Межгалактическое пространство

Погрузившись в работу, Эйнштейн пытался избавиться от навязчивых мыслей, терзающих его весь оставшийся день. Разговор с Арсом выбил из колеи. Казалось бы, игнорирования Малхиора и выставления напоказ отношений с Мэйсоном должно быть достаточно, чтобы заставить Герцога утонуть в страданиях. Достаточно, чтобы осуществить месть, столь желаемую Эйнштейном, но… Смотря правде в глаза, Эйнштейн представлял ее результаты совершенно иными. Герцог должен был находиться на грани смерти от боли! Его сердце должно было быть разбито! Он должен был стоять на коленях, вымаливая прощение! Но что получил Эйнштейн? Несколько непонятных взглядов и пару брошенных фраз? Их разговор на Балу и тот был дольше! И причина вовсе не в игнорировании Эйнштейна, ведь если бы Малхиор действительно желал поговорить, он бы добился этого любой ценой! Складывалось впечатление, что Малхиор Адельманн потерял интерес к парню. Эйнштейну не хотелось признавать, что это возможно. Не хотелось думать, что Герцог и правда смог забыть его за девятнадцать лет, ведь… Эйнштейн ни на день не забывал о Малхиоре. Ни дня без боли и ненависти, если не в реальности, так во сне. И возвращаясь к мести, парень осознавал, что план нуждается в изменении. Нужно найти иной способ уничтожить Малхиора. Но как сделать это, не причинив вреда близким и планам с медиумом?.. Этот вопрос беспокоил Эйнштейна больше всего. Да еще и Арс подлил масла в огонь, намекнув, что любой неправильный шаг на тропе войны может привести к концу всего. Взаимное уничтожение. Этого ли желал Эйнштейн? Действительно ли он сможет пожертвовать всем, что ему удалось добиться в корпорации Эндвейт, и мечтой о других галактиках, ради какого-то прошлого? Какой-то мести?.. Сомнения поселились внутри парня, неизбежно одолевая его. Работа с трудом помогала разобраться в мыслях. Когда время перевалило за полночь, Мэйсон начал сладко зевать, как бы не пытался скрывать усталость. В отличие от Эйнштейна, проснувшегося после обеда, Карлайл провел день продуктивно. По привычке он встал рано утром и отправился за поместье, чтобы размяться. Дома Карлайл никогда не пропускал утренней пробежки и вечерней тренировки, но с поездкой в Солнечную систему совершенно сбился с графика. Задний двор дома казался укромным местом без лишних глаз. Мэйсон ошибся. В уме подсчитывая количество отжиманий, он совершенно не заметил подошедшую сзади Игнис Шатоден. Старшая супруга приветливо улыбнулась и протянула полотенце, которое Мэйсон оставил недалеко от себя. Мужчина поблагодарил и вытер бежавший по телу пот. Предстать перед Шатоден в подобном виде, в одних лишь спортивных штанах и обуви, было неловко. — Теперь я понимаю, почему выбор Норда пал на вас, — отметила женщина, не скрывая любопытный взгляд на подтянутое тело мужчины. Карлайл куда больше смутился. — Я, пожалуй, пойду. Эйнштейн уже должен был проснуться, — протараторил Мэйсон себе под нос и ринулся к футболке, лежавшей не так далеко от того места, где он оставил полотенце и воду ранее. — Эйнштейн? — пару раз удивленно моргнула женщина, а после рассмеялась, прикрываясь рукой. — Он до сих пор себя так зовет? Мэйсон состроил ничего не понимающее выражение. — Вы, господин телохранитель, знали о том, почему он называет себя «Эйнштейном»? Это весьма забавная история берет начало здесь, на Фобосе, — усмехнувшись, отметила женщина. — Вы ведь знаете, что Норд окончил Галактическую Академию? Мэйсон не был близко знаком с устройством образовательной системы в Земной Знати, но кое-что знал: большинство юных аристократов заканчивали Академию Знати, располагавшуюся на Земле. Академия становилась альма-матер для будущих наследников титулов, и обычной школой для младших детей, которых обучали базовым дисциплинам. Единицы среди аристократии отдавали детей в другие заведения, в особенности в Независимую Галактическую Академию. И тому была простая объяснимая причина — причастность к корпорации Эндвейт. Галактическая Академия была построена дедом Делана, основателем корпорации Эндвейт, и имела целью стать центром образовательной системы только основанной корпорации. Однако с разрастанием учебного учреждения, Галактическая Академия открыла множество корпусов по всем уголкам галактики. Главным ее отличием от остальных высших заведений Млечного Пути было то, что фактически Академия не принадлежала ни одной из корпораций. Дед Делана дал ей свободу еще при своей жизни. Конечно, не доверяющие никому аристократы, сомневаются в этой свободе и независимости Галактической Академии от Эндвейтов. Предрассудки не позволяют им отправить детей в заведение, которое, как им казалось, связанно с предателями Знати. Лишь немногие родители посылали детей туда. Зачастую ими были те, кто лишен этих предрассудков, потому что сами обучались в Галактической Академии, или же желают, чтобы их дети получили действительно качественное образование. Таких родителей среди аристократии были единицы. Тот же Арс и Серафина, которых Герцог отправил обучаться туда, были единственными студентами из Земной Знати за более, чем десятилетие. Поэтому Мэйсон удивился, узнав, что Эйнштейн обучался в Независимой Галактической Академии, а не в Академии Знати. Парень никогда об этом не говорил. Единственное, что знал Мэйсон, так это то, что Глава Эндвейт предоставил Эйнштейну возможность получить научную степень в Независимой Галактической Академии приблизительно через год, как они впервые познакомились и взялись за проект с медиумом. Эйнштейн не проучился там дольше, чем полтора года, — написал и защитил диплом, который позволил ему беспроблемно занять место главного ученого корпорации Эндвейт. Теперь же Карлайлу становилось понятно, почему Эйнштейн владел столь глубокими знаниями в области физики и инженерии уже в то время, когда Глава подобрал парня на отшибе корпорации. Галактическая Академия уже дала Эйнштейну необходимое. А так, как он скрывал свою личность, Эйнштейну пришлось лишь подтвердить знания, вновь став студентом той же альма-матер. Мэйсон не представлял, как много еще фактов ему придется узнать о парне перед тем, как он сможет сказать, что действительно знает Эйнштейна. — Вы, должно быть, знаете, какой Норд одаренный ребенок. Он был таким с самого рождения, но, представляете, не смог поступить в Галактическую Академию с первого раза! Ему дважды отказывали, и лишь на третий раз он смог поступить с горем пополам сдав экзамены. Норду никогда не давались тесты. Как его партнер, вы должны были не раз заметить, что он часто зацикливается на чем-то одном и ломает голову, пока не найдет решение своей проблемы. С тестами также. Он зацикливался на каких-то вопросах, теряя уйму времени. Игнис сложила руки перед собой. — Норд долго не признавался нам, супругам Герцога, которые беспроблемно окончили Галактическую Академию по выбранным специальностям. Однажды он все же решился рассказать, и Оливер с Оскаром в шутку сравнили его с Альбертом Эйнштейном, — Игнис не смогла сдержать улыбки, вспоминая прошлое. — Раньше существовал миф о том, что в школе древний ученый прослыл двоечником. На самом деле он был стабильным троечником и отдавал приоритет самообучению, нежели школе. Вот близнецы и сравнили Норда с ним, намекая, что несмотря на свою гениальность, он не мог сдать простенькие вступительные экзамены. Гениальность имеет свои изъяны. О гениальности Эйнштейна знал каждый, хотя бы раз говоривший с ним о работе. Мэйсон не был исключением, но об остальном мужчина даже не догадывался. Ни о Галактической Академии, ни о провальных вступительных экзаменах, ни о зацикленности парня и, конечно же, о причинах Эйнштейна взять такой псевдоним. Одним лишь разговором, одной короткой историей, Шатоден показала, сколь велика пропасть между ними. — Я была удивлена, что вы зовете Норда этим именем в реальной жизни. Видимо, если он назвал себя так, ему все еще дороги воспоминания о жизни с нами, со своей семьей, — женщина сложила руки перед собой, делая акцент на последнем слове. — Понимаете что это значит? — Нет, — ответил Мэйсон, сжимая кулаками мокрое полотенце. — Вы не подходите друг другу, — ответила Игнис, подходя ближе. Несколько ее длинных аристократических пальцев коснулись темной упругой кожи на груди Мэйсона. — Вы родились в корпорации Эндвейт, а Норд — здесь. Он разобьет вам сердце, мистер телохранитель. Карлайл был бы последним идиотом, если бы не понял, на что намекает женщина на самом деле. Проблема далеко не в разнице между традициями корпораций или в их напряженных отношениях, а в происхождении. Норд Лейтнер — член баронской семьи и, что важнее, член единственной в Знати герцогской семьи из-за связи с Адельманном. А кто такой Мэйсон? Старший сын обычной семьи среднего класса. Пес семьи Эндвейт, обреченный до скончания своего века служить Эндвейтам. Без богатства и особых отличий. Разница в их статуса велика, пускай ни Эйнштейн, ни Мэйсон никогда и не задумывались об этой еще одной пропасти. В родной Карлайлу корпорации Эндвейт никогда не было предрассудков насчет статуса, но здесь, в Земной Знати, другая культура и обычаи. Для супругов Герцога, прошлой семьи Эйнштейна, считалось немыслимым, что парень привел в дом нищего любовника. Променял великого и уважаемого Герцога на какого-то телохранителя. — Мы все были рождены обычными людьми. Нет разницы в том, где ты родился и в какой семье. — Норд рожден не обычным человеком. Это дитя озарено с рождения, и вы сами это знаете. Эйнштейн всегда был словно не от мира сего, но яснее всего это чувство выражалось, когда Карлайл наблюдал парня за работой. Погружаясь в поиски медиума, создание прототипов корабля для полетов в межгалактическом пространстве, он словно становился другим человеком. Дело всей жизни меняло Эйнштейна. Создавало вокруг неосязаемую ауру, которая притягивала других людей. Делан, его отец, десятки ученых в корпорации и обычных рабочих. Как же Мэйсон не мог очароваться этой безумной энергетикой, которая даровала одновременно спокойствие и счастье? Глава, как и его отец, тоже был талантливым. Карлайл служил Эндвейтам и прекрасно знал, какие это люди — одаренные свыше. Люди, поцелованные Богом, — так говорила мама Мэйсона, когда тот был маленьким, подразумевая талантливых с рождения людей. Людей, как Эндвейты, которые были рождены, чтобы править. Людей, как Эйнштейн, который был рожден, чтобы изменить будущее человечества раз и навсегда. Да, пожалуй, Мэйсон понимал слова Шатоден. Эйнштейн был исключительным, и рядом с ним должен был находиться такой же исключительный человек. — Вы не сможете дать ему ничего. Все, что вы можете дать ему, никогда не будет достаточно. В отличие от вас, Герцог с самого начала обеспечивал Норда всем нужным, — давила женщина до последнего, заметив сомнения внутри мужчины. — И все же Эйнштейн ушел от него. Вы все и ваш Адельманн — пережиток прошлого, тогда как я — его будущее. Мэйсон прошел мимо женщины, направляясь к оставленной на скамье футболке. Наспех накинув ее на себя, он направился ко входу в дом, но слова Игнис, озвученные вслед, заставили его на миг остановиться. — Вы верите в Бога, а я верю в звезды, но ничто из этого не может предсказать будущее. Такой ничтожный нищий организм, как человек, точно не может судить, чему суждено случиться. Мужчина схватился за крестик, свисающий из шеи, и мгновенно понял, что женщина ухватилась за его религиозность, как за слабость. Слова женщины прозвучали, словно предостережение, но, как вскоре оказалось, они были пророческими. Никто не может предугадать, что сулит будущее. Ни Бог, ни звезды, ни человек… Поэтому к концу дня и молодой человек, и мужчина пребывали в череде сомнений, пытаясь заглушить их кипой работы. Эйнштейн читал отчеты подчиненных из лаборатории, а Мэйсон созванивался со знакомыми перевозчиками в галактике, согласившихся помочь с перевозкой медиума из Солнечной системы в созвездие Льва — месторасположение корпорации Эндвейт. Организацией самой добычи, привлечением людей, доставкой техники и остальным занимался Делан. Ориентировочная дата начала работ была назначена через полторы недели — кратчайшие сроки, за которые Эндвейт только мог найти работников и доставить технику на пояс астероидов. Смотря на реальную картину, Эйнштейн осознавал, что управиться за обещанный месяц Делану не удастся. Придется остаться на Фобосе дольше, чем планировалось. Это не могло не расстраивать, но парень уже не так боялся находиться здесь, ведь он был не один. Мэйсон всегда был рядом. Даже кошмары, терзающие парня годами, отступили с того момента, как Карлайл начал спать с ним. После очередного зевка Мэйсона, Эйнштейн не выдержал и предложил лечь сегодня пораньше, но перед тем парню удалось затянуть сопротивляющегося мужчину в ванную. Стоило видеть смущенное лицо мужчины, который не хотел мыться вместе! — Это не так плохо, верно? — усмехнулся Эйнштейн удобно устроившись на груди мужчины. Он перебирал в руках пену перед ними, изредка сдувая ее перед собой. — Тесно, — буркнул мужчина под нос, всеми силами пытаясь не думать о том, что парень специально ерзает пятой точкой, желая превратить обычное принятие ванной во что-то более интимное. — Неправда, — надул губы Эйнштейн, подобно ребенку. — Меня все устраивает. Эйнштейн откинул голову и посмотрел в темные, как смоль, глаза Карлайла, отмечая, что сейчас они выглядят еще темнее из-за тусклого освещения. Объективно говоря, по стандартам красоты последних лет, Мэйсон был красавцем. И Эйнштейн говорил не о безупречном теле, пожалуй, самом лучшем среди всех мужчин, с которыми парень оказывался в постели. Спокойный взгляд Мэйсона, пухлые губы, упругая темная кожа, небольшие щечки и широкие брови были по отдельности и вместе прекрасны. Парень любовался изумительной внешностью, не в силах представить прекраснее мужчины, чем этот, которому он никогда не уделял достаточно внимания. Возможно, если бы он заметил Мэйсона намного раньше, если бы понял, что Карлайл вполне может сделать его счастливым, жизнь была бы совершенно иной. Возможно, он бы не сомневался в своих ощущениях на счет всего. Возможно, он был бы больше уверен в следующем дне рядом с надежным партнером… И пускай их чувства больше напоминали близкую дружбу с привилегиями! Эйнштейн надеялся, что однажды проснется и увидит в Карлайле кого-то большего, чем просто друга. Он верил, что однажды забудет о Малхиоре и поступит верно — выберет правильного спутника жизни… А до того времени он просто наслаждался ощущением близости и узнавал новые стороны Мэйсона. Например, ему удалось увидеть собственными глазами, что ни в чем не прихотливый мужчина ужасно привередлив в еде. Карлайл через силу заставляет себя есть овощи, чтобы поддерживать форму. То, как взрослый мужчина устраивает войну взглядом с брокколи, Эйнштейну никогда не забыть. Увы, овощи всегда выигрывают эту неравную битву. С одеждой дела обстоят еще хуже. Весь гардероб, который тот взял с собой на Фобос, состоял из рабочего костюма с пальто, в котором он приехал, спортивного костюма и домашнего. В отличие от Мэйсона, чьи вещи занимали всего одну полочку огромного шкафа, одежда Эйнштейна располагалась по всей остальной части, не считая той, что была разбросана по комнате. Даже тут парень сумел отметить, что Карлайл ужасный чистюля! Возможно, из-за строгого религиозного воспитания или же армейской службы, но мужчина был приучен к чистоте. Мэйсон не ложился в постель, если бы хотя бы один бесхозный носок лежал где-то в пределах его обозрения! Эйнштейну до безумия нравилось раскрывать что-то новое в человеке, о котором, казалось бы, он знал все. Шестнадцать лет дружбы не шли ни в какое сравнение с парой дней под одной крышей. Начало отношений с Мэйсоном столь сильно разнилось с началом жизни с Малхиором! У Герцога почти не было бытовых привычек. Из-за того, что всем бытом занимались андроиды, Адельманн лишь пользовался всем готовым. Он не заботился о том, что ел, ведь тот же искусственный интеллект делал все за него с раннего детства, подбирая правильное питание с расчетом аллергии на рыбу! Единственное, на что у Адельманна был пунктик, так это на одежду, которую он тщательно выбирал на каждый день, но и тут без системы принтинга, денно и нощно печатающей новые костюмы, не обошлось. Вся жизнь Малхиора вертелась вокруг технологий и, пускай, они освобождали кучу свободного времени, какая-то индивидуальность, особенность, как у Карлайла, исчезала. Да и Эйнштейн подозревал, что Мэйсон не пользуется технологическими благами не только из-за религиозных убеждений, но и из-за робофобии. Еще одна черта, которая так сильно отличала Мэйсона и Малхиора! Не сказать, что Адельманн совсем уж серый и скучный. Если бы мужчина являлся таким, Эйнштейн никогда бы не влюбился в него. Малхиор был разносторонним, но в то же время все эти стороны удивительно совпадали с тем, что любил Эйнштейн. Адельманн какое-то время своей жизни занимался самообучением в области астрофизики и прочитал едва ли не все известные на тот момент научные публикации, связанные с ней. А однажды Малхиора и вовсе заинтересовала инженерная физика, что была основной специальностью Эйнштейна… Когда парень еще звал себя Нордом, он не переставал удивляться, как идеально они с Герцогом подходят друг другу. Настолько идеально, что иногда это пугало. Так что в отличие от Карлайла с его причудливыми для их мира привычками, Адельманн поглотил внимание юного Норда своей осознанностью. Эйнштейн, никогда не видевший столь начитанных аристократов, не смог устоять перед соблазном узнать, что же творится в голове Герцога, и как-то незаметно для себя, залез в его сердце. К удивлению, оно оказалось не таким холодным и неприступным, как всем казалось. С первой встречи Малхиор открылся Норду, поэтому немудрено, что их отношения стремительно переросли в любовь. В них не было места недопониманию, ведь Норд понимал Малхиора с полуслова, как и тот его. Им было так просто общаться, как дышать, ведь общих тем находилось больше, чем любой из них мог представить. Это был тот случай, когда разница в возрасте совершенно не чувствовалась, а наоборот — стиралась. Адельманн под влиянием любимого немного смягчился, помолодев, а Норд наоборот посерьезнел, ведь поднабрался мудрости от мужчины. Если бы в их отношениях не было места лжи, Норд бы ни за что не бросил Малхора… Однако Норд умер, а его место давным-давно занял Эйнштейн. — Сегодня Делан не звонил, — отметил Эйнштейн, заметив эту странность еще с утра. — Должно быть, Глава занят. — Надеюсь, он не мучает Алвина, — тихо рассмеялся под нос Эйнштейн. — Они так забавно ссорились, ты заметил? Делан такой взрослый и раздраженный, а Алвин такой юный и агрессивный. Никогда не видел, чтобы Делан так быстро выходил из себя. Должно быть, дети — это действительно не его. — Как по мне, дети приносят лишь лишний шум и заботы. Парень округлил глаза и резко развернулся к Мэйсону, положив ладони тому на плечи. Он никак не мог представить, что Мэйсон Карлайл может не любить детей! Ладно еще вечно ворчливый и всем недовольный Делан, но Мэйсон?! Эйнштейн в который раз открыл для себя что-то новое. И это заинтриговало парня больше, чем все предыдущие открытия. — Ты прав, но разве не в этом вся прелесть? Твоя жизнь становиться более оживленной и менее одинокой. — Уж лучше жить спокойно и одиноко, чем с кричащими демонятами. Парень прыснул. Слышать из уст Карлайла «демонята» казалось чем-то нереальным. Совершенно не в стиле Мэйсона. — Ты ведь даже никогда не контактировал с маленькими детьми! — Вообще-то, контактировал, — спокойно возразил Мэйсон и оперся подбородком на плечо Эйнштейна. Руки оплели парня за талию, несильно прижав к себе. — У меня есть младшая сестра. Габриэль была исключительно непослушным и вредным ребенком. — Сестра?! — еще больше восхитился Эйнштейн. — Никогда не слышал, что у тебя есть младшая сестренка! — На самом деле мы с Габриэль живем вместе, но не часто видимся. Она работает доктором в больнице на столичной планете, а я все время провожу с Главой. Мы оба заняты. — Почему-то я думал, что ты живешь где-то в том же здании, где и мы, просто несколькими этажами ниже… Эйнштейн осознал, что раньше никогда не интересовался, где живет мужчина. Куда Мэйсон пропадает после того, как они с Деланом возвращаются домой, оставалось загадкой для Эйнштейна, которую тот не желал разгадывать до этого момента. Теперь же ему хотелось узнать о Карлайле все. — На самом деле, так и есть. У нас с Габриэль небольшая квартира шестью этажами ниже пентхауса Эндвейтов. Так я могу в кратчайшие сроки добраться до Главы, а сестре от нашего небоскреба недалеко до больницы. — И давно вы уже живете вместе? — Ну… — Мэйсон запнулся, подсчитывая в уме года. — С того времени, как я окончил военное училище. Предыдущий Глава выделил мне место для жилья, и я не знаю, как Габриэль узнала об этом, но уже на следующий день заняла одну из свободных комнат. Она сбежала от родителей и поступила в медучилище. Отец с матушкой долго сетовали на ее поведение, но в итоге вздохнули с облегчением, что избавились от проблемной дочери… На самом деле это давняя история. Очень давняя, ведь Мэйсон закончил училище в двадцать пять, а на то время Эйнштейн еще даже не родился. Конечно же, если парень не соврал и о своем возрасте. Карлайл уже не был ни в чем уверен, когда речь касалась Эйнштейна. — Все еще не могу поверить, что у тебя есть сестра, которая живет в том же здании, что и мы, но я ни разу ее не встречал! Мэйсон совершенно не был удивлен. Даже если Эйнштейн и видел Габриэль, то никогда бы и не подумал, что эта женщина может быть сестрой Мэйсона. Их характеры различались, как небо и земля, возможно поэтому в детстве они часто ссорились. — А мне все еще не верится, что у тебя есть брат, — осторожно произнес Мэйсон, ведомый мыслями. — Я не настаиваю, чтобы ты рассказал о нем и о своей семье, но… Это бы значительно облегчило груз недопонимания. Узнав хотя бы половину истории, он бы смог смело сказать, что знает своего любовника. Что он — не очередная замена Герцога или тело для удовлетворения похоти. Никакая бы Шатоден больше не смогла поселить в его разуме сомнения! Но давить на парня не хотелось, да Мэйсон и не умел. Он был эмпатом, и что свойственно всем людям с эмпатией, ему было неприятно ранить партнера, ведь тогда он ранил и себя. Манипуляции — это не про Мэйсона Карлайла. Его приучили подчиняться. Приучили быть тихим и покорным. Приучили исполнять все, чего бы не пожелали хозяева. И он с радостью подстраивался под их нужды, ведь радость и позитивные эмоции приносили и ему толику счастья. Удовлетворить все нужды Эйнштейна стало новым заданием Мэйсона, которое он пытался исполнить любым способом, поэтому Карлайл не настаивал на мгновенном рассказе о прошлом во вред самому себе. Ладонь Эйнштейна мелко вздрогнула на теле мужчины, а улыбка медленно растворилась в неловкости. Если бы одно из водонепроницаемых колец связи, которое Эйнштейн не снимал даже ванной, не оповестило о входящем звонке, парень не был уверен, как бы он выкрутился в этой ситуации. С одной стороны после рассказа Мэйсона о сестре было бы справедливо рассказать о брате, но… Этот рассказ не был так легок и наполнен пронзающей нитью братской любви, как у Мэйсона к сестре. Отношения с братом Эйнштейн не мог определить ни под одну из категорий. Ни любовь, ни сочувствие, ни жалость, ни ненависть. Настолько сложное и запутанное, что сам парень не уверен, хочет ли лезть в воспоминания и разбираться в чувствах, ведь последнее, что он отчетливо ощущал при их последней встрече — предательство. И этого было достаточно. Осознав, что ответа так и не получит, Мэйсон подхватил парня и вынес из ванной. Эйнштейн не сопротивлялся и смирно ждал, когда телохранитель донесет его до устройства, которое тщательно испарило капли воды с их кожи, а после отнес на кровать. Оказавшись в теплой постели, парень нажал на открывшуюся сенсорную панель и принял входящий вызов. — А вот и наша пропажа, — ухмыльнулся Эйнштейн, завидев голограмму Эндвейта. Делан на мгновение пораженно свел брови, не ожидая, что Эйнштейн будет без футболки, но быстро подавил удивление. Не в первый раз Эйнштейн ходил перед ним голышом, совершенно не стесняясь наготы. — Где Мэйсон? — Ищет мне пижаму, — ответил парень, скосив взгляд на телохранителя, рыскающего по полкам в поисках одежды для них обоих. Эйнштейн отметил, что с проведенным вместе временем Мэйсон все меньше смущается. Поцелуи, секс и мимолетные касания — все это теперь ощущается так привычно! А сейчас мужчина ходит голым по комнате, совершенно не краснея от наготы! Эйнштейну не могло не нравиться то влияние, которое произвела на мужчину их связь. Карлайл постепенно раскрепощался, приспуская собственноручно выстроенные стены. — Позови его. Мне нужно кое-что сказать вам обоим, — произнес Делан гробовым голосом. — Что-то случилось? Веселость Эйнштейна пропала, как только он заметил раздраженное и одновременно напуганное лицо. Оно же и стало ответом на вопрос парня. Что-то определенно произошло. — Позови Мэйсона, — повторил мужчина и на секунду отвернулся от экрана что-то кому-то сказав. Эйнштейн заметил промелькнувшую мимо кудрявую макушку. Алвин Греммер. Махнув рукой Мэйсону, чтобы тот присоединился к разговору, Эйнштейн наблюдал, как быстро Карлайл пытается надеть хотя бы футболку для приличия. Звонок ведь был от его обожаемого и уважаемого хозяина! Когда Мэйсон почтенно склонил голову перед Эндвейтом, Делан не мог не отметить, как сблизились его двое подчиненных. Мужчина предполагал, что подобное может случиться из-за мести Эйнштейна и использования Мэйсона в качестве главного орудия, но не подозревал, что все произойдет так скоро. Эйнштейн только сейчас отметил, что задний фон видеосвязи с Деланом принадлежит не отелю на сатурнианским кольцам. Это был «Ларс-4». — Почему ты на «Ларсе»? — нервно спросил Эйнштейн. Плохое предчувствие одолевало его все сильнее и сильнее. — Куда ты летишь, Делан? — На днях пришло зашифрованное сообщение от отца, — произнес Делан, имея в виду предыдущего Главу Эндвейт, который временно заменял сына. — Возникли проблемы в корпорации. — Какие? Мэйсон накрыл ладонью сжатые до бледных костяшек кулаки парня, призывая того расслабиться. — Греммер! — вскрикнул Делан, когда камера словила крупным планом лицо юноши. Алвин приветственно улыбнулся в камеру и что-то непонятное ответил мужчине позади, затыкая того. Эйнштейн с Мэйсоном сидели на втором конце канала связи, совершенно не понимая, что происходит. С минуту юноша вертелся перед экраном, нажимая на панель, а после бросил Делану надменное: «Готово», — и сел на второе кресло пилота, закинув ноги на панель управления. — Ал проверял защищенный ли канал связи? — переспросил Эйнштейн, завидев согласно кивающего на заднем фоне юношу. — Не важно, — резко бросил Делан, и Эйнштейн заметил, как пульсирует вылезшая от напряжения венка на идеальном лбе мужчины. Ребенок доводил мужчину до белого каления. — Вернемся к делу. Не так давно в одной из исследовательских лабораторий заболело семь ученых. Спустя некоторое время все до единого умерли в больнице. Врачей, контактировавших с больными, ждала та же участь. Вскоре выяснилось, что и в других лабораториях происходило подобное, а после и в больницах, где лечились исследователи. Эйнштейн затаил дыхание. Ладонь Мэйсона сверху на его руке непроизвольно сжалась. Все понимали к чему клонит Делан, но озвучить неизбежное было слишком страшно. — Пока что от этой болезни умерло не больше ста человек. Больницы и лаборатории, как-либо причастные, закрыты, а ученые и медики изолированы. Сейчас отец с нашими людьми связывается с семьями инфицированных и изолирует их. Была сформирована группа быстрого реагирования для того, чтобы найти цепочку заболевших и установить источник болезни. Отец говорит не переживать и заканчивать наши дела в Солнечной системе, но… — мужчина насупил брови. — В присланных отцом материалах есть список из пострадавших лабораторий и людей оттуда. Эйнштейн, среди них есть наша лаборатория. Предчувствие не подвело парня, однако он и на толику не представлял масштабы трагедии. — Сколько людей? — гробовым голосом произнес парень. — Двое. Еще один изолирован в больнице, но шансы на выживание крайне невысоки. И пока что мы не знаем ничего насчет остальных. Заражены они или нет — предстоит выяснить. Эйнштейн почувствовал, как под ногами стремительно рушится пол. Еще час назад он держал в руках отчеты, присланные из лаборатории больше недели назад, но которые он откладывал на потом, а сейчас… сейчас отправителей уже нет. Люди, с которыми он работал все эти годы, лучшие из лучших ученых Млечного Пути, так же вдохновленных мечтами о полетах в другие галактики, уже нет. Эйнштейн лично нанимал каждого из них. Лично помогал с трудоустройством, поиском жилья и устройством детей в местные школы и училища. Но теперь они мертвы. Парню понадобилось несколько минут, чтобы собраться с чувствами. Мэйсон приобнял того одной рукой и не прекращал гладить второй по спине, наплевав узнает о них Глава или нет. Теперь уже это было неважно. — Вы знаете что-то о Габриэль? — спросил Мэйсон у Главы. — Твоя сестра в передовой группе по исследованию этой новой болезни. С ней все в порядке, но так как пока неизвестно, каким путем она передается, существует вероятность заразиться… Отец не смог переубедить ее. Габриэль Карлайл с детства была до ужаса непокорной и действующей вопреки желанию остальных, а еще подобно многим ученым, не могла оторваться от чего-то привлекающего ее внимание. Новая неизведанная болезнь не стала исключением, поэтому Мэйсон не удивился, услышав, что младшая сестра уже сражается на передовой. Однако волнений Мэйсона это не уняло. Он был тем, кто воспитывал Габриэль почти что с пеленок, даря сестре любовь, которую не могли дать строгие религиозные родители, поэтому в каком-то смысле Мэйсон считал себя ответственным за уже взрослую женщину. И вот Габриэль рвалась в бой, несмотря на опасность. Как Мэйсон мог не переживать о ней? — Что это за болезнь? — наконец, спросил Эйнштейн, мысленно отстранив себя от трагедии. — Мутация в древних болезнях? Почему ученые еще не нашли лекарство, вакцину? Или на нас напали? Это химическое оружие? — Нет, это определенно инфекция, поражающая все тело. Всего неделя с начала лихорадки — и человек сгорает изнутри, — произнес Делан, вспоминая фотографии зараженных из присланных материалов. Мертвые, измученные лихорадкой тела, все еще стояли перед глазами мужчины. — Наши ученые уже получили первые результаты, подтверждающие, что это не искусственно модифицированный вирус, гриб или прион. Они никогда не видели ничего подобного. Человека изнутри разъедает нечто, неизвестное нынешней науке… Ты ведь понимаешь, к чему я клоню, Эйнштейн? — Медиум. Первыми очагами болезни стали лаборатории. В том числе их лаборатория, где изучался медиум. Неизвестный никому ранее металл, прилетевший из иных галактик, вполне мог стать переносчиком инопланетных микроорганизмов — тех же неизведанных человеку вирусов, грибов или еще чего. Эйнштейн с Деланом лично привезли несколько тонн металла с окраин Млечного Пути для того, чтобы изучить, подойдёт ли материал для постройки звездолетов. Парень был тем, кто решил разделить эти несколько тонн между разными лабораториями, подчиняющимися лично Делану, чтобы исследование металла происходило быстрее. Эйнштейн стал первым ученым, исследовавшим медиум вплотную. Он брал его в руки, касался голыми руками, но… ничего не произошло. Да и ученые Эйнштейна вместе с ним изучали вблизи первые образцы. Никто не заболел с тех пор, когда в корпорацию Эндвейт медиум привезли впервые. — Но мы с тобой контактировали с металлом, и ничего не произошло. И ты, и я касались его, но мы здоровы! — Подозреваю, что причина в партиях. Мы с тобой исследовали лишь то, что находилось недалеко от корпорации Эндвейт, а ученым в лабораторию послали совершенно иные образцы. После того, как ты уехал, в нашу лабораторию тоже поступила другая партия — последняя из новых, из созвездия Гидры. Должно быть, твои ученые контактировали с зараженным медиумом… Парню становилось не по себе с каждым сказанным Деланом словом. Медиум, за которым они гонялись более пятнадцати лет, оказался заразным. А еще больше Эйнштейну становилось не по себе от того факта, что он совсем недавно стоял на троянцах, забитых медиумом. Совсем недавно вместе с ничего не знающим ребенком… — Алвин, — сглотнул парень, позвав юношу ближе к экрану. — Ты хорошо себя чувствуешь? Мы ведь выходили в открытый космос тогда, находились на астероиде несколько часов… — Все хорошо! — заверил юноша, замахав перед собой руками. — Мы же были в скафандрах!.. Да и мне не кажется, что медиум на поясе заразен. Если бы был, то рабы из Знати уже подхватили бы эту болезнь. Они ведь не первое столетие работают на поясе и костюмы у них далеко не настолько изолированы, как те, что были на нас. Я считаю, что медиум на поясе безопасен. — Логично рассуждаешь, — кивнул Эйнштейн, успокаивая себя. Если бы что-то случилось еще и с Алвином, который никак не был замешан в исследованиях металла, Эйнштейн бы никогда себе не простил. — Глава, вы летите обратно в корпорацию? — не удержался от вопроса Мэйсон. — Вылетели несколько часов назад, — согласно кивнул Эндвейт и продолжил: — и, Мэйсон, ты нужен мне там. Я отправил звездолет к Фобосу и он прибудет завтра к утру. Прилети так быстро, как только сможешь. — Ты забираешь Мэйсона?! И что насчет Алвина? А как же договор?! — взорвался Эйнштейн вопросами. — Младший Греммер едет со мной, а условия договора останутся прежними: ты останешься на Фобосе, пока мы не наладим добычу. — Но я сам не справлюсь! Ты оставляешь меня одного! — Мэйсон нужен мне дома, и ты это знаешь, поэтому не ворчи. Ты справишься с добычей, Эйнштейн, я больше чем уверен. На этом моменте Делан попрощался и закрыл канал связи, оставив Эйнштейна и Мэйсона наедине с информацией, сокрушившей весь их привычный мир. Как и планировали, они молча легли спать, но сон не приходил ни к кому из них. Карлайл волновался о сестре, не выходившей на связь уже больше недели, а Эйнштейн прокручивал в голове произнесенные Деланом напоследок имена погибших и заболевших ученых. Как иронично, что они умерли от дела всей их жизни за шаг от того, как построить звездолет мечты. Эйнштейн не мог поверить в произошедшее. Все еще в голове не укладывалось, что в мире, где найдены лечение для каждой болезни, появилась новая, неизведанная никому хворь. А все почему? Потому что Эйнштейн и Делан позарились на другие галактики. Потому что человечество слишком жадное, чтобы обходиться одним Млечным Путем. Потому что человечество алчно и эгоистично. Потому что в природе человека — порабощать и владеть большим, чем он может себе позволить. — Спишь? — прошептал мужчина, утыкаясь лицом в шею парня. — Не могу, — произнес Эйнштейн, поворачиваясь лицом к Карлайлу. Мужчина протянул руку под головой парня, и Эйнштейн подобрался ближе, ложась в такие привычные и теплые объятья Мэйсона. Объятья, которые он никогда не желал, но которые стали желаннее, чем многие другие. Объятья человека, которого он не любил. — Не хочу, чтобы ты улетал, — слетело с губ парня, прежде чем он успел понять, что это первые искренние слова, которые он сказал Мэйсону. Первые слова, исходящие из глубин его сердца. — Я тоже не хочу. — Мэйсон коснулся губами лба парня и завел за ухо выбившуюся челку. — Но это мой долг. Конечно же это его долг. Как Эйнштейн ставил выше Мэйсона свое прошлое и месть, так и сам Карлайл ставил выше парня только долг перед Эндвейтами. У каждого из них было то, что важнее друг друга. И это ранило Эйнштейна больше, чем он представлял. Была бы его воля, Мэйсон остался бы здесь, вместе с ним, позабыв о долге и Эндвейтах, нежа Эйнштейна в своих объятьях и даруя то, что не мог подарить никто другой — покой. То, чего никто не мог дать Герцог своей вечной ложью. Эйнштейн, наконец, осознал, что Мэйсон перестал быть заменой Адельманну. Теперь в его глазах Мэйсон являлся отдельными человеком с чувствами и желаниями, историей и прошлым. Такой же, как он сам. И только стоило Эйнштейну осознать это, их разделяют. Словно вселенная вздумала шутить очень злую и неприятную шутку. — Будь осторожен. Эта болезнь, или чем бы оно ни было, опасна. Пожалуйста, не лезь на рожон даже ради Делана. Неловкая улыбка появилась на лице мужчины вместе со слабыми ямочками на щеках. — Я постараюсь, — ответил тот, имея в виду, что постарается сберечь их обоих. — А ты позаботься о себе. Я знаю, какое влияние на тебе имеет Адельманн, поэтому… не потеряй себя в борьбе с ним. Эйнштейн умолк, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. — Я… — запнулся он, все еще не зная, стоит ли быть столь откровенным с Мэйсоном. — Уже не уверен, нужна ли мне вообще эта месть. Говоря по правде, я ведь и сам виноват в смерти семьи, но не чувствую вины после того, как узнал, что мать и брат меня предали. Они заслужили то, что с ними сделал Малхиор. В какой-то степени я даже рад, что благодаря Малхиору каждый из них умер в мучениях. Я… Мэйсон, я ненавижу Герцога по иной причине. Дело никогда не было в семье. Эйнштейн бы не сумел возненавидеть любимого за убийство ненавистных ему же людей. Однако это стало весомой отговоркой для остальных, ведь вряд ли кто-то бы по-настоящему смог понять и принять причину ненависти парня к Адельманну. — Ты можешь не рассказывать. Я пойму твое молчание. — Нет, все хорошо, ты должен знать, раз уж мы теперь вместе, — Эйнштейн решил дать шанс Мэйсону узнать о нем больше. Он положил руку на грудь мужчины и почувствовал, как отчаянно бьется сердце телохранителя. Мэйсон явно хотел узнать правду, и сломленный последними новостями парень был готов поделиться с кем-то своей болью. Держать ее в себе больше было невыносимо. — Я соврал, сказав, что Малхиор не любил меня. Любил и еще как! Эта любовь, жажда обладать мной, заставила его пойти против правил этого мира. Он, человек слова, ненавидящий неправду, обратился ко лжи для того, чтобы мы смогли быть вместе. Ложь помогла нам прожить двенадцать лет вместе, не чая души друг в друге, но правда всплыла, и я… Я не смог ее вынести, понимаешь? За одной ложью была вторая, а за второй третья!.. Я жил в мире полном лжи! Было так больно знать, что любимый человек и все вокруг обманывали меня столько лет! Карлайл вытер скатившуюся слезу со щеки молодого человека и сильнее прижал к себе, но Эйнштейн не остановился. Впервые за долгое время он не мог остановиться говорить. — Я так любил его! Чувствовал, словно мне вырвали сердце, когда за одной его ложью я открывал новую! Был готов прощать сколько угодно, даже смерть матери и брата! Давал сколько шансов рассказать всю правду разом, но он продолжал играть в свои игры! Я так… так… так ненавижу его. Мэйсон, ты бы знал, как мне отвратительно оставаться в этом доме, рядом с ним и всеми этими людьми. Они столько лет кормили меня враньем ради своего любимого Герцога… Ты уедешь, и я останусь совсем один… Я понимаю, почему ты нужен Делану. Я все, черт возьми, понимаю, но так не хочу оставаться с ним один на один!.. Я просто не могу… Тихие слезы перешли в рыдания и Эйнштейн не мог заставить себя остановиться. Впервые за долгое-долгое время он отпустил себя. Открыл душу достойному человеку, который выслушал, не задавая вопросов, и молча поддержал, оставаясь на его стороне. — Возможно, я не смогу связываться с тобой на протяжении определенного времени, если ситуация в корпорации усугубится, поэтому я хочу сказать это сейчас, пока еще могу. Взяв лицо парня в руки, мужчина с серьезным выражением лица посмотрел в темные глаза, надеясь, когда-то увидеть их настоящий цвет. — Забудь обо всем, что тебя тревожит и думай о том, что будет впереди. Я обещал тебе не забегать вперед, в особенности, когда ситуация неясна, но тебе стоит это делать время от времени, чтобы не зацикливаться на прошлом. Живи будущим. Думай лишь о цели. Мечтай о том времени, как будешь лететь в межгалактическом пространстве со мной и Главой, оставляя позади ненавистных тебе людей… Начни прямо сейчас. Что ты будешь делать завтра? — Займусь организацией добычи, — захлебываясь слезами, произнес тот. — Почему? — Потому что хочу улететь отсюда так быстро, как смогу. — Молодец. Мэйсон поцеловал парня в лоб и одобрительно улыбнулся. Эйнштейн, ведомый атмосферой, потянулся к губам мужчины, запечатляя этот момент в своей памяти навечно. Его руки нашли огромные ладони Карлайла, переплетая их пальцы между собой. Эйнштейн не заметил, когда оказался под мощным телом мужчины. Вот они вновь без пижам. Казалось, что Мэйсон касался губами каждой частички его тела, донося до вершин удовольствия. Не грязного и порочного, к которому его приучил Герцог. Правильного удовольствия. Впервые Эйнштейн не возжелал боли. Ее было достаточно глубоко в сердце, а тело хотело, чтобы его любили, уважали и лелеяли. Каждое касание Мэйсона приносило теплый отклик изнутри парня. Он цеплялся за мужчину, царапая шею и спину. Мэйсон тоже не скупился и оставлял алые пятна там, куда только мог дотянуться. В особенности на черно-золотой змее на шее Эйнштейна. Он хотел, чтобы после его отлета, когда Эйнштейну будет невыносимо одиноко, он смотрел на эти отметины и вспоминал его. Вспоминал эту ночь и их последнюю близость, а не предыдущего любовника. Ведь эта ночь могла стать их последней. Оба легли спать без сил. Мэйсон всю ночь не выпускал Эйнштейна из теплых объятий, несмотря на крепкий, глубокий сон. Парень же так и не смог уснуть. Тело окутывал то жар, то холод, и царство Морфея отказывалось принимать его. Те несколько часов, которые Карлайлу остались до отбытия, Эйнштейн неотрывно изучал лицо мужчины, пытаясь запечатлеть каждый изгиб и ямочку. За час до будильника парень тихо вылез из кровати, пытаясь не разбудить Мэйсона, и направился в ванную. Найдя свою косметичку он потянулся к баночке с несколькими разноцветными таблетками. Каждая из них могла изменить цвет волос на всем теле без использования краски. Эйнштейн часто сменял образы и красился из черного в фиолетовый, с фиолетового в темно-синий, а после обратно. Он больше любил использовать краску, менее щадящую для организма, но у него было мало времени до пробуждения Мэйсона, поэтому он прибег к крайнему случаю. Он принял прозрачную таблетку, которая выводила из тела то, что заставляло цвет волос меняться. Спустя несколько минут волосы Эйнштейна стали того же цвета, с которым он родился. Пару ловких движений пальцами и парень достал из глаз темные линзы, впервые за столько лет смотря на настоящего себя в отражении зеркала. Такого, каким он был девятнадцать лет назад. Таким, каким его полюбил Малхиор Адельманн. И таким, каким его еще никогда не видел Мэйсон. Вернувшись в комнату, он не застал Карлайла. На кровати Мейсон оставил записку, что звездолет прилетел раньше, и мужчина отправился туда, чтобы подготовиться к долгому перелету. Эйнштейн надел фиалковый костюм, в котором прилетел на Фобос, его лучший наряд, и спешно направился на выход из поместья. Лица людей, встречающих его по дороге, он не рассматривал, как и не отвечал на их приветствие. Все его мысли были там, на звездолете, где его ожидало прощание с Мэйсоном Карлайлом. В тот момент ему было плевать на каждого человека на Фобосе, кроме того, кто скоро покинет спутник. Парень бежал что есть силы к небольшому космическому кораблю. «Ларс-3», менее быстрый прототип «Ларса-4», на котором они прилетели в Солнечную систему, уже был сцеплен со шлюзом. Поднявшись по длинной платформе, ведущей к звездолету, Эйнштейн что есть силы нажал на кнопку открытия автоматической двери. Та мгновенно разъехалась, пропуская парня внутрь. Эйнштейн нашел Мэйсона, заносящего припасы на нижний уровень звездолета. Их было достаточно много, ведь поездка из Солнечной системы в созвездие Льва занимала более трех недель на «Ларсе-3». В отличие от самого быстрого корабля в галактике — «Ларса-4», его прототипу нужно было больше времени, чтобы добраться до пункта назначения. Карлайла ожидало две недели полного одиночества. — Мэйсон! — позвал парень мужчину. Карлайл поставил тяжелый груз на пол и обратил внимание на Эйнштейна, стоящего у входа. Их глаза встретились, и мужчина потерял дар речи. — Хорошо, что ты еще не улетел, — тяжело дыша после бега произнес Эйнштейн, во всю улыбаясь. — Я боялся, что не успею. — Я бы не улетел, не попрощавшись, — медленно произнес мужчина, осматривая Эйнштейна с ног до головы. Карлайл никак не ожидал, что Эйнштейн решится открыться перед ним. Решит показать, какой он на самом деле перед тем, как они разлучатся на долгий период. Из-за этого Мэйсону еще сложнее было улетать. В эту ночь он наплевал на все сомнения, вызванные разговором с Игнис Шатоден, и просто позволил себе наслаждаться Эйнштейном. Эта ночь стала трамплином, по которому Мэйсон, наконец смог перескочить через множество пропастей между ними. — Твой вид… — запнулся Мэйсон, подходя ближе. — Ты прекрасен. Как всегда, идеален. Настоящий цвет глаз парня был таким же нежно фиалковым, как и костюм на нем. Генномодифицированные глаза. Эйнштейн был уже вторым человеком, которого Мэйсон встречал с подобными изменениями в генном наборе. Первым был Герцог, чьи глаза были похожи на раскаленное золото. Во всей галактике были запрещены изменения в генах, ведь зачастую те приводили к тому, что ребенок рождался больным или с врожденными аномалиями, и лишь Земной Знати было плевать. Если Эйнштейн хотя бы раз показался с настоящим цветом глаз, любой бы понял, что он родом из аристократической семьи Земной Знати, поэтому ему приходилось скрывать глаза не только из-за страха быть найденным Адельманном, но и ото всех. В особенности в корпорации Эндвейт, где презирали членов Знати. Однако теперь парню было плевать. — Ты советовал смотреть в будущее и не зацикливаться на прошлом. Я решил, что больше нет смысла скрываться. Эйнштейн подарил Мэйсону улыбку и потянулся к тому. Карлайл подхватил Эйнштейна, ухватившегося за шею мужчины, и понес того к огромному панорамному окну, подобному на то, что было на «Ларсе-4». Осторожно усадив Эйнштейна на невысокий подоконник, мужчина присел перед ним, чтобы разница в росте не казалось помехой для того, чтобы вручить подарок. — Это тебе, — сказал мужчина, вынимая из заднего кармана штанов маленькую коробочку. Парень охнув, завидев подарок. Открыв коробочку, которая умещалась у него в руке, он достал оттуда чокер. На широкой черной атласной ткани висела металлическая кругляшка с выгравированной нотой посредине. — Нажми на нее, — кивнул мужчина, и Эйнштейн, словно зачарованный, надавил на нее. Сенсорная кнопка сработала, и каюту звездолета заполнили звуки фортепиано. Эйнштейн мгновенно узнал мелодию. — Возможно, я не силен в искусстве и науке, но точно помню, что тебе нравился Дебюсси, — смущенно произнес Мэйсон, отводя взгляд. Эйнштейн часто слушал «Clair de Lune» дома, в лаборатории или просто по пути куда-то до прилета в Солнечную систему. — Я бы хотел сделать подвеску с золота, а не из обычного алюминия, но… Если тебе не нравится или она выглядит слишком дешево для тебя, когда снова встретимся я подарю тебе что-то другое. Как всегда, когда Мэйсон начинал нервничать, он начинал говорить быстрее, запинаясь на некоторых словах. Это не могло не умилять Эйнштейна. Такой серьезный Мэйсон Карлайл, но в то же время столь милый и невинный, так сильно отличался от Малхиора Адельманна! — Нет-нет! — замахал свободной рукой парень. — Мне понравилось. Правда очень понравилось, Мэйсон. Ты ведь делал это сам? Мне никогда не делали такие подарки. Эйнштейн получал много подарков. Не только от Герцога, но и от других воздыхателей, а было их у него достаточно, чтобы заполнить целую карликовую планету. И когда он был Нордом Лейтнером, и когда стал Иланом Бренбергом. Все это были дорогие подарки, ценные в их мире. Однажды ему даже подарили права на обладание шахтами на Луне, но он от них отказался из-за веления матери. Одежда, драгоценные камни, дома и та же лаборатория на Фобосе. Эйнштейн так много получал, но никто не делал подарок собственными руками. Это… так в стиле Мэйсона Карлайла. — Я заметил систему принтинга в гостиной и быстро сделал, пока никто не видел, — смущенно улыбнулся мужчина, чувствуя себя последним дураком. — Давай я помогу. Мэйсон кивнул на украшение, и Эйнштейн радостно закивал, наклонив шею. Он был до предела смущен этим простым и невинным подарком, запавшем ему в душу, как только в помещении поплыли первые ноты Дебюсси. Это же непривычное для парня смущение не давало ему пошутить, как он шутил обычно. В последнее время он вообще не мог подкалывать Карлайла. Просто не мог, смотря на то, как искренне сверкают глаза мужчины, смотрящие в его сторону. Застегнув подвеску на шее парня, мужчина провел пальцами по атласной ткани, идеально скрывающей змея Адельманна. — Ты столько лет скрывал эту татуировку, и теперь я понимаю почему. Я подумал, что с этим украшением тебе будет проще не думать о ней и о нем. Высокие воротники, массивные украшения, шарфы, шали и палантины всегда присутствовали в жизни Эйнштейна, подобно проклятью, чтобы скрыть ненавистный след. Покрывая татуировку тканью, он словно скрывал ту часть своей жизни, от которой хотел избавиться. Однако Мэйсон дал ему шанс не избавиться от прошлого, а принять его ради будущего. Будущего, где они будут вместе, вопреки обстоятельствам. Всего лишь маленький подарок, а Эйнштейн сражен наповал. Их последние часы вместе медленно подходили к концу. Эйнштейн помог погрузить остальные вещи на звездолет, пытаясь продлить их общение как можно дольше, но время неизбежно закончилось. Мэйсон проводил Эйнштейна до шлюза. Никто из них не помнил, когда их руки нашли друг друга, а пальцы переплелись. Никто не знал, как проходит прощание, ведь никогда раньше не прощался. Никто не знал, что может так сильно скучать по человеку, еще недавно пребывавшему в статусе друга. Никто не знал, что к последнему дню вместе они сблизятся столь сильно, что не захотят выпускать друг друга из объятий. — Вы пропустите время вылета, — оповестил искусственно созданный голос «Ларса-3». — Сейчас, Ларс, дай нам еще минутку, — попросил Эйнштейн звездолет. Мэйсон тихо рассмеялся. — Я знаю твое отношение к Ларсу, но будь поуважительней с ним. Тебе почти месяц лететь один на один с ним. Не зли его и, возможно, не умрешь со скуки. — У меня будут дела поважнее, чем умирать со скуки. Глава уже прислал материалы. Я буду управлять нашими людьми в корпорации дистанционно, пока не доберусь к месту. К тому же я собираюсь закончить переговоры с перевозчиками и немного помочь тебе с организацией добычи. — У тебя не восемь рук, Мэйсон, — хихикнул парень, сомкнув руки на талии Мэйсона, и лукаво улыбнулся. — Но я буду благодарен, если ты решишь вопрос с перевозчиками. Это значительно облегчит мне задачу. — Ты неподражаем. Мэйсон чмокнул Эйнштейна в висок, а после отстранился. Веселость парня мигом пропала, но ему удалось натянуть жалкое подобие улыбки, чтобы проводить мужчину не со слезами на глазах. — Мы с Главой быстро разберемся с этой болезнью, вот удивишь. Эйнштейн кивнул, не в силах вымолвить ни слова. В горле напрочь застрял ком. — Я вернусь за тобой. — Поклянись, — сглотнул Эйнштейн. Сдержать себя он не сумел, и по щеке покатилась слеза. Он никогда не был столь эмоционален, как сейчас. Даже Герцогу он позволил увидеть свои слезы лишь единожды. — Господи, Эйнштейн, ты не останешься здесь навечно. Клянусь. Мэйсон снова заключил парня в объятья, не в силах вынести слез. Эйнштейн, который никогда не показывал слабость ни перед кем, один из сильнейших людей, которых Мэйсону только довелось узнать, рыдал подобно ребенку, не в силах остановиться. Его глаза, щеки и нос покраснели. Мэйсон стирал слезы, пытаясь убрать их, но они лились из бесконечного колодца грусти и отчаяния, не знающего дна. — Звони мне каждый день, — промычал парень, пытаясь не всхлипывать после каждого слова. — Нет, дважды в день. Трижды. — Как скажешь, — рассмеялся Мэйсон, не веря в то, что слышит это от самого Эйнштейна. — Минута прошла, — оповестил «Ларс-3», и оба рассмеялись из-за ситуации, в которой оказались. Никто и представить не мог, что общая трагедия сумеет сблизить их за ночь больше, чем шестнадцать лет дружбы. Эйнштейн выставил перед собой руки, заставляя тело отлипнуть от Карлайла. Парень кивнул несколько раз на прощание и направился на выход из шлюза. Мэйсон подождал, пока парень сойдет с платформы и помахал тому рукой. Еще мгновение — и спина мужчины растворилась за дверями звездолета. Эйнштейн стоял возле взлетной полосы, наблюдая, как небольшой космический корабль медленно взлетает и отдаляется от Фобоса с каждой секундой, набирая скорость. Мэйсон Карлайл покинул Фобос, оставив на ненавистной глыбе камня Эйнштейна, чье сердце впервые за долгое время забилось чаще от прикосновений и слов другого человека.