Межгалактическое пространство

Продолжать жить, вопреки неизменному чувству потери, не в новинку для Эйнштейна. Он так много терял, что привык ощущать вечную оторванность от чего-то. Непрестанной константой этой жизни становилась зацикленность на утерянном. На том, чего нет возможности и желания возвращать, но оно все равно продолжало терзать тебя днями и ночами. Сейчас все разительно отличалось, ведь Эйнштейн дал обещание жить будущим. И он жил. Прошло четыре дня с отбытия Мэйсона Карлайла. Каждое утро Эйнштейн просыпался от звонка мужчины и засыпал под тихий голос Мэйсона, рассказывающий о том, что он видел на маршруте в созвездие Льва, где располагалась корпорация Эндвейт. Рано утром, когда Эйнштейн еще спал, Карлайл пролетал мимо Бетельгейзе и прислал уйму фото и видео с красным сверхгигантом. А после пробуждения, когда они в очередной раз созванивались, Мэйсон показал звезду по видеосвязи. Эйнштейн восхищался так, словно впервые видел Бетельгейзе, ведь даже порознь с Мэйсоном ему казалось, словно он вместе с ним на «Ларсе-3» наблюдает небывалых размеров звезду. Мэйсон, как и обещал, пытался в каждую свободную минуту связываться с парнем. Конечно, с каждым днем дел у Карлайла становилось больше, поэтому звонки становились все короче, но Эйнштейн не унывал, прекрасно осознавая, что на Мэйсона свалилась целая кипа работы. Парень и сам погрузился в нее, чтобы не думать о том, где он находится, какие люди его окружают. Не вспоминать о смерти своих подчиненных и о неизвестной болезни, распространяющейся в его новом доме. Лишний раз не вдумываться, что именно туда полетели Делан, Мэйсон и Алвин — его самые дорогие люди… Принимать окружающий мир стало проще. Когда ты думаешь о будущем, в котором нет места Герцогу и Фобосу, становилось легче дышать. С отъездом Мэйсона много чего изменилось, пускай и прошло всего несколько дней. Эйнштейн перестал скрываться. Линзы, крашенные волосы — все это испепелилось вместе с отходами. Он спокойно передвигался по поместью Адельманн, если нуждался в чем-то, и ему действительно было совершенно безразлично, даже если один из супругов Адельманна втягивал его в разговор. Эйнштейн выслушивал, мало говорил и быстро уходил, запираясь в комнате и часы напролет слушая мелодию Дебюсси, доносящуюся из подарка Карлайла. Большую часть времени Эйнштейн проводил в лаборатории. Он вернулся туда, когда понял, что никто так и не занял его место, а отвергать самое подходящее для работы место из-за прошлого было по-детски. Все приборы, схемы и даже старые записи парня, остались нетронутыми, словно Малхиор ждал его возвращения. Лаборатория застыла во времени и лишь с Эйнштейном ожила вновь. Работы у парня было не просто много, а чертовски много! Организация добычи медиума, вопреки словам Делана, являлась сложным заданием, включающим не только подсчет расходов, материалов, ресурсов, но и коммуникацию. Так как у Эйнштейна не было помощников, он буквально разрывался между всем, что нужно сделать. Не находилось времени на то, чтобы банально поесть. Парень настолько уставал работать с утра до вечера, что возвращался в спальню и мгновенно засыпал. Однако к четвертому дню Эйнштейну удалось немного организоваться. Оптимизировав задачи с помощью искусственного интеллекта, получилось выделить целый час на бездельничество. По крайней мере под «бездельничеством» Эйнштейн называл рисование их будущего корабля для полета в межгалактическом пространстве. У Эйнштейна еще давным-давно был создан прототип звездолета, но так как предполагалось, что медиума у них будет немного, то и корабль выйдет маленьким с небольшим экипажем. Раньше он представлял звездолет чем-то похожим на «Ларс-4», с такими же технологиями для быстро полета, только немного масштабнее. Как «Ларс-2», который обычно использовали для перевозки людей, только с большим помещением для груза, ведь его им понадобится очень много. Благодаря целой жиле медиума из пояса астероидов, Эйнштейн планировал спроектировать звездолет намного масштабнее, чем прежний. Он бы смог уместить команду более ста человек! Парень спал и видел сны о большей команде ученых под его руководством, которые станут первопроходцами в БМО. Ученые из лаборатории Эйнштейна должны были стать главными членами экипажа, благодаря которым этот полет стал возможным, но… некоторые из них никогда не смогут собственными глазами увидеть другую галактику и назвать новые планеты в свою честь. Это разрывало сердце Эйнштейна на кусочки, но он собирал его воедино, чтобы по крайней мере исполнить их мечту — вывести человечество за пределы Млечного Пути. Теперь парень считал себя обязанным это сделать в память о тех, кто умер в процессе. С того времени, как Эйнштейн узнал о болезни, умерло уже четыре человека из лаборатории. Четыре из двенадцати, каждый из которых напрямую контактировал с металлом. Еще трое заболели из-за контакта с зараженными коллегами. Эйнштейн боялся думать об их семьях, которые наверняка тоже заразились. Счет умерших с каждым днем увеличивался в геометрической прогрессии. — Отрадно видеть, что ты пользуешься моим подарком. Лаборатория ждала тебя. От голоса Адельманна над головой рука Эйнштейна вздрогнула, и рисунок будущего звездолета оказался испорчен. — Мне нужно место для работы, — совершенно спокойно ответил парень Герцогу, впервые пришедшему к нему после того, как Мэйсон улетел. — Чем быстрее я налажу добычу, тем быстрее улечу отсюда. От тебя. Малхиор не стал заострять внимания на колкости парня. Норд всегда был таким — колючим, как ежик, если обижался или злился. — Вижу, твоя привычка рисовать вручную вместо удобного планшета все еще осталась. В первые годы после твоей пропажи Лилиан постоянно приносила бумагу сюда, надеясь, что к твоему возвращению, тебе будет на чем рисовать. Конечно, она не единственная верила в твое возвращение. «Все вы надеялись, что глупый влюбленный мальчик вернется. Как наивно с вашей стороны», — прошмыгнула внутри Норда неозвученная колкость. Лилиан Вильфор, одна из младших супруг Герцога и художница по специальности, раньше действительно снабжала Норда канцелярскими принадлежностями после того, как узнала о хобби парня — рисование чертежей от руки. И Норд был ей искренне благодарен, а что сейчас? Сейчас он смотрел на бумагу перед собой и не чувствовал ничего, ведь теперь это была всего лишь бумага. — Как и твоя привычка совать нос в мои дела. Герцог не смог подавить ухмылки. Как всегда, Норд умел давать отпор. Возможно, один из немногих, которому нравились их словесные перепалки. Никто представить не мог, как Малхиор по этому скучал, сотни раз представляя, как это будет. Грезил этим моментом тысячи дней кряду. Однако повздорить они всегда смогут, а вот решить нависшую над их отношениями проблему может лишь компромисс. По крайней мере, Адельманна не покидала надежда, что они смогут прийти к подобию перемирия. Для начала. — Прошла неделя, как ты дома. Время адаптации исчерпалось. Время обсудить то, что произошло девятнадцать лет назад. Слово «дом» резануло по ушам, но Эйнштейн легко справился с эмоциями. Тяжесть металлической подвески облегчала чувства. — Давай, — произнес тот, откинувшись на стул и закинув ногу на ногу. Малхиор замер в неверии. Норд, игнорирующий его все время, был не против диалога? Мужчина пытался найти выставленную ловушку, но все тщетно. Парень был искренним в желании поговорить, вот только цель диалога была иной. Пока Малхиор желал прийти к перемирию, Эйнштейн мечтал закончить весь этот фарс с их прошлыми отношениями. Поставить точку в так и не закончившихся в мечтах Адельманна отношениях. А что на счет мести? Эйнштейн долго думал, стоит ли отказываться от отмщения, и пришел к выводу, что оно того не стоит. Теперь в жизни парня появились более важные составляющие. Месть заставит лишний раз окунуться в воспоминания о тех днях, поднимет гложущие чувства, глубоко похороненные в сердце. Было ли это нужно Эйнштейну? Теперь уже нет. Арс помог осознать, что будущее стоит за миром, а не войной. Эйнштейн готов был согласиться на мир, если Малхиор, наконец, исчезнет из его жизни по собственной воле. Если для этого нужен диалог, то Эйнштейн готов. Он более не восемнадцатилетний мальчишка, замешанный в играх взрослых и в особенности личной игре Малхиора Адельманна. Он вырос, поднабрался жизненного опыта и стал мудрее. Эмоции заглушали голос разума и, избавившись от них, он смог посмотреть на ситуацию здраво. Война лишь усугубит и так сложное положение. Перемирие поможет двигаться дальше и отбросить зацикленность на прошлом. — Что молчишь, Малхиор? Начинай. Мой перерыв заканчивается через десять минут. Его перерыв только начался, но он хотел как можно скорее избавиться от Адельманна и продолжить работать. Хотя нет… сначала он хочет услышать голос Мэйсона. С появлением Герцога это желание усилилось многократно, с каждой минутой превращаясь в потребность. Адельманн оперся о наклонённый под небольшим углом чертежный стол и посмотрел прямо в фиалковые глаза Норда. Любимый цвет Малхиора. — Пожалуй, стоит начать с извинений, — произнес тот, пытаясь уловить хотя бы какую-то реакцию на лице собеседника, но ее не последовало. — Я правда сожалею, что все закончилось так из-за моей лжи, но я не чувствую себя виновным в смерти твоей матери. Она заслужила это после того, как чуть не отняла твою жизнь. А что до твоего брата… Насчет него я сожалею, но я полностью искупил вину. Я вернул семье Лейтнер статус. Отстроил ваше поместье на Луне в точности, как было до того, что сделали с ним мои люди. Похоронил твоего брата в семейном склепе рядом с вашим отцом, как бы ты и желал. Если хочешь, можешь слетать на Луну и сам все увидеть. — Нет нужды, — мотнул голов парень. — Продолжай. Герцог незаметно сжал челюсти. Он не ожидал со стороны Норда такой холод. Парень должен был кричать, обвинять, биться, как делал всегда, но эта спокойная реакция убивала все надежды Малхиора на эмоциональное воссоединение. Норд закрылся, и достучаться до него в этом состоянии казалось нереальным, но Адельманн продолжил. Продолжать молить о прощении — единственное, что у него оставалось. — Прошу прощения за то, что был в сговоре с баронессой и пытался скрыть наш с ней договор. Это было несправедливо по отношению к тебе. — О, ты ближе к цели. Давай, продолжай! — Я не хотел, чтобы все так закончилось, Норд, — сквозь зубы произнес мужчина, ухватившись за край стола. — Я правда сожалею и готов сделать что угодно ради прощения. Что угодно. — Но ты ведь не закончил с извинениями, — наигранно обиженно произнес парень, по-детски склонил голову набок. — Неужели ты забыл попросить у меня прощения за самое главное? Как ты мог забыть?! Эйнштейн словил в золотых глазах бывшего возлюбленного непонимание, страх ошибиться и опасения. Эмоции, которые мужчина прятал за семью замками теперь лежали на поверхности. Или же Эйнштейну стало их проще читать?.. — Извинись за то, что разрушил мою жизнь своим появлением. Вопреки желанию парня увидеть на лице мужчины боль, реакция Адельманна была совершенно иной. С губ Малхиора слетел облегченный вздох. Вот — что ожидал Герцог. Обвинения. Драму. Значит, парень так и не забыл. — Это неправда, — легко возразил тот, и его лицо немного расслабилось. — Если бы я не забрал тебя от Лейтнеров, баронесса нашла бы иной способ избавиться от тебя. Она не задумываясь подписала контракт о твоей передаче, а после разыграла весь тот спектакль! Как думаешь, дожил бы ты до совершеннолетия, если бы не находился под моей защитой? Я очень в этом сомневаюсь… Вспомни лишь, как легко она взялась за оружие, когда ты разрушил ее планы. Эйнштейн помнил. Прекрасно помнил, как мать, которую он любил вопреки их постоянной вражде, выстрелила ему в затылок, когда Эйнштейн и не подозревал. Выстрелила, когда тот стоял спиной к ней. Он хорошо помнил ее последние слова перед тем, как пуля пронзила его голову, задев важные участки мозга. Если бы баронесса стреляла лучше, Эйнштейн не отделался бы так просто. Однако парень отказывался верить, что вся ответственность за сложившееся лежит на матери, потому что прекрасно знал: если бы баронесса отказалась заключать с Герцогом договор, Адельманн забрал бы его от семьи силой. Сплел очередную паутину лжи, в которую бы попался наивный восемнадцатилетний парень, влюбленный в идеальный образ Малхиора Адельманна. Их встреча, его обман, любовь — все было предопределено, стоило Герцогу влюбится. Стоило ему помешаться на невинном мальчишке. Именно эгоистичные чувства Адельманна убили Норда Лейтнера, заставив переродиться в Илана Бренберга — человека без прошлого, но с грандиозным будущим. — Ты сказал, что готов сделать что угодно ради прощения? Так признай, что виновен в том, что разрушил мою жизнь. Герцог сжал кулаки и посмотрел в половую плитку. Сбоку послышался издевательский смешок. — Неужели Малхиор Адельманн впервые откажется от данного слова?! — ликовал парень и даже не пытался скрыть. — Я разрушил твою жизнь… — проскрипел зубами мужчина, пытаясь заставить себя выговорить слова. — И прошу прощение за это. Видеть то, как Герцог опустился столь низко всего лишь прося прощения, оказалось слаще, чем Эйнштейн представлял. Оказывается, грозный и неуязвимый Малхиор до такой степени ослаб, что корчился от боли всего лишь из-за простых слов! Если бы Эйнштейн знал об этом раньше, то и не придумывал бы никакую месть. Достаточно было просто поговорить с Адельманном и обвинить в ошибках. Ошибках, разрушивших не только их отношения, но и чувства Норда. Своей ложью он убил самую крепкую первую любовь юного и верного мальчишки Лейтнеров. Эйнштейн закинул ноги на стол и провел рукой по бедру. Подняв глаза и поймав на себе взгляд Малхиора, Эйнштейн быстро погасил улыбку. — Я не прощаю. Все тело Адельманна резко замерло. Время вокруг остановило движение, и единственным, что мужчина ощущал наверняка, стала боль. Не свою, а Норда. Эту разрывающую сердце боль, охватывающую каждую частичку тебя. Ее было так просто заметить в этих фиалковых глазах, полных презрения и ненависти, но в то же время невыносимой тяжести, которая после сказанных слов, наконец, исчезла. Лицо парня расслабилось. Рука потянулась к металлической подвеске на тонкой шее. — Что? — недоуменно задал вопрос Адельманн, едва ли слыша собственный голос. Он мечтал, чтобы последняя фраза Норда оказалась выдумкой больного, измученного бессонными ночами разума, но реальность была жестока. Как и парень перед ним, который за девятнадцать лет разлуки сумел заострить углы и заточить оружие для того, чтобы воткнуть его точно в сердце обидчику. — Я сказал, что не прощаю, — совершенно спокойно повторил тот и так и не вернул улыбку. — Думаешь, одних лишь слов достаточно? Ты буквально стер существование моей семьи, убил всех ее членов. А насчет той лжи, в которой я жил, как дурачок?.. Как думаешь, я смогу вновь довериться тебе после произошедшего в прошлом? Скажи мне, ведь ты сейчас стоишь передо мной, унижаясь и извиняясь, явно решив вернуть меня обратно. Или я ошибаюсь, Малхиор? Скажи мне, что это не так, и ты не хочешь меня вернуть. — Хочу, — выдавил из себя Герцог. — И готов сделать что угодно ради этого, поэтому, Норд, пожалуйста… — «Пожалуйста вернись ко мне»? — Эйнштейн откинул голову вверх и громко рассмеялся. — Хах! Это так смешно! Вернуться к Малхиору? Вновь быть рядом? Разделять одну постель? Быть его милым, наивным, но безумно одаренным мальчиком? Ох, Эйнштейн давным-давно перерос это. Он не собирался вновь жить, как тень Малхиора Адельманна. Не собирался быть его супругом, скрытым ото всех и вся. Эйнштейн желал, чтобы его имя прогремело на всю галактику! Мечтал быть первым ученым, чьим именем назовут звезду в новой галактике! Он хотел войти в книги по истории под именем, которое выбрал сам — Илан Бренберг! Вернуться, значило перечеркнуть все его мечты и жить тихо и мирно, как остальные супруги на Фобосе. Вернуться, значило признать, что прошлое важнее будущего. Вернуться, значило предать собственную боль. Вернуться, значило признать, что он так и не сумел забыть. — Послушай то, что я сейчас скажу, и уясни раз и навсегда: твой милый мальчик умер. Норд Лейтнер мертв, как и его семья. Перед тобой Илан Бренберг, и у него уже есть возлюбленный и семья. Если ты пришел сюда, думая, что судьба улыбнулась тебе, когда Мэйсон улетел, то ты ошибаешься. Я не прощаю тебя. Не принимаю. Отвергаю. К концу слова парня заострились, превращаясь в клинки, попадающие точно в цель — в сердце бывшего возлюбленного. — Знаешь, что я на самом деле желаю всем сердцем? Чтобы ты до конца жизни продолжал любить меня, зная, что я никогда не буду твоим. Вот единственное, о чем я действительно хочу попросить тебя, Малхиор! Живи с тем, что натворил, и умри полным боли и сожаления! Слова Эйнштейн сочились ядом, который Малхиор стремительно впитывал в себя. К завершению, парень сорвался и обнажил истинные чувства, спрятанные под плотной маской безразличия. Она так долго держалась, но так же быстро слетела после нескольких фраз. «Он полон злости. Сейчас я ничего не добьюсь разговором», — пришел к выводу Герцог и встал, поправляя темно-серые домашние брюки. — Я приду завтра, и мы еще раз поговорим, — сказал он и отвернулся к выходу. — Мы все решили! Можешь не приходить! — крикнул вслед Эйнштейн, вцепившись ногтями в мягкие подлокотники. — Катись к черту! Я ненавижу тебя! — Узнаю старого Норда, — хмыкнул мужчина и исчез за бесшумными дверями лифта. И вновь Эйнштейн остался один на один и, как бы не пытался успокоиться, не получалось. Рука, сжимавшая все время подвеску, нажала на кнопку сзади. Эйнштейн подошел к огромному панорамному окну и оперся о стенку за небольшой полупрозрачной перегородкой. Обхватив себя руками, пока «Clair de Lune» медленно разливалась по комнате, Эйнштейн пытался дышать ровно. Спокойная музыка не помогла преодолеть начинающееся удушье. За последнее время не было ни одного приступа, ведь… Рядом был Мэйсон. Дрожащими руками Эйнштейн потянулся к кольцу и открыл канал связи с Карлайлом. Один гудок, второй и третий превращались в муку, пока парень продолжал задыхаться в помещении полном воздуха. Карлайл не отвечал. Впервые за все время поездки он не поднял трубки тогда, когда был наиболее нужен Эйнштейну. На второй вызов абонент оказался вне зоны действия. Съехав по стене, Эйнштейн схватился за шею, пытаясь сорвать подвеску Мэйсона, чтобы освободить горло, но все было тщетно. Атласная ленточка скрутилась и оголила змею, которую он пытался содрать. Хватая ртом воздух, Эйнштейн казался рыбой выброшенной на одинокий безлюдный остров. Легкие пытались вобрать побольше воздуха, но при этом перенасыщались кислородом, что и создавало ощущение асфиксии. Ногти впивались в бледную кожу шеи. Черно-золотая змея вновь умывалась кровью. Теряя сознание, Эйнштейн отчетливо слышал шаги в свою сторону и видел испуганное лицо Малхиора. Мужчина упал коленями на пол. Тело парня оказалось у него на руках. Адельманн одним движением разорвал атласную ленту, освобождая шею парня. Подарок Мэйсона полетел по скользкому полу лаборатории в никому неизвестном направлении. Мужчина спрашивал что-то насчет гипервентиляции, но все, что смог выдавить из себя парень: — Это все твоя вина… Последние слова сорвались с искусанных губ Эйнштейна перед тем, как мир вокруг погас.

***

Темно-серый старомодный балдахин из лучшей марсианской ткани был первым, что увидел Эйнштейн, когда открыл глаза. Вторым стали шторы такого же цвета, закрывающие то, что происходит внутри постели от посторонних. Раньше Эйнштейн обожал эти шторы, ведь долго ломал голову над их выбором. Благодаря им создавалось ощущение, словно постель — отдельный мир, в котором существовали лишь ты и твой партнер. Идеальный вариант, если ты хотел закрыться от всего мира, нежась в объятьях любовника. Эйнштейн коснулся ткани и сразу осознал: за более, чем тридцать лет, ее так и не поменяли. Это был все тот же балдахин на завязках. Даже незаметное пятно от вина на подоле, случайно пролитое Малхиором, осталось на месте. Набравшись сил, парень выбрался из-под балдахина. Его ноги сразу же укутал темный ворс ковра с подогревом. Осмотрев близлежащую к кровати территорию, Эйнштейн зацепился взглядом за приоткрытую дверь в другую комнату, что также принадлежала личным покоям Адельманна, ведь именно сюда мужчина притащил его. Не в гостевую комнату, где Эйнштейн жил с Мэйсоном. Не в бывшую личную комнату, принадлежащую Норду Лейтнеру. А в собственную спальню, словно лишний раз показывая, что весь их предыдущий разговор остался неуслышанным. На слабых ногах Эйнштейн направился прямо туда, отмечая, что Герцог дал ему какое-то лекарство, ведь он не чувствует себя так, словно восстал из мертвых. То есть, не как обычно после обморока. Да и шея не была изодрана, гордо продолжая носить родовой знак Адельманн. Второй комнатой в покоях Герцога являлся кабинет больше напоминавший комнату для отдыха. Здесь можно было найти что угодно. Стеллажи с сотнями книг, которые Малхиор приобрел лично и пока что не планировал переносить в общую библиотеку, где хранились книги, доставшиеся от предков. Также здесь можно было заметить огромный черный рояль, переливающийся на фоне лампочек. Как и любой аристократ, Герцог умел играть на нескольких музыкальных инструментах, но к клавишным у него была особая страсть. Парень не удивился, найдя Малхиора, перебирающим длинными пальцами черно-белые клавиши. Звук мотива «Clair de Lune» отражался от стен, заполняя помещение. — Я слышал эту мелодию у тебя из кулона. Мужчина убрал руки с клавиш, прекращая музыку. Эйнштейн замер у входа, не решаясь войти. — Помнишь, как я пытался выучить эту мелодию, но у меня никак не выходило? Слишком сложная техника. Осторожно потянув за деревянную крышку, мужчина закрыл инструмент. — Сколько бы я не пытался, ничего не выходило, и в итоге я сдался. И знаешь, Норд, до сих пор не простил себя за то, что опустил руки. — Повернувшись на круглом стуле, Малхиор развернулся к Эйнштейну. — Так же я не могу простить себе за то, что сделал с тобой. Ты говоришь сдаться и продолжить жить дальше, но я не хочу. Не могу без тебя. Если есть шанс попытаться, почему бы не попробовать все вернуть, как было? Нам ведь было так хорошо вместе. — Шанса нет. Твое желание не двухстороннее, — хрипло произнес парень, словно только проснулся от очень длинного сна. — Я тоже начал так думать, но эта твоя подвеска с Дебюсси вернула мою надежду, что ты не забыл. — Я забыл, Малхиор. Ты ищешь причины тому, чего нет. Та подвеска — подарок Мэйсона. Мне подарил ее другой мужчина, понимаешь? Это не имеет никакого отношения к тебе. Ты не изменился. Все также думаешь, что мир крутится вокруг тебя. Мужчина сузил глаза. Напоминание о телохранителе, занявшем его место, больно резануло внутри. — Так вот, почему ты носишь такую безвкусицу, — мужчина заострил взгляд на шее парня. — В твоей комнате хранятся десятки драгоценностей. Зайди туда и примерь. Уж лучше, чем эта безделушка ни о чем. До того, как Малхиор подарил Норду свою личную метку, шею парня постоянно украшали драгоценные аксессуары, подаренные мужчиной. — И все же этот подарок ценнее всех, что ты дарил, — стиснул кулаки парень, произнося это. Ухмылка мужчина приобрела очертания оскала. Норд ценил все его подарки, но парень перед ним хотел лишь задеть за живое. Укусить побольнее. Воткнуть нож поглубже. Герцог встал и подошел ближе к окну. Нажав на сенсорную панель сбоку, оно поменяло цвет из тусклого на более прозрачный. — Тебе стоит это увидеть, — махнул рукой мужчина, приглашая парня присоединить к нему. Сильные сомнения одолевали Эйнштейна, но любопытство, как и всегда, заставило сделать шаг вперед, а после второй и третий навстречу мужчине. Перед ним открылся вид на Марс. Красные оттенки марсианских пустынь соединялись с зелеными лесами и синими океанами. За девятнадцать лет отсутствия Эйнштейна Марс преобразился. Терраформирование изменило планету, но человеческая рука, ее масштабные постройки, кардинально модифицировали Марс. Прежняя «красная планета» превратилась в смесь разнообразных цветов. Эйнштейн кинул взгляд на тысячи куполов, под которым находились города с людьми, а также на те новые города, которые строились для первых марсиан, что будут дышать полной грудью после завершения превращения марсианской атмосферы в Земную. Некоторые из городов стали больше, как и купола над ними, некоторые прошли путь от небольших поселений до многомиллионных мегаполисов. Однако то, что разительно отличалось от Марса из последних воспоминаний Эйнштейна, так это огромные цилиндрические постройки из центров куполов аж к орбите. — Это же… — восхищенно произнес Эйнштейн, касаясь ладонью стекла. — Космические лифты. Твоя задумка. Будучи ребенком, Норд Лейтнер прочитал в библиотеке отца о теоретической концепции космического лифта. Задумка состояла из огромной неподвижной структуры, в которой размещался лифт. Конструкция для транспортировки грузов с поверхности планеты в космическое пространство или же на орбиту. Став подростком, идея никак не отпускала разум Эйнштейна, и он адаптировал космический лифт из старых книг до Великих Открытий в модель. Модель их времени. В восемнадцать он представил ее на конференции Независимой Галактической Академии. Вот только вместо славы и признания юного Эйнштейна обвинили в несоответствии модели с развитием технологии в данное время. Так как давным-давно были разработаны звездолеты, взлетающие с поверхности в космос, отправка груза уже не была проблемой человечества. Проект юного Норда Лейтнера отвергли, а грант на финансирование выиграл другой студент Академии с проектом о семенах, без последствий впитывающих радиацию. — Но это же была всего лишь неудачная идея! Меня высмеяли в Галактической Академии за то, что я превратил старый миф в реальность! В высшем обществе еще долго шутили о лифте, завидев парня. Для юного Норда, для которого проект с лифтом был очень важным, это слишком ударило по самооценке. Малхиор стал тем, кто видел собственными глазами, как парню тяжело. Именно мужчине Норд изливал душу, когда его проект отбросили. — И сейчас те старые ученые кусают локти. Мы построили шесть таких на Марсе и два на Земле, но вскоре планируем создать что-то похожее в условиях Нептуна. — Но ведь они бесполезны. Это деньги на ветер! — Отнюдь. Я бы не стал тратиться на постройку, если бы проект не стоил того, — серьезно ответил мужчина, в душе радуясь восхищенному взгляду парня. — В словах твоих профессоров была доля правды. Лифты не окупаются, если строить их лишь для перевозки людей или небольшого груза, ведь существуют космические корабли. Однако, если нужна перевозка чего-то очень тяжелого, большинство звездолетов не сможет даже подняться в воздух. Ты ведь знаешь, что сверхмассивные грузы постоянно разделяют на несколько частей, доставляют на погрузку на орбиту, и лишь потом загружают. Поэтому мы построили такие лифты, соединенные с посадочными площадками на орбите. Эйнштейн восхитился еще больше, искреннее не понимая, как упустил из виду тот факт, что зачастую даже тяга грузовых кораблей не позволяет взлететь, если те будут слишком загружены! На тех планетах, где гравитация превышает марсианскую или земную, этот вопрос по-прежнему актуален! — Сильвия немного изменила твой чертеж под наш план, но в остальном этот лифт — твоя заслуга. Сглотнув, парень почувствовал, как быстро бьется его сердце, наблюдая, как очередной лифт поднимает груз до орбиты. «Я был настолько занят переживаниями и проблемами, что никогда не поднимал голову вверх. За все время здесь я ни разу не смотрел на Марс…» — Эйнштейн провел рукой по стеклу прямо по очертанию лифта, все еще не веря в то, что это не выдумка, не очередная ложь Адельманна или симуляция. Опустив руки, он сделал небольшой шаг назад. — Если ты надеялся впечатлить меня, то у тебя получилось, но это ничего не меняет. Я не считаю, что после всего произошедшего нам стоит возобновить отношения. Еще один подарок Малхиора — осуществление детской мечты, которую жестоко отвергли другие. Подарок, который затмевал предыдущие. Подарок, который коснулся его сердца почти также, как и подвеска Мэйсона. Подарок, о котором он никогда не просил. — Я строил его не для тебя, — мотнул головой мужчина и присел на поверхность рабочего стола, недалеко от окна. — А из-за тебя. Космические лифты — один из немногих проектов целой системы моих реформаций Знати. Ты еще не видел Землю или Юпитер. Мы с маркизами, Алом и другими поддерживающими меня людьми проделали масштабную работу всего за несколько месяцев моего главенства. Хотел бы я, чтобы ты увидел Знать лет через десять-пятнадцать, когда изменения стали бы более заметными. Я не ожидал, что ты вернешься к нам сейчас. Реформы Герцога разделены на три этапа. Первый подразумевал не только постройки космических лифтов, дополнительных защитных щитов для планет Знати, но и первоначально избавление от гнилой аристократической верхушки — приспешников старой власти, таких как Седрик Греммер. Именно из-за этого Герцог отчаянно нуждался во влиянии Делана Эндвейта. Даже неправдивые слухи об их сотрудничестве всего за неделю смогли сделать больше, чем Адельманн за месяцы! Второй этап включал реформу системы образования, для чего активно подготавливал почву Арс, и расширение спектра медицинских услуг для среднего класса и рабов. Третий этап был скорее мечтой, нежели реальностью. Герцог не ждал осуществить его при своей жизни, но был бы не против, если в будущем Арс, как политик, занялся этим. Третий этап — упразднение прогнившей брачной системы и возможность рабам переходить в средний класс, а членам среднего класса в аристократы, чего раньше никогда не было ни в одной из корпораций Млечного Пути. Конечно, после Войн за системы, когда умерло несколько аристократических семейств, для сохранения баланса Знати пришлось взять из среднего класса несколько богатейших людей и позволить им вступить в общество, но уступка была единоразовой акцией. Рабы же никогда не имели возможности повысить свой статус. — Хочешь сказать, что причиной твоей внезапной заинтересованности в политике был… я? — Эйнштейн оперся на стену позади себя — И все эти лифты, реформы, становление Главой Знати лишь способ впечатлить меня?.. — Нет, конечно же нет, — замотал головой мужчина, мысленно усмехнувшись. Норд обвинил его в том, что он эгоцентричный, но и сам парень не лучше. Думает, что каждое действие Герцога направлено на его персону. — Ты ведь сказал, что обычных извинений будет не достаточно, и я знал об этом. Давно знал, поэтому искал что-то такое, что ты бы желал, и что было в моих силах исполнить. Помнишь, после того, как ты узнал правду о моей лжи и ее причинах, ты часто обвинял систему в том, что она подтолкнула меня на это. Ты был так разочарован в мире и аристократах. Я всего лишь хотел показать, что… — Готов изменить устоявшуюся веками систему ради меня? Уголок губ мужчины поднялся. — Твое прощение нужно заслужить, и я работал над этим столько лет! Вернул семье Лейтнер ее права. Уничтожил аристократов, причинивших тебе боль. Воплотил в жизнь не только проект с космическим лифтом, но и многие другие, которые ты забросил. Похоронил твоего брата под его настоящим именем, хотя это было опасно из-за возможности слива информации в СМИ. Благодаря тому, что стал Главой, я сумел добиться отмены закона о том, что замужние дети аристократов не могут становиться наследниками имущества своей родительской семьи, если остальные ее члены мертвы или недееспособны. Норд, я сохранил за тобой статус наследника Лейтнер, несмотря на то, что ты — мой младший муж. Я сделал тебя бароном, как ты всегда желал. Малхиор Адельманн провел огромную работу для того, чтобы сохранить за семьей Лейтнер статус аристократов после того, как она лишилась Главы, наследника и какого-либо имущества. Несмотря на то, что в лице общества он был тем, кто ее разрушил, Герцог до сих вкладывал огромные деньги в поддержание статуса баронов за Лейтнерами, хотя фактически, кроме Норда, никого из них не осталось в живых. И это лишь малая часть того, что Адельманн сделал ради сохранения за Нордом статуса барона Лейтнер, который тот страстно желал. Он был готов на куда больше ради любимого, чем стать Главой Земных и изменить их привычный мир. Он был готов умереть, если смертельный удар нанесет парень. — Норд, я сделал много, и сделаю еще больше ради тебя. Только вернись. Герцог сложил руки перед собой, выжидающим взглядом скользя по лицу любимого. Если бы кто увидел его сейчас, подумал, что мужчину подменили. Малхиор Адельманн не мог опуститься так низко ради другого человека. Его предки перевернулись бы в гробу, если бы узнали, что нынешний Глава их семьи готов отказаться от собственного титула, лишь бы в его жизнь вернулось его яркое солнышко. Сердце Эйнштейна забилось сильнее, сжимаясь от боли, но он стойко продолжил стоять, смотря на жалкое подобие человека, которым раньше был его бывший возлюбленный. Тень того человека, которого раньше боялись, уважали и любили. Призрак Малхиора Адельманна. Девятнадцать лет разлуки проделали всю месть за Эйнштейна. Парень желал уничтожить сердце Герцога, как мужчина сделал однажды с ним, но сейчас был уверен, что время сделало все за него. Время отомстило Малхиору самым жестоким способом, наполнив его дни и ночи самым ужасным наказанием для человека — одиночеством. Вдохнув, Эйнштейн набрался сил и сжал кулаки за спиной. — Я не могу, Мал, — произнес тот, прикрывая глаза. Это выше его сил. — Мэйсон… — Я все прекрасно понимаю, — поднял тот руки вверх, перебивая парня. — Тот телохранитель был твоим любовником. Ты в этом нуждался. Тебе было больно, и ты нуждался в какой-то замене. Я ни разу не осуждаю… Ты потрепал мои нервы, таскаясь с ним по всему Фобосу. Уверяю, тебе удалось задеть меня, но… Норд, прекращай это и возвращайся ко мне. Мы забудем обо всем, как о страшном сне, и никогда не вспомним. — Мал… — Мы обсудим все, что касается твоей работы на Эндвейта. Если тебе так будет нужно, я буду отпускать тебя в ту корпорацию на сколько потребуется, лишь… — Мал. — Я уверен, что все наладится. Мы все так ждали тебя, а если ты волнуешься на счет Серафины, то девочка простит тебя. Дай ей время. Мы ведь семья. Семья — громкое слово. Многозначительное. Кровная семья предала Норда, оставив ни с чем. Семья Адельманн также предала его. Лишь семья Эндвейт приняла и никогда не врала. Лишь Эндвейты, совершенно незнакомые люди, приняли его, парня без прошлого и связей. Эндвейты и Мэйсон — вот новая семья Эйнштейна. — Мэйсон — не обычная замена, — произнес Эйнштейн, чувствуя, как боль внутри начинает отпускать. — Изначально я планировал отомстить тебе благодаря связи с ним, но все изменилось, понимаешь? Я почувствовал… я прямо сейчас чувствую… Словно я вернулся в тот первый день, когда мы встретились. Только передо мной стоишь не ты, а он. Эйнштейн влюбился в Малхиора Адельманн с первой их встречи, с первого взгляда. С Мэйсоном все совсем не так. Они были верными друзьями, соратниками и рабочими партнерами долгие годы. Эйнштейн каждый день боялся быть раскрытым, поэтому закрывался от всех, стоило кому-либо коснуться его прошлого, однако сейчас… сейчас все изменилось. Мэйсон более не просто друг, соратник или партнер. Карлайл стал ближе Делана, ближе Эндвейтов и всех людей в галактике, всего лишь проведя с ним пару дней! Теперь засыпая, Эйнштейну не снились кошмары, ведь его последние мысли были наполнены теплом, заботой Мэйсона, пока сердце продолжало бесконечно спрашивать разум: «Почему мы не заметили его раньше?» Хотел бы и Эйнштейн знать ответ. — Я… мне кажется, я влюбился. Мир рухнул из-под ног Малхиора Адельманна, ведь он отчетливо осознавал: на этот раз парень не врал. С такими же наполненными глубоким цветом фиолетового заката глазами Норд однажды признавался в любви и ему. Точно также смущался, признаваясь самому себе в чувствах. Точно также… все было точно, как в начале их собственных отношений. Только теперь взгляд Норда был обращен не в сторону Малхиора. Время изменило чувства парня, пока Малхиора заставляло страдать из-за собственных ошибок. После стольких испытаний Норду был дан новый шанс, пока Малхиор захлебывался в океане прошедших дней. Вот она — Вселенская справедливость. — Ты не забыл меня, — нервно усмехнулся мужчина и резко встал, преодолев расстояние к Эйнштейну. — Ты бы не смог меня забыть, Норд. Такое не забывается. — Мал… Мужчина подошел непозволительно близко, прижав парня к стене своим телом. — Отказываюсь верить после того, что я видел. У тебя был приступ паники там, в лаборатории. Гипервентиляция. Сразу после разговора со мной. Я нашел тебя, держащимся за шею. За мой знак. Я тебе небезразличен. Перестань отрицать: ты все еще любишь меня. — Это всего лишь отголоски прошлого, — неуверенно произнес парень, боясь сделать лишний вдох рядом с Адельманном. — Пока Мэйсон был рядом, у меня ни разу не случалось приступов. — Но раньше они были? Когда они происходили? Когда ты вспоминал меня? — Это ничего не значит. — Нет, это многое значит, Норд. Губы мужчины впились в Норда, пока руки легко подхватил тело парня и подкинули вверх по стене. Ноги рефлекторно оплели Герцога, боясь свалиться на пол, а руки ухватились за шею. Адельманн целовал так, словно в последний раз. Его язык проскальзывал в Норда, а зубы прикусывали его тонкие губы, оставляя небольшие кровавые ранки. Больно. Дико. Безумно. Страстно. Отчаянно. Совершенно бессознательно тело парня прильнуло к Малхиору, потянувшись за новой порцией любви и боли, пока разум все еще пытался проанализировать ситуацию. Сердце стучало так быстро, словно было готово вырваться из грудной клетки в любой момент. По телу расходились волны порочного удовольствия. Давно позабытого, но такого знакомого и родного. — Смотри, Норд, это тело принадлежит мне, — с усмешкой прошептал Герцог, смотря, как прильнул Норд к нему, прогнувшись в спине. — Можешь сколько угодно отрицать, но я нужен тебе. Тот телохранитель никогда не сможет удовлетворить твои желания, которые породил я. Слова о Мэйсоне, отрезвили Эйнштейна. Он ступил ногами на пол, а руки выставил перед собой, тяжело дыша. Разум все еще безуспешно пытался проанализировать ситуацию. В голове словно зажглась красная кнопка тревоги, заставляющая все тело встать по струнке. — Ты всегда был и всегда останешься моим маленьким Цветочком. Мужчина склонил голову ниже и поцеловал кисть парня. Сделав шаг назад, он с неподдельным удовольствием наблюдал, как парень, все время дававший отпор с их встречи, сломался. Его безупречная защита дала сбой, ведь вопреки воле разума, желания тела всегда были связаны с тем, что мог дать один лишь Малхиор — порочное удовольствие от боли. Спустя девятнадцать лет мышечная память парня прекрасно помнила, что лишь один человек способен удовлетворить все потребности тела. И это не был ни Мэйсон, ни другие одноразовые партнеры. В этой битве Эйнштейн проиграл. Малхиор использовал козырь, который Норду нечем было крыть. Словно ошпаренный, Эйнштейн побежал к двери, пока его губа призывно пульсировала от малой ранки. Несколько капель крови скатились по подбородку к шее. Черно-золотая змея вновь вкусила кровь, радостно сжавшись на горле парня. По всему телу разбежались искры. Возбуждая. Призывая к действию. Тело велело вернуться, встать на колени и прильнуть к мужчине. Разум приказывал бежать без оглядки от порочного желания удовлетворения. Сердце, вопреки сумасшедшему биению из-за волнения и адреналина, не чувствовало ничего.

КОНЕЦ I ЧАСТИ