The Murderess

— Что... они - они мертвы.       Эти слова поразили меня, как пуля. Я буквально чувствую, как сжимается моя грудь, а руки дрожат.       Нет, это невозможно. Этого не может быть на самом деле.       Мое зрение начинает расплываться. Теперь Цезарь превращается всего лишь в алые очертания. — Они... что? — я спрашиваю, чувствуя, как краска отливает от моего лица. Вокруг раздаются коллективные вздохи.       Раздается звуковой сигнал, и вызывается Гриффин. Я встаю и, не раздумывая, без остановок бегу обратно тем путем, которым мы пришли, обратно на этаж Седьмого дистрикта.       Я не могу думать. Я ничего не могу сказать. Я чувствую, что плачу, но я даже не могу понять, почему я это делаю.       Я пинком распахиваю двери, пробегаю мимо двух горничных и бегу в свою комнату, хватая ртом воздух, когда вваливаюсь внутрь. Я издаю яростный крик, обхватив собственную голову руками, срываю с себя платье и швыряю его через всю комнату. Я сбрасываю туфли, затем снова кричу и швыряю их прямо в окно.       Мне наплевать, что я совершенно голая. Я разорвала все вокруг себя на куски и рухнула на пол, плача и обнимая себя, потому что теперь мне холодно.       Я глупая. Глупо было сбрасывать платье. Глупо было убегать с интервью. Глупо было верить, что моя семья будет в безопасности. Глупо было говорить об этом Бенджамину в таком общественном месте - или вообще говорить ему. Я даже не знаю, что творилось у меня в голове, когда я решила рассказать ему.       Все, что я знаю, это то, что это, наверное, была самая глупая вещь, которую я когда-либо делала.       Я в замешательстве. Я зла. Сейчас я хочу совершить настоящее убийство. Это желание, о котором я и не подозревала, что способна испытывать, но теперь оно у меня есть.       И это никуда не денется.       Рассказала ли Тресса, девочка из Второго дистрикта, своему наставнику? Я не понимаю, что произошло, и это приводит меня в еще большую ярость. Я не знаю, что происходит, почему моей семьи больше нет в живых.       Все, что я чувствую, - это отчаяние. Это все моя вина. Все это.       Я должна была быть мертва. — Морган!       Джоанна влетает в комнату и падает на землю рядом со мной, хватая меня за плечи. — Нет! — Я кричу, отталкивая ее от себя, хотя и прикрываю свое тело. — Не прикасайся ко мне! — Морган, я пытаюсь помочь...       Следующим вбегает Чума, чтобы помешать мне удариться головой о стену. — Эй... прекрати это! — шипит он, отрывая мои руки от лица и заводя их мне за спину. — ПРЕКРАТИ! — Я кричу ему в ответ, сердито дрыгая ногами, в то время как Джоанна отчаянно пытается прикрыть меня, в то время как Чума удерживает мои руки подальше от моего собственного лица, которое мне хочется ударить за то, что я такая глупая. — Морган, сохраняй спокойствие, — говорит Джоанна. Я знаю, что это, должно быть, самый успокаивающий голос, на который она способна. — Пожалуйста, мы только узнали, что произошло. — ОТОЙДИТЕ ОТ МЕНЯ! — ПРЕКРАТИ ДВИГАТЬСЯ, ИЛИ МЫ ВВЕДЕМ ТЕБЕ УСПОКОИТЕЛЬНОЕ! — ревет Чума мне в ухо так громко, что я всхлипываю от звона, который он вызывает, и боли от удара по барабанной перепонке.       Я перестаю плакать и кричать достаточно долго, чтобы они могли объяснить, что они будут делать только после того, как я надеваю слишком мягкий халат.       Я не заслуживаю такого утешения.       Очевидно, девушка из Второго дистрикта услышала меня. Она пошла к своей наставнице - Энобарии, женщине с острыми, как бритва, зубами, обрамленными золотом, - и рассказала ей все. Энобария рассказала об этом одному из чиновников Капитолия, и вчера, как раз когда мне снилось, что моя семья умирает, они были убиты.       Деван был убит первым. Когда он шел домой с мельницы, миротворцы набросились на него и избили на глазах у всех. Затем расстрельная команда довершила дело.       Следующей была Дафна. Она выбежала посмотреть на переполох. Она не понимала, почему Девану причиняют боль. Она умоляла их прекратить причинять боль ее "сыну". Они застрелили ее на месте.       Гретхен была последней. Ее вытащили из школы - выдернули прямо из класса. Пока она кричала и протестовала, они отвели ее туда, где лежали тела Девана и Дафны.       Когда она увидела их, то закричала, и они застрелили ее.       О Мише не было ни слова. Его никто не видел со дня жатвы. Никто не знает, умер он или нет, или его просто пытали.       Затем Джоанна рассказывает мне, как Энобария сообщила Цезарю, что я знаю об инциденте. Она хотела, чтобы он шокировал меня перед тысячами людей - чтобы мой дистрикт наблюдал за моей реакцией вместе с остальной частью Капитолия. — Морган, — тихо говорит Чума, его голос хриплый после того, как он накричал на меня. — Мне так жаль... — Н-не извиняйся, — говорю я хриплым голосом. — Я... мне следовало бы извиниться. Это все моя в-вина. — Нет, это не так, — настаивает Джоанна. — Как ты мог... — ИЗ-ЗА МЕНЯ ИХ УБИЛИ! — я кричу, отбиваясь от Чумы, чтобы заставить его отпустить меня. — Я ОТКРЫЛА СВОЙ ДУРАЦКИЙ РОТ, И ТЕПЕРЬ ОНИ МЕРТВЫ! — Ты не могла знать, что они... — Я ВСЕ РАВНО УБИЛА ИХ! Я, БЛЯДЬ, УБИЛА ИХ, ДЖОАННА! — Морган, это не твоя вина... — ДА, ЭТО ТАК! ЭТО ВСЕ МОЯ ВИНА! ОНИ МЕРТВЫ ИЗ-ЗА МЕНЯ! — Их могли бы убить, если бы они узнали об этом в другой раз! Капитолий - это просто зло... — Я ТОЖЕ ЗЛО! ИЗ-ЗА МЕНЯ ИХ УБИЛИ! ТЕПЕРЬ ИЗ-ЗА МЕНЯ ИХ УБИЛИ! ИЗ-ЗА МЕНЯ ГРЕТХЕН НИКОГДА НЕ ВЫРАСТЕТ И НЕ СТАНЕТ ЦЕЛИТЕЛЬНИЦЕЙ, КОТОРОЙ ХОТЕЛА БЫТЬ! И ДЕВАН НЕ СМОЖЕТ ЖЕНИТЬСЯ, И ДАФНА НИКОГДА НЕ СМОЖЕТ ВОССОЕДИНИТЬСЯ СО СВОЕЙ СЕСТРОЙ И МИШЕЙ...       Это заставляет меня давиться собственными слезами и слюной, и я обмякаю в объятиях Чумы. — М-Миша, — всхлипываю я, мое тело сотрясается. — Я... я не знаю, где Миша... он мог быть мертв или еще хуже, и это... это моя вина... — В том, что случилось с Мишей, определенно нет твоей вины, это сделал он... — НЕТ, ЕСЛИ БЫ Я НЕ БЫЛА ВЫБРАНА НА ЖАТВЕ, ЭТОГО БЫ НЕ СЛУЧИЛОСЬ! — Ты могла бы быть выбрана, даже если бы допустила всего один промах! Ты не можешь это контролировать!       Я качаю головой, держа ее в руках. Все вокруг такое громкое. Мой собственный крик режет мне уши, но мне это нравится. Я наслаждаюсь болью, которую испытываю. На самом деле, я должна была бы чувствовать больше боли. Я ужасный человек, который заслуживает страданий за то, что я сделала. — Морган, пожалуйста, — мягко говорит Чума, потянув меня вниз, чтобы усадить на пол. — Ты не виновата — ты не могла знать, что эта девушка расскажет, ты не хотела...       Но все, что я делаю, это качаю головой и хватаю ртом воздух. Я больше не могу говорить, слова просто не выходят наружу. Я не заслуживаю слов.       Чума крепко обнимает меня, и я снова разражаюсь слезами и падаю на него, мои слезы пропитывают его рубашку. Он обнимает меня, и я плачу так сильно, что, кажется, заполняю комнату. И я бы хотела этого.       Я убила свою семью. Я заслуживаю смерти. Я не заслуживаю этого обучения, чтобы сохранить себе жизнь. Деван и бедняжка Гретхен мертвы из-за меня. И Дафна... она даже не была моей родственницей, но я подписала ей смертный приговор в тот день, когда позволила ей пойти со мной домой и познакомиться с Гретхен, которая была первой, кого она удочерила как дочь. — Послушай, Морган, почему бы тебе не пойти в душ? — Чума предлагает. — Приведи себя в порядок и устраивайся поудобнее. Тогда мы сможем поговорить, и ты сможешь делать то, что тебе нужно. — Мне нужно умереть, — говорю я так тихо, что едва слышу его. — Ну, если ты так считаешь, то подготовительной команде придется тебя искупать.       Как бы сильно я ни хотела умереть - и быть отправленной в ад за то, что я сделала, - я сожалею, что рассказала ему что-либо. Но теперь я не могу просто взять свои слова обратно.       Мы ждем всего около пятнадцати минут, пока появится подготовительная команда. После этого они купают меня и смывают с моего тела всю косметику, а также аромат, которым я наслаждалась до того, как все это произошло. Они так тщательно моют мне волосы, что я чувствую, как горит кожа головы, но я знаю, что заслуживаю эту боль.       На полпути к приему душа я снова начинаю плакать. Подготовительная команда останавливается, но Гриз, которого я до этого не видела, сидящий на стуле у двери, щелкает пальцами, призывая их продолжать.       Итак, пока я плачу, они моют меня. И я не знаю, заставляет ли меня чувствовать себя от этого хуже. — П-пожалуйста, перестаньте быть такими милыми со мной, — выдавливаю я, когда они намазывают меня лосьоном. — Чепуха, — говорит Зенобия материнским голосом. — Мы все равно будем милыми. — Н-но я н-не заслуживаю... — Тише, — говорит Савера. Она засовывает мне в рот зубную щетку и тянет мои руки вниз, чтобы смазать их лосьоном. Теперь я точно не могу говорить.       Когда они заканчивают, Уинноу приносит мне толстую ворсистую ночную рубашку, и Савера помогает ей надеть ее на меня. Зенобия расчесывает мне волосы. — Хорошо, — наконец говорит Гриз. — Спасибо вам, дамы.       Каждая из трех женщин по-своему обнимает и целует меня, что, на мой взгляд, является совершенно незаслуженной привязанностью. — Хммм, — бормочет Гриз, глядя на меня снизу вверх. — Почему, черт возьми, ты всегда так делаешь? — я импульсивно рычу.       Он пожимает плечами и встает. — Они не знают потерь, — говорит Гриз, подходя ко мне. — Но они действительно знают сострадание. Они не будут относиться к тебе как к личности только из-за того, что они услышали о ситуации.       Я тупо киваю, хотя все еще чувствую, что это незаслуженно. — Для протокола, это не твоя вина, — говорит Гриз. — На самом деле, это не так. Ты рассказала секрет кому-то, кому можно доверять. Мальчик ничего не сделал. Та девушка из Второго дистрикта, она подслушала и рассказала своему ментору. — Н-но если бы я просто держала свой р-рот н-на замке... — Тогда о твоей семье могли узнать другим способом.       Я качаю головой, и Гриз вздыхает, видя, что его точку зрения вряд ли удастся донести в ближайшее время.       Он ведет меня в гостиную, где сидят Джоанна, Чума, Глизе и Рупалия. — Гриффина отправили спать, — говорит Чума, как только я сажусь. — Он хотел остаться, но мы настояли на том, что ему нужен отдых.       Я киваю, и Гриз усаживает меня поудобнее на диван.       Джоанна складывает руки вместе и наклоняется ко мне. — Ты когда-нибудь слышала, почему убили мою семью? — спрашивает она.       Я качаю головой. Я не помню, чтобы когда-нибудь что-нибудь слышала. — Когда я выиграла, они сказали мне, что я желанна, — говорит она. — Как Финник Одэйр. Капитолий превратил его в проститутку. Они хотели, чтобы то же самое сделали и со мной - настаивали, чтобы я продала свое тело. Я сказала, черт возьми, нет, потому что я бы никогда не опустилась до такого уровня. В отместку они убили мою семью.       Я моргаю, чувствуя, как все мое тело напрягается. — О... — Вот именно. Морган, я уверена, что либо ты, либо Гриффин выиграете. И вас обоих разыскивали бы как проституток, если бы вы выиграли. Гриффина они оставили бы в покое на несколько лет, как сделали с Финником, но как только ему исполнится шестнадцать, они убедят его продать себя. Они бы сделали это с тобой прямо сейчас. И я полагаю, что я права, когда говорю, что ни один из вас никогда не поддался бы такому образу жизни. — Я бы никогда... никогда... — Вот именно. И если бы ты отказалась, они бы убили твою семью. Морган, это не твоя вина. Я знаю, мне кажется, что так оно и есть, но это не так. Какой вред принесло то, что твой брат и покойные родители украли вещи? Это никому не причинило вреда. Худшим наказанием был бы год тюрьмы, ты это знаешь. Таково наказание за воровство в нашем конкретном дистрикте. Но нет, они зашли так далеко, что убили их. Это они были жестокими и кровожадными. И они убили бы их позже, если бы ты отказалась быть проституткой или поболтать с важным жителем Капитолия. Эти люди - они все о наказании и злобе. Ты ни в чем не виновата. Они были теми, кто это сделал. Если тебе нужно кого-то обвинить, вини ту девушку из Второго и Энобарию.       Я медленно киваю. Она права. Но я все равно чувствую себя полным дерьмом. — Давайте поговорим о стратегии, — говорит Джоанна. — Теперь, как бы сильно ты не ненавидела меня за то, что я указала на это, твое выступление было полезным для плана. Сейчас ты выглядишь слабой как физически, так и морально. — Наверное, — бормочу я. Меня не волнует, указала ли она на это. Я оцепенела. Я почти ничего не чувствую в своем теле, не говоря уже о ненависти к кому-либо, кроме себя. — Твои товарищи трибуты не будут знать, чего ожидать, когда ты войдешь туда. Они не будут знать. Ты... ты бежишь. Беги так быстро, как, я знаю, ты можешь, к Рогу изобилия. Быстро реагируй, когда прозвучит гонг, и хватай ножи и топоры, которые будут там. Сразу же, нам нужно, чтобы ты приняла участие в кровавой бане. Гриффин достанет свое копье или меч, что он выберет, а ты прикроешь его, так что тебе нужно бросить любое оружие и убить несколько человек, чтобы профи сосредоточилась на тебе. — Убить нескольких человек? — бормочу я.       Я знаю, что она упоминала об этом раньше, но сейчас это звучит для меня чуждо. Потому что прямо сейчас я все еще чувствую себя убийцей. — Да. Или столько, сколько ты захочешь - это не имеет значения. Чего бы это ни стоило, чтобы вытащить себя и Гриффина из Рога изобилия целыми и невредимыми. Ты защищаешь его и себя ценой своей жизни, хорошо? Убийство теперь тебя не сломит. Ты злишься, я это чувствую. Я хочу, чтобы ты использовала это, чтобы устранить как можно больше трибутов. — Прекрасно, — говорю я. И действительно, я не шучу. Я испытываю такой жгучий гнев по отношению к Капитолию и особенно к профи, тем сплетникам из Первого и Второго, которые не переставали шептаться о других трибутах друг другу. Я полагаю, с Бенджамином О'Хара все в порядке - я действительно думала, что он был милым. Я не хочу убивать его конкретно, но если мне придется, я это сделаю.       Мне грустно из-за того, что я ввела его в заблуждение. За то, что позволила ему поверить, что мне не все равно, потому что я поцеловала его и позволила ему поцеловать себя.       Но он подписал себе смертный приговор, связавшись со мной.       Прямо как моя семья. — Значит, ты согласна с планом? — спрашивает Джоанна. Я киваю, и Чума вздыхает. — Тогда хорошо, — говорит он. — А теперь иди спать. — Не думаю, что смогу уснуть, — говорю я. — По крайней мере, попробуй, — говорит Рупалия. Ясно, что она не знала, что сказать в эти последние минуты нашего разговора. — Хорошо.       Я оцепенело встаю и тащусь в свою комнату, сразу же зарываясь под одеяло. Я все еще слышу слабый разговор в гостиной, но не слышу подробностей. На самом деле это не имеет значения. Если они сейчас говорят об этом, то это, должно быть, не важно. Во всяком случае, не слишком важно.       Мне требуется около пяти минут, чтобы решить, что я не буду спать - я просто не могу. У меня совсем закончились слезы, но я чувствую, что мне нужно снова заплакать. Мое тело сотрясается. Мне холодно - так холодно, даже когда я под одеялом. Мое лицо кажется сухим от слез.       Я не заслуживаю быть здесь, наслаждаться удобной кроватью с настоящими одеялами, дышать, в то время как моя семья - нет. И все из-за меня.       Проходит час, два, три, и мои веки перестают тяжелеть. Должно быть, я так долго пялилась на одну и ту же картину на стене, что знаю каждую черточку, но на самом деле это не так, потому что я не обращала на нее никакого внимания.       В какую местность меня вообще забросит? Насколько хорошо я смогу придерживаться плана Джоанны? Насколько легко мне будет убить живого человека?       Наверное, не так уж и сложно, говорю я себе. Ты уже убила трех человек.       Я убийца, и я даже не выходила на арену.       Я помню, что Джоанна сказала о том, что во всем виноваты Энобария и Капитолий. Но я не могу просто принять это. Это я открыла ее глупый рот, я раскрыла секрет, который мне даже не полагалось знать, и я разрушила все для Гретхен, Девана и Дафны.       И Миша. Боже, Миша. Я не знаю, что, черт возьми, с ним случилось. Где его держат? С ним все в порядке? Скорее всего, это не так, благодаря мне. Он вообще жив? Или его уже убили? Был ли он мертв с того момента, как закричал в здании правосудия? Или это просто главная причина, по которой он исчез? Найду ли я его снова по кусочкам?       Инвалида? Наполовину живого?       Где бы ни был Миша, мне нужно знать.       Часы показывают три часа ночи, когда открывается дверь. Я оглядываюсь, ожидая увидеть Джоанну.       Это Гриффин. Он все еще наполовину спит и несет свое одеяло. — Привет, — говорю я срывающимся голосом.       Он машет рукой и зевает, затем забирается ко мне, закутывается в одеяло, сворачивается калачиком вместе со мной и обнимает меня. — Эй, все в порядке, — говорю я как можно тише, поглаживая его по спине. Гриффин качает головой. — Я умру, — говорит он. — Я никогда не увижу своего папу... или свою маму... или свою младшую сестру. — Ты сделаешь это, — говорю я. — Я прослежу, чтобы ты это сделал. Один из нас вернется домой, и я хочу, чтобы это был ты. — Прости, Морган, — говорит он своим тихим голосом, который напоминает мне о Гретхен и заставляет меня расплакаться. Мои глаза горят от этого ощущения. Они так устали плакать. — Все в порядке, — мягко говорю я. — Нет, это не так. Это было нечестно. — Гриффин, это была моя вина. — Нет. Эта девчонка была любопытной. Та девушка рассказала.       Я не знаю, как сказать ему, что это просто неправда. — Я хочу, чтобы она умерла, — тихо говорит Гриффин. — Мы убьем ее, Морган.       Сначала я была шокирована, что Гриффин сказал что-то подобное, но потом я вспоминаю, что Гриффин такой же умный, как и Гретхен. Они знают правду о мире, в котором мы живем. Они знают, насколько все испорчено. Он понимает, что это ужасно, но он также понимает, что мы должны играть в игру Капитолия.       Пребывание здесь вызвало у нас обоих желание убивать. Вот что это с нами делает. Гриффин зевает и прислоняется к моей груди. — Я остаюсь здесь... Я думаю, что смогу лучше спать. — Хорошо, — говорю я, просто продолжая гладить его по спине. В конце концов он засыпает, а я нет.       Перед рассветом приходит Рупалия и будит нас. Входит Глизе и уводит Гриффина прочь. Гриз приносит мне простую сорочку и ведет на крышу. Моя последняя перевязка и подготовка будут проходить в одиночестве в катакомбах под самой ареной.       Из воздуха появляется судно на воздушной подушке, и вниз опускается лестница. Я кладу руки и ноги на нижние перекладины, и в тот же миг мне кажется, что я замерзла. Какой-то ток приклеивает меня к лестнице, пока меня благополучно поднимают внутрь. Я ожидаю, что тогда лестница освободит меня, но я все еще застреваю, когда ко мне подходит женщина в белом халате со шприцем в руках. — Это всего лишь твой маячок, Морган. Чем спокойнее ты будешь, тем эффективнее я смогу это разместить.       Спокойнее? Хорошо. Я статуя, но уверенная.       Я чувствую резкий укол боли, когда игла вводит металлическое устройство слежения глубоко под кожу на внутренней стороне моего предплечья. Теперь создатели игр всегда смогут отследить мое местонахождение на арене. Не хотели бы потерять трибута.       Как будто они вообще могут заблудиться.       Как только маячок на месте, лестница отпускает меня. Женщина исчезает, и Гриза поднимают с крыши.       Входит мальчик Авокс и направляет нас в комнату, где уже накрыт завтрак.       Несмотря на напряжение в желудке и чувство, что меня вот-вот вырвет, я ем достаточно, чтобы не наедаться слишком сильно, но и не натощак.       Единственное, что меня отвлекает, - это вид из окон, когда мы проплываем над городом, а затем над дикой местностью за ним. Это то, что увидели бы птицы. Птицы, которые свободны и в безопасности.       Свободны, в отличие от меня.       В безопасности, в отличие от моей семьи.       Поездка длится около получаса, прежде чем окна затемняются, что говорит о том, что мы приближаемся к арене. Корабль на воздушной подушке приземляется, и мы с Гризом снова спускаемся по лестнице, только на этот раз она ведет в подземную трубу, в катакомбы, которые лежат под ареной. Мы следуем за ним к месту моего назначения, в камеру для моей подготовки. В Капитолии это называют Залом запуска. В дистриктах его называют Скотным двором.       Место, куда отправляются животные перед забоем.       Все совершенно новое. Я буду первым и единственным человеком, который воспользуется этой стартовой комнатой. Арены являются историческими объектами, сохранившимися после Игр. Популярные места для посещения жителями Капитолия и проведения отпуска. Поезжайте на месяц, пересмотрите игры, совершите экскурсию по катакомбам, посетите места, где произошли смерти. Вы даже можете принять участие в реконструкциях. Они говорят, что еда здесь превосходная.       Я изо всех сил стараюсь сдержать свой завтрак, пока принимаю душ и чищу зубы. Меня тошнит, но я не могу и определенно не должна этого делать.       Гриз собирает мои волосы в два маленьких пучка под ушами и убирает волосы с лица. Затем прибывает одежда - одинаковая для каждого трибута. Гриз вздыхает, глядя на это. — Что?       Он поднимает простые, обтягивающие черные брюки. — У них тонкая ткань. Удобно, но не тепло. Коричневый пояс? Стильно, но на самом деле просто бесполезно. Майка? Также не согреет тебя и оставит странный загар. Этот черный пиджак? Большие карманы, да, но они тоже не согреют тебя. Ожидай жаркой арены.       Я киваю, и он помогает мне одеться. Последняя часть наряда - сапоги из мягкой кожи, надеваемые поверх облегающих носков. Хороши для бега. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Гриз. — Ужасно, — бормочу я. — Ты вообще спала? — Нет. И меня тошнит. — Пожалуйста, не делай этого здесь. Когда ты выиграешь, я не думаю, что тебе захочется, чтобы посетители увидели пятно от блевотины на полу.       Я закатываю глаза. — Я не выигрываю, Гриз. Гриффин выиграет. — Прекрасно, но если Гриффин победит, они захотят посмотреть, где был его партнер по дистрикту.       Мне удается слабо рассмеяться. Я не заслуживаю смеха, когда моя семья больше никогда не сможет смеяться. — Ты ведь не взяла подарок на память, не так ли? — спрашивает он. — Нет. Я даже не думала об этом. У меня не было времени. — Все в порядке. Тебе он не нужен.       У меня его нет, но я бы хотела, чтобы он у меня был. Все, что напомнит мне о Гретхен, Деване, Дафне и Мише, чьи лица я больше никогда не увижу. — Сейчас ничего не остается, как ждать звонка, — говорит Гриз. — У них здесь есть еда на случай, если ты захочешь съесть еще, но я бы не рекомендовал этого делать.       Я киваю. — Спасибо тебе, Гриз.       Он улыбается и приглашает меня присесть на скамейку. Он обнимает меня, и я опираюсь на него.       Я ничего не говорю. Я устала, и мои глаза только сейчас начинают слипаться. Это не самое лучшее.       Я собираюсь выйти на арену с двадцатью двумя людьми, которые, я знаю, захотят это сделать. Меня могут убить или ранить в любой момент.       Честно говоря, смерть меня не пугает. Боль пугает. Если меня серьезно ранят, я бы хотела, чтобы меня просто прикончили. Я не хочу умирать медленно. Быстрая, безболезненная смерть - вот что идеально для меня.       Вероятно, никто не захочет смотреть на меня дома. Слухи в нашем дистрикте всегда распространяются быстро. Все должны знать, что это я виновата в том, что моя семья была убита. Они будут видеть во мне ужасного человека. Они не захотят иметь со мной ничего общего. — Они не ненавидят тебя.       Я поднимаю взгляд на Гриза, который даже не смотрит на меня, но, кажется, чувствует, о чем я думаю. — Что? — я говорю. — Люди в Седьмом дистрикте не испытывают к тебе ненависти. Им не позволено знать, что происходит на тренировках. И даже если они каким-то образом скажут им, что это твоя вина, они не будут ненавидеть тебя за это. Ты не первая, из-за кого их семью убивают из-за чего-то незначительного. Посмотри на Джоанну. Так что перестань ненавидеть себя. Иди туда, отомсти девушке, если хочешь, и сохрани жизнь себе и Гриффину. Это все, что нужно сделать. — Хорошо, — я говорю это только наполовину серьезно. Меня зовут зайти в мою трубку, и Гриз вздыхает, помогая мне залезть в нее. — Возвращайся домой, Морган, — говорит он. — Я хочу разработать для тебя несколько нарядов для тура победителей.       Я вздрагиваю. Через некоторое время цилиндр начинает подниматься. Секунд пятнадцать я нахожусь в темноте, а потом чувствую, как металлическая пластина выталкивает меня из цилиндра на открытый воздух.       На мгновение мои глаза ослепляет свет. Я прищуриваюсь и понимаю, почему наша одежда нас не согреет.       Затем я слышу легендарного диктора Клавдиуса Темплсмита, его голос гремит вокруг меня. — Дамы и господа, да начнутся Семьдесят третьи Голодные игры!