The Murderess

      Я вымотана к тому времени, когда Рупалия показывает запись последнего интервью и записи с вечеринки, которые очень ясно показывают, насколько капитолийцы были ко мне привязчивы. — Тот, кто коснулся твоего плеча, а затем спины, был одним из спонсоров Джоанны, — радостно говорит Рупалия, не заботясь о том, как неловко я выглядела, когда пожилой мужчина дотронулся до меня. — Он всегда спонсировал женщин из Седьмого. Конечно, человек, который схватил тебя там - это тот, кто прислал вам с Гриффином лекарство. Тем не менее, они оба внесли свой вклад. Это было очень дорого. — Мило, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Я думаю, она устала, Рупалия, — говорит Чума. — Может, дадим ей отдохнуть? — О, конечно! — Рупалия отвечает. — Я буду в своей комнате, —она убегает, а я посылаю Чуме благодарный взгляд. — Чего мне следует ожидать? — спрашиваю я. — Эм, что ж, это хороший вопрос, — бормочет Чума. — Никогда не знаешь, чего ожидать. — Я бы не доверяла Чуме, — смеется Джоанна. — Он сказал мне ожидать в подарок топор, потому что это то, что они ему подарили, а вместо этого я получила лошадь. — Лошадь? — спросила я. Я задыхаюсь. — У тебя есть целая лошадь? — Чтобы поесть, Морган, а не как домашнее животное.       Я надуваю губы. — Это жестоко. Я бы никогда не стала есть лошадь. — Я удивлен, что ты этого не помнишь. — Примерно в тот год, когда ты выиграла, у меня была лихорадка. Я застряла в постели, когда ты вернулась. Извини. — О, пожалуйста, не извиняйся, мне на это наплевать, — пренебрежительно говорит она, пожимая плечами. — Мне было бы все равно. — Я бы сказал, ожидай, что там уже будет приличное процветание, — отмечает Блайт. —Они дарят Седьмому свои подарки сразу после того, как ты выигрываешь. Так что к этому времени у них уже будут деньги и еда в изобилии. — Наш дистрикт огромен, Чума, неужели они действительно всем что-то дали? — В нашем дистрикте распределение отличается, — задумчиво тянет он. — Они действительно по отдельности вручают семьям призы вместо того, чтобы коллективно вручать награды дистрикту. Просто он такой большой, что пропал бы даром. Я ожидаю, что каждый получил щедрое количество еды и денег для себя. Они будут тебе благодарны. — Благодаришь меня? — я усмехаюсь. — Пожалуйста, они презирают меня. — Морган, они не ненавидят тебя, — говорит Джоанна. — Поверь мне. Твоя победа, как бы сильно ты ее ни ненавидела, выводит их из нищеты. Если бы твоя сестра была все еще жива, они бы сделали ей операцию, чтобы вылечить ее еще до того, как ты вернулась домой. — Джоанна! — Блайт огрызается.       Я чувствую, как у меня пересыхает во рту. Джоанна не выглядит очень огорченной, когда резко замолкает, но я могу сказать, что она слегка пожалела, что заговорила об этом. — Все в порядке, — бормочу я. — Нет смысла винить ее за то, что она заговорила об этом.       Ожидается, что я достаточно скоро справлюсь с этим.       Остаток пути мы больше не разговариваем. Чума молча сидит со мной, пока Джоанна принимается за еду, явно пытаясь удержаться от того, чтобы не сказать еще что-нибудь, что могло бы меня расстроить.       Я просто не могу заставить себя сердиться на нее.       Поезд начинает останавливаться, и я встаю, глядя в окно на знакомые леса и немощеные улицы моего дистрикта. — На станции никого нет, — говорит Чума, выглядывая наружу. — Скорее всего, все они будут ждать на площади твоей речи, как им было приказано. — Тогда мне просто вытащить несколько слов из своей задницы? — шепчу я, чувствуя сильное головокружение. — Что-то в этом роде, — отвечает Чума.       Поезд полностью останавливается, и Рупалия взволнованно высаживает нас из поезда. Я замечаю, что за то время, что она провела в своей комнате, она немного подкрасилась, но, к счастью, это все еще не пугающее количество. — Давай, давай! — она щебечет. — Мы не должны заставлять их ждать!       Она выбегает рысцой, сильно опережая нас, определенно настроенная прийти первой и представить меня или что-то в этом роде.       Я медленно киваю и выхожу только тогда, когда она оказывается далеко от нас. Гриз оставил мне простое вечернее платье для возвращения домой - элегантное платье цвета моря, похожее на то, что я надела на интервью, где меня короновали, опять же, чтобы подчеркнуть мои глаза. Я думаю, он знал, что не стоит привозить Капитолий в наш дистрикт, потому что платье закрывает большую часть моей кожи, но все равно достаточно красивое, чтобы его можно было назвать официальным. — Я удивлена, что на станции нет ни одного репортера, — говорит Джоанна, когда они с Чумой обнимают меня, защищая, и ведут по дорожке к зданию правосудия. — Я не думаю, что им разрешили прийти, — отвечает Чума. — Вероятно, им также было приказано ждать на площади. — Почему я получаю все это уединение? — спрашиваю я. — Вероятно, чтобы сохранить тебе рассудок, — честно говорит Джоанна. — На самом деле, Морган, за тобой следят после этого представления. Четырнадцать человек. Они собираются убедиться, что ты не будешь как Плацидус. — Что с ним случилось? — спросила я. — Ну, сначала он пристрастился к выпивке, потом к морфингу, и как только у него появилось много внебрачных детей по всему Капитолию, они заставили его лечиться. — Джоанна! — резко говорит Чума, как будто она не должна была мне этого говорить. — Я реалистка, Чума, она должна знать. — Все в порядке, Чума, — вздыхаю я. — Нет смысла это скрывать. Они не хотят, чтобы я соскользнула с обрыва, ясно? И что с того, что они перестают теснить меня, чтобы дать мне пространство, в котором, по их мнению, я нуждаюсь? Я определенно не жалуюсь. — Видишь, с ней все в порядке, — радостно говорит Джоанна, радуясь, что перехитрила Чуму, или как она там хочет это называть.       Он закатывает глаза и открывает дверь в здание правосудия. Почти сразу же на меня обрушиваются репортеры. Я напрягаюсь, и Джоанна с Чумой тоже, явно не ожидая их увидеть.       Свет бьет мне в глаза. Со всех сторон в меня тычут камерами и микрофонами, и в мой адрес выкрикивают миллион вопросов.       Вот тебе и все, что помогает мне оставаться в здравом уме. — Двигайся! — Чума огрызается, пытаясь оттолкнуть их. — Морган... ты не обязана ничего отвечать.       Репортерам это не нравится. Они выкрикивают свои вопросы громче, как будто надеются достучаться до меня, несмотря на слова Чумы.       Я отключаюсь от них. Я не хочу ни на что отвечать. Я знаю, что они здесь только потому, что я вошла в историю. Это все. Обычно репортеры не утруждают себя возвращением, но я особый случай - теперь я первоклассная убийца и обладатель двух рекордов. Меня это не настолько волнует, чтобы говорить им то, что они хотят услышать прямо сейчас. — Она не отвечает на вопросы! — рявкает Джоанна, таща меня за дверь, где, к счастью, меня никто не ждет.       Как только мы оказываемся внутри, и Джоанна захлопывает дверь перед носом у репортеров, я падаю в кресло, глубоко дыша. — Я не могу этого сделать. — Дыши, Морган, — говорит Чума, садясь рядом со мной. — Я дышу, — говорю я, мой голос на удивление хриплый. — Перестань болтать, просто дыши.       Я закатываю глаза, но слушаю. Я делаю глубокий вдох, и Чума начинает отдавать мне приказы о том, когда задержать дыхание, когда отпустить, а когда начать снова. Джоанна расхаживает по комнате, что-то бормоча себе под нос.       Дверь распахивается, и входит Рупалия, которая была где-то в море репортеров, а теперь, по-видимому, сбежала. — Морган, вот ты где, — радостно говорит она, как будто прошла через Мировую войну только для того, чтобы найти меня. — Тебе здесь совершенно хорошо. К сожалению, репортеры не понимают первоначального приказа оставить вас в покое. Я попрошу Сноу поговорить с ними лично. — Сноу? — немедленно отвечает Джоанна. — Что ты имеешь в виду под Сноу? — Президент Сноу приедет сюда, — говорит Рупалия. — Мне только что сказали. Он собирается встретиться с нами в новом доме Морган. — Что? — Джоанна рычит. — Нет, Рупалия, он не может - ты же не можешь думать, что он здесь ради чего-то хорошего! Заставь его вернуться в Капитолий! — Джоанна, я не могу просто сказать президенту, чтобы он возвращался домой, когда он проделал весь этот путь... — ЧУШЬ СОБАЧЬЯ! Седьмой дистрикт не так уж далеко от Капитолия! Скажи ему... — Остановись! — Чума огрызается. — Успокойся. Джоанна, если он придет, мы не сможем ему помешать. У него есть мотив. Возможно, это не то, что ты думаешь, вероятно, это похоже на то, что произошло с Раффом после его игр - он приходит обсудить свою репутацию, потому что он тоже получил это прозвище из-за ситуации с другими победителями и... — Перестань притворяться, что ты не знаешь, что происходит, Чума, ты знаешь... — МОЛЧАТЬ! — я никогда не видела Рупалию такой сердитой. — Мы не собираемся ничего говорить президенту! Он здесь ради Морган и только ради нее. Мы проводим ее до ее нового дома, дадим им поговорить и войдем только в том случае, если нас пригласят! — Забудь о Сноу, — быстро говорю я, прежде чем Джоанна успевает высказать ей свое мнение. — Меня не особенно волнует, почему президент здесь и что он приедет. Я все равно ему не доверяю, так что кого это волнует? Я буду осторожна, и все тут. Но... новый дом? Что не так с тем, что у меня есть? — Не говори глупостей, Морган, в этом нет ничего плохого, это просто не подходит для победителя! Теперь ты победитель, так что получишь совершенно новый дом в прекрасной деревне Победителей!       Я не знаю почему Рупалия ожидает, что я буду так взволнована. — Да, точно, красавица, — фыркает Чума, радуясь смене темы. — Морган, просто предупреждаю, это совсем не здорово. Стены не звуконепроницаемы. Весь дом оформлен в индивидуальном стиле, и ты не можешь его изменить. — Тем не менее, еда очень вкусная, — вмешивается Рупалия, явно не желая, чтобы Чума обескураживал меня. — И температура воды легко регулируется. — Но ванны расположены таким странным образом, прямо посередине комнаты, это неудобно, — говорит Джоанна. — Таким образом, ты будешь плавать в воде, вокруг тебя будет открытый воздух и не на что будет опереться. — Этого вполне достаточно! — Рупалия визжит. — Большое вам спасибо за то, что заставили ее не хотеть идти к себе домой! А теперь пошли, время выступать.       Чума и Джоанна ухмыляются, и я закатываю глаза, глядя на них, когда Рупалия выводит меня из главных дверей здания Правосудия, где я внезапно оказываюсь снова на сцене, а все люди из моего дистрикта на площади смотрят на меня снизу вверх.       Рупалия толкает меня вперед, и я сглатываю. Я определенно не была готова к тому, что меня немедленно вытолкнут вперед. Я, по крайней мере, ожидала, что она представит меня, чтобы у меня было время придумать подход. У меня даже ничего не приготовлено. Всю обратную дорогу я просто постоянно думала о том, что сказал мне Цезарь относительно того, что я известна как Убийца, и обо всем остальном, что на данный момент преследует мою жизнь.       Сотни глаз смотрят на меня снизу вверх, а мне нечего предложить. — Эм, привет, — неловко говорю я в микрофон. — Это... приятно быть дома.       Я начинаю вглядываться в лица. Многие из них улыбаются мне, и я не могу себе представить почему, пока не вспоминаю, что все они получили милые маленькие подарки благодаря мне.       Джоанна была права. Они не презирают меня. — Спасибо вам за всю вашу, э-э-э, поддержку в последние годы, — продолжаю я и понятия не имею, что, черт возьми, сказать. — Без вас всех, я не думаю, что смогла бы зайти так далеко.       Вот тогда-то я и вижу это. Слабый отблеск серебра. Это привлекает мое внимание и заставляет меня повернуть голову туда, откуда это пришло.       Я чуть не задыхаюсь. Мэр Эллардайс и его жена внизу, в толпе, вместе с остальными. Что привлекло мое внимание, так это маленькая коробочка, которую они держат, и я чувствую тошнотворное ощущение внизу живота, потому что я точно знаю, что это такое. — Я хотела бы сказать, — начинаю я, даже не успев продумать свой ответ, — мне жаль.       Это заставляет лица многих людей становиться серьезными. — Мне жаль, что возвращаюсь я, — говорю я, — а не Гриффин Эллардайс.       Мэр и его жена немедленно поднимают глаза, и я вижу, как бедная женщина прикрывает рот, а затем опускает взгляд на маленькую коробочку. — Я хочу воспользоваться этим моментом, чтобы почтить память Гриффина минутой молчания.       Я замолкаю, и все следуют моему примеру. Я не слышу ни единого звука. Даже шороха бумаги или листьев не было слышно. Ветер сам по себе стихает, и по крайней мере пять минут я смотрю в небо, слезы уже наворачиваются на мои глаза, потому что прямо сейчас весь мой округ и я соединяемся, едины в этот момент скорби с семьей Эллардайс и уважения к маленькому мальчику, который должен быть здесь, стоящий победителем вместо меня.       Я почти в шоке от того, насколько здесь тихо. Я никогда не была в таком тихом месте. Особенно мой дом, никогда не был таким. Ночью всегда слышен чей-то плач, или смех, или, в некоторых случаях, крик. Ветер всегда воет и сотрясает дешевую древесину, из которой сделаны наши дома, поскольку более высококачественная древесина используется для мебели для Капитолия, а не для нас. Животные тоже всегда живы: в любой момент времени щебечут или визжат птицы, а ночью вокруг снуют грызуны в поисках пищи.       В этот момент кажется, что все живое и даже те, кто не живет, решили отдохнуть, чтобы принять этот траур по светлому и добродушному маленькому мальчику, который так и не смог встретиться со своей младшей сестрой и не получил возможности попрощаться со своими родителями, чего он так хотел. Попрощаться с ними так, как он велел мне, потому что он знал, что это придет к ним не от него. Физически он находится внутри серебряной шкатулки, которую жена мэра Эллардайса прижимает к груди, но духовно я чувствую его повсюду, в разуме и сердце каждого гражданина, с которым я выросла, охватывающего всю площадь и дальше. Мы все молчим из-за него. — Спасибо, — говорю я тихим голосом, когда проходит больше семи минут. Я не могу больше сдерживаться, потому что мне нужно еще так много сказать о Гриффине, и в данный момент у меня нет всего времени в мире. — Гриффин был таким... Я думаю, что это, наверное, самый чистый, добрый человек на Играх в этом году. Начав, он пошел помочь мальчику, которому оторвало ноги, вместо того чтобы направиться к Рогу изобилия. Он был рядом с ним, когда он умирал, а потом оберегал меня, когда я была ранена. Сохранил мне жизнь. Мне так жаль, что я не смогла спасти его, и я хочу, чтобы мы, как дистрикт, никогда не забывали его, его работу, его жертву, которые привели меня сюда и по которым я стою перед вами, благодарная за то, что вы приветствуете меня снова, хотя я этого не заслуживаю.       Я оглядываюсь, и Джоанна кивает мне. Рупалия плачет, а Чума закрывает глаза, вероятно, переваривая мои слова. — Спасибо.       Я заканчиваю и склоняю голову. Рупалия материализуется позади меня и немедленно уводит меня со сцены в толпу, где меня осыпают приветствиями и похвалами мои люди. — Морган, — Первый голос, который действительно привлекает мое внимание в море граждан Седьмого дистрикта - это миссис Вангсенн.       Я бросаюсь в ее объятия, и она немедленно обнимает меня, тихо всхлипывая. — Мне так жаль, — шепчет она. — Я сказал ему не делать этого. — Ч-что вы имеете в виду? — отвечаю я, мои губы дрожат. — Деван. Он был так зол, что начал бороться за то, чтобы Мишу вернули оттуда, куда они его забрали, и он... устроил небольшой бунт.       Я чувствую, как у меня стынет кровь в жилах. — Значит, они... — я даже не могу закончить. — Потом, когда они узнали о том, что он хорошо ворует... они казнили их всех. Я сказала ему отрицать это, потому что не было никаких доказательств, но он признался.       Я начинаю плакать, но не уверена почему. Облегчение от того, что отчасти, даже в малой степени, это не моя вина? Что судьба моей семьи не была полностью в моих руках? Гнев, что Деван был таким безрассудным, когда знал лучше? Печаль из-за того, что они не были более снисходительными? Я не знаю, но я выпускаю все слезы до последней, снова обнимая миссис Вангсенн. — Я д-думала, что это была моя вина, — задыхаюсь я. — О, Морган, — говорит кто-то в толпе позади миссис Вангсенн. Я не могу разглядеть, кто это, сквозь слезы. — Мы никогда не могли бы винить тебя за это. — Ты же знаешь, какие они, — произносит мужской голос у меня за спиной. Тот же самый человек похлопывает меня по спине. — Да ведь Деван каждый день приходил ко мне в магазин и рассказывал новости из вашей части города о том, кто еще был наказан за самые глупые поступки. Ни в чем из этого не было твоей вины, моя дорогая. — Да, когда нам сказали, что ты кому-то рассказала и каким-то образом это произошло, мы никогда не винили тебя, — говорит другой женский голос где-то справа от меня. — Ты не могла знать, что кто-то будет подслушивать. Ты рассказала кому-то, кому доверяла, а они... ну, они не сохранили этого.       Я не могу в это поверить. Четыре человека, которые хорошо осведомлены о том, какую роль я сыграла в этом, которые достаточно хорошо знали мою семью, судя по их разговорам, говорят, что это не моя вина.       Я почти чувствую, как с моих плеч свалился огромный груз.       Я отстраняюсь от миссис Вангсенн, и она вытирает мне глаза, затем целует в лоб. — Пожалуйста, не забудь навестить меня, милая. Мне нравится твоя компания.       Раздается хлопок, и вскоре все вокруг меня хлопают в такт, который мы выучили как символ Седьмого. Два быстрых хлопка, один медленный, семь быстрых и семь очень медленных, чтобы закончить одним громким хлопком.       Я дома.       После того, как мне удается пробиться сквозь толпу и получить еще много поздравлений и приветствий, я оказываюсь перед семьей Эллардайс. Мэр и его жена, не теряя времени, заключают меня в объятия.       Я не знаю, как долго мы держимся в объятиях, но это довольно долго. Меня не волнует, что солнце начинает палить мне в шею, я не хочу их отпускать. Но в конце концов мне приходится отстраниться. — Он просил меня передать вам обоим, как сильно он вас любит, — шепчу я, проглатывая слезы, которые грозят пролиться, когда я смотрю на серебряную шкатулку. — И малышке, когда она родится, то, что когда-нибудь она кем-нибудь станет. — Она должна родить примерно через пять месяцев, — говорит мэр дрожащим голосом. — Мы так и сделаем... дадим тебе знать. А теперь, пожалуйста, продолжай, президент прибыл и ожидает тебя.       Я совсем забыла о Сноу.       Я прощаюсь со всеми, затем целую крышку серебряной шкатулки с прахом Гриффина, и Рупалия берет меня за руку, прежде чем вести по длинной тропинке рядом с Джоанной и Чумой, вверх по холму, где я впервые в жизни вижу деревню Победителей.       Чума был прав, на самом деле это не очень красиво.       Всего здесь шесть домов, все они расположены полукругом вокруг фонтана, который даже не включен и выглядит так, словно им не пользовались десятилетиями. С левой стороны два дома выглядят так, как будто они в настоящее время используются, и я предполагаю, что это, вероятно, дома Раффа и Чумы, или Джоанны и Чумы, или Джоанны и Раффа, я не знаю. В дальнем конце, в центре шести домов, стоит статуя, которая разделяет их на три части, и когда мы приближаемся к дому справа от него, который, похоже, тоже используется в настоящее время (судя по отсутствию занавесок, это может быть дом Джоанны). Я вижу, что статуя - это лесоруб.       Как оригинально. — Это твой, — говорит Рупалия дому с левой стороны статуи. — Вы с Джоанной живете по соседству друг с другом. — Мы будем устраивать вечеринки с ночевкой, — саркастически говорит Джоанна, махая мне рукой, прежде чем поплестись в свой дом. — Президент Сноу внутри, — говорит Рупалия. — Мы с Чумой подождем тебя здесь.       Я киваю и захожу внутрь, дверь из красного дерева бесшумно открывается.       Я ловлю себя на том, что смотрю на самый роскошный дом, который я когда-либо видела. Полы из белого мрамора, высокие потолки, люстра, дорогие картины по всем стенам, которые уже украшены золотистой краской со странными, но красивыми узорами. Я продолжаю идти и сначала нахожу маленькую круглую комнату со столиком для ключей и несколькими крючками для пальто.       Я заглядываю в комнату справа, через щель в стене, и вижу грандиозную гостиную с камином, разведенным на дровах, и бархатистыми диванами, а также столом из красного дерева с фруктами на нем. Слева находится великолепная, дорогая кухня с мраморными столешницами и холодильником - настоящим, работающим холодильником.       Я иду прямо и нахожу по обе стороны две лестницы, ведущие на верхние этажи, где, должно быть, находятся комнаты и ванные комнаты. Продолжая идти прямо, я нахожусь в прекрасной библиотеке с таким количеством книг, что меня затошнило. Из большого окна открывается вид на внешнюю лужайку.       Я слышу, как кто-то прочищает горло и вздрагиваю. На маленьком стуле для сидения в углу библиотеки сидит сам президент Сноу. — Господин президент, — спокойно говорю я, направляясь к нему. Я протягиваю руку, чтобы поприветствовать его, но он отмахивается. — Не волнуйтесь, мисс Ривз, не нужно быть такой официальной, — смеется он. Странно видеть его таким... счастливым. — Пожалуйста, сядьте.       Я сажусь напротив него, скрестив ноги, как меня учили. — Мне сказали, что вы хотели меня видеть. — Да, действительно, — говорит он. — Поздравляю, моя девочка. Вы очень хорошо поработали. — Очень хорошо? — спрашиваю я, немного сбитая с толку. — Я просто сделала то, что должна была сделать. — Мне нравится ваша честность. Вам удалось побить рекорды. На это я отвечаю: "Молодец". Но я знаю, что здесь, без камер, я могу спросить вас, что вы на самом деле чувствуете.       Я чувствую, что это ловушка, вот что я хотела бы сказать ему. Мне это кажется подозрительным. — Я не знаю, что и чувствовать, — честно говорю я. — Стыдно, но, полагаю, и немного гордо. Грустная и злая, но в то же время испытывающая облегчение. Я дома, живая, в то время как другие - нет. Что я чувствую по этому поводу? Мой ответ таков: "Я не знаю".       Мой ответ, похоже, был именно тем, что он хотел услышать. — Вы честны, как я уже упоминал. Я очень ценю это. В вас есть огонь, мисс Ривз. Не слишком много, но и не слишком мало, и вы действительно знаете, как держать это в узде.       Что это должно означать? Я была его пешкой, развлекала его гостей на вечеринке и в течение тех коротких дней, что я была на арене, что должна была делать из-за его законов. Я всего лишь помогала его делу. Почему он не против того, что у меня есть огонь? Разве это не должно быть плохо? — Я пришел сказать, что вы были оценены как, возможно, неуравновешенная, — продолжает он, не заботясь о том, что я выгляжу смущенной. — Я приказал вашему дистрикту не подпускать репортеров, но они, не подозревая, что приказ исходил от меня, все равно пропустили их. За это я приношу свои извинения. Я лично исправил это и посмотрел ту прекрасную речь, которую вы произнесли. Я не думаю, что вы неуравновешенны, мисс Ривз. Вы пережили потерю и преобразились.       Он тычет этим мне в лицо. Тот факт, что моя семья мертва, а я теперь известна как убийца. Я знаю, что это так. — Я пришел с предложением, — говорит он наконец. — Чтобы вы были заняты и были в курсе событий. Как вы, возможно, знаете, жители Капитолия очень любят вас, как и других победителей в прошлом. Имя Финник Одэйр может что-то подсказать.       Я медленно киваю. Финник? Какое он имеет ко всему этому отношение? — Вы сияете, мисс Ривз, — говорит он. — После правильной тренировки вы могли бы сделать так, чтобы я, другие и вы сами были особенно довольны. Я хотел бы предложить вам должность в составе моей элитной рабочей силы. В конечном счете, вы бы принадлежали мне, я бы управлял вами, и я бы давал вам работу. Вы бы напрямую получали деньги от этих работ, а взамен ваш дистрикт мог бы получить еще много подарков, которые им наверняка понравятся. — Работа? — спрашиваю я, с ужасом ожидая, каким будет его ответ. — Какого рода работа?       Его глаза мерцают, как у настоящей змеи, и я сразу понимаю, что он собирается сделать предложение, от которого я не смогу отказаться. — Продажа, — говорит он. — Выражаясь словами, которые вы лучше поймете, станьте одной из моих любимых маленьких проституток, которых я продам тем, кто заплатит нам обоим за ваше общество.       По моей коже бегут мурашки, и я чувствую, как весь румянец отливает от моего лица. — Как я уже сказал, я бы завладел тобой и дал тебе людей, к которым ты мог бы обратиться, чтобы проявить все свои возможности, которые ты приобретешь после обучения. Вы бы оставили меня довольным моей суммой, оставили бы других довольными использованием вашего тела и получением удовольствия от него, а себя - довольными деньгами и призами для вашего дистрикта. Что вы на это скажете? — Нет, — это слетает с моих губ так быстро, потому что изначально у меня нет никаких условий, о которых можно было бы подумать. — Нет. Я не позволю... никогда бы... просто так продать себя. Я не ваша. Вы не можете заставить меня сделать это. Я не хочу отдавать себя кому-либо после какой-либо тренировки. Вы... вы позволили убить мою семью. У вас нет рычагов давления на меня. Я этого не сделаю. Я больше не ваша пешка. Я знаю, что, должно быть, заставила вас гордиться собой, убивая в этих дурацких играх так, как вы заставляете других - так, как вы делали последние семьдесят три года. Я сделала то, что должна была сделать, и все еще нахожусь здесь, моя семья мертва, а один из моих лучших друзей пропал без вести. Я достаточно настрадалась. Я этого не сделаю.       Теперь я тяжело дышу, вцепившись в края стула, на котором сижу, чтобы не сорваться.       Сноу спокойно смотрит на меня. — Пешка. Вы умны, мисс Ривз. Но вы сделали это сами, не так ли? Я не говорил вам убивать четырнадцать детей. Вы сделали это сам. Что касается вашей семьи, то это, конечно, не моих рук дело. Я узнал об этом в ту же ночь, что и вы. Это было организовано миротворцами, победителями и официальными лицами, которые ничего мне не сообщили. Что касается рычагов давления, что ж, вы знаете, что у меня есть это для вас. Мисс Мейсон, соседка... она просто отказалась. Я убил ее семью, вот так просто. Ее рычаг воздействия. Это то, что она потеряла, потому что не удовлетворила меня. У вас, моя маленькая пешка, не будет выбора, — он наклоняется ближе. — Потому что, если вы этого не сделаете, мэр Эллардайс, его жена и нерожденный ребенок рано сойдут в могилу вместе со своим сыном. Миссис Вангсенн снова будет с вашим бывшим парнем Брэнноком и ее мужем, не так ли? Седьмому дистрикту понадобятся новые стилисты, потому что этих брата и сестры Гриз и Глизе больше не будет. Я уверяю вас, что все те люди, которых я упомянул, не доживут до следующего дня, если вы мне откажете. Так что очень тщательно обдумайте свой ответ на мой следующий вопрос, мисс Ривз.       Он облизывает губы, и на них появляется болезненная улыбка. — Станете ли вы моей, чтобы я мог продавать вас так, как мне заблагорассудится?       Мне не нужно думать, прежде чем сказать ему "Да".