The Murderess

      Семьдесят четвертые Голодные игры       Истощение. Это все, что я чувствую, просыпаясь сегодня, в день жатвы.       Ровно год назад, сегодня, я была выбрана для участия в семьдесят третьих Голодных играх. В тот же день, год назад, у меня состоялся мой последний разговор со своей семьей.       Сегодня, ровно год назад, Миша исчез.       Я не могла уснуть всю эту неделю. Сноу дал мне перерыв в работе две недели назад, чтобы посетить конференцию наставников и узнать, как быть хорошим наставником (хотя, честно говоря, вряд ли кто-то захотел пойти, так что это были только Чума и я, не считая нескольких других. Финник не пошел, потому что Энни была не готова к этому).       Я должна была присутствовать на конференции вместе с Раффом, но незадолго до начала моего победного тура у него поднялась ужасная температура, и он настаивал, что это признак того, что его время близко. Он не позволил нам давать ему лекарства, поэтому, естественно, он скончался, и его дом сейчас опустел.       Когда я встаю с постели, меня мучают боли всех видов. Мои руки болят от вчерашнего разгребания земли, чтобы помочь Джоанне посадить красивое дерево, которое она купила на площади. Мои ноги болят от долгого бега, которое я привыкла совершать в гору, чтобы повысить свою выносливость (это предложил Финник, и, честно говоря, мне хочется ткнуть топором ему в лицо, но он прав, это полезно). Даже мое лицо болит от всех разговоров, которые я вела в прошлом году.       С тех пор как я стала объектом внимания Сноу, у меня было так много работы, что я даже сбилась со счета. Я вижу, как деньги поступают на мой банковский счет, и просто отмахиваюсь от них сейчас. Я не привязываюсь к ним, потому что они такие материальные, и я знаю, что их можно отнять, если я приму необдуманные решения. Может быть, я пожертвую их, чтобы помочь построить лучшую школу в одном из бедных дистриктов или что-то в этом роде.       Судя по всему, Сноу был очень доволен моим первым выступлением с Сенекой. По его словам, Сенека подошел к нему всего через несколько часов после того, как я закончила, чтобы извиниться за то, что сделал арену такой легкой, и пообещать сделать следующую гораздо более захватывающей.       Подумать только, я даже прямо не сказала Сенеке, что арена была слишком легкой. В перерывах между приемами я делала себя уязвимой, отражала свой опыт, хвалила его за гениальность, в то же время сдержанно критикуя отсутствие азарта в играх. Я сама не знаю, как мне это удалось, но я очень легко убедилась, что в его голове зародилась идея.       Это было, мягко говоря, отвратительно. Чтобы не позорить Сенеку, сам по себе этот человек неплох. Он кажется довольно уравновешенным для главного распорядителя игр, и у него есть несколько идей, которые, я думаю, были бы хороши, если бы были реализованы (хотя, по его словам, это были бы секреты, которые я должна сохранить). С точки зрения привлекательности, он тоже не так уж плох. Самое отвратительное - это то, как мне пришлось освободиться от границ, как я должна была полностью отдаться ему во всем, чего он хотел.       Он очень требовательный человек, и в данном случае это было не очень хорошо. Но, тем не менее, моя задача выполнена, и как бы Финник ни был зол на Сноу за то, что он назначил Сенеку моим первым заданием, он думает, что я обезопасила свою жизнь и жизни людей, которых я защищаю, потому что я сделала президента очень счастливым. — Поверь мне, он никогда не был так доволен кем-то сразу, — заверил меня Финник по телефону после того, как Сноу установил шахту и подарил моему дистрикту щедрое количество цыплят в награду за мои действия. — Обычно он предупреждает тебя после первого раза, потому что ни у кого так хорошо не получается. — Я просто разговаривала, говорила разные вещи, это даже ничем не отличалось от того, как я обычно вкладываю в кого-то идею. — Значит, ты занимаешься этим уже некоторое время. Ты, Морган, с самого начала была прирожденным игроком. Если ты будешь продолжать в том же духе, он больше никогда не будет тебе угрожать. — Ну да... Но мне это не нравится, Финник. Я действительно не знаю. Это так... отвратительно. Я даже с Мишей не делала этого так... энергично. И он мне действительно нравился.       Финник вздохнул. — Я знаю, Морган. К этому трудно привыкнуть. Ты чувствуешь себя такой контролируемой и такой не в курсе своей собственной жизни. Первые несколько раз это действительно ужасно. Раньше мне было так плохо после этого, что я напивался, чтобы забыть об этом. Но мы ничего не можем сделать. Мы просто должны смириться с этим, иначе пострадают наши близкие. Не волнуйся, через некоторое время все будет не так плохо... ты перестанешь чувствовать, это станет просто рутиной, и все, на чем тебе нужно будет сосредоточиться - это слова и выбор времени. Не забывай, что, как бы ужасно это ни было для нас, мы защищаем кого-то еще.       Я слышу боль в голосе Финника, когда он говорит об этом. Я могу просто представить семнадцатилетнего Финника, чувствующего себя расстроенным и взволнованным после сеанса и вынужденного заставлять себя помнить, что он обеспечивал безопасность Энни и Мэгс, принимая эти обстоятельства.       После "Успеха с Сенекой", как называет это Финник, я получила еще много заданий - более сложных для политиков, над которыми даже Финнику никогда не приходилось работать. Наши многочисленные телефонные разговоры позволили мне узнать секреты, в которые я даже не могу поверить, что он знает, и помогли мне понять, в какую хитрую игру играет Сноу.       Я, невинная проститутка, должна подбрасывать идеи между сеансами наслаждения таким образом, чтобы не возникло подозрения, что я манипулирую человеком. Если бы они узнали, Сноу очистил бы руки и казнил меня, как будто я была вдохновителем интриги, а не он.       Умный в худшем смысле этого слова.       В перерывах между работой мне удавалось поддерживать свой дух, общаясь с Джоанной, Чумой, иногда с Раффом до его смерти, миссис Вангсенн, а также с Эллардайсами, которые некоторое время назад приняли в свою жизнь маленькую девочку. В тот день, когда она родилась, я позаботилась о том, чтобы она знала, кем, по мнению Гриффина, она должна была стать. Успешной.       Она такая чертовски милая.       Время от времени в перерывах между поездками на работу мне также удавалось пообщаться с Финником, с которым я иногда встречаюсь после сессий. Мы высмеиваем то, что делают жители Капитолия, пока мы работаем, мы делимся подробностями о них, которые являются шантажом во всех смыслах этого слова, и даже просто говорим о вещах, не имеющих отношения к нашей работе.       Финник много рассказывает об Энни и Мэгс. Я могу сказать, что это два человека, о которых он заботится больше всего на свете. Мэгс для него как мать. Энни, ну... иногда то, как он с ней разговаривает, наводит на мысль, что у них могут быть романтические отношения, но я никогда не знала наверняка и не хочу спрашивать. Он утверждает, что она просто его лучший друг и сестра, не более того, и что он твердо нацелился на другую девушку. Но каждый раз, когда я спрашиваю о ней, он не говорит, кто именно. Я думаю, это, должно быть, Энни.       Я не буду много говорить о туре победителя, потому что это был полный отстой. Мне не только приходилось выступать с речами в дистриктах, где я убила обоих или одного из их трибутов, но и не давали перерывов. Я завоевываю репутацию такую же как у Финника, как тот, у кого постоянно есть любовники. Сноу постоянно посылал мне сообщения с просьбой обратиться к людям, прежде чем останавливаться в следующем дистрикте во время тура, и к тому времени, когда я добралась до конца в Капитолии и стала страдать от их ужасных вечеринок, я была полностью опустошена и, вероятно, к тому времени развратила каждого важного политика, проживающего в дистриктах.       В конце моего победного тура я решила не возвращаться сразу домой. Вместо этого я приняла предложение Финника провести выходные на конференции в Капитолии, где присутствовало много влиятельных людей. Конечно, мы оба работали над этим, но я была рада его компании. — Я не знаю, как ты справлялся с этим все эти годы, — сказала я ему, когда мы наконец остались одни в нашем общем общежитии. — Прошло пять месяцев, и я уже повидала около... ста человек. — Ты любимая игрушка Сноу, — усмехнулся он, подходя, чтобы лечь на мою кровать, которая, по его словам, была более удобной. — Это как дети, они всегда любят свои новые игрушки в течение первого месяца, а потом забывают о них. — Фу, я надеюсь на это, потому что эта игрушка уже сильно израсходована. — Ты не можешь привыкнуть, Морган, дорогая, — сказал он. — В противном случае тебя будут считать сломленной. — Ммм, ну, мне просто нужен перерыв.       А теперь у меня перерыв. Но на тот момент я на самом деле не нуждалась в этом так сильно, как непосредственно перед тем, как Сноу объявил об этом для меня.       У меня звонит телефон, и я прислоняю больную руку к тумбочке, прежде чем поднять ее. — Да? — Проснись и пой, дорогая, — щебечет голос Финника, и я нетерпеливо подвываю и убираю телефон от уха. — Так рано, Финник? — я говорю. — Ну, сейчас жатва, и я проверял, проснулась ли ты. Боже. — Хм, что ж, большое тебе спасибо. Я не хотела первым делом слышать твой грубый голос, но что сделано, то сделано. — О, Морган, ты жестокая, очень жестокая женщина, — вздыхает он. — Разбиваешь мне сердце, как всегда. Послушай, Энни говорит, что сегодня она готова потусоваться, она действительно хочет с тобой познакомиться. Конечно, она может чувствовать себя по-другому после жатвы и нашего прибытия, но, возможно, она все еще будет в порядке, чтобы поговорить с тобой. — Меня это устраивает, — беспечно отвечаю я.       На самом деле я очень боюсь встретиться с Энни. Она правая рука Финника, человек, к которому он обращается, чтобы поговорить обо всем на свете. Они с Джоанной близки, и он многое ей рассказывает, но даже она знает о нем не так много, как Энни. По словам Финника, она может сохранять спокойствие достаточно долго, чтобы дать очень хороший совет. Если я ей не понравлюсь, то она может не одобрить того, что Финник мой друг. Я беспокоюсь о том, чтобы не выставить ей красный флаг, потому что Финник прислушивается к ней во всем, и если я скажу что-то, от чего Финник может отмахнуться, но Энни сочтет это важным отметить, я могу потерять его дружбу. Боюсь ли я Энни? Как бы. Я почти уверена, что она - любовь всей его жизни, судя по тому, как он о ней говорит. Если они тайно встречаются, она не захочет, чтобы я была с ним. — Превосходно! — говорит Финник. — Тогда увидимся позже, — он вешает трубку, и я вздыхаю, теперь вынужденная действительно встать.       Мне не требуется много времени, чтобы одеться. Простая летняя рубашка и обтягивающие брюки с моими новыми боевыми ботинками из Капитолия должны были бы стать приятным непринужденным нарядом для жатвы. Я не хочу выглядеть жестоким наставником, хотя сейчас дети, которые участвуют в этом проекте, знают меня лучше, чем это.       Я встречаюсь с Джоанной и Чумой в здании правосудия. Мэр Эллардайс только что начал инструктировать их по рассадке, и, очевидно, Чума сядет между Джоанной и мной, в то время как я займу место рядом с Рупалией. Я вижу боль в его глазах, когда он обсуждает слишком знакомую последовательность церемонии.       Мы с ним оба сейчас очень скорбим по Гриффину.       Ровно в два часа мэр Эллардайс начинает читать об истории Панема, точно так же, как он делал это в прошлом году. Я отчетливо помню, каким дрожащим был его голос раньше, из-за страха, что Гриффин будет выбран.       Теперь все, что я могу слышать, - это чистая боль. Печаль. Потому что Гриффина пожали в возрасте двенадцати лет, и он не дожил до встречи со своей младшей сестрой. — Это и время для покаяния, и время для благодарности, — произносит мэр тем же неверующим голосом, что и в прошлом году. Он явно никогда так не думал и никогда больше не будет так думать после потери своего ребенка. Затем он поворачивается к нам, и у меня по коже бегут мурашки от осознания того, что он должен представить нас. — Это три наших оставшихся победителя из Седьмого дистрикта, — говорит он. — Чума Виндикт, победитель пятьдесят шестых Голодных игр, — Чума встает и машет рукой, затем кланяется, как ему и положено. — Джоанна Мейсон, победительница семьдесят первых Голодных игр, — Джоанна встает, но не машет рукой, она просто кланяется.       Черт, что мне делать? — Морган Ривз, наш новый победитель, победитель семьдесят третьих Голодных игр.       Я собираюсь с духом и встаю, неловко машу рукой, заурядно кланяюсь, затем сажусь. Но, честно говоря, никто не замечает, как странно я только что это сделала, потому что все они боятся за своих детей.       Затем мэр Эллардайс передает микрофон Рупалии, которая встает со своего места рядом со мной, готовая произнести свою обычную речь. — Счастливых голодных игр! — радостно говорит она, совсем как тогда, когда я была в толпе. — Этот семьдесят четвертый год обещает быть захватывающим, я просто знаю это!       Рупалия занимается своим обычным делом, рассказывая о чести, которой я недавно удостоилась, живя в Деревне победителей, и о том, что кто-то может переехать ко мне, если выиграет в этом году. Я ненавижу, как она высвечивает меня, но на данный момент я вроде как привыкла к этому. — А теперь пришло время отдать дань уважения! — говорит Рупалия, грациозно подходя к стеклянному шару мальчиков. Она с закрытыми глазами засовывает руку внутрь и вытаскивает листок бумаги.       Толпа испускает коллективный вздох агонии, от которого у меня по коже бегут мурашки, потому что это именно то, что они делали в прошлом году, почти как автоматическая реакция, запрограммированная в робота. — Мужской трибут Седьмого дистрикта, — декламирует она, подойдя к микрофону, — это Гуннар Нейсмит.       Откуда-то из семейного отдела раздается громкий крик, когда очень тощий и нездорово выглядящий мальчик с темными волосами и темными глазами выходит из того, что, по моим оценкам, является отделением пятнадцатилетних. Он не позволяет миротворцам вести его наверх, он просто выходит сам и появляется на сцене передо мной, рядом с Рупалией. — Гуннар Нейсмит, — говорит Рупалия, глядя на море маленьких детей, которые смотрят на Гуннара с жалостью в глазах. — Добровольцы есть?       Никто ничего не говорит. Никто. Это напоминает мне о прошлом годе, когда никто не осмелился стать добровольцем вместо Гриффина, каким бы беспомощным он ни выглядел, и сама мысль об этом сводит меня с ума, хотя я и не знаю почему. Совершенно логично, что никто не хочет отдавать свою жизнь за кого-то, кого он совсем или не очень хорошо знает, но это эгоистично. Никто не был настолько добр, чтобы сохранить этого маленького мальчика, даже когда раздался такой ужасный крик, когда его выбрали. — Тогда очень хорошо, — говорит Рупалия. Она прочищает горло. — Давайте поаплодируем нашему мужскому трибуту!       Никто не хлопает Гуннару.       Рупалия тихо вздыхает. — А теперь девочки.       Она подходит к стеклянному шару с именами девочек, быстро выбирает листок и возвращается к микрофону. — Женская дань уважения Седьмого дистрикта - это... Эшлин Элестрен.       Раздается громкий всхлип, и я отчетливо вижу, как женщина падает на того, кто, как я предполагаю, является ее мужем в семейной секции, когда высокая, светловолосая, но болезненно худая девушка появляется из секции шестнадцатилетних и поднимается, ее тело заметно дрожит, когда она присоединяется к Гуннару на сцене. — Эшлин Элестрен, — просто говорит Рупалия. — Добровольцы есть?       Никто не выходит. — Тогда ладно, — говорит Рупалия. — Тогда давайте поаплодируем нашему женскому трибуту!       И снова ни один человек не хлопает в ладоши. Я слишком оцепенела, чтобы хлопать. — НЕТ! — закричала Дафна, когда Миротворец выдернул меня из зала и потащил к сцене. Я видела, как Дафна рухнула в объятия Миши, а Девану пришлось остановить Гретхен, которая, прихрамывая, подошла ко мне. — МОРГАН! — закричала Гретхен. — МОРГАН! — Морган.       Меня возвращает в реальность Чума, который щиплет меня.       За то короткое время, что я была погружена в свои мысли, мэр Эллардайс уже закончил декламировать Договор об измене. Площадь была расчищена, и Эшлин и Гуннара отвели в здание суда, чтобы члены семьи позволили им попрощаться.       Джоанна встает и машет нам с Чумой, чтобы мы следовали за ней вокруг здания суда и прямо на железнодорожную станцию. — Итак, Морган, — говорит она, глядя на меня, — почему на этот раз я не остановилась, чтобы навестить трибутов, когда делала это для тебя? — Потому что ты ничего не увидела ни в одном из них.       Ответ приходит немедленно, потому что это правда. Я знаю, что меня кормили гораздо лучше, чем тех детей, когда я была выбрана. Я была старше, у меня было больше опыта работы на мельницах и с деревьями. Эти дети выглядели так, словно они не работали, а ходили в школу и не ели нормальной еды. — Это прискорбно, но это правда, — говорит Джоанна. — Вы пока не сможете найти подход. И даже если бы мы попробовали то же самое, что и с тобой, я сомневаюсь, что это сработало бы. Никто не поверит в это в третий раз, это стало нашим фирменным приемом, который мы не можем использовать по крайней мере уже несколько лет.       Я киваю и следую за Джоанной и Чумой сквозь море репортеров на железнодорожную платформу. — Я не поеду на поезде, — говорит мне Джоанна, похлопывая меня по спине. — Я знаю, что в прошлый раз Рафф ходил с нами, но я не готова к этому. — Все в порядке, — вздыхаю я. — Я не возражаю.       Она обнимает меня, потом Чуму. — Возвращайся ко мне со сплетнями.       Затем она разворачивается на каблуках и уходит, после чего Чума вздыхает и заходит в поезд, я внимательно слежу за ним. — И что, Сноу собирается заставить тебя работать, пока идут Игры? — спрашивает Чума. — Боже, я искренне надеюсь, что нет, — говорю я. — Но он, похоже, из тех, кто это делает. — Это абсурд, — отвечает Чума, качая головой. — Расскажи мне об этом, — раздражаюсь я.       Примерно через пятнадцать минут к нам присоединяются Эшлин и Гуннар, которые, похоже, уже знают друг друга, потому что разговаривают нервно, но с доверительным видом. — Привет, — говорю я, пожимая им руки. Гуннар нетерпеливо пожимает мою руку, а Эшлин изумленно смотрит на меня. — Вживую ты намного круче, — говорит она, ее глаза расширяются. — И горячее, — выпаливает Гуннар. Затем он прикрывает рот рукой. — Я... мне жаль, это было...       Я издала смешок. — Все в порядке. Давайте, садитесь, ешьте и посмотрим на другие жатвы, познакомимся с вашими конкурентами.       Они очень охотно подходят к столу и набивают себе рот, и я не возражаю, потому что ясно, что они никогда в жизни толком не ели. Чума позволяет мне справиться с этим, ему гораздо интереснее читать журнал, чем смотреть, как едят двое детей.       После просматривания записей для них мы обсуждаем трибутов, которых мы видели. — Я не очень хорошо себя чувствую из-за этого большого сильного парня из Второго, - честно говорит Гуннар. — Ребята из Четвертого в этом году выглядят тощими, но карьеристы Первого по-прежнему крепкие. — Девочка из Пятого дистрикта выглядит так, словно потенциально может стать проблемой, — размышляет Эшлин. — Но я не знаю. — Неплохо бы обратить на это внимание, — говорит ей Чума. — Обратите внимание на все, что вы можете, об этих трибутах, потому что это даст вам преимущество. — Девочка из Одиннадцатого такая крошечная, — говорит Гуннар. — Мне жаль ее.       Я киваю в знак согласия. Ру, кажется, так ее звали, напоминает мне Гриффина. Выбрана такой молодой. — Девочка из Двенадцатого впечатляет, — отмечает Эшлин. —Вызвалась волонтером для своей сестры. Это не то, что часто можно увидеть в таких дистриктах, как наш. — Хорошо, вы, ребята, во многом правы, — хвалю я. — Вы, вероятно, тоже захотите понаблюдать за ними во время тренировки, просто чтобы понаблюдать за их сильными сторонами. — У нас не будет сильных сторон, — бормочет Гуннар. — Я не могу бороться, чтобы спасти свою жизнь. — Это правда, — немедленно говорит Эшлин. — Однажды он ввязался в драку в школе и проиграл. — Такое случается, — говорит Блайт, пожимая плечами. — Это не значит, что ты не можешь учиться. Теперь мы будем использовать стратегию, аналогичную той, которую мы с Джоанной использовали с Морган в прошлом году. Вы будете тренироваться, пробовать станции. Позвольте себе научиться навыкам выживания, это очень важно. Как мы видели в прошлом году, Морган смогла наложить Гриффину приличную шину, когда у него была повреждена ключица, потому что она потратила время на обучение какому-то первому помощнику, верно? Не стоит недооценивать, насколько важными будут некоторые навыки. — Если вы найдете что-то, в чем, по вашему мнению, с практикой вы могли бы быть исключительно хороши, обязательно сообщите нам о частном обучении, чтобы люди не знали о ваших навыках, — предлагаю я. — Но попробуйте все хотя бы раз.       Они кивают, а затем просят извинить их.       Эшлин и Гуннар держатся особняком всю оставшуюся поездку на поезде, но когда мы прибываем, мы с Чумой забираем их. Я удивлена, что Рупалия все это время оставалась в своей комнате, но когда она выходит, чтобы прогуляться с нами в Тренировочный центр, я понимаю, что это потому, что она разговаривала по телефону с Эффи о своей милой маленькой паре из Двенадцатого дистрикта. Типично.       Когда Эшлин и Гуннара по отдельности забирают в Центр переделок, чтобы они были выщипаны и отполированы до совершенства, ко мне подходит Гриз. — Хэй! — говорю я, крепко обнимая его. — Хм, Морган, — радостно произносит он, отстраняясь. — Так приятно снова тебя видеть! Надеюсь, тебе понравятся костюмы, которые мы с Глизе собрали для парада трибутов в этом году, мы использовали бумагу. — О, мило, — говорю я. — Я с нетерпением жду их увидеть.       Он радостно кивает и уходит, и я остаюсь одна всего на секунду, прежде чем сильная рука похлопывает меня по плечу.       Я ожидаю увидеть Финника, но это наставник из Первого, Блеск. Я познакомилась с ним на конференции наставников, но по-настоящему мы не разговаривали. — Привет, — просто говорит он, беря мою руку и целуя ее. — Очаровательная мисс Ривз.       Я инстинктивно краснею и киваю. — Рада снова видеть тебя, Блеск. —Я хотел спросить, сможешь ли ты сегодня вечером поужинать со мной.       Он так спокойно относится к этому, так прямолинеен. Я знаю, чего он на самом деле хочет, по тому, как он оглядывает меня с ног до головы, но он не знает, в чем заключается моя работа, поэтому, должно быть, думает, что должен соответствовать ей. — Извини, я не думаю, что буду свободна, — отвечаю я, одаривая его полуулыбкой. — Мне кажется, я встречаюсь с некоторыми из моих коллег-наставников. — Все в порядке, — говорит он. — Возможно, я увижу тебя завтра или после начала Игр. Я действительно хочу поужинать с тобой как-нибудь в эти недели или дни, если трибуты такие же талантливые, как ты.       Я ловлю себя на том, что краснею. — Я думаю, я могла бы... — Она будет занята довольно долго, Блеск.       Мы с Блеском оба оборачиваемся и видим Финника, которого я никогда не видела таким раздраженным. — Правда, Финник? — говорит Блеск, и я сразу же чувствую, что между ними возникло какое-то напряжение. — О, я не знаю, — задумчиво бормочет Финник. — Я думаю, что она, Чума, Энни и я собираемся проводить много времени вместе, так что я сомневаюсь, что она сможет втиснуть тебя. Извини.       Блеск делает шаг вперед, чтобы ухмыльнуться Финнику в лицо. Они одного роста, поэтому это зрелище заставляет меня страшно напрячься. — Я точно знаю, во что ты играешь, Одэйр, — тихо рычит на него Блеск. — И этого не произойдет. Ты не имеешь права диктовать, могу я позвать ее на свидание или нет, так что будь осторожен, пока я не вонзил свой меч тебе в грудь.       Затем он стремительно уходит, а я остаюсь смотреть на Финника широко раскрытыми глазами и в замешательстве. — Что, черт возьми, это было? — Ничего, — фыркает он, хотя на его лице самодовольная ухмылка. — Он был со мной совершенно вежлив...       Услышав это, он хмурится. — Даже не думай об этом, Морган. Ему двадцать девять. — Ну что ж... неважно, — я отвечаю, покраснев. — Хорошо, — говорит Финник, глядя вслед удаляющейся фигуре Блеска. — А теперь извини меня, мне нужно найти своих трибутов. Увидимся вечером.       Он уходит, не оглядываясь, не подозревая, что я замечаю, как он по какой-то странной причине торжествующе потрясает кулаком в воздухе.