиться, покраснеть. И Саша краснеет, но старается делать вид, словно все в порядке. И, точно по плану, дальше он умело расправился с пуговицей лишь двумя пальцами одной руки, приподнимает голову, чтобы посмотреть в камеру, чтобы Дима видел и запоминал. А если не запомнит, то пусть пересмотрит это потом. Дмитриев цепляет зубами маленький замочек, медленно оттягивая его вниз, расстегивая молнию на джинсах. Дмитрий томно выдыхает, с хрипотцой, приоткрывает рот, словно восхищен. - О, да, - после кратко кивает, опустив свободную руку на макушку парня, поглаживая его кудри, перебирая их между пальцами, продолжая все действо снимать, - ты шикарен. Когда Александр расправился с ширинкой, то снова рукой коснулся до джинсов, пытаясь стянуть их вниз, в чем очень любезно помог ему Дима. Осталось только нижнее белье. Как там Ира делала? Дмитриев касается губами до вставшего члена через ткань, глаза устремив на камеру. Очень осторожно, нежно покусывает, все также через ткань, заставляя журналиста шумно сглотнуть и шумно выдохнуть. И снова проворный фокус: зубами он подцепляет края нижнего белья, как сделал это и с ширинкой, оттягивая, а после и стягивая их вовсе вниз, тоже не без помощи. Теплая ладонь Саши расположилась на твердом члене, начиная действовать: ведет вверх и вниз, медленно, тягуче, хочет протянуть это удовольствие для себя, но в первую очередь для Димы. А Дима прямо в восторге: прикусил нижнюю губу; тихо издал свой первый стон удовольствия; оказался свободной рукой вновь на макушке кудрявой головы. - Хорошо, - шепотом протягивает блаженный Комаров, ни на секунду не отводя взгляда от процесса, наблюдая за ним через экран снимающей камеры. Александр слабо улыбается, наконец узнав, что его любимому это нравится, а значит, он может продолжать все в том же духе, но быстрее. Да, движение руки стали быстрее, но не совсем, скорее просто достаточными, чтобы услышать еще один стон удовольствия где-то сверху. Далее мешкаться не стал: коснулся кончиком языка до головки, обводя им вокруг нее и, остановив движения своей руки, прошелся языком по всей длине пульсирующего органа. Попытался взять в рот полностью, но чуть не поперхнулся. Первый раз, все таки, но, однако, и это его не остановило. Он сейчас готов сделать все, лишь бы «оператору» нравилось. - О, блядь, - произносит быстро и четко на выдохе Дима, как только чувствует теплоту полости рта, как только стал еще внимательнее наблюдать, и заметил, что Саша все еще не отводит своих глаз из объектива. Дмитриев держит член, словно на удочку попался, а потому, Комаров помогает ему, слабо подталкивая голову для характерных и нужных движений, и тот поддается ему полностью. Смотря на ситуацию, можно сказать, что Дима является дирижером, а Саша – его оркестр. Настолько они гармоничны, что никакие Инь и Ян не попадут в сравнение. - Быстрее, - говорит ведущий скорее самому себе, нежели оператору, подталкивая голову и впрямь быстрее, глубже, - о, да… - после запрокидывает голову назад, опираясь теперь только на свои ощущения, а Саша все еще смотрит в камеру, думает, насколько долго сохранится эта запись, хоть это сейчас и не столь важно. Пару толчков, пару движений, и мужчина отстраняет от себя Дмитриева, сказав лишь кроткое «сядь». Александр безусловно слушается, садится на колени, наблюдает за Димой, который, в свою очередь, отложив пока камеру в сторону, расправляется с одеждой, не отводя взгляд от сидящего на постели перед собой. Это намек на то, чтобы он тоже разделся? Хотел уже было оператор снимать с себя футболку, но ему запретили это сделать: - Не трогай, я сам, - когда же Комаров остался без какой-либо одежды, то оказался ближе к Саше, подцепил края его футболки, снимая ее, но и про камеру не забыл: расположил ее удобнее на постели одной рукой, пока второй занимался предметом одежды, чтобы та снимала пока с определенного ракурса, руки ведь заняты. Серая футболка улетела на пол, шершавые губы коснулись кожи на шее Саши, спускались мокрыми поцелуями ниже, к ключицам. Руки ведущего опустились на плечи, поглаживая по ним, но после он стал в них подталкивать, несильно, чтобы Саша лег. И Саша ложится. Дмитрий расположился сбоку от парня, вне области его ног, даже прилег на бок рядом с ним, облокотившись одной рукой в постель, локтем, вновь целуя, но теперь уже в губы. Сплетает их языки, будто те танцуют горячее танго, прикусывает нежные губы, а свободную от действий руку занял: опустил на чужой пах, стал медленно поглаживать и, расплетая языки, разрывая поцелуй, отчетливо наблюдал за лицом Александра, пока тот, в свою очередь, наблюдал за рукой Дмитрия. Сначала пальцы проникли под резинку все тех же шорт, в которых был Саша этим утром, но после пролезла и вся рука. Оглаживая вставший орган. Дима стремился быстро ко всем наступающим событиям, не давал опомниться, а уже и в руку член взял. Ладонь его была горячей, что, в такой-то нежной области она казалась огнем. Но это даже к лучшему – все намного теперь чувствительнее и красочнее. Рука начала свои движения, набирая темп все быстрее и быстрее с каждой секундой, потом резко останавливалась, вновь продолжала быстро и так каждый раз. Александр находился в немом шоке, постанывал, хватался руками за заправленное на постели одеяло, даже за руку Комарова, но он этим явно не просил останавливаться, а лишь пытался сильнее ускорить. - Ди-и-и-има, - имя срывается протяжным стоном с губ парня, и это, кажется, ведущего только сильнее подзадорило. Стоны глушат очередным поцелуем, таким грубым и глубоким, что дыхание у Саши вмиг сперло. Он стонет, стонет прямо в поцелуй, пытается дышать, но не получается. Рука опять же остановилась и исчезла из-под одежды, но не для того, чтобы закончить свое действо, а чтобы снять все ненужное. Дмитрий становится опять на колени, приклоняется и приподнимает бедра Дмитриева, подцепляет резинку шорт вместе с бельем, стягивая все. Все это, точно также, как и футболка, летит на пол, не имея никакого выбора. - Ляг на живот, - шепчет «оператор», вновь взяв одиночную камеру в руку, снимая, как Саша переворачивается на живот. Когда же он лег, то, одной рукой мужчина умело приподнял бедра снова, процедив быстро «в коленях согни». Теперь Саша до безумия раскрепощенно выглядит, как казалось Диме: поза раком; задница, чья поверхность до безумия нежна и ровна; прогиб спины не велик до лучшего, но все же ему казалось, что это прекрасно. Свободная рука легла на одну из ягодиц, поглаживала до поры до времени, переходя выше, к пояснице, но, когда же вернулась обратно, с силой шлепнула, оставляя розовый опечаток после себя. Александр выкрикнул, дернулся, уперся лицом в подушку. - Какой же ты сексуальный, - Комаров не может держаться, еле держится, стискивает зубы, глубоко дышит и пытается привести себя в норму, но эта норма давно исчезла, так что, черт с ним. Два пальца оказались смоченными слюной самого ведущего, и, не раздвигая ягодиц Саши, стал проникать одним внутрь. Дмитриев уж точно никак не ожидал, ему было некомфортно и до одури стыдно, а потому тихонько всхлипывает, когда же второй палец стал проникать в узкий проход. - Т-ш, т-ш… - Комаров продолжает снимать, убаюкивает, старается успокоить раскрепощенного, но пока плохо удается, ведь тот знает, что самое больное еще впереди. Подготовка Саши к дальнейшему проходила не долго, но этого, как казалось, было достаточно, что перейти на новый уровень восприятия новых ощущений. - На спину, - тон Комарова был серьезен, но и так нежен одновременно. Он приказывает сделать это, но словно просто умоляет. Все смешалось в одну кучу, что теперь уже и не разберешься. Когда же Александр лег так, как ему и было сказано, раздвинул ноги, пронесся шепот, - готов? Дмитриев сомневается. Правда ли он готов? Но, если уж они начали это, то стоит учесть, что оба были готовы изначально и назад теперь идти точно нельзя. И потому кротко кивает, смотря на Дмитрия, ища в нем поддержку. Тот слабо улыбается, опускает руку на животик Александра, нежно поглаживая, вызывая волну мурашек, вводит тем самым в некий транс, к тому же и шепчет так сладко: - Все хорошо, все в порядке, - журналист приставил головку к заднице парня под собой, начал входить, - я аккуратн- - Нет, нет! – Саша отодвигается назад, выдавая свой страх, - Я не могу, Дим. Я не могу… - В чем дело? – Комаров в недоумении, но не собирается отступать, а потому, приклонившись вниз, уперся обеими руками по бокам, рядом с плечами, не давая оператору отползти еще дальше, но, тем более уж, сбежать. - Мне страшно, - признается честно тот, - будет же больно. - Нет, Саш, - Дмитрий касается щекой о щеку, чувствует носом выпавшую прядку кудрявых волос и улыбается, - я сделаю все так, как ты захочешь, я буду аккуратным. Александр молчит, лишь обнимает за плечи мужчину и прижимается ближе, давая свое немое согласие. Диме повторять не нужно, он и так все понял без слов, без раздумий. Очередная попытка войти в парня увенчалась на этот раз успехом: ведущий входит медленно, очень осторожно, почти постоянно меняя угол, ведь тот, кто лежит под ним, слишком подозрительно сопит да всхлипывает. Ему все равно больно? Неприятно? - Больно? - Нет, н-нет, все в порядке, - Саша жмется еще ближе, сильнее, сжимает чужие крепкие плечи, шепчет прямо на ухо и, также на ухо, издает громкий, протяжный стон, когда же мужчине удается войти наконец полностью. Дмитрий ликует внутри эту победу, выпрямляется и оставляет Сашу без объятий (что очень того, по всей видимости, расстроило, ведь он недовольно мычит), но снимать то материал нужно. Работа ждет. Первые толчки выбивают из Дмитриева все мысли, и сейчас он думает лишь…нет, он ни о чем не думает, просто остро чувствует все ощущения: и болевые, и приятные. Больно было оттого, что Дмитрий входит глубоко, даже не давая практически привыкнуть, хоть и обещал, что станет делать это нежнее. Приятно оттого, что свободная рука «оператора» опустилась на член Александра, надрачивая, отвлекая, заставляя прикрыть глаза и полностью, в коем то веке, забыться. Далее толчки становятся сильнее, грубее, быстрее, но Саша уже и не чувствует боли, а лишь райское наслаждение и легкую усталость, сонливость. Стонет, не сдерживая себя, целует мужчину, как только тот наклоняется к нему за той самой порцией страстного поцелуя, разводит ноги до неприличия еще шире, опрокидывает голову, кусает до крови губы, выстанывает, нет, практически выкрикивает имя: - Ди-и-и-и-има! – Александр кричит на выдохе и полу-стоне, а вскоре кончает прямо Дмитрию в руку. Тот, конечно, сразу направил камеру на свою испачканную руку и испачканный живот парня, наслаждаясь данным видом. Шипит через стиснутые зубы, ускоряется: - Да, Саш, да… - взяв одну из ног Александра, уместил свою ладонь, сжимая сильно подколенную ямку. Мог бы и вторую раздвинуть шире, но, увы, камера в руках, и потому помогает ему Саша. Александр берет даже обе свои ноги, разведя их настолько, насколько это было в его возможностях. Но, не велика бы была потеря, если бы он все равно дальше и не смог, Диме и так все нравится, он и так им любуется, он его пожирает своим чутким взглядом, толкается в него, заставляет дрожать, трепетно дышать, громко стонать. И Комаров рад, что это делает с ним он, а не кто-то другой. Да даже самая Ира. Тупая сука. Она не посмеет забрать Сашу у него, нет, не посмеет! Он готов развестись со своей супругой, он готов быть вместе с Дмитриевым, главное, чтобы тот захотел этого. - Сейчас кончу, - от одной только мысли о их совместном будущем, о том, что они будут вместе каждый день и больше, о том, что он каждый день будет так втрахивать Сашу в постель номеров, да даже дома, возбуждение накрыло пиком, и он изливается прямо в Александра, не то рыча, не то сопя. После укладывается рядом. Закрывает глаза. Слышит: - Ты не бросишь меня, Дим? – Александр говорит устало и в смятении. - Не брошу. - Обещаешь? - Верь мне.«Можно верить и в отсутствие веры, Можно делать и отсутствие дела. Нищие молятся, молятся на То, что их нищета гарантирована. Здесь можно играть про себя на трубе, Но как не играй, все играешь отбой. И если есть те, кто приходят к тебе, Найдутся и те, кто придет за тобой…»